И жили они долго, пока не умерли

      Рубашка, которую Каллену подобрала Палома, была золотисто-коричневого цвета. Она сказала, что эта рубашка восхитительно оттеняет цвет его глаз и, вероятно, не слукавила. Каллен и сам видел, что ткань, струящаяся, как шоколад в фонтане, который установили на вечеринке в мэрии в честь его назначения капитаном стражи, очень красива, но его это совсем не радовало. Ведь вместо того, чтобы трястись в повозке, несущей их на вечеринку к Лучиано в честь, как он узнал у Паломы, шестнадцатилетия его дочери от второй жены, он мог бы быть в каком-нибудь другом, более желанном месте, в более желанных обстоятельствах.       Он мог бы сейчас тащить Нерию на плече через заброшенный тейг. Она бы ворчала, называла бы его грубым мужланом и гадким храмовником, а потом бы уткнулась ему в шею и сказала, что он пахнет, как весенний луг. Нужно было настоять на своём и отправиться в экспедицию с магами. Это было бы и гораздо безопасней и совершенно точно разумней, чем пойти туда, куда он идти не хочет, чтобы мелочно отомстить жене за то, что она отправилась туда, куда он не хотел её отпускать. Минула почти неделя с их ухода, они уже должны были добраться до тейга, и у него на сердце неспокойно. Нерия сказала, что там безопасно, но она могла и солгать, она же постоянно врёт. Вдруг она солгала, потому что не хотела, чтобы он отправился с ними. Потому что… хотела отдохнуть от него? Он-то сейчас точно бы выбрал тейг вместо празднества, и вообще очень жалеет, что не напросился с Нерией, тем более, что, как и было предсказано, гонец от начальника стражи к нему так и не явился, и в городе ему делать нечего. Но вдруг Нерия не хотела, чтобы надоевший супруг потащился за ней и испортил ей дружескую вылазку? – О чём задумался? – спросила сидящая рядом Палома. – О жене, – не стал скрывать Каллен. – Мог бы хотя бы сегодня ненадолго перестать думать о жене. Я ничуть не хуже. – Палома, не вынуждай меня снова тебе грубить.       На его сцепленные в замок руки легла украшенная серебряными кольцами ладонь. Длинные ногти легонько царапнули кожу. – С ней всё хорошо. А даже если нет – у лапули редкий талант выбираться из любой передряги живой. – Ты ведь имеешь в виду какую-то конкретную передрягу? – Может быть, – согласилась Палома, убирая руку, – но раз лапуля тебе о ней не рассказывала, то и я не буду.       Каллен вздохнул и уставился на вспотевший от жары затылок возницы. Повозка двигалась медленно, можно было выпрыгнуть и сбежать, чтобы не проводить вечер в компании такой таинственной Паломы. Но дома, наверное, ещё хуже будет. Гвен где-нибудь шатается со своим парнем, и одиночество Каллену скрасит только кошка, которая никак не поможет справиться с тревожными мыслями о том, что он, кажется, наскучил жене настолько, что она сбежала от него к давно умершим дворфам. К поместью самого богатого, успешного и вопиюще наглого в вопросах подделки документов винодела города Антива вела широкая грунтовая дорога, рассекающая бескрайнее поле, засаженное рядами виноградных лоз. Далеко впереди виднелись белые каменные стены обширного поместья, к которому стекались повозки и кареты с гостями. Каллен, сощурившись от солнца, смотрел на виноградную плантацию и думал, что именно это Нерия, должно быть, имела ввиду, когда говорила о своей винодельне. А не тот клочок земли, что он купил для неё. Он скрывал от неё премии, откладывал с жалования, которое за пять лет конечно подросло, но на поместье, как у Лучиано, ему за всю жизнь на должности городского стражника не заработать. Может и правда зря он от королевских наград отказался? Надо было хоть денег попросить на дом молодой семье. Как так вышло, что при всех своих достижениях он не может купить любимой жене огромное поместье и виноградную плантацию? Лучиано ему в подмётки не годится, что он полезного в своей жизни сделал? Но у него есть деньги. А у Каллена нет. У Лучиано есть поместье, винодельня, виноградники и куча денег. А у Каллена нет даже работы. Ну и какими аргументами он должен заставить отвалить от его жены мужика, который может дать ей всё, о чём она мечтает? – Кажется, мысли о жене свернули не туда, – насмешливым тоном произнесла Палома. Каллен моргнул и сфокусировал взгляд на своих сжатых в кулаки ладонях. – У тебя бывало такое чувство, будто что-то очень важное в твоей жизни от тебя никак не зависит? Словно твой дом держится на фундаменте, который заложил кто-то другой, и он крошится, а ты не знаешь, как чинить фундаменты. – Что-то важное – это лапуля? Она поломана от фундамента до крыши, тебе никогда её не починить. – Да нет, – Каллен качнул головой и перевёл взгляд на исчезающую под копытами лошади дорогу, – забудь.       Метафоры – явно не его сильная сторона, он не пытался сказать, что Нерия сломана и её нужно чинить. Речь шла о другом. О том, что их отношения непонятно на чём стоят. Как будто то, что они поженились – случайность, которая не должна была произойти, или прихоть судьбы, пожелавшей узнать, как долго продержится этот союз. Нерия должна была выйти за кого-то вроде Лучиано, отпраздновать пышную свадьбу, которая гремела бы на всю Антиву, стать наследницей виноделен и обширных земель, а Каллен припёрся под её балкон и нарушил естественный ход вещей. И теперь тропа, на которую он свернул и потащил за собой Нерию, осыпается и рушится, а он не понимает, как предотвратить их падение с горы кувырком. – Часто ты так… выпадаешь из реальности? – донёсся до него мелодичный голос Паломы.       Повозка, миновав ворота, проехала по широкой каменной дорожке, постукивая колёсами, и остановилась у входа. Хозяин поместья стоял на украшенном вазонами с цветами длинном крыльце, обнимал за плечи хрупкую кудрявую шатенку, вероятно, именинницу, и лично встречал гостей. Пожав руку какому-то тощему и высокому мужику в бархатных штанах, Лучиано встретился взглядом с Калленом и одарил его такой снисходительной улыбкой, что кулаки зачесались дать ему по морде. Каллен отвернулся, вылез из повозки и обошёл её, подавая руку Паломе. – Постоянно, – ответил он на её вопрос, – я вдумчивый. – Лапулю это, наверное, очень раздражает. У неё-то язык всегда бежит впереди мыслей. – Сеньора Бланшар, – Лучиано приветственно припал губами к ладони Паломы, и Каллен понял, что впервые слышит её фамилию, доставшуюся от мужа. Отвратительно орлейскую фамилию. – Счастлив видеть вас… снова.       Лицо Паломы от этой мимолётной паузы на одно мгновение перекосило в гримасе, но его тут же озарила обычная очаровательная улыбка, так что Каллен не смел утверждать, что ему не показалось. – Резерфорд, – поприветствовал Лучиано и его тоже. – А чего не “сеньор”? – тут же полез в бутылку Каллен. – Обратись я к вам подобным образом, это было бы непозволительным принижением вашего статуса, лорд Резерфорд, – нарочито учтивым тоном ответил Лучиано, и теперь перекосило уже Каллена. Девушка с каштановыми волосами, задрав голову, посмотрела сначала на Лучиано, затем на Каллена, и тут же, потупившись, отвела взгляд. – Моя старшая дочь Сильвия, – представил её Лучиано, – виновница сегодняшнего торжества. – Рад знакомству, – Каллен постарался смягчить тон. Девушка же не виновата в том, кто её папаша, – с днём рождения. – Спасибо, – ответила Сильвия и, вздёрнув подбородок, уставилась на Каллена во все свои тёмно-карие глаза в пушистых ресницах. Он неуверенно улыбнулся, её щеки вспыхнули, и Сильвия резко перевела взгляд на собственную обувь.       Только этого не хватало. Но, по крайней мере, Лучиано точно не попытается выдать за него свою дочь. Или попытается? Ведь тогда Нерия будет свободна. Да что за чушь лезет ему в голову? Он не собирается жениться на другой женщине, кем бы она ни была, и кто бы ему эту женщину не сватал. Ему никто и не сватает, – Девчонка Лучиано на тебя запала, – сообщила Палома, когда они, выслушав от хозяина дома неискренние пожелания хорошего вечера, зашагали по коридорам поместья к террасе на заднем дворе. Каллен нервно покосился на сопровождающих их слуг. – Не заметил, – солгал он и перевёл тему, – что он имел в виду, когда сказал, что рад видеть тебя снова? – Он имел в виду, что мы виделись раньше. – Где? – Там, где молодых глупышек сдают в почасовую аренду за пятьдесят серебряных. – Он ещё и в бордели ходит, – возмутился Каллен и сам себя мысленно обозвал сварливым дедом, – в этом мужике есть хоть что-то хорошее? – Он был хорошим клиентом, – невозмутимо ответила Палома, – щедрым, весёлым, красивым. Никогда не бил меня и не требовал чего-то… сверх нормы. – Как мало тебе нужно для счастья, – язвительно отозвался Каллен. – Нет, даже тогда этого было недостаточно. Но в борделе быстро учишься радоваться мелочам. Не врезали по лицу за то, что, по мнению злобного пьяного борова, улыбалась не очень приветливо, – считай, день удался. Если выбирать между каким-нибудь уродом с гнилыми зубами, который думает, что за половину андриса он купил тебя целиком и может за эти деньги хоть куски плоти от тебя отрезать, и молодым, симпатичным, обходительным мужчиной, который, может, и считает тебя мясом, но хотя бы тщательно это скрывает – естественно второй покажется хорошим. Но это не счастье. Это компромисс с собой. К тому же, на тот момент Лучиано был вдовцом, и я в тайне мечтала, что он разглядит в шлюхе свою будущую жену и заберёт меня из борделя в свой богатый особняк на Королевской площади. – Не разглядел? – Нет. Из борделя меня забрал Рафаэль. В дом, полный таких же пропащих душ, как я. И там я иногда была счастлива. Пока не ушла Нерия.       Она подхватила с услужливо подставленного официантом подноса два бокала с игристым вином и протянула один Каллену. Тот рефлекторно взял бокал и замер с ним, размышляя о том, что упомянутая Нерия просила его держать себя в руках, а значит, пить ему не надо. Алкоголь вытаскивает из него все эмоции, которые он так старательно подавляет, и окружающие к таким откровениям каждый раз не готовы.       В саду было жарко, и Каллен оценил идею устроить празднование на улице. В помещениях в Антиве вечно такая духота, что немудрено упасть в обморок, и распахнутые настежь окна не помогают. Но лучше бы Лучиано перенёс свой приём на поздний вечер, а то до похолодания в лучшем случае ещё час, и у Каллена уже рубашка к спине прилипла. Палома сцапала с фуршетного стола тонкую деревянную шпажку и сунула её Каллену под нос. – Оливки? – Я ненавижу оливки. – Что ты вообще ешь? Лапуля говорила, ты даже рыбу не любишь. – Она воняет. – Она пахнет. Рыбой. – Я ем всё, что едят нормальные люди, – начал перечислять Каллен, – мясо, овощи, фрукты, каши… а экзотику всякую я не понимаю. Вот Нерия, например, ест сыр с плесенью. Зачем? Где тут логика? Плесень означает, что продукт испортился, и его нельзя есть. Этот сыр даже воняет так, что человеку с хроническим насморком очевидно, что он несъедобен. – Вот этот сыр? – спросила Палома и подсунула ему вторую шпажку. В нос Каллену ударил кислый, резкий запах. – Да. Посмотри на него, он от плесени аж зелёный. Если б я таким солдат в Скайхолде кормил, меня бы посадили. – В Орлее и поинтересней бывает, – поведала Палома, – вот в одной провинции, например, делают настолько вонючий сыр, что когда он дозревает, запах тухлых носков доносится аж до Вал-Руайо. Очень вкусный сыр. И очень дорогой. Надо будет привезти его лапуле. – Только попробуй, – Каллен ткнул пальцем в фуршетный стол, – или вот оливки те же. Что в них вкусного? Кислое, солёное, маслянистое… нечто. Это не ягода, это не овощ, это не зелень… Что это? – Вы в Ферелдене вообще квашеную капусту едите. Кислую и солёную. – Ты не сравнивай. Капуста – это капуста, с ней всё понятно. А острый перец! – не унялся Каллен. – Нерия его жрёт, как яблоки! Как?! Зачем?! Сидит, носом шмыгает, глаза утирает и ест. Я спрашиваю: “Вкусно?”, она отвечает: “Очень”. И ведь эти антиванцы этот перец всюду пихают, кроме макарон, кольцами прям режут. Неужели правда вкусно? – Правда вкусно, – подтвердила Палома, – я по острому перцу в Орлее очень скучаю. Ну а с рыбой-то что не так? Она же как мясо, просто пахнет, как рыба. – Этого достаточно. А ещё глаза… – Каллена передёрнуло, – Нерия как-то варила нашей кошке кашу с рыбьими головами, и в ней плавал глаз. – Какой ты неженка, оказывается, – хмыкнула Палома, поглощая сыр и запивая его вином. – Неправда. Я люблю простую еду. Без излишеств. И чтобы она на меня из тарелки не смотрела. И я её сам себе готовлю, так что имею полное право на собственные предпочтения. – Имеешь-имеешь, – успокоила Палома, заглядывая ему через плечо, – кажется, кто-то очень спешит с тобой поздороваться.       Каллен не успел обернуться, как до него донёсся запах жасмина, перебивший аромат роз из сада Лучиано, которые Каллен приметил сразу, как вышел на террасу. Значит, вот где он цветы для Нерии берёт. – Какой скандал, – ехидно произнесла Кармен, вперив в него взгляд, исполненный гнева и нескрываемой обиды, – генерал Инквизиции явился на светский приём под руку с любовницей. – Прошу, уйди с глаз долой. – Я всего лишь подошла напомнить, что когда занимаетесь чем-то подобным, следует снять обручальное кольцо.       Каллен недоуменно покосился на кольцо на пальце, а Кармен удалилась к подружкам, цокая каблуками по каменной дорожке и распространяя вокруг себя шлейф жасминовых духов. Музыканты со скрипками, расположившиеся на построенных явно специально к вечеру деревянных подмостках, заиграли быструю мелодию, будто в такт отрывистой походке обиженной девицы. – Что это за прелестное дитя? – спросила Палома. – Это Кармен. Она хочет замуж. Или постельных утех. Но почему-то не с ровесниками, а со мной. – Её ровесники в постельных утехах ничего не смыслят. – Это не моя проблема, – буркнул Каллен, – если бы не Нерия, я бы уже поговорил с родителями этой пигалицы. Но у моей жены какой-то болезненный страх обидеть девочку-подростка, наверное, потому что на место каждой такой девочки она ставит себя. Но я помню её в возрасте Кармен, она была совсем другой. Думаю, чужие мужья – это последнее, что интересовало Нерию, когда она была подростком. – Можно ведь хотеть не только чужого мужа, но и чужого парня, – пожала плечами Палома, – у лапули мог быть какой-нибудь сокурсник в Круге, который предпочёл ей другую. Какую-нибудь стерву с большой грудью. Что-то она такое рассказывала.       Она поманила к себе официанта, чтобы сменить пустой бокал на полный, а Каллен заглянул в свой бокал, из которого не сделал ни глотка, и подумал о жрице, которую отправили в Эонар. После того, как Нерия доложила Первому Чародею о готовящемся побеге. Если Палома права, выходит, Нерия предала Йована не ради поблажек от начальства, а из-за обиды. – А девчушка-то дело говорит, – продолжила Палома и указала на него бокалом, – кто же ходит в такие места с обручальным кольцом? – Я хожу. Потому что я женат. – И тебе конечно же ни разу не приходило в голову стать хоть на один вечер холостяком? – Нет. Может быть, для тебя или Нерии брак – это оковы, которые надо сбросить при первой же возможности, – начал раздражаться Каллен, – но мне нравится быть женатым. И нравится носить обручальное кольцо. Каждый день оно напоминает мне, что женщина, которую я люблю, согласилась состариться со мной. Понимаешь? – Я тебе не верю, – покачала головой Палома, – неа. Быть не может, что ты такой правильный. Окружённый красивыми молодыми девицами стойко держишь оборону и хранишь верность жене. Ничего вокруг не замечаешь – ни длинных ног, ни пухлых губ, ведь в твоей голове одна лишь лапуля. По-твоему, я дура? – Я всё замечаю, Палома. И ноги, и губы, и груди, и ягодицы, и все уловки, которыми женщины пытаются обратить на себя моё внимание, – понизил голос Каллен, – я знаю, что я нравлюсь женщинам. И, по какой-то необъяснимой причине, девочкам-подросткам. Да, я видел, как на меня смотрела Сильвия Лучиано, я знаю, чего от меня хочет Кармен, я слышал, что говорят в Орлее о моей заднице, и я вижу даже, как ты мечешься между ревностью и симпатией, потому что, признай это, я тебе нравлюсь. Тебе было хорошо со мной, когда мы были втроём, и ты так отчаянно ищешь во мне признаки подлеца не только потому что хочешь доказать Нерии, что я её не заслуживаю, но и потому что хочешь, чтобы я перестал тебе нравиться. Ведь тогда тебе будет гораздо проще строить против меня козни. – Мне было хорошо с тобой? – Станешь отрицать? – Нет, – после заминки ответила Палома, – не стану. – Но вот в чём дело, – продолжил свою мысль Каллен, – у моей жены тоже всё это есть. И губы, и ноги. И все женские штучки, которые превращают вас в хищный цветок в ожидании жертвы. Духи, косметика, чулки и прочие милые глупости, которыми женщины украшают себя, чтобы приманить мужчину, есть и у Нерии. Но у других женщин нет того, что есть у неё. – И что же это? – Я не знаю, – признался Каллен, – но я люблю это и не променяю ни на что другое. Я не для того потратил столько времени и сил, завоёвывая её доверие, чтобы пожертвовать им ради мимолётного удовольствия в объятиях юной красавицы с длинными ногами. Это как минимум нерационально. – Кто бы мог подумать, что практичность способна быть столь романтичной. – Я нихрена не романтик. И не бабник. И вот уже больше десяти лет я никак не могу понять, что во мне находят женщины. Палома, скажи мне, как женщина, что мне надо сделать, чтобы все эти губы с ногами от меня отстали? – О, это просто, – оживилась Палома, – перестань быть таким статным, мужественным, загадочным и недоступным. Женщины обожают всё вышеперечисленное. – Предлагаешь мне стать сутулым и доступным? – Женщин манит неприступность и отстранённость. Мы по натуре охотницы, ты не знал? Лапуля ведь наверняка тоже повелась на твоё ледяное безразличие. Ей всегда нравились мужчины, которых сложно заполучить. – Ничего подобного, – возразил Каллен и почесал затылок, – я в Скайхолде ей… очень… ясно демонстрировал свою симпатию. Когда она бросила попытки меня убить. Нет никакого ледяного безразличия. Если меня влечёт к женщине – я ей об этом говорю. Если я игнорирую женское внимание – это не потому что я что-то там из себя строю, а потому что я к этой женщине ничего не чувствую и не хочу давать ей никаких надежд. – Тогда зачем ты переспал со мной?       Это вопрос загнал Каллена в тупик. Действительно – зачем? Зачем он это сделал, зачем вообще предложил, если знал наверняка, что это усложнит отношения между всеми тремя участниками интимного действа в их с Нерией супружеской спальне. Он надеялся, что пронесёт. Что Палома уедет в Орлей, а произошедшее останется всего лишь приятным воспоминанием о том, как он совсем чуть-чуть ступил за черту, отделяющую хорошего мужа от бессовестного кобеля, и не понёс за это никакой ответственности. – Я сделал это из ревности и глупой зависти, – ответил он, – мне тогда показалось, будто я в своей жизни что-то упустил. Какой-то опыт, который был у всех – у тебя, у Нерии, у этого вашего Рафаэля. – Так ты хотел получить опыт? – Ну, вроде… – рука опять непроизвольно взметнулась к затылку. – То есть, ты меня использовал? – припечатала Палома. – Нет. – Да. Ты использовал меня, чтобы получить опыт. – А ты меня – чтобы переспать с моей женой, – перешёл в защиту Каллен, – так что мы квиты. – Вот видишь, я права на твой счёт, – Палома ткнула пальцем ему в грудь, – притворяйся хорошим парнем сколько хочешь, но я-то знаю, что ты сутулый и доступный. – Я не сутулый. – По второму пункту возражений нет? – Есть, – тихо зашипел Каллен, хватая её за локоть, – Палома, ты невыносима. Хватит переиначивать всё, что я говорю, и искать выгодный тебе подтекст во всём, что я делаю. То, что произошло между нами тремя – странное стечение обстоятельств, но, клянусь, у меня не было мыслей о том, чтобы использовать тебя. Я просто был в восторге от того, что меня хотят две потрясающие женщины, и что я их хочу, и что они хотят друг друга, и все счастливы, и никто не в обиде. Я кретин, который сам себе наврал и поверил, что выйдет сухим из воды, переспав с женой и её подругой, довольна? Но в своей гениальной стратегии я упустил один важный момент – я не Рафаэль. Для меня такие вещи не могут пройти бесследно, потому что мне не всё равно, что чувствует Нерия, не всё равно, что чувствую я, и не всё равно, что чувствуешь ты. Я не хочу нести ответственность за твою обиду и злость, но игнорировать их после того, что между нами произошло, я не могу. Потому что я не могу убедить себя, что чувства женщины, с которой я спал, мне абсолютно безразличны. Потому что ты мне теперь вроде как… не чужая. – Как низко ты пал, Резерфорд. Я всё думал, не проявить ли снисхождение и не подписать ли всё-таки документы о твоём назначении, но как я могу снова допустить в ряды городской стражи человека, для которого слова “честь мундира” ничего не значат.       Каллен отпустил Палому, повернулся и посмотрел на мэра, который стянул со шпажки оливку, закинул её в рот и широко улыбнулся. На локте мэра висела супруга мэра и бросала агрессивные взгляды на Палому. – Антиванский стражник – это лицо города, – продолжил глумиться мэр, – а какое лицо ты собрался обратить к нашим дорогим гражданам? Лицо изменщика и развратника, который не может разобраться в своих бабах и заявляется в приличное общество под ручку с дешёвой шлюхой? – Это оскорбительно, – отозвалась из-за спины Каллена Палома, – я была шлюхой… скажем так… среднего ценового сегмента. А сейчас я и вовсе очень дорогая шлюха. – Извинись. – Перед кем? – притворно удивился мэр и огляделся. Каллен проследил за его взглядом, обращённым на охрану на входе на террасу. – Перед дамой. – Я обидел какую-то даму? Дорогая, я чем-то тебя обидел? – мэр посмотрел на супругу, она покачала головой. – Вот видишь, Резерфорд, дама не обижена. А шлюшка рядом с тобой к дамам не имеет никакого отношения. Кстати, всё хотел спросить, что у тебя за тяга такая к дешёвым блядям? Жена твоя, которую половина города драла, сестрица её – тевинтерская подстилка, теперь эта вот… У тебя отклонение какое-то, или что? Любишь купаться в грязи?       Хоть Каллен и был в этот раз совершенно трезвым и на все сто процентов владеющим собой, после этих слов на глаза ему упала кровавая пелена, а руки сами собой сомкнулись в кулаки. Это уже ни в какие ворота, кто-то должен выбить из этого слуги народа всё дерьмо. Сквозь тонкий шёлк рубашки в поясницу Каллена впились острые ногти, возвращая его к реальности, в которой он вылетит из этого поместья сразу же, как замахнётся на самодовольного ублюдка. Нерия просила не поддаваться на провокации. Нельзя поддаваться на провокации. Это всего лишь слова. – Даже если я пересплю со всеми женщинами лёгкого поведения в Антиве и соседних государствах, – медленно произнёс Каллен, подбирая слова, – слой грязи на обращённом к антивским гражданам лице городского управления всё равно будет толще, чем на моём. – Ты не найдёшь работу в этом городе, Резерфорд, – оставил за собой последнее слово мэр, – я приложу все усилия, чтобы тебя даже ночные горшки мыть никуда не взяли, и никакие влиятельные друзья тебе не помогут. И жёнушку твою на виселице вздёрну, за ней столько грехов водится, что её можно хоть каждый день за что-нибудь вешать.       Он удалился к другому столу, таща за собой так и не отцепившуюся от локтя супругу. Каллен проводил их взглядом и посмотрел на Палому. – Может, мне баллотироваться в мэры? – Ты же даже не антиванец. – Тогда может, тебе баллотироваться в мэры? – Пусть лучше лапуля баллотируется в мэры. Она тут порядок наведёт. – Спасибо, что остановила меня. – Если бы тебя выперли, мне пришлось бы, как хорошей спутнице, последовать в изгнание за тобой. А тут такое хорошее вино. – Прости за то, что тебе пришлось выслушать… – Не извиняйся, – перебила Палома, – ты не виноват, это во-первых… – Я виноват в том, что не заткнул его. – А во-вторых, я предполагала, что так будет, – продолжила Палома, – и мне всё равно. Да, я шлюха. На правду не обижаются. – Одно дело – признавать объективный факт, что ты торговала… специфическими услугами. И совсем другое – оскорблять и унижать тебя за это. Политики приносят гораздо больше вреда, чем куртизанки, но для них почему-то грубых наименований не придумывают. – Придумывают, ещё как, – заверила Палома, – станешь мэром – тебя так поносить будут, что ты захочешь уйти в куртизанки. – Но никто не оскорбляет мэра словом “мэр”. – Где-то может и оскорбляют. Я-то вернусь в Орлей в свой огромный дом и буду проматывать своё богатое наследство, и мне будет совершенно побоку, что обо мне думает этот кусок дерьма, – напомнила Палома, – а ты что теперь делать будешь? Он тебе жизни не даст. – Он переоценивает свои возможности, – возразил Каллен, – в страже я работу конечно без его разрешения не получу, но уж в таверну меня охранником возьмут. Пасиенсия в “Гиацинт”, например… а вот, кстати, и она! Пасиенсия, привет!       Хозяйка “Гиацинта”, стоящая возле розовых кустов, вздрогнула и обернулась, услышав его голос, и Каллен сообразил, что она стоит не просто у розовых кустов, а у розовых кустов в объятиях парня, который тянется губами к её лицу. Пасиенсия что-то сказала спутнику, он выпустил её из объятий, и она приблизилась к Каллену. – Здравствуй, Палома. Каллен… не ожидала тебя тут увидеть. Дядя Массимо вроде бы тебя не любит. – Я его тоже не люблю, – ответил Каллен, отметив её смущённый бегающий взгляд, – пришёл поговорить с ним об этом. – А я тут… с другом. – Не моё дело, – Каллен поднял руки, – я в твои отношения не лезу, мне бы в своих разобраться. – Хорошо. Не говорите Гленну, ладно? Я сама расскажу… когда… мы оба будем готовы. – Он в последнее время настолько неприятный собеседник, что я ни за что добровольно не заведу с ним разговор, – ответил Каллен, и у Пасиенсии поникли плечи, – извини. В моей голове звучало смешно. Я не собираюсь обсуждать тебя с Гленном. – Спасибо. От Нерии есть какие-нибудь новости? – Нет. Жду, когда истечёт вторая неделя, чтобы помчаться вызволять всю троицу из беды. – Они вернутся вовремя, – уверенно произнесла Пасиенсия, – Нерия к тебе даже из Тени вернётся. Завидую белой завистью. Извините, меня ждут. – Как всё сложно, – заметила Палома, когда Пасиенсия отошла к своему спутнику, – бедная девочка. Или бедный Гленн – упустить такую завидную невесту из-за глупых страхов. – Я не считаю его страхи глупыми, – возразил Каллен, – но вот то, как он с ними пытается справляться – это самое глупое, что я видел в своей жизни. А я ведь видел, как они с Нерией сортир взорвали. – Кошмар, – Палома отставила бокал, – я себе представила крайне неаппетитное зрелище. – Именно так всё и выглядело. – Пойду прогуляюсь, пока тут тоже сортир не взорвали. – Тебя проводить? – Я справлюсь, у меня есть некоторый опыт в посещении сортиров, – Палома тронула его за плечо, – лучше поговори с Лучиано, раз уж собирался. Только без драки.       Она ушла, и Каллен остался в одиночестве у фуршетного стола. Лучиано на противоположном конце террасы рассказывал что-то дородной женщине в фиолетовом платье, она обмахивалась веером и скучающе смотрела по сторонам. Взгляд Каллена упал на Сильвию Лучиано, окружённую кавалерами, наперебой предлагающими ей потанцевать, перекусить, выпить и прогуляться. Девушка робко улыбалась, качала головой и то и дело смотрела себе под ноги, обхватывая себя руками. Скрипачи на деревянных подмостках заиграли очередную мелодию, и Сильвия дёрнулась, когда один из мальчишек уверенно схватил её за локоть. Можно было бы сказать охране, что маленькая сеньорита очевидно нуждается в помощи, но ноги сами понесли Каллена к Сильвии. – Позвольте пригласить вас на танец, – протянул он ей руку, нацепив на лицо учтивую улыбку. Мальчишки расступились, хмуро уставившись на внезапного конкурента, который полез не в свою весовую и возрастную категорию.       Сильвия быстро закивала и вложила ладошку в его руку. Каллен вывел её на середину террасы, стараясь не смотреть в сторону Лучиано и не думать о том, что он сделает с Калленом за то, что тот прикоснулся к его дочери. Дочь, впрочем, повела себя неожиданно и не стала липнуть к Каллену, как банный лист, а скромно закружилась с ним в вальсе на диктуемом приличиями расстоянии. Но Каллен всё же сразу решил объяснить ей причину приглашения на танец, чтобы между ними не возникло никаких недомолвок и подозрений о его горизонтальных желаниях. – Я как-то был на балу в Орлее, – произнёс он, глядя в распахнутые карие глаза, – и меня так же окружили со всех сторон. И никто не спешил меня спасать, откровенно говоря, даже моим друзьям показалось забавным, что посторонние люди трогают меня, требуют моего внимания и не принимают моих отказов. Мне показалось, что вы сейчас нуждались в помощи. Поэтому я пригласил вас на танец. Без всякой задней мысли. Я счастливо женат. – Я знаю, – ответила Сильвия, – я слышала, как отец говорил, что вы не заслуживаете такой удивительной женщины, как ваша жена. Я ничего о ней не знаю, но мне почему-то кажется, что он не прав. – Он определённо не прав, – ответил Каллен, хотя сам всю дорогу до поместья сомневался, что он заслуживает свою жену. Но Сильвии о его проблемах знать не надо. – Вы правда меня спасли. Спасибо. – Скажите отцу, что ваши кавалеры вам докучают. – Они докучают мне с его полного позволения, – грустно улыбнулась Сильвия, – весь этот праздник затеян ради того, чтобы из докучающих мне кавалеров я выбрала того, чьи приставания мне наименее противны. – Неужели вам совсем никто не нравится? – поддержал Каллен светскую беседу, поняв, что его тут домогаться не планируют. – Нет. И что ещё печальней – никому из них не нравлюсь я. – Быть того не может. – Они докучают мне не только с позволения моего отца, но и по приказу их родителей, которым нравится мой отец, а особенно – его виноградники. – Да, виноградники… придают барышне на выданье дополнительную долю шарма, – согласился Каллен, – но мне кажется, вы себя недооцениваете. – К сожалению, цену себе устанавливаю не я.       Мелодия стихла, Каллен проводил Сильвию туда, откуда он её забрал, поблагодарил за танец, отступил, глядя, как хрупкую фигурку снова окружают кандидаты на руку и сердце богатой наследницы, отвернулся… и наткнулся на Лучиано. – Если ты позволишь себе лишнего в сторону моей кровиночки, Резерфорд, – произнёс счастливый отец, – я повешу твои яйца на фонтане на Королевской площади в назидание другим. – Если ты снова отправишь цветы моей жене, – не остался в долгу Каллен, – я повешу твои яйца болтаться рядом с моими. – Кстати, где сеньора Резерфорд? Я ведь отправлял ей приглашение. С цветами. – Она его не видела. Как и цветов. – Почему? – Потому что я их выбрасываю. Отвали от моей жены. Ты ей не нравишься. – Она так сказала? – Я так говорю. – Тяжело ей с тобой, наверное, – произнёс Лучиано, беря со стола бокал с недопитым вином, – столь свободолюбивой натуре не место в оковах мужской ревности. – Ты свою жену вообще убил, – напомнил Каллен. – Но не из ревности же. – А вторую? – Да вон она, – указал Лучиано бокалом на даму в фиолетовом, – живёт и здравствует, иждивенка. – Почему иждивенка? – спросил Каллен. – Потому что ни дня в жизни не работала. Сидела тут, в поместье, рожала. А потом завела любовника и ушла к нему. Теперь пусть он придумывает, как её прокормить. Хотя я всё равно ей благодарен. Она очень рисковала, выходя за меня и рожая мне детей. Вороны никого не щадят. – И теперь ты лезешь к моей жене, чтобы и её подвергнуть риску? – Твоя жена, если захочет, сделает так, что о Воронах даже воспоминаний не останется. Буквально. Что ты вообще знаешь о своей жене, Резерфорд? – Нихрена, – честно ответил Каллен, глядя, как вторая жена Лучиано говорит что-то Сильвии, – я нихрена о ней не знаю. Кто такой Джованни? – Если ты знаешь его имя, то должен знать и кто он такой. – Я знаю только, что он как-то связан с моей женой. – Он бывший мэр нашего славного города, – ответил Лучиано, – предшественник этого суетливого истерика, который тебе покоя не даёт. – Мне казалось, вы друзья. – Мы партнёры по бизнесу. У меня две дочери, Резерфорд. Ты представляешь себе, что такое две дочери? Это бездонная дыра, в которую утекает больше денег, чем ты способен честно заработать за всю свою жизнь. Если я буду слишком тщательно выбирать деловых партнёров, я по миру пойду с протянутой рукой. – Две дочери – не оправдание для подделки документов. – Свои будут – поймёшь. – Ты много понимаешь, ага, – съязвил Каллен, – твоя дочь себя чувствует куском мяса на базаре. Хотя даже на базаре мясник даст по рукам тому, кто лапает мясо. Палома сказала, вы с ней в борделе познакомились. А ведь там девчонки работают возраста твоей дочери. Ничего внутри не ёкает? – Ёкает, – согласился Лучиано, – вот ради того, чтобы не оказаться в борделе, мои дочери и терпят эти товарно-рыночные смотрины. Я не вечный. И я должен пристроить своих дочерей и свои виноградники в надёжные руки, пока я ещё жив, чтобы им не пришлось разбираться с этим самим, когда меня не станет. Я не хочу, чтобы после моей смерти мои дочери оказались на улице и пошли торговать собой, когда их вышвырнут из дома мои конкуренты. Я слышал, твоя жена мэру Джованни продала не только тело, но и душу, спроси её, хотела бы она, чтобы всё сложилось иначе. – Что это значит? – Понятия не имею, – пожал плечами Лучиано, – Что я знаю точно – она была его любовницей. А потом он внезапно умер от сердечного приступа. – Пользы от тебя… – буркнул Каллен, – в общем, не лезь к моей жене. И прислушайся к дочери. Кстати, ты не хочешь баллотироваться в мэры? – Что? – Да так… – Я всё равно буду слать ей цветы. – сообщил ему в спину Лучиано. – И тебе пришлю, чтобы не обидно было.       Каллен покачал головой и огляделся, ища Палому. Не обнаружив ни её, ни Пасиенсии с её новым парнем, он двинулся вдоль розовых кустов, вдыхая прохладный воздух. На Антиву наконец-то спустились сумерки, и дышать стало гораздо легче.       Свернув на дорожку, ведущую вглубь сада, он увидел Палому. Она стояла у кустов, потирая озябшие плечи, и, склонившись, нюхала розы. Услышав Каллена, она выпрямилась. – Как прошла беседа? – Нелепо, – ответил Каллен, подходя к ней, – только зря время потратил. – А ты думал, Лучиано, увидев грозного тебя, извинится и отстанет от лапули? – Да, я так думал.       Она сделала шаг ему навстречу, тонкий каблук попал в зазор между камнями, Палома охнула, взмахнула руками и начала боком падать в колючий куст. Каллен подхватил её и уже собрался поставить на ноги, как над ухом раздался звон браслетов, и ему в волосы скользнули пальцы. Он опустил взгляд на Палому, она дёрнула его голову к своему лицу, и её губы припали к его в настолько неожиданном поцелуе, что Каллен растерялся и замер, как кошка, которую застали в ночи за поеданием цветов на подоконнике. Палома пахла апельсином и вином, её губы были мягкими и тёплыми, а в открытых синих глазах он видел желание, которому сразу же захотелось сдаться. – Нет! – он поставил Палому в вертикальное положение и отпрыгнул. – Вот этого дерьма не надо! – Да брось, это всего лишь поцелуй. – Для тебя. Для тебя это всего лишь поцелуй, потому что ты раздаёшь свои поцелуи кому попало, – понесло Каллена, – я обещал Нерии, что между нами не будет ничего такого, и для неё поцелуй – это катастрофа. Палома, мы же так здорово общались весь вечер. Мне было весело с тобой, правда. Ты красивая, остроумная, и ты мне нравишься, когда не пытаешься быть подлой сукой, разбивающей чужие отношения. Почему ты так меня ненавидишь?       Она бросила на него презрительный взгляд и прошагала по дорожке обратно к террасе, задев его плечом. Каллен огляделся, украдкой оторвал один алый бутон и смял его в ладонях. Отличный финал вечера. Хуже просто некуда. Раздался шелест, из кустов вылезла Пасиенсия. За ней появился её ухажёр. – Дерьмо, – произнёс Каллен. – Я не хотела подслушивать. И подсматривать. – Это не то, что… – Я поняла. – Пожалуйста, не говори Нерии. – Не скажу. Ты сам ей скажешь. Сделай это раньше, чем Палома представит ей свою версию событий.