Все меняется - ничто не исчезает.

      Фара знала, что она придет. Потому что это было их место и потому, что сама Даулинг на месте Розалинды пришла бы сюда. Это Сильва не смог найти бывшего командира, у Фары с этим проблем не возникало. Как много лет назад, так и сейчас.       — Наконец, мы сможем нормально поговорить, — женщина даже не обернулась, и Даулинг подошла вплотную, но не касаясь. — Хотя, если бы ты, а не Блум, меня выпустила…       — Я хотела. Сотню раз хотела, — это была правда, и Розалинда обернулась, вглядываясь в карие глаза. — Но вовремя вспоминала, кто ты такая.       — И кто же я такая, а, дорогая? Твоя наставница? Директриса? Любовница? Любимая?       — Монстр, — спокойно ответила Даулинг, а затем сделала то, что хотела сделать все 16 лет. Приблизилась вплотную, выдыхая прямо в губы. — И все перечисленное вместе.       Фара ненавидела себя за эту слабость и, тем не менее, сделала шаг вперёд, сокращая и без того мизерное расстояние. Она видела каждую чёрточку на губах, каждую морщинку в уголках глаз.       Розалинда улыбнулась, и Даулинг захотелось плюнуть на всё. Наплевать на мораль, на эфемерное «правильно» и «неправильно». На школу и даже собственную боль. Лишь на мгновение эта мысль мелькнула в голове, но Фара ужаснулась. Ничего не прошло. И не пройдет. Теперь она понимала это настолько отчетливо, что хотелось забиться в какой-нибудь угол, где никто никогда не увидит и выть побитым зверем, в этом вое выпуская всю боль, что копилась столько лет и не находила выхода.       — Ты однолюбка, милая, — голос был не громче шепота, но бил набатом. Наотмашь, как и любовь. Эта странная их любовь, в которой не осталось ничего хорошего. Да и самой ее не должно было остаться, однако, вопреки здравому смыслу, сейчас Фара смотрит в глаза напротив и думает только о том, что могла бы простить все. Только ей. Только ради нее. Ради своей единственной любви, что разрушила ее подчистую, а затем собирала заново. Позволяла рассыпаться на крупицы, а потом вновь воскресать из пепла, как фениксу.       — А ты нет?       Розалинда усмехнулась, чувствуя, как собственное сердце, которое невозможно контролировать бьется где-то в горле, находясь слишком близко. Ненормально так долго ожидать встречи с тем, кто ударил в спину, и плевать, что сначала этот удар был нанесен самой Розалиндой.       Эти карие глаза она знала до черточки, до точки. Настолько четко видела их все эти годы, находясь в оковах магии той, что когда-то ластилась к ней, как потерянный котенок, а наставнице нужно было лишь дарить тепло и ласку, чтоб получить самого верного друга, соратника, любовницу, воина. Воительницу. Розалинда до сих пор помнила, как выглядит Фара, когда использует действительно мощную магию. И она солжет, если скажет, что это не было лучшим, что она когда-либо видела.       — Я тоже.       Врать сейчас — пустая трата времени. Они обе знают, чем закончится эта встреча, обе понимают, что одна сможет существовать спокойно только если другая мертва. Существовать, не жить. Жить не получится. Не получится дышать полной грудью, целовать других, искренне улыбаться. Вместе со смертью одной из них из другой тоже уйдет вся жизнь. Но каждая была готова заплатить эту цену.       Фара ждала. Она не хотела делать этот шаг, несмотря на то, что по-прежнему стояла настолько близко, что они все это время дышали дыханием друг друга. И все же этот шаг, это короткое движение она оставила ей. Той, которая всегда принимала все самые важные решения в жизни Даулинг. Та, что строила свою империю на страхе и только маленькая фея разума с карими глазами смогла забраться глубоко в сердце, растопить его лед и сделать одну из сильнейших фей уязвимой. Но в войне, которая грядет, нет места тем, у кого есть ахиллесова пята.       — Тогда решай.       Она просила обо всем. И о поцелуе, и о вере, и о смерти. На самом деле Фара давно решила все за них обеих. Розалинда видела, как вздымается грудь под плотной водолазкой от глубоких вдохов, как зрачки почти скрыли радужку и словно видела собственное отражение.       Запустить пальцы в волосы и поцеловать было самым правильным решением. Самым главным, самым верным. Не было ничего важнее, чем эти губы, это тело, этот человек. Женщина, которая никогда не умела любить и девочка, что любила без остатка. Женщина с разбитым сердцем и женщина, разбившая это самое сердце. Они не могли друг без друга, и на краю сознания Фары мелькнула шальная мысль, что она мазохистка, но буря эмоций вытеснила и это. Думать можно будет потом.       Даулинг чувствовала, как рвется из груди что-то сильное, яркое. То, что нельзя сдержать, что готово стереть и мир, и свет, и тьму. И жизнь их обеих, похоронив под собой. Чувства, что были под замком столько лет, сейчас выплескивались в этот поцелуй, то нежный до одури, что хотелось плакать, то страстный настолько, что сводило ноги.       Дышать не хотелось. Казалось абсолютно невозможным разорвать эти крепкие объятия и поцелуи, что не оставляли ни шагу назад. Ни одного варианта отменить, исправить, переписать историю, чувства, эмоции. И Фаре хотелось кричать от избытка переполняющих ее чувств, но вместо этого она терзала губы напротив, прижимаясь к хрупкому телу, теряя голову и волю в родных руках и понимая, что плачет.       Розалинда сцеловывала эти слезы, не произнося ни слова. За нее всегда говорили действия: что тогда, когда они только познакомились, что сейчас, когда за спинами обеих груз ошибок, боли, предательства и любви. А ведь ни одна никогда не говорила, что любит, но при этом оставалась для другой единственной любовью. Розалинда в любой момент могла отправить Фару из Алфеи в Солярию, где ту ждало бы блестящее будущее, но никогда даже не заикалась об этом. Даулинг давно могла уехать и знала, что никто ее не удержит, но ни разу даже не планировала. Ей было ради кого воевать. Ради кого убивать. Ради кого умирать.       — Нет, — шепот донесся до напряженного слуха, заставляя открыть глаза и взглянуть в голубые глаза. Только сейчас она видела ту Розалинду, которую полюбила, ту, что берегла в глубине души, ту, что оберегала в памяти. Ту, что не планировала больше увидеть. — Почему ты не убила меня тогда?       — По той же причине, что ты не убиваешь меня сейчас, — теперь Фара поцеловала щеку, наслаждаясь мягкостью кожи, тронутой морщинами. — И не убьешь, ведь так?       Розалинда прикрыла глаза, чувствуя, как внутри поднимается из глубин боль. Она знала, что Фара права, но и оставлять все, как есть было невозможно. Они должны были остановиться сейчас, должны были решить все иначе, а не до исступления целовать друг друга, рассыпаясь в руках друг друга, нежась под касаниями губ. Словно можно было изменить все этими поцелуями.       — Прости, — Фара отстранилась и усмехнулась. Розалинда улыбнулась в ответ. — До сих пор не понимаю, как ты умела читать меня насквозь.       — Видимо, теперь твоя очередь, — губы последний раз коснулись легким поцелуем губ напротив, и Даулинг рухнула на землю к ногам той, кому когда-то отдала сердце безвозмездно и никогда не потребовала бы назад.       Убить Фару означало бы убить себя. Это стало концом Розалинды, ее финалом. Но она понимала — так ошибаться она не готова. Однажды она узнала, что значит потерять Фару и тогда проторчала в заточении почти 17 лет, но теперь все иначе. Теперь она вернулась, готовая биться за себя, готовая на все, чтобы добиться цели. А Фара… Когда она ее выпустит, ее фее придется лишь принять новую реальность и жить с той, кто эту реальность создал.       — Спасибо за шанс, любимая, — Розалинда умела быть благодарной.