Все меняется - ничто не исчезает.

      Фара щёлкнула пальцами, оказываясь в поле видимости Розалинд. Ее наставница на это лишь хмыкнула, выгнула бровь дугой, но ничего не сказала. А Даулинг вдруг подумала, что она по-прежнему хорошо смотрится в кабинете, который вот уже несколько лет ей не принадлежал.       — Ты знала, что я выжила.       Это была констатация факта, и Розалинд никак это не прокомментировала. Женщина прошла к стулу, села напротив бывшей наставницы и взглянула прямо в голубые глаза. Розалинд отложила ручку, встречая взгляд карих глаз абсолютно спокойно, а Фара попыталась отогнать совершенно не уместную мысль: она соскучилась.       — Чаю? — Даулинг покачала головой, не в силах отвести взгляд и замечая, как меняется холод и заинтересованность на теплоту. Именно так она смотрела на нее еще 17 лет назад. Целая жизнь. — Я рада тебя видеть, Фара.       — Поэтому свернула мне шею? — блондинка напротив хмыкнула, Фара в ответ усмехнулась. — Всегда удивлялась, как ты умеешь манипулировать людьми.       — Но ведь ты понимаешь, зачем я это сделала? — женщина склонила голову набок, слегка улыбнулась, и Розалинд продолжила. — Сейчас ты не выглядишь напряжённой и натянутой, как струна, так что мы сможем нормально поговорить. Я готова ответить на все твои вопросы.       Фара едва сдержала смешок, рвущийся наружу. Все это выглядело, как фарс, и в тоже время было отчаянно похоже на обычное общение с Розалинд. То, о котором Даулинг уже успела забыть. Она хотела бы снова вернуться в то время, когда слова наставницы не ставились под сомнение, но это было невозможно. И они обе прекрасно это понимали.       — И сколько раз ты солжешь мне? — женщина подошла вплотную, не отрывая взгляд от ярких голубых глаз. Когда-то все полетело под откос именно из-за этих глаз, именно в них она смотрела, рассыпаясь на осколки и собираясь снова, они были рядом, они предали. — А знаешь, я даже ненавидеть тебя не могу. Хочу, очень хочу, но не могу.       — Знаю, — и Фара не сомневалась, что это — чистая правда. Она не скрывала чувств, была как оголенный нерв: дотронься — вспыхнет. Так было только с ней, это Розалинд научила ее этому. Быть открытой, быть рядом. Доверять. — Я слишком хорошо тебя знаю.       — А вот я не знаю тебя совсем.       И в этой короткой фразе было столько боли, что каждая из них содрогнулась. Вот так рассыпаются на песчинки — тихо, молча. Не крича, не рыдая. Просто глядя в глаза. Понимая, что обречена. И Фара рассыпалась, ненавидя себя за эту слабость. С яркими голубыми глазами, которые всегда напоминали ей о ясном летнем небе, которое она любила еще с детских лет. Она смотрела на женщину напротив и понимала, что хваленый контроль рвется, как узкое платье — по швам. Как боль, живущая внутри столько времени — боль предательства, обиды, одиночества — полыхает пожаром, выжигая все.       Женщина ненавидела себя за то, что лишь короткого прости хватило бы, чтобы она простила. Действительно простила, потому что никогда никого не любила так. Слишком преданно, слишком сильно. Слишком. И Розалинд будто чувствовала это, хотя, может, и не будто.       Она коснулась щеки своей бывшей любовницы, и только тогда Фара осознала, что плачет. Беззвучно, даже не понимая этого. Будто и не она вовсе — организм сам сдается, не в состоянии выдержать эту боль. И узких губ касается горькая усмешка одновременно с соленой каплей. А затем мягкий, теплый поцелуй той, что никого не целовала вот уже 16 лет. Этот поцелуй мимолетен, да и не поцелуй вовсе — так, касание. Но Фара закрывает глаза, позволяя себе еще одну слабость.       Они обе знают, что это будет в последний раз.       — Когда-нибудь тебе придется снова выбирать, — шепот у самых губ, глаза — в глаза. — И мы обе знаем, что ты выберешь.       — Да, знаем, — все внутри нее кричит о шансе, хотя бы призрачном шансе выбрать ее. Женщину, которую она любила. Которую пыталась вытравить из сердца. Не смогла. — Я больше не выберу тебя.       В улыбке Розалинды — боль, в карих глазах — полный контроль. И словно не они только что плакали в этой тишине кабинета. Еще секунду назад здесь было разбитое сердце, а теперь перед старшей женщиной воин. Солдат, подчиняющийся лишь своей воле. И Розалинд понимает, что это она ее всему научила.