И жили они долго, пока не умерли

– Если бы меня спросили: “Сеньора Айрис, как вы думаете, что найдёт Сурана сегодня в лесу?”, я ответила бы: “Труп. Она найдёт труп. Два или три, может быть. А смотреть на них придётся мне”. – Это не просто труп, – возразила висящая вниз головой на пихтовой ветке Нерия, – это интересный труп. Труп с загадкой. Труп, который наведёт нас на след маньяка-убийцы из Тевинтера. – Не уверена, что хочу нападать на его след, – Айрис поднялась с земли, отряхивая колени, сложила руки на груди и посмотрела на Нерию, – правильней будет вернуться в город и рассказать Каллену. – И он запретит мне в это лезть, – надулась Нерия, – ты же его знаешь. Он скажет: “Это очень опасно, Нерия. Тебя убьют, Нерия. Тебе вырежут почку и сделают из неё вытяжку для лечения подагры, Нерия”, и посадит меня под замок, а сам полезет на Глубинные тропы. – Как будто ты на его месте поступила бы по-другому. – Вот поэтому я и не хочу его оповещать. Он придёт и заберёт моё расследование, а меня от него отстранит. Как храмовники вечно приходят в самый интересный момент и говорят стражникам не лезть. Помнишь, как тогда. – Нерия, это не игра в детектива, – Айрис вздохнула и посмотрела на лежащую на земле девушку, тело которой, едва скрытое сорочкой, к их приходу пошло тёмными пятнами, – уколы у неё на бедре сделаны в разные дни. Всё это слишком странно и не похоже на работу простого маньяка, как бы странно в таком контексте ни звучало слово “простой”. Понимаешь, о чём я говорю?       Нерия подтянулась, хватаясь руками за ветку, опустила ноги и спрыгнула на чавкнувшую под сапогами влажную землю. – Почему скверну кололи именно туда? – Ну… – Айрис замялась, подбирая слова, – кололи в бедренную артерию, поэтому я предполагаю, что тот, кто это делал, таким образом пытался ограничить передвижение скверны в сосудах, чтобы она не дошла до сердца и мозга. И ему удалось, умерла она по какой-то иной причине. – Но… – Нерия непонимающе уставилась на подругу, – кровь же циркулирует. Она всё равно пойдёт по венам вверх. – Если я могу вытянуть скверну, то кто-то мог бы научиться контролировать её внутри тела. Ты бы могла? – Клянусь, это не я похищаю людей и пишу сама себе дерьмовые стихи, – затрясла головой Нерии, – меня подставили. – Зря ты это сказала, теперь я тебя подозреваю. – Гленн видел того парня, он реально существует. – Кого я видел? – спросил Гленн, вылезая из колючих кустов и стряхивая с одежды насыпавшиеся с пихт иголки. – Тевинтерца на постоялом дворе. – А что, кто-то сомневается в его существовании? – Она, – Нерия ткнула пальцем в Айрис , – она думает, я сама себе плохие стихи написала. – Кстати, откуда такая уверенность, что стихи написал именно тот тевинтерец? – указал Гленн на очевидный пробел в логике. – Я не говорю, что это была ты, Сурана, но это мог быть и не он. – Допускаю такую вероятность, – согласилась Нерия, – но при знакомстве он сказал, что милашкам, вроде меня, не стоит соваться в лес, а то украдут. Так что, подозреваю, что и в стихе меня милашкой назвали не случайно. Это такой толстый намёк. “Ты знаешь, кто я. Я тебя жду”. – Тогда тем более не стоит туда лезть, – продолжила гнуть свою линию Айрис, – это провокация. Для нас уже подготовили ловушку. – Ты не обязана идти с нами, если тебе страшно. Вернись на постоялый двор, – предложил Гленн, — если мы в ближайшее время не вернёмся, поднимешь на уши стражу. – Мне показалось, или ты сейчас назвал меня трусихой? – ледяным тоном поинтересовалась Айрис. – Да я же просто… – замямлил Гленн, не ожидавший такого резкого отпора, – я же хотел помочь… – Он хотел помочь, – фыркнула Айрис, – если я останусь в таверне, кто поможет тебе, когда ты подцепишь скверну на Глубинных тропах? Я не боюсь идти с вами, я хочу, чтобы никто из нас не шёл. Но раз вы такие упёртые, то у меня нет выбора. Должен же в этой экспедиции кто-то отвечать за здравый смысл. Пойдёмте уже, надо пересечь болота до темноты. – А может, и нет никакой скверны на Глубинных тропах, – заметила Нерия, подхватив с земли сумку, и двинулась за друзьями вглубь пихтового леса, – ты сама сказала, что уколы сделаны в разные дни, а мы эту девицу вчера в таверне видели живую-здоровую. – А я говорил – она сама себя колола! – слишком радостно напомнил Гленн. – Может, это у них мода такая в Тевинтере. Пустят с утра скверну по вене… – По артерии, – поправила Айрис, – её кололи в артерию. – По артерии, – согласился Гленн, – и весь день как огурчики. – Как это должно работать? – спросила Нерия. – Почём я знаю, – пожал плечами Гленн, – скверна до сих пор нормально не изучена. Я в одной книге читал, что это кровь титанов. – Чё? – Ну, типа, когда ничего ещё не существовало, ни людей, ни эльфов, ни Создателя, ни древних богов, были всемогущие существа – титаны, – принялся вещать Гленн, – они создали все планеты, почву, горы, а потом пересрались, как это часто бывает, когда богов больше одного. Или эльфы на них напали, я не помню. Короче, пролитая ими кровь осквернила земли Тедаса. – Ты про Забытых, что ли? – предположила Нерия. – Кого? – Персонажи эльфийской мифологии, которых бог обмана Фен’Харель запер в Пустоте. Забытые воевали с эванурисами, а Ужасный Волк развёл их по углам, как маленьких детишек. – Ну, значит, это их кровь. Забытых. Или Титанов. Или забытых титанов. – Учитывая, что по новым данным пантеон эльфийских богов оказался шайкой мошенников, существование Забытых я вообще ставлю под сомнение, – развела руками Нерия, – не исключено, что это страшилка, выдуманная самими эванурисами, чтобы запугать и заставить подчиняться. Мол, мы защищаем вас от древнего зла, поэтому вы должны нам служить. Я теперь ни в одну религию не верю. Все лгут. Снаружи красивая история про всемогущее существо, которое оберегает своих детей, а как копнёшь – сплошное враньё и рабство. И всегда… я повторяю – всегда! Всегда-всегда во всём замешаны эльфы. – Но ведь кровь титанов – это лириум, – вклинилась в их теологически-исторический разговор Айрис. – Ну, всё правильно тогда, – обрадовался Гленн, – кровь титанов – это лириум. А кровь Забытых – это скверна. – А красный лириум – это кровосмесительный союз, – добавила Нерия, – плод порочной любви жабы и гадюки. – А что за новые данные? – спросила Айрис, перепрыгивая через покрытую мхом корягу. – А тебе Каллен не рассказывал? – удивилась Нерия. – Не рассказывал, – подтвердил Гленн. – что он нам не рассказывал? – Если кратко и по сути – эльфийские боги не эльфийские боги, а кучка магов-рабовладельцев, Ужасный Волк не Ужасный, а Прекрасный, и вообще защитник и спаситель простых эльфов. Он отделил Тень от Тедаса, запер там эванурисов, а сам впал в анабиоз, – оттарабанила Нерия, – а теперь мы все умрём, потому что он хочет вернуть, как было. – Типа… – Гленн почесал затылок, – он жив, что ли? Сколько ему лет? – А сколько бы ты ему дал? – Не знаю, я же его не видел. – Видел, – возразила Нерия, – помнишь мутного лысого типа, который тёрся возле Вестницы и заглядывал ей в руку с необъяснимой тоской и нежностью? Это он. Бог обмана, Ужасный Волк, Фен’Харель, Солас. Вот интересно, кстати, почему волосы у него истлели, а брови нет? Или пока он шёл до Инквизиции, брови уже отросли, а волосы по какой-то причине нет? Или он бреет голову? Но зачем? – Подожди, – прервала её измышления Айрис, – что значит – он хочет вернуть, как было? – Снять Завесу, – невнятно буркнула Нерия. – Прости? – Он хочет снять Завесу, – повторила Нерия и зашагала быстрей. – Стой! – Гленн дёрнул её за волосы. Нерия зашипела и повернулась, хмуро глядя на друзей. – Нерия, пожалуйста, объясни, что происходит, – попросила Айрис, – как это – снять Завесу? – Он хочет разрушить границу между Тенью и Тедасом и вернуть эльфийскому народу величие, которое было утрачено, когда магия оказалась отделена от нашего мира. Сейчас он собирает армию отщепенцев и, судя по тому, что Каллен узнал от леди Жозефины, подрывает шаткую стабильность Тевинтера. – Так это ж хорошо, нет? – уточнил Гленн. – Враг моего врага – мой друг. – Возрождённая эльфийская империя станет вторым Тевинтером, – предположила Айрис, – эльфы не захотят дружить с теми, кто веками их угнетал. Никто не станет спрашивать, держал ли лично ты дома эльфийского раба и выяснять, насиловал ли ты девчонок из эльфинажа. Мы все для эльфов будем одинаковыми, а после снятия Завесы у них будет безграничная магическая сила. – Но ведь и у нас тоже, – заметил Гленн, – я в Тени себя чувствовал всемогущим. – Поэтому этот лысый хрен и проводит подготовительные работы в Тевинтере, – Нерия зашагала дальше по шуршащей под ногами хвое, – чем меньше умелых магов окажет сопротивление после снятия Завесы, тем проще будет установить эльфийское господство. – А что будет с теми, кто не чувствителен к Тени? – спросил Гленн. – Они умрут. – Это точно? – Приятель, в этой истории ничто не точно. Я в самой этой истории сомневаюсь, потому что она шита белыми нитками. Сначала у нас была легенда, очерняющая Ужасного Волка, потом пришёл эльф, рассказал историю, обеляющую Ужасного Волка, и добавил: “Кстати, я Ужасный Волк”. Я верю в то, что Вестница ему поверила. Но я по себе знаю, как маги способны морочить голову и вкладывать в неё мысли, внушая, что они верны и правдивы. Он мог затащить её в Тень и показать иллюзии, якобы подтверждающие его слова. И она поверила. И все поверили. Всё, что я знаю точно – какой-то эльф с неординарными магическими способностями и обширными знаниями о древних эльфийских артефактах жаждет любой ценой отомстить за века угнетения его народа. Я не могу знать наверняка, к чему приведут его действия, могу лишь предполагать. Я предполагаю, что разрушение Завесы приведёт к хаосу и множеству смертей. И те, кто не сможет защитить себя магией, умрут первыми. – Это и твой народ тоже, – напомнил Гленн, – у тебя ни разу не возникало мысли присоединиться к армии отщепенцев? – Нет. – Почему? – Потому что я не только красива, но и умна. – Тебе не хочется, чтобы эльфы процветали? – Я не верю в процветание на костях жертв кровопролитной войны. – Говорят, помидоры хорошо на трупах растут. – Тебе сегодня прям неймётся, да, приятель? – спросила Нерия, не останавливаясь и не оборачиваясь. – Решил меня достать? – Я всего лишь хочу заранее узнать, чью сторону ты займёшь, когда на нас обрушится эльфийский гнев. – Я тебе расскажу, как всё будет, приятель, – ответила Нерия, – когда снимут Завесу, и армия вооружённых древнейшими заклинаниями эльфов войдёт в Антиву, я ударю по антивским магам с тыла. Я вырублю вас всех и преподнесу Ужасному Волку на блюдечке, а взамен он пожалует мне поместье мэра, где я соберу гарем из самых рослых, плечистых, красивых храмовников и отыграюсь на них за все годы угнетения. Самым любимым храмовником у меня конечно же будет Каллен. Он будет ползать у меня в ногах, называть меня госпожой и больше никогда не посмеет пытаться мне что-то запрещать. А я буду очень хорошо с ним обращаться и пороть не чаще раза в месяц. И осуществлю все свои эротические фантазии, которые не могу позволить себе в браке. Трахну троих храмовников сразу. А Каллен будет смотреть и плакать. Бедняжка. Жалко его, конечно, но ради процветания эльфов я готова пойти на жертвы. – Хорошо, можешь не отвечать. То, что ты уходишь от ответа – само по себе ответ. – Я не ухожу от ответа. Я довожу его до абсурда, чтобы ты понял, насколько идиотским был твой вопрос. На чьей стороне я буду? На стороне друзей, родственников и Каллена, которого до потери пульса боюсь потерять? Или на стороне очередного завоевателя всего мира и народного мстителя, который, глазом не моргнув, положит всех, кого я люблю? – А как же эльфийская гордость? – В том, что он делает, нет ничего, кроме эльфийской гордости, а мне этого недостаточно. В его действиях и желаниях нет чести, доблести, сострадания, милосердия. Он заманивает под свои несуществующие знамёна озлобленных эльфов, которые столько натерпелись, что готовы пойти за любым лжецом, если тот пообещает им месть. – Ты же только что говорила, что ничего о нём не знаешь, – напомнила Айрис, – вдруг им движет чувство вины. Если из-за него эльфы утратили прямой доступ к Тени, он может винить себя в их рабском положении. – Тогда он выбрал плохой способ справиться с чувством вины. Его новый перфоманс приведёт к огромному количеству жертв. И он втягивает в это моих сородичей, верно рассудив, что войско из тех, кому нечего терять, будет сражаться насмерть. Когда с тобой и тебе подобными всю жизнь обращаются, как с дерьмом, ты с огромным энтузиазмом пожертвуешь собой ради нового будущего. Только я не верю, что оно наступит. Отчаявшиеся эльфы принесут себя в жертву, чтобы укрепить в Тедасе новую власть, которая, как и любая неограниченная власть, быстро оскотинится. Если тебе интересно, на чьей я стороне, – Нерия бросила короткий взгляд на Гленна, – я на стороне эльфов. И именно поэтому я не хочу, чтобы их руками хитрожопый маг загребал жар. И я не желаю людям, чтобы они пережили то же, что пришлось переживать эльфам на протяжении веков. Это не сделает людей милосердней, а эльфов – счастливей. Это просто изменит расстановку фигур на доске до новой партии с новыми игроками. Через сто лет, через двести, через тысячу, среди людей появится свой Ужасный Волк, который соберёт армию из людей, низведённых эльфами до рабов, и всё повторится. Пусть это прозвучит наивно, но я хочу мира и свободы для всех. Если бы мы не тратили время на тупые свары, уже давно бы выяснили, откуда взялась скверна, и как её победить. – Ну, тогда я рад, что ты нам нож в спину не воткнёшь, – сообщил Гленн, – почему коммандер Каллен нам это всё не рассказывал? – Потому что он мне это рассказал сразу после своего приезда в Антиву, – ответила Нерия, – где-то день на пятый, когда у нас не осталось сил трахаться. Он лежал в моей кровати и вдруг сказал: “А ты знала, что эльфийские боги, оказывается, и не боги вовсе?”. С вами он не трахался, поэтому, наверное, к слову не пришлось. А если без шуток, я думаю, он не хотел вас пугать. Есть события, к которым не подготовишься, так что лучше не знать о них, пока они не наступили. Я думаю, поэтому он всё бросил и приехал ко мне. Пока тратишь все силы на размышления о катастрофе, предотвращение которой не в твоей власти, жизнь проходит мимо, и ты упускаешь самое важное. Даже если мир рухнет, по крайней мере, в нём было время и место для нас двоих. Гленн притих, шагая за ней. Айрис шла рядом с Нерией и тоже помалкивала. Ну вот, опять она гонец с плохими новостями, лучше бы им и правда Каллен об этом рассказал. Но он такой скрытный, что удивительно даже, что с ней поделился, а не потащил эту ношу в одиночку.       Лес постепенно редел, земля под ногами всё чаще издавала мокрое чавканье, нос Нерии заполнил тяжёлый запах багульника, провоцирующий головную боль. Айрис через каждый пройденный метр присаживалась, чтобы срезать какой-нибудь стебель или выдрать длинный ползучий корень, и с довольным видом сунуть себе в сумку. Гленн у них за спиной беспрестанно вертел головой, реагируя на каждый звук, доносящийся с болот. Нерия тоже прислушивалась, поддерживая заклинание, но ничего, кроме самого болота, не слышала. Оно дышало, урчало, булькало, пыхтело, стонало, пищало, щебетало, плескалось, шуршало, и даже если бы по болотам бродил тевинтерский маньяк, Нерия бы его не расслышала. Раздался протяжный хриплый вопль, переходящий в низкий визг. Гленн споткнулся о собственные ноги, пробежал вперёд, стараясь не упасть, и с побледневшим лицом повернулся к Нерии. – Это дракон? Я слышал, на этом болоте водятся драконы. – Это выпь, – ответила Нерия, – самца зовёт или типа того. – Я бы на месте самца держался от неё подальше, – выразил Гленн своё мнение по поводу привлекательности брачных криков выпи, – драконы тут точно не водятся? – Не знаю, – пожала плечами Нерия, – лет десять назад ходили слухи про какую-то девку, которая тут то ли выращивала драконов, то ли воскрешала, но я в подробности не вдавалась, у меня своих дел было до жопы. Может и правда кто-то летает. В Орлее же летали. – Для вымерших животных у этих ребят слишком широкий ареал обитания, – проворчал Гленн, – давайте их ещё выращивать, а то мало архидемонов повылезало. – Драконы – полезная боевая единица, – принялась рассуждать Нерия, – боевая машина даже, Каллен со своими требушетами рядом не стоял. Любая армия мира хотела бы иметь в своём арсенале дракона. Может быть, та девка выращивала их на продажу. – Зато требушеты жрать не просят. Чем эту боевую единицу кормить? – Пленными? – предположила Нерия. – Военными преступниками? Нечистыми на руку прапорщиками? В дракона можно утилизировать что угодно. – А представляешь, сколько он срёт? – Можно использовать его говно, как удобрение. – Нельзя, – возразила Айрис, срывая очередную травинку, – экскременты хищников нельзя использовать, как удобрение. Паразитов много. – Ну вот, такую предпринимательскую идею испортила, – вздохнула Нерия, – вообще в тебе торговой жилки нет. – Думаешь, тебе первой в голову пришла идея торговать каким-то говном?       Лес закончился, и они вышли на окраину болота. Покрытое мхом и заросшее кустарниками, оно выглядело безобидно, как обширная поляна на краю леса, уходящая за горизонт. – О, клюква! – обрадовался Гленн и, обогнав Нерию, зашагал по мшистому ковру в сторону краснеющих посреди желтоватых листьев ягод. Она схватила его за рукав и дёрнула к себе. – Да когда ж ты поумнеешь-то уже! – Да что я опять сделал?!       Нерия молча сдёрнула с его плеча сумку и бросила её вперёд, на мох. Земля подо мхом хлюпнула, над зеленью выступила чёрная жижа, в которую начала медленно погружаться сумка. – Там же мои вещи! – заорал Гленн, суетливо озираясь. Нерия так же молча протянула ему валяющуюся на краю болота длинную лысую ветку. Он подцепил веткой ремень уже на треть ушедшей в трясину сумки, вытянул её и принялся трясти, пытаясь убрать грязь. – Сурана, ты больная?! Всё намокло! – На привале высушишь, – бросила Нерия и, обогнув его, ступила на еле заметную, заросшую тропку, – иди за мной, след в след. Провалишься – клянусь, я для тебя, идиота, ветку пожалею. – Всё ещё злишься за то, что я назвал тебя мамочкой? – спросил Гленн, последовав за ней. Айрис, идущая в хвосте, хмыкнула. – Я злюсь, потому что у тебя не хватает мозгов, чтобы не самоубиться на ровном месте. – Я за эти годы уже и забыл, какая ты на самом деле стерва. – Давайте вы дома поругаетесь, – предложила Айрис. – Да нет, пусть говорит, – возразила Нерия, прыгая на плотную кочку, – я сегодня уже побывала и мамочкой, и стервой, и даже предательницей, которая метнётся к эльфийским магам. Я прям ностальгию по Скайхолду почувствовала, когда обо мне Каллен так же ласково отзывался. – И что, он был не прав? – едко поинтересовался Гленн. – Помнишь, как ты нас подставила? Чуть не убила его, и собралась свалить, чтобы тебе за это ничего не было. А помнишь того храмовника? Которого ты отравить предлагала. А того, которого ты убила, когда бежала из Денерима? А теперь строишь из себя святошу, которая хочет мира, и ждёшь, что тебе поверят. А когда мы вернёмся домой, ты снова будешь изображать правильную жену, и коммандер Каллен не узнает, что всю дорогу то тейга ты пила, не просыхая. – Я и всю обратную дорогу собираюсь не просыхать. – Ты притворщица, – обличил её Гленн, – я не знаю, кто ты. Я не знаю, каким из твоих слов верить, и стоит ли тебе верить вообще. Сегодня ты играешь в миротворца, а завтра вспомнишь, что на свете нет никого хуже храмовников и дворфов, и встанешь во главе освободительной эльфийской армии. И придумаешь себе миллион причин, почему ты поступила правильно. – Мне кажется, вам обоим больше не стоит пить, – заметила Айрис. – Как-то я убила храмовника прямо в своей спальне, – равнодушно произнесла Нерия, пробуя ногой очередную кочку, – мы собирались потрахаться, но не сложилось. Мой друг помог мне повесить тело в сарае и выдать смерть храмовника за самоубийство. А ещё меня как-то подстерёг отряд из пяти храмовников на улице. Я убила их всех, отрезала им носы, прислала их рыцарю-коммандеру в красивой коробочке, перевязанной алой шёлковой лентой, и приложила надушенную открытку, в которой просила меня больше не беспокоить. – Ты шутишь? – помертвевшим голосом спросил Гленн. – Она не шутит, – ответила Айрис, – весь Круг на ушах стоял. Хорошо, что Первая Чародейка убедила рыцаря-коммандера не посылать за отступницей магов. – Потому что я убила бы и их тоже, – пояснила Нерия, – видишь ли, приятель, к моменту нашего знакомства, со мной столько всего произошло, что я пришла в Инквизицию, имея всего две цели – выжить и не сойти с ума окончательно. Давать моральную оценку собственным поступкам в мои задачи не входило. Меня не волновало, насколько я честная и добродетельная, потому что это то, что начинает иметь значение только тогда, когда у тебя есть крыша над головой, еда и уверенность, что завтра твой балансирующий на границе безумия мозг не прикажет твоему телу шагнуть с обрыва. Я не делила окружающих на людей, эльфов, магов и храмовников. Я делила их на тех, кто угрожает моей жизни и здравомыслию, и тех, кто не угрожает. И так уж вышло, что храмовники угрожали мне самим своим существованием, поэтому, вполне естественно, я не питала к ним любви и убила бы любого из них без колебаний. Но сейчас я в совсем ином положении и могу позволить себе такую роскошь, как рассуждения о морали. – Да, ты просто взяла и изменилась, – язвительно отозвался Гленн у неё за спиной, – сила любви. – Я не изменилась. Я вернулась в норму. – Где гарантии, что твоя крыша снова не уедет? – Нет никаких гарантий. – Вот и я о том же. Вдруг завтра явится армия апокалиптического маньяка, и ты снова слетишь с катушек. – Пока с катушек тут слетаешь ты, параноик, – огрызнулась Нерия, – как тебе не страшно по болоту со мной идти? – Мне страшно. – Можешь вернуться. Вали домой и настучи Каллену, что я пьяная. Подозрениями своими с ним поделись, скажи, что я убийца, предательница и лгунья. – Только это тебя по-настоящему и волнует – как ты выглядишь в его глазах. И нахера заливать мне про мораль? – Айрис, если я убью его, ты подтвердишь, что он сам утонул? – Разумеется.       На горизонте показался укрытый сумерками редкий лесок. Успели до темноты, хорошо. Скоро совсем похолодает, и на болото до утра опустится густой туман, в котором даже самый опытный путешественник потеряется, оступится и сгинет в трясине. Мимо Нерии проплыл серебристый шарик, освещая дорогу. Ей захотелось схватить этот шарик и затолкать Гленну в жопу. – Заночуем тут, – предложила Нерия, когда они достигли сухой опушки, – чем дальше в лес, тем хуже обзор. С болота ночью вряд ли кто-то придёт, а если кто-то явится из леса – мы сразу увидим и услышим.       Гленн молча скинул мокрую сумку и углубился в лес. Нерия услышала треск ломающихся веток. Она фыркнула и присела на поваленный ствол тонкого дерева с вывороченными корнями, стаскивая сапоги. – Правда, заканчивайте пить, – повторила Айрис, ковыряясь в сумке в поисках затерявшийся среди собранных корешков еды, – вы очень плохо контролируете свой гнев. – Да я даже не знаю, за что он на меня так разгневался, – ответила Нерия, вытряхивая из сапога мелкий мусор, – я ничего не сделала. – Может быть, он и не на тебя гневается, – предположила Айрис, – ты просто под руку попалась. – Ещё лучше. Я не девочка для битья. И не мамочка. И не стерва. Он сам навешал на меня ярлыков, а теперь обвиняет в лицемерии.       Гленн вернулся, притащив охапку веток, которые через пару минут затрещали во взметнувшемся к небу огне. Нерия принялась жевать бутерброд с вяленым мясом, глядя, как её обидчик вытряхивает вещи из мокрой сумки и развешивает на поваленном стволе для просушки. Айрис расстелила неподалёку от костра спальный мешок. – Кто хочет дежурить первым? Нерия подняла руку. Она после этой ссоры всё равно не уснёт, да и ложиться привыкла за пару часов до рассвета. И ей сейчас пригодится немного времени наедине со своими мыслями.       Айрис завернулась в спальник, Гленн, поев, последовал её примеру. Нерия улеглась спиной на бревно, сунув под голову свою сумку. Ночь опустилась на Антиву, как всегда, внезапно. Ещё секунду назад её глаза отлично видели простирающееся вокруг болото, издающее булькающие звуки вперемешку с щёлканьем водомерок на маленьких озерцах, и вот уже не разглядеть ничего, кроме пламени костра и бесконечного неба над головой. Нерия подбросила сухую ветку в костёр и уставилась на мерцающие в небе звёзды. Каллен, наверное, сейчас тоже на них смотрит. Он любит лежать на крыльце или в саду, дожидаясь её из “Гиацинта” ночью, и рассматривать звёзды.       Нерия прикрыла глаза, стараясь выкинуть из головы все те мерзости, что наговорил ей Гленн. Она никем не притворяется и ни под кого не подстраивается. Она – это она. Нерия Сурана, такая, какая есть. Она настоящая. Когда она убивает храмовника, угрожающего её жизни – она настоящая. Когда она целует Каллена и говорит, что больше всего на свете хочет, чтобы он был счастлив – она настоящая. Когда она заперла свои чувства глубоко-глубоко в душе, чтобы больше никто не смог её ранить – она всё равно осталась собой. Когда она распахнула душу и отдала свои чувства тому, кому они были небезразличны – она не притворялась и не предавала себя. Она, Нерия Сурана – во всём, что она делает.       Но она и правда может спятить в любой момент. Гленн прав, нет никаких гарантий, что завтра не произойдёт что-то, что заставит её вернуться в середину пути. Туда, где любовь была слабостью. Где сострадания и милосердия было так мало, что едва хватало на себя.       Нерия посмотрела на звезду, мерцающую прямо над её головой. Вот так и предательские мысли и воспоминания мерцают в её голове, не давая забыть, на что она способна, когда её ничто не сдерживает. И никак их не упорядочить, Как и звёзды. Каллен, правда, говорит, что каждая звезда на своём месте, но она-то не слепая. Там полный бардак, как и в её голове.       Она продолжала наблюдать за звёздами из-под полуприкрытых век, погружаясь в дрёму. Нерия не боялась уснуть, её магия не даст ей отключится, пока она сама этого не захочет. Или пока через три дня её мозг, чтобы не умереть, сам не отключит магию, такое с ней случалось. Но сейчас она была полна сил и, чтобы их поберечь, пребывала в неглубоком трансе, из которого могла выйти в любой момент. Пение ночных птиц и стрекотание насекомых успокаивали и баюкали, костёр потрескивал и перебивал горький, опьяняющий запах багульника с болот. Нерия закрыла глаза, и сразу же распахнула их, почувствовав перемены в окружающем пространстве.       Что-то приближалось, медленно рассекая воздух. Оно было ещё далеко, но Нерия уже слышала размеренные звуки – взмах крыльев, глубокое дыхание, медленное сердцебиение. Гленн и Айрис спокойно лежали в своих спальниках, и Нерия, не вставая с бревна, зашевелила пальцами, накладывая на них заклинание, чтобы они не проснулись и не запаниковали. На болотах всё стихло, ни одно живое существо не издавало ни звука, и Нерия тоже. Она лежала, слыша, как неожиданный ночной гость приближается, и чувствуя, как от движений его крыльев поднимается ветер. Нерия рассеяла своё заклинание, чтобы хлопающие звуки не оглушили её, и замерла, вжавшись всем телом в бревно, глядя, как небо над болотами заволокла тень.       Дракон летел прямо над ней. Так медленно, что Нерия могла внимательно рассмотреть серебристую чешую на боках и синеватую кожу на брюхе, беззащитную, на первый взгляд, но вряд ли меч или копьё смогли бы пробить такую толстую шкуру. Каждый взмах открывал обзор на широкие перепончатые крылья и обдавал Нерию потоком холодного воздуха. Этот дракон был раза в три меньше, чем его сородич в Денериме, но всё равно огромным. Таким величественным и пугающим, что пока он проплывал над Нерией, она даже на секунду закрыла глаза ладонями, чтобы справиться с ужасом, охватившим её от воспоминаний о горящем городе. Глубоко вдохнув, она вытянула руку вверх, словно пытаясь потрогать этого гигантского ящера. Он не обратил на неё никакого внимания и полетел дальше, над кронами деревьев.       Звёзды горели так же, как минуты назад, будто их господство на ночном небе не пыталась только что оспорить жуткая крылатая тварь. Нерия опустила руку, села и развернулась на бревне, глядя, как удаляющийся дракон, балансируя в воздухе с помощью длинного, толстого, чешуйчатого хвоста, поворачивает в сторону входа в заброшенный тейг.