И жили они долго, пока не умерли

      Об антиванском карнавале среди людей, бесконечно далёких от Антивы, ходило множество баек. Что антиванцы месяц пьют не просыхая. Что на дворцовой площади на Сатиналью устраивают эльфийские жертвоприношения, призванные умилостивить забытых богов, чтобы те послали хороший урожай винограда. Что на третью ночь празднования все скидывают одежду, остаются в одних масках и предаются разврату, не разбирая, с кем они совокупляются – с мужчиной ли, женщиной, эльфом, дворфом или даже с собственной матерью. Последнюю историю Гленну рассказал мужик, торгующий сомнительного вида зельями в киркволльской Клоаке. Источником он был ненадёжным, потому что ровно такие же побасенки он травил о кунари. Только в той истории присутствовали ещё и коровы.       Гленн шёл за Пасиенсией, которая уверенно лавировала в толпе, заполонившей площадь, и озирался по сторонам. Ничего похожего на свальный грех вокруг не наблюдалось. Все были в масках, почти все были пьяные, включая музыкантов, расположившихся на сколоченных посреди площади подмостках. Впрочем, все были пьяными скорее по меркам Киркволла и Ферелдена. Судя по тому, что Гленн увидел за эти три дня, антиванцы считали вполне естественным начинать день с вина. Он замешкался, остановившись возле прилавка, за которым смуглый кудрявый мужик с животом, надутым, как барабан, торговал свежими фруктами, и принюхался. – Всё хорошо, милашка? – Пахнет чем-то… очень приятным. Пасиенсия взяла с прилавка круглый красно-оранжевый фрукт и поднесла к его лицу. – Да, это оно! – обрадовался Гленн. – Это персик, – пояснила Пасиенсия. – Двадцать серебряных, – оживился мужик. – Обожаю праздники, – вздохнула Пасиенсия, кладя на прилавок деньги, – когда ещё выдастся возможность потратить кучу денег на то, что можно сорвать бесплатно.       Она нырнула обратно в толпу, Гленн последовал за ней, стараясь не упустить её из виду. Это было непростой задачей, учитывая, что подпитие не мешало музыкантам играть на лютнях и свирелях энергичную мелодию, а толпе под эту мелодию танцевать. Совершенно не синхронно. И не обращая внимания на Гленна, которому на каждом шагу прилетала в грудь чья-нибудь рука.       Впереди замаячил просвет, и Гленн прибавил шагу, спеша вырваться из того, что он бы, пожалуй, назвал, танцевальной оргией. Как вдруг один из танцующих в маске лисы, скрывающей половину лица, заключил его в объятья и запечатлел на его губах жаркий поцелуй. Пока губы, пахнущие вином и кардамоном, бесстыдно спускались к его шее, Гленн отметил две важные детали. Внезапный романтический партнёр был почти с него ростом, и в области груди не то что бы не имел выпуклостей, а скорее даже обладал некоторой впалостью. Гленн собрался с духом, чтобы вежливо сказать: “Прости, мужик, я не приверженец тевинтерской андрастианской церкви”, но потерявшая его Пасиенсия вовремя заметила, что у неё пытаются увести кавалера, и выдернула Гленна из толпы, потащив его к ступенькам величественного здания, украшенного цветными витражами и барельефами, изображающими драконов. – Тебя тоже на пять минут оставить нельзя, милашка? – улыбнулась Пасиенсия. – Он даже разрешения не спросил! – начал оправдываться Гленн. – Это нормально? – Это Сатиналья, – развела руками девушка, – я знаю спокойное место, где можно сесть и поболтать без неожиданных тесных знакомств. Если хочешь.       У Гленна было желание тесного знакомства с Пасиенсией и безумный страх остаться с ней наедине. Как он сможет с ней поболтать, если у него при виде её красоты язык отнимается? Вдруг, он вообще не такой обаятельный каким себе кажется? И шутки у него тупые. – Веди.       Пасиенсия спустилась с лестницы и обогнула здание, остановившись перед неприметной дверью. Она вынула из волос шпильку и принялась ковыряться в замке. – И куда мы вламываемся? – с сомнением спросил Гленн. – Это здание городского совета. – Нам ведь туда нельзя, правда? – Не бойся, милашка. Эту дверь так часто взламывают, что замок тут просто для вида меняют.       В замке что-то щёлкнуло, и Пасиенсия отворила дверь, впуская Гленна внутрь. Тот остановился перед винтовой лестницей, уходящей далеко наверх. – Это пожарный выход, – объяснила девушка, – через него можно выйти на балкон на самом верху. Мэр оттуда объявления делает. – Хорошее место, – одобрил Гленн, – помидоры не долетят.       Пасиенсия хихикнула и ступила на лестницу, Гленн шёл за ней, чувствуя запах травяного шампуня и персика, который она несла в руке. Нерия не рассказывала ему, что фрукты в Антиве так потрясающе пахнут. – Прости, что так вышло с Нерией и коммандером Калленом. Я думал, они могут хотя бы полчаса не препираться, но у них, кажется, весь брак на этом держится. – Тебе не за что извиняться, милашка. Это же не ты пытался испортить наше свидание. – Так у нас на самом деле свидание? – уточнил Гленн и тут же пожалел о том, что сказал. Опять он ведёт себя как пацан. Настоящий мужик не сомневается. Свидание, значит, свидание.       Пасиенсия толкнула створку двери и прошла на широкий балкон. Гленн вышел следом и огляделся. Место действительно было отличное. Вся площадь как на ладони, даже музыку слышно. И никаких страстных поцелуев с незнакомцами. Он облокотился на перила из белого камня и посмотрел вниз. Голова закружилась, Гленн отпрянул и посмотрел на Пасиенсию, раскладывающую еду на скамейке, выточенной из того же камня, что и всё здание. Она скрутила пробку с бутылки, сделала глоток и посмотрела на него. – Я помню, как ты сказал вчера, что приглашаешь меня на свидание, – произнесла она, отставив бутылку, – и последнее слово прозвучало вполне отчётливо. Я согласилась на свидание. Но если я неправильно тебя поняла – скажи сейчас, пока я не слишком распустила руки.       Голова закружилась снова. Пасиенсия смотрела на него, ожидая ответа, а Гленн пытался унять участившийся пульс, с ужасом думая, что если не выдавит из себя сейчас хоть слово, позор он сможет стереть только актом самосожжения. – Это свидание, – подтвердил он, – только, после того, что произошло внизу, я не уверен, что имею право целовать тебя этими губами. У этого парня мог быть герпес.       Пасиенсия встала со скамейки и подошла к нему. Гленн замер, глядя, как тонкие изящные пальцы касаются его щеки, гладят скулу, спускаются к подбородку. Вторая рука легла ему на затылок, вынуждая склониться к девушке, чтобы ощутить на губах второй за сегодняшний вечер поцелуй. Осторожный и изучающий, больше похожий на первое знакомство, чем на проявление внезапного приступа страсти. Гленну такое знакомство было по душе. Мягкие губы, тёплое, глубокое дыхание, узкая талия под его ладонями не были для него в новинку, но с Пасиенсией он как будто узнавал всё это заново. – Теперь у нас обоих герпес, – пошутила она, отпуская его затылок. – Спасибо Создателю. Теперь могу вычеркнуть это из списка обязательных дел для идеального свидания.       Пасиенсия снова опустилась на лавочку и подтянула к себе свёрток с мясом. – Я безумно хочу есть. Это же ничего, что мы всю еду с собой забрали? Нерии с Калленом… – Они наказаны, – успокоил её Гленн, тоже садясь на скамейку, – вести себя научатся – тогда и поедят.       Пасиенсия замешкалась, и Гленн запоздало понял, что у них нет столовых приборов. Он взял лепёшку, утащенную из таверны вместе с жарким, зачерпнул ею мясо с соусом, аккуратно свернул лодочкой и протянул девушке. – Спасибо, – Пасиенсия впилась в лепёшку зубами, – наконец-то. Весь вечер этого ждала.       Гленн соорудил из второй лепёшки такую же конструкцию и тоже принялся за еду. Мясо было мягким, лепёшка тонкой и пресной, прекрасно впитывающей пряный,ароматный соус. Но удовольствие от еды было даже близко не таким всепоглощающим, как удовольствие от недавнего поцелуя. Гленн покосился на Пасиенсию, расправляющуюся со своей едой и думал о том, почему она его поцеловала. Из жалости? Вино в голову ударило? На Сатиналью так принято? Почему? – Я бы сказала, что по антиванским меркам Нерия с Калленом ведут себя весьма сдержанно, – продолжила разговор Пасиенсия, доев лепёшку, – здесь все без ума от драмы. Если отношения, то с громкими скандалами и бурными примирениями. Если расставание, то с выбрасыванием вещей из окна и угрозами убийством. И хорошо, если твой бывший убьёт себя, а не тебя. Если знакомство с родителями, то с криками: “Ты не выйдешь за этого голодранца”. – Я голодранец, – зачем-то признался Гленн. – А я сирота, – обнадёжила его Пасиенсия, – не думаю, что мой старик явится с того света, чтобы помешать тебе сидеть на моей шее. – Я тоже сирота, – Гленн приложился к бутылке с вином, – отца я не знал, о чем мне недавно деликатно напомнил коммандер Каллен. А мама… она погибла в Киркволле, когда… ты, наверное, в курсе. – Сочувствую. – В Киркволле установили мемориал защитникам города, – продолжил Гленн, – магам и храмовникам. Имя моей мамы тоже есть. Её звали Эрин. Не знаю, кто попросил упомянуть её, но я ему благодарен. Ничего, что я тебе это рассказываю? – Разве не для этого нужны свидания? – Я бы лучше вернулся к поцелуям.       Пасиенсия протянула ему персик. Гленн попытался взять его, но она отдёрнула руку и поднесла персик к его лицу. Гленн присмотрелся к персику повнимательней. – А это нормально, что он такой… пушистый? – Ты никогда не видел персик? – Нет, – признался Гленн, – в Киркволле и Ферелдене они не растут. В Орлее, наверное, можно найти всё, но меня на тамошние балы не брали, рожей не вышел. – По-моему, ты милый, – улыбнулась Пасиенсия, – а персики пушистые, это нормально. Кусай, не бойся.       Гленн решительно куснул персик, и ароматный сок брызнул во все стороны, попал ему на щёку и потёк Пасиенсии по пальцам. – Прости! – он засуетился, ища, чем вытереться, но ничего подходящего у него не было. Говорила ему мама, что у мужчины всегда должен быть чистый платок, чтобы предложить его даме. Надо было слушать.       Пасиенсия слизнула каплю сока с пальца, и Гленн тут же забыл про платок. Зато вспомнил, что он девственник. Как там коммандер Каллен говорил? Будь собой? Каковы шансы понравиться Пасиенсии, если он будет собой – девственником, у которого встал прямо посреди чудесного свидания? Он вскочил со скамейки, жалея, что солнце едва начало катиться к закату, и прислонился к перилам, глядя вниз на шумную толпу. – Вот же ж... – растерянно произнесла Пасиенсия. Гленн повернул голову и обнаружил, что она разглядывает расплывающееся на юбке пятно. – Сок попал, – пояснила она, – если как можно быстрей не застирать, платье можно будет выкинуть.       Настроение у Гленна сразу упало. И не только оно. Ему не хотелось прерывать это чудесное, хоть и немного неловкое свидание, но и видеть расстроенную из-за платья Пасиенсию тоже не хотелось. Если она сейчас уйдёт домой, он проведёт ночь, страдая в плечо Айрис, и ей это очень не понравится. Особенно если у неё снова какой-то мужик. – Мы можем сходить к тебе. Ты переоденешься и застираешь пятно, – осторожно предложил он. – Хорошая мысль, – согласилась она, – ты ведь говорил, что умеешь греть воду? – Да. Я просто отлично грею воду.       Нерия шла по пляжу, зачерпывая песок ногами в сандалиях. Каллен, парой дней ранее задержавший идиота, бившего на пляже стеклянные бутылки, смотрел на эту картину внутренне содрогаясь. Если выбирать между пьяной оргией и заражением крови от осколка в пятке, первое всё же казалось предпочтительней. – Не думал, что мы пойдём на пляж. Когда ты сказала про тихое, уединённое место, я представил что-то вроде пыточной комнаты в борделе. С кандалами и всем таким. – Запомни эту мысль. Нам же нужен план на пятую годовщину свадьбы.       Песчаный пляж закончился и перед Калленом предстала каменистая отмель. Огромные серые булыжники, облепленные ракушками и морскими звёздами, тянулись вдоль берега, омываемые медленными, низкими волнами. – Хорошо, что удалось сбежать из таверны до заката, – воодушевлённо заметила Нерия, – а то бы мы тут ноги переломали к хренам фен’харелевым. – Мы что, полезем туда? – Именно, – подтвердила Нерия и забралась на булыжник, подтянув повыше подол платья, – не волнуйся, тут недалеко.       Нерия уверенно прыгала по камням, Каллен следовал за ней, молясь всем богам, чтобы она не навернулась. Хорошо хоть, камни за день высохли на солнце. Но всё равно, перепрыгивая с булыжника на булыжник, и глядя на мутную, заросшую воду, Каллен думал, что лучше бы они тоже пошли на карнавал. – Как думаешь, пацан уже… – Что “уже”? – уточнила Нерия. – Ты же знаешь, о чём я. – Знаю. Но хочу, чтобы ты это произнёс. Давай, храмовник, не стесняйся. – Лишился невинности, – нарочито громко и отчётливо произнёс Каллен. – Он маг. Если верить церкви, мы лишаемся невинности, едва покинув материнскую утробу. Рождаемся сразу виноватыми. – Я серьёзно. – Если серьёзно – это же Сатиналья. Ему повезло, что он не лишился невинности, едва сойдя с корабля. – С тобой так и случилось?       Нерия остановилась и повернулась к нему. Каллен обрадовался, что они стоят на разных камнях, потому что его жена выглядела так, будто очень хочет столкнуть его в воду. – Всё ещё расстроен из-за придурка в таверне? – Нет, – заверил он, – просто мы никогда это не обсуждали. – Ты же сам говорил, что тебе не хочется слушать о моих бывших. – Но мне на самом деле интересно, что такого с тобой произошло на Сатиналью, что ты так сильно её любишь. – Я расскажу, – пообещала Нерия и снова запрыгала по булыжникам.       Дорога из камней заканчивалась побережьем, усыпанным крупной галькой. Каллен спрыгнул с последнего булыжника и с недоумением уставился на расстеленный на берегу плед, на котором стояла корзина, из которой заманчиво выглядывала пара бутылочных горлышек. – Ты и правда подготовилась. Это совсем на тебя не похоже. – Ты так страдал на предыдущую Сатиналью, – сказала Нерия, опускаясь на плед и расшнуровывая обувь, – я только и слышала, как тебя бесят громкие звуки и яркий свет. Ты был как собака, которая боится фейерверков. И я подумала, что тебе понравится провести ночь там, где всего этого не будет.       Каллен огляделся. В обе стороны от него тянулось бесконечное побережье. За спиной возвышалась скала с неглубоким гротом, который вымыло водой когда-то давно, когда уровень моря был выше. – Я даже дров притащила. И одеял, – кивнула Нерия в сторону грота, – ночью тепло, конечно, но мало ли. – Сколько заходов тебе пришлось сделать? – Достаточно, чтобы возненавидеть свою гениальную идею.       Каллен опустился рядом с ней на плед и вытащил из корзинки бутылку. Вопреки алкогольным привычкам Нерии, это было красное вино. – Сухое. Как ты любишь, – пояснила Нерия. – Ты готова на всё, чтобы я полюбил Сатиналью так же, как ты, – пошутил Каллен, открывая вино.       Он сделал глоток и передал бутылку Нерии. Она покрутила бутылку в ладонях и поставила её обратно в корзину. – Первой, кого я увидела, сойдя с корабля в Антиве, была девушка, – начала Нерия, – она стояла на пристани и тянула шею, высматривая кого-то среди тех, кто спускался по трапу. Парень, не старше меня, побежал, задев меня плечом. Она увидела его и побежала навстречу. Я продолжала спускаться и смотрела на них. Смотрела, как они обнимаются, как он гладит её по волосам, как она целует его. И понимала, что меня встречать некому. Что я одинокая беглянка в незнакомом городе, для которой нет пути назад. Я спустилась на пристань и просто… пошла. Я не знала, где буду ночевать, не знала, где взять еду, я шарахалась от храмовников и думала, что если это теперь моя жизнь – вечно бояться, вечно прятаться, не лучше ли будет выбрать скалу повыше и шагнуть в море. Я продолжала идти и, погружённая в мысли, не заметила, как оказалась в толпе, которая стекалась на Королевскую площадь. Не знаю, что вывело меня из транса. Музыка, смех, крики… Я подняла голову и обнаружила, что я не одна. Что кто-то улыбается мне. Кто-то касается меня. Кто-то протягивает мне яблоко и спрашивает, кто посмел расстроить такую красавицу на Сатиналью. Кому-то не всё равно, что я чувствую, хоть кто-то заметил, что мне больно, страшно и одиноко. Потом мы напились и потрахались на пляже. Не здесь, разумеется. Ты первый, кому я показываю это место. Так вот, я люблю Сатиналью, потому что для меня это праздник жизни и нового начала. Моего нового начала и моей жизни. – Похоже, я должен быть благодарен тому парню с яблоком, – заметил Каллен. – Похоже на то, – Нерия всё же сделала глоток из бутылки, – а вот невинности я лишилась парой недель раньше. Мне нужно было свалить из Ферелдена, заплатить за провоз было нечем, а капитан нашего гостеприимного судна, цитирую, всегда мечтал присунуть остроухой. Конец цитаты.       Каллен посмотрел на жену, пытаясь переварить услышанное. В этом рассказе было неправильно всё. И то, что произошло с Нерией, и то, как спокойно она об этом сообщила. – Это же насилие, – наконец произнёс он. – Это сделка, – поправила Нерия, – не очень честная, конечно. Он аж целую мечту осуществил, а я всего лишь сбежала в Антиву и вынесла из произошедшего отличный урок. – Какой? – Некоторым мужчинам плевать, если женщина, которую они трахают, их не хочет. И этим можно воспользоваться. – Но ведь это он тобой воспользовался. – Храмовник, что ты хочешь услышать? – вздохнула Нерия. – Что это было отвратительно, больно и страшно? Что я чувствовала себя грязной от чужих прикосновений? Что я закрыла глаза и старалась не дышать, чтобы не ощущать мерзкий запах из его рта? Да, всё так и было. Но у меня не было выбора. Точнее, это был выбор без выбора. Потерпеть десять минут и сбежать из Ферелдена или дожидаться, пока меня найдут храмовники, утешая себя тем, что я сохранила чувство собственного достоинства. Женщинам часто приходится засунуть гордость поглубже ради выживания. Мне ещё повезло. Не представляю, какими словами работницы бесчисленного количества антиванских борделей каждый день уговаривают себя раз за разом отдавать своё тело в чужое пользование, чтобы прокормить своих детей, расплатиться с мужними долгами, обеспечить себе крышу над головой. – Я не понимаю… – Каллен осёкся, не зная, как спросить о том, что его волнует. Нерия и так рассказала очень много личного, и, по большому счёту, всё, что должно было его сейчас интересовать – имя того ублюдка, который обидел его жену. Но в её рассказе что-то не сходилось. – Что ты не понимаешь? – После того, что произошло на корабле, ты переспала с тем парнем на пляже. Мне казалось, женщинам после такого жить не хочется, не то, что снова иметь дело с мужчинами. – Мне и не хотелось, – пожала плечами Нерия, – но когда я смотрела на ту пару на пристани, я подумала ещё и о том, что не может быть, что их секс так же отвратителен как то, что пришлось перетерпеть мне. Тот, кому на тебя не плевать, не может равнодушно смотреть, как ты зажмуриваешь глаза, дожидаясь, когда он кончит и оставит тебя в покое. Я хотела стереть все напоминания об этом. Хотела понять, как это – заняться сексом с тем, кто хочет меня, а не свою фетишистскую остроухую фантазию. Знаешь, почему я всегда занимаюсь с тобой любовью трезвой, храмовник? – Не имею ни малейшего понятия, если честно. – Потому что я не хочу, чтобы ощущения были смазанными. Мне нужно запомнить каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждый вздох. Потому что все эти чувства, всё это знание, что ты любишь меня, что ты хочешь меня – самое дорогое, что у меня есть. И даже если когда-нибудь наши пути разойдутся, у меня останется убежище, построенное из воспоминаний о тебе, в котором я смогу спрятаться от всего, что причиняет мне боль. – Я приложу все усилия, чтобы наши пути не разошлись. – Теперь мне кажется, что я возложила на тебя слишком много ответственности за наши отношения, – усмехнулась Нерия, – это ведь я должна быть мудрой женщиной, которая бережёт очаг и сглаживает острые углы. – Если бы я доверил это тебе, мы бы даже до свадьбы не дотянули, – пошутил Каллен, – я сам взял на себя ответственность за наши отношения, Нерия. И я буду нести её до конца. Если для счастливых отношений необходима мудрая женщина, пусть ею буду я.       Нерия расхохоталась и повалила его на плед, забираясь сверху. Она легла ему на грудь и куснула Каллена за ухо. – Твоя очередь, храмовник. – В каком смысле? – Рассказывай, как ты лишился своей тщательно хранимой по воле Создателя невинности. – Я её не хранил. У храмовников нет целибата.       Нерия села и поёрзала у него на бёдрах. Каллена всегда удивляла её способность моментально приходить в игривое настроение из любого состояния. Вот она рассказывает что-то настолько печальное, что у него сердце щемит от жалости, а вот она уже завелась и задаёт вопросы, на которые он стесняется ответить даже собственной жене. – Давай, храмовник, расскажи, что за потрясающая женщина уговорила тебя снять штаны. Или это была не женщина? – Почему тебе так нравится мысль о том, что у меня могло быть что-то с мужчинами? – Почему тебе она не нравится? Мужчины очаровательны. – Ты уже отхватила себе самого очаровательного мужчину, так что мне остаётся довольствоваться женщинами. – Храмовник, не уходи от темы. – Ладно, – Каллен вздохнул и ощутил, как краснеет, – это было в Киркволле, мне было двадцать пять… – Ооооо! – Сурана! – Ладно-ладно, я молчу. – Ага, как же. В общем, ничего особенного в этой истории нет. Она была официанткой в “Висельнике”, я в очередной раз пришёл туда в поисках своих подчинённых, манкирующих рабочими обязанностями. Пока эти бездельники отпаивались чаем, мы разговорились. Она была очень милой, я ей тоже понравился, ну и… как-то… слово за слово… – Слово за слово? – с сомнением уточнила Нерия. – Ты мне сейчас пытаешься сказать, что Каллен, который в Кинлохе на меня смотреть боялся, в Киркволле слово за слово оказался в постели с милой девушкой? Она техникой гипноза владела, что ли? – Нууу, она многими разными техниками владела… – Каллен увернулся от шутливого замаха, – эй, ты же сама просила рассказать! – Но без интимных подробностей же! – Без подробностей – мне было любопытно заняться сексом, и я сделал это с милой девушкой. Всё. – Любопытно? Тебе? – А что не так-то? Я открыт всему новому. – Ты? – Нерия фыркнула. – Ты настолько консервативен, что когда я предложила тебе на завтрак яичницу вместо овсянки, ты ответил, буквально: "Я не готов к таким переменам". Почему вы с той милой девушкой расстались? – Потому что она была совершенно нормальной девушкой, которая хотела семью, детей и спокойной жизни. Она вышла замуж и уехала из Киркволла. Очень вовремя, надо сказать. – Да уж, повезло, – согласилась Нерия, – я ей завидую. Я видела тебя в Тени в Киркволле, когда искала Гленна. Ты был удивительно красив. Такой, знаешь, болезненной,увядающей красотой. Как сухое дерево. – Ты не рассказывала. Что мы там делали? – Я хотела тебя трахнуть, – шепнула она, склонившись к его уху, и добавила, – но заволновалась, что потом это будет являться Гленну в кошмарах. Поэтому я просто спросила дорогу. – Так трогательно, что когда дело касается этого парня, ты начинаешь думать не только о себе.       Нерия приподнялась и склонилась над Калленом, щекоча его упавшими на лицо волосами. В спустившихся на побережье сумерках её глаза особенно выделялись на смуглом лице, отчего Каллену показалось, что его окутывает тёплый, дымчато-серый туман. Он запустил ладонь в её волосы и притянул Нерию поближе, желая совсем потонуть в этом мареве, но тут горизонт за спиной Нерии прочертила молния. Каллен дёрнулся, а эльфийка отпрянула и обернулась, чтобы увидеть, отчего он переменился в лице. Далеко в небе сверкнула ещё одна молния. – Это всего лишь гроза, храмовник. – Я знаю. Я тут уже два года живу. Я привык. – Не похоже, – заметила Нерия, глядя, как он встал и понёс корзину с едой под защиту грота, – Каллен, она далеко над морем. Даже грома нет. Сейчас немного посверкает и пройдёт стороной. – Или как обычно хлынет так, что нас в море смоет. – Не смоет. Мы выше уровня моря, – Нерия вздохнула, – ты каждый раз так нервничаешь, будто в твоей родной деревне в свинарник молния ударила.       Каллен встал у входа в грот, сложив руки на груди и глядя на Нерию, которая осталась сидеть на пледе, наблюдая за ветвистыми молниями, разрезающими небо. Ему это зрелище увлекательным не казалось, потому что с тех пор, как он переехал в Антиву, он обнаружил в себе иррациональный страх перед грозой. Конечно, он такой на всю Антиву был не один, но он точно был единственным, кто боялся и грома, и молнии, и что море выйдет из берегов во время очередного короткого, но очень бурного ливня. После морозного Ферелдена и стабильного в плане погоды Киркволла, подобные капризы стихии для него были в новинку. Нерия похлопала ладонью по покрывалу. – Иди сюда. Посмотри, как красиво.       Он опустился на плед и посмотрел на горизонт, с которого на антиванское небо наползала огромная чёрная туча. Мелькавшие за тучей молнии освещали её со всех сторон, что, несомненно, было очень красиво. Так же красиво, как Архидемон, раскинувший крылья над Денеримом и пышущий огнём во все стороны из своей клыкастой пасти. Вдалеке раскатисто громыхнуло. – Может быть, это фейерверк, – приободрила Каллена Нерия.       Каллен кинул на неё взгляд, который должен был продемонстрировать Нерии, что он догадался, что она держит его за идиота, и предпринял попытку снова укрыться в гроте. Нерия вцепилась в его плечи, не давая встать. – Сурана, сейчас польёт. – Я знаю. – Нужно спрятаться, пока…       Нерия прервала его поцелуем. Пока он соображал, нравится ему это или нет, Нерия перекинула через него ногу и оседлала бёдра, усаживая лицом лицу. Каллен опустил взгляд и увидел, как на её бедро, обнажившееся под задранным подолом платья, упала первая крупная капля. – … одежда не намокла, – закончил он фразу, но было уже поздно.       Как это часто случалось в Антиве, дождь хлынул внезапно, мощно, сплошной непроглядной стеной. Каллен смотрел, как вода стекает по волосам Нерии и пропитывает платье, отчего тонкая ткань моментально облепила стройное тело, обрисовав все его изгибы. Затвердевшие то ли от холода, то ли от возбуждения соски, привлекли его внимание, и Каллен прикусил один из них прямо через ткань, ощутив, как Нерия плотнее придвигается к нему, вжимаясь в пах. Где-то на границах сознания Каллен ещё понимал, что заниматься сексом на побережье в грозу – не самое умное его решение, но уже не очень хорошо соображал, почему именно.       Нерия привстала, стаскивая с себя нижнее бельё. На его бельё она времени тратить не стала и Каллен успел лишь почувствовать, как настойчивые руки высвобождают его член из штанов, прежде чем Нерия снова оседлала его, издав удовлетворённый стон, который Каллен слышал каждый раз, как оказывался в ней. Дождь всё ещё хлестал как из ведра, и Нерия запрокинула голову, ловя ртом холодные капли. Каллен припал губами к её ключицам и потянулся к застёжкам на платье. Замёрзшие пальцы путались в бессчётных крючках, мокрая ткань липла к спине и скользила под руками. Каллен потерял терпение и рванул застёжки в разные стороны. Треск рвущейся ткани и звук отлетающей фурнитуры отвлёк Нерию от созерцания молний в небе, и она посмотрела на Каллена с возмущением. – Храмовник, мне в нём ещё домой идти! – Я тебе свою рубашку отдам, – пообещал Каллен. – И буду я как пугало. – Ты очень красивая. В чём угодно. Но лучше вообще без всего, – заверил Каллен, отбрасывая платье в сторону и впиваясь губами в заманчиво торчащий сосок.       Нерия извивалась и стонала в его объятиях, как всегда очень чувствительная, как всегда податливая, отзывчивая к каждой ласке, каждому прикосновению. Каллен стиснул в ладонях её бёдра, насаживая Нерию на себя, стараясь проникнуть так глубоко, как она ему позволит. Её учащённое дыхание гремело в его ушах не слабее грозового рокота, и Каллену подумалось, что, может быть, погода в Антиве не так уж плоха. Она такая же, как его жена. Непостоянная, переменчивая, непредсказуемая. Яркое солнце греет его своими лучами, и тут же холодные капли бьют по лицу. У Нерии нет способностей к стихийной магии, но она сама как сумасшедшая стихия. Опасная, убийственная, но в своём роде великолепная.       Нерия толкнула Каллена на спину, выпрямилась и оперлась на его бёдра, чуть откинувшись назад. Теперь он мог видеть, как она плавно двигается, раз за разом впуская его в себя, встряхивает мокрыми волосами, облизывает губы. Как живот вздымается и опадает в такт её дыханию, Как подрагивают ноги о того, что она напрягает мышцы, помогая себе достичь оргазма. Нерия взяла его ладонь и направила себе между бёдер, прижимаясь к пальцам, безмолвно умоляя о ласке. Его рука заскользила по влажной, упругой плоти, и Нерия задвигала бёдрами, наращивая темп, сжимая его изнутри пульсирующими стенками. Гроза закончилась, и теперь Каллен слышал только стоны и видел в темноте отрешённое лицо Нерии. Она будто смотрела сквозь него своими подёрнутыми дымкой глазами, погрузившись в собственные ощущения, зачарованная движениями собственного тела, которое не останавливалось ни на мгновение до тех пор, пока её не охватила дрожь, которая передалась и Каллену, ощутившему, как мышцы влагалища сокращаются вокруг него, не давая ни единой возможности оттянуть оргазм.       Спустя десять минут их трясло уже не от оргазма. Нерия завернулась в предусмотрительно принесённое одеяло, а Каллен стоял в мокрой одежде и, еле слышно ругаясь, пытался развести костёр из хоть и не попавшего под дождь, но всё же сыроватого хвороста. – Я скучаю по пацану, – сказал он, когда очередная искра потухла, даже не попытавшись перескочить на листок бумаги, который Каллен использовал для розжига. – Надеюсь, он сейчас вовсю зажигает в другом месте, – хмыкнула Нерия. – Скорее, прячет слёзы под дождём. – Потрахался и сразу ощутил себя главным самцом в стае, храмовник? – Я и есть главный самец.       Ему, наконец, удалось раздуть искру, и пламя заплясало на бумажных листах, облизывая тонкие ветки, которые тут же нещадно зачадили. Каллен разделся, разложил мокрую одежду на камнях и забрался к Нерии в одеяло. Она прильнула к нему, засовывая ледяные руки к нему в подмышки. – Я для кого костёр развёл? – Я хочу так. У тебя идеальная температура. Как у мабари. – Как у мабари-вожака стаи, я надеюсь? – Разумеется.       Гленна и Пасиенсию гроза застала на подходе к “Гиацинту”. На секунду Гленну показалось, что его просто окатили холодной водой из окна дома, мимо которого они проходили, настолько внезапно начался ливень. Последние метры до таверны они с Пасиенсией бежали, на разбирая дороги, но всё равно, когда они, хохоча, влетели в помещение, вся их одежда была мокрой насквозь. – Представляю, что сейчас на площади творится, – отдышавшись, сказал Гленн. – Скорее всего, никто и не заметил, – снова засмеялась Пасиенсия, – здесь такое часто происходит.       Гленн проследовал за ней на второй этаж и нерешительно шагнул в гостеприимно распахнувшуюся перед ним дверь. Жилище Пасиенсии выглядело так же мило, как и её таверна. За уют отвечал всё тот же белый тюль, пушистый ковёр на полу и плед с цветочным орнаментом, постеленный на кровати. И ряд цветов в горшках на подоконнике. – Мы забыли розы, – виновато произнёс Гленн. – Ничего страшного, – успокоила его Пасиенсия, – они бы всё равно завяли, пока мы туда-сюда ходили. Пусть украшают другое место.       Она прошла за широкую ширму и махнула рукой, подзывая Гленна. Он заглянул за ширму и не сдержал восхищённого возгласа. – Нифига себе. Мы с Нерией как-то в таверне мылись, так там бадья раз в пять меньше была.       Пасиенсия перевела на него удивлённый взгляд, и Гленн понял, как двусмысленно это прозвучало. – В смысле, по очереди мылись! Не вместе! Она конечно пыталась меня совратить, но я так просто не дался. Она мне как сестра, – зачем-то уточнил он.       Пасиенсия хохотнула и указала рукой на небольшой таз, наполненный водой. – Нагрей её, пожалуйста, я пятно застрираю.       Гленн сел перед тазом, кляня себя за длинный язык. Он бы ещё рассказал Пасиенсии, как они с Нерией петарду в дырку в сортире кинули, самое то для свидания. Девушка заинтересованно следила за тем, как вода под его руками идёт пузырями. – Можно потрогать?       Гленн кивнул, подумав, что она хочет потрогать воду, но вместо этого Пасиенсия присела рядом и коснулась его руки. – Я думала, она будет горячая. – Нет. Вот Нерия, когда колдует, перегревается, как котёл с кашей. – Вы, похоже, очень близки? – Я ею восхищаюсь, – признался Гленн, – она хорошая подруга. И очень талантливая чародейка. Очень сильная. И очень трудолюбивая в плане учёбы, как ни странно. Не обижайся, пожалуйста, но я не понимаю, почему с её талантами она работает в таверне. – У меня сложилось впечатление, что она сама своими талантами не восхищается, – заметила Пасиенсия. – Она как-то сказала, что её заветное желание – не быть магом. Наверное, стремится к своей мечте. – А тебе нравится быть магом? – Почти всегда, – после небольшого раздумья ответил Гленн, – когда моя магия никому не приносит вреда – мне нравится быть магом.       Пасиенсия снова тронула его руку, и Гленн ощутил, какая холодная её рука. Они оба всё ещё сидели в мокрой одежде, и если ему, чтобы согреться достаточно было прочитать заклинание над тазом, то Пасиенсия продолжала замерзать. – Я могу и в бадье воду нагреть, – осторожно предложил он, – тебе надо согреться, а то простудишься. – Её набирать надо, – отмахнулась девушка. – Я наберу.       Гленн вскочил, чуть не запутавшись в своих длинных ногах и поднял ведро, стоящее тут же, возле бадьи. Если он что и понимал в ухаживаниях, так это то, что девушки без ума от подвигов в их честь. А натаскать воды из колодца на площади вполне тянуло на подвиг.       Когда, спустя полчаса, вода была набрана и нагрета, Гленн отошёл от бадьи, окинул печальным взглядом комнату и сделал вывод, что пора и честь знать. Он совершил подвиг, получил поцелуй, весело провёл время с чудесной девушкой, больше ему тут ловить нечего. Не будет же он сидеть за ширмой и как маньяк подслушивать, как Пасиенсия принимает ванну. Такое только Нерии может показаться забавным. – Ну, я, наверное, пойду…       Пасиенсия вытащила руку из воды, вытерла её полотенцем, на котором, как и на пледе, присутствовал цветочный орнамент и приблизилась к Гленну. На ней уже было другое платье, взамен постиранного. – Милашка, я тебя чем-то обидела? – Ээээ… нет. – Тогда, может быть, тебе не нравится свидание? Или я? – Ты мне очень нравишься, – честно ответил Гленн. – Тогда я никак не могу понять, почему ты так напряжён. Тебе, как будто, неловко рядом со мной, а всё, что я принимаю за очень милый, хоть и своеобразный флирт, в итоге создаёт ещё больше вопросов. Сейчас ты вообще нагрел мне ванну и собираешься сбежать. Ты из тех странных ребят, которые не притронутся к женщине, пока она не начнёт об этом умолять? – Я из тех странных ребят, которые вообще ещё пока не притрагивались к женщине, – признался Гленн, решив, что он достаточно опозорился, и его чувству собственного достоинства уже нечего терять.       Пасиенсия недоуменно посмотрела на него, явно пытаясь сообразить, что конкретно он имеет ввиду, и звонко рассмеялась. Гленн окончательно поник, убедившись, что двадцатилетние девственники вызывают у женщин только приступы здорового смеха. – Создатель, – продолжая хохотать, выдавила из себя Пасиенсия, – я весь вечер думала, что ты такой нервный, потому что со мной что-то не так. Может, воняет от меня, или ещё что похуже. – А оказалось, что всё не так со мной, – пробурчал Гленн. – Что? Нет. Какая разница вообще? Если бы ты мне не сказал, я бы в жизни не догадалась. – Ещё как догадалась бы! – возразил Гленн. – Я вообще ничего не умею. – Целовался ты прекрасно, – обрадовала его Пасиенсия, – нет ничего плохого в том, чтобы ничего не уметь, гораздо хуже – не хотеть ничему научиться. Знаешь, кто самые плохие любовники? – Кто? – Те, кто ничего не умеют, но абсолютно уверены, что умеют всё. И они, все как один, не девственники. – Тогда я не безнадёжен. – Не сомневаюсь, – она отступила на шаг, – давай так, сейчас я начну снимать платье, а ты можешь развернуться и уйти или остаться и посмотреть.       Гленн привалился к закрытой двери и шумно вздохнул. Если Пасиенсия в тайне надеялась, что он всё-таки сбежит, то ей не стоило затевать эту игру, потому что его бы сейчас не сдвинул с места и отряд кунари.Он застыл, глядя, как девушка расшнуровывает корсаж и молился, чтобы она делала это побыстрей, потому что ему в принципе и так уже было достаточно. Но Пасиенсия будто нарочно раздевалась очень медленно, а Гленну пришлось в спешном порядке думать о чём-то несексуальном, чтобы не кончить в штаны. Сначала он почему-то подумал о коммандере Каллене. Это оказалось провальной попыткой, потому что коммандер Каллен был объективно горяч. Тогда Гленн подумал о Нерии. Воспалённое воображение подсунуло картины, в которых она была ему совсем не как сестра. Гленн лихорадочно перебирал в голове всех своих знакомых, сразу предусмотрительно отметя Айрис. В текущей ситуации даже мысли о Великой чародейке Фионе и матери Жизели скорее подогревали возбуждение, чем сбивали. В конце-концов, он остановился на Корифее. Только Нерия могла бы счесть этого парня сексуальным, у всех остальных этот огрызок тевинтерского магистра вызывал закономерное отвращение. Гленн представил Корифея, соблазнительно манящего его к себе длинным кривым пальцем, и резко подостыл. Пасиенсия, тем временем, уже избавилась от одежды, и стояла перед Гленном совершенно обнажённая. – Ты просто… просто потрясающая. – Твоя очередь, милашка. – Ты уверена? – уточнил Гленн, старательно фиксируя взгляд на её лице. – По мне анатомию можно изучать. Жалкое зрелище. – Именно этим мы сегодня и займёмся, – хохотнула Пасиенсия, – ладно, я иду в свою огромную ванну, в которую можем влезть мы оба и вся антиванская стража в придачу, а ты раздевайся и приходи. Я не буду подсматривать.       Гленн проводил её взглядом, в основном глядя на покачивающиеся в такт походке бёдра, зашёл за ширму, услышал плеск воды, и начал раздеваться, жалея, что у него нет зеркала. Знать бы, насколько хреново он сейчас выглядит. Или, наверное, лучше не знать. Если Пасиенсия хочет его в свою ванну, значит её полностью устраивает, как он выглядит. Как минимум, он достаточно хорош для того, чтобы сидеть с ней в одной ванне. Он кинул одежду на ширму и, глубоко вздохнув, шагнул за неё, представ перед Пасиенсией во всей своей костлявой красе. – Ты самое милое анатомическое пособие из всех, что я видела, – похвалила она, оглядывая его с ног до головы, – и щедро одарённое не только магическими талантами. – Это была шутка про член? – Да. – Хорошо, – сказал Гленн, забираясь в бадью, – когда я слышу шутки про члены – чувствую себя, как дома.       Пасиенсия прижалась грудью к его спине, целуя шею и обвивая его руками. Гленн почувствовал, как в горячей воде и жарких объятиях все сомнения и тревоги, наконец, отступают, и закрыл глаза, мечтая о том, чтобы эта Сатиналья никогда не заканчивалась.       Когда Гленн проснулся, Пасиенсии рядом не было. Он вылез из-под цветастого пледа, сощурился, когда солнечный луч, пробившийся сквозь тюль, попал ему в глаз, и огляделся, ища свою одежду. Она висела там же, где он её оставил – на ширме. Сухая. А трусы ещё и были заботливо постираны. В последний раз трусы ему стирала мама. Лет в восемь. Гленн оделся и спустился вниз. Несколько ранних посетителей поглощали завтрак, Пасиенсия протирала стойку. Гленн подошёл к ней, не уверенный, что он должен ей сказать. – Уже уходишь, милашка? – начала она первой. – Да. Айрис, наверное, волнуется. Это не точно, конечно, скорее всего она даже рада, что я на всю ночь пропал, но всё же…       Гленн замолчал, лихорадочно соображая, как это всё выглядит. Он переспал с девушкой, а теперь сматывается, чуть свет, и не очень убедительно оправдывается. – Не подумай, я не пытаюсь сбежать! – слишком громко выкрикнул он, чем привлёк внимание вяло ковыряющихся в тарелках похмельных гостей. – Я и не думала. – Слушай, – продолжил Гленн, понизив голос, – я понятия не имею, как положено себя вести после… ты поняла. Если я скажу, что всё было просто чудесно – это будет слишком странно? – Нет. Мне будет приятно. – Всё было просто чудесно, – утвердительно произнёс Гленн, – и я бы не хотел, чтобы на этом всё закончилось. Ты мне очень нравишься. – Ты мне тоже, милашка. Но я не представляю, как всё продолжится, если я из Антивы, а ты из Вольной Марки. – Просто скажи, что ты согласна, и я что-нибудь придумаю. – Хорошо. Я согласна.       Гленн перегнулся через стойку и коснулся губ Пасиенсии поцелуем. Она ответила на него, а гревшие уши посетители таверны одобрительно зааплодировали. Гленн густо покраснел и, запнувшись о стул, выскочил на улицу, крикнув Пасиенсии, что вернётся вечером.       Улица выглядела совершенно так же, как и вчера, но в разы лучше. Солнце светило ярче, чайки кричали мелодичней, цветы на клумбе распускались пышней, хмурый торговец овощами хмурился сегодня как-то особенно душевно. Гленн глубоко вдохнул свежий морской воздух и решил, что Айрис, скорее всего, вообще не волнуется. А ему нужно прямо сейчас увидеть море и убедиться, что оно сегодня тоже особенно великолепно.       Он спускался вниз по опустевшей улице. Большинство антиванцев отсыпались перед очередной вечерней попойкой на Сатиналью. Лишь редкие прохожие и особо оптимистичные торговцы как-то оживляли пейзаж. Гленн спустился к пристани и пошёл вдоль берега к песчаному пляжу. Море, как и ожидалось, было прекрасным. Гладким, тихим, спокойным, будто не над ним вчера бушевала гроза. Оно так и манило искупаться, поэтому Гленн начал скидывать одежду. Снимая штаны, он заметил боковым зрением какое-то движение.       По пляжу, громко хохоча, шли в обнимку Нерия и коммандер Каллен. На Нерии была рубашка, которая была ей велика настолько, что сползала с плеча. На Каллене рубашки не было. Они оба были босые, а в руках несли обувь и, почему-то, одеяла. И в целом выглядели они весьма потрёпано, словно провели ночь в канаве. Они заметили Гленна и дружно замахали руками, уронив одеяла. Гленн бы сказал, что они выглядят как полные психи, если бы не одно обстоятельство. Он тоже собирался повести себя как полный псих, и тому было вполне логичное, на его взгляд, объяснение. – Я обожаю Сатиналью! – заорал он и, скинув трусы, помчался в море, встревожив сидящую на камне чайку. – Я тоже! – донёсся до него голос Каллена, перекрикивающий шум волн и заливистый хохот Нерии.