И жили они долго, пока не умерли

      Как Нерия и представляла, до города они добрались затемно, даже несмотря на то, что она не щадила ни Василька, ни свою покрытую синяками задницу. Пока они мчались галопом по широкой дороге в сторону столицы, в её голове царила блаженная пустота и единственное желание – не упасть с исчадия Тени, несущего её домой на скользкой демонской спине. Василёк будто нарочно мотался из стороны в сторону, надеясь, что Нерия плохо закрепила седло, и слетит вместе с ним в распаханную копытами и колёсами грязь, и она провела весь путь, вцепившись в поводья побелевшими пальцами и сдавив лошадиные бока онемевшими от ужаса и напряжения ногами. Поэтому облегчение, которое она испытала, передав поводья Василька стражнику у северных ворот, было даже сильнее чем когда она раскроила башку безумному имперцу. – Больше никогда, – пообещала она, на ходу потирая поясницу, – никогда-никогда никаких лошадей. На мне живого места нет. – Разумеется, дело в лошади, – ответила Айрис, сворачивая в проулок, чтобы срезать путь до своей лечебницы. – И в ней тоже. – Я постараюсь пробиться на приём к мэру как можно скорее, – произнесла Айрис, когда они остановились перед одним из многочисленных двухэтажных домиков, которые теснились вдоль узкой улицы чуть выше торговой площади, – как проснусь – сразу же пойду в ратушу. – Он может тебя не принять, – заметила Нерия. – Я скажу его секретарю, что это дело государственной важности, связанное с красным лириумом и имперскими магами. Если после этого он меня не примет сразу же – он кретин. Спишем его со счетов и будем надеяться на благоразумие Первого чародея. – Вот тут бы я вообще надежд не питала. Маги Круга и благоразумие… – Спасибо. – Ты особенная. Хорошо, – Нерия закивала, – я попрошу Каллена попробовать организовать нам аудиенцию у местного магического начальства. Первый чародей, конечно, нам обоим будет не рад, но вот рыцарь-капитан храмовников при виде генерала Инквизиции точно должен все ляжки кипятком обоссать. – Тогда завтра вечером встречаемся у вас и делимся успехами. – Замётано, – Нерия поднялась на пару ступенек крыльца, чтобы быть повыше, и обняла подругу за шею. В нос ударил запах земли, кожи и лошадиного пота. – Фууу, я так же воняю? – Ты воняешь хуже. – Если я воняю хуже тебя – не значит ли это, что я воняю лучше тебя? То есть, лучше справляюсь с вонянием… – Спокойной ночи, Нерия. – Нет такого слова – воняние, – сказал Гленн после того, как они распрощались, дождались, пока Айрис помашет им из окна спальни, и направились в сторону дома. – Раз я его произнесла, значит, оно есть. Я имею право придумывать слова, для этого не нужно разрешение. – Тебе вообще ни на что не нужно разрешение. – Не начинай. – Предлагаю тебе сделку – я приношу извинения Пасиенсии, а ты рассказываешь Каллену о том, о чём не хочешь рассказывать. – И какая мне выгода от этой сделки? – В долгосрочной перспективе – откровенность сильнее вас сплотит. – А в краткосрочной – мой муж решит, что я сумасшедшая. Ты этого хочешь? Чтобы мы с Калленом поругались, я съехала, и ты с дивана в гостиной просочился на большую кровать на втором этаже? – Я хочу, чтобы он знал, что ты не в порядке. Это вопрос безопасности. – Я в порядке. И я никогда в жизни не причиню вред Каллену. – Ты всё ещё злишься на него из-за своего друга. Ты сама сказала. – А Айрис сказала, что испытывать эмоции – это нормально. – Я не думаю, что ты причинишь ему вред, – Гленн остановился посреди пустой в этот ночной час торговой площади. Деревянные прилавки с навесами обступили их полукругом, будто присяжные на суде, заслушавшиеся речью обвинителя. – Я боюсь, что ты причинишь вред кому-то ещё. Больше всего я боюсь, что ты причинишь вред себе. Поэтому я хочу, чтобы коммандер Каллен за тобой приглядывал. – Я тебе своё мнение сказала, – пожала плечами Нерия, – можешь сдать меня, если тебе от этого станет легче. Но на положительную реакцию от меня не рассчитывай. Я очень сильно обижусь. – Всё с тобой ясно. Ты как хочешь, Сурана, а я собираюсь сделать хоть что-то правильно прямо сейчас. Как думаешь, она ещё не спит? Нерия повернулась и посмотрела на свет в окнах “Гиацинта”. Дверь таверны была не заперта. – Ты уверен, что в глухую полночь, воняя конём, просить прощения у женщины, которую ты разочаровал – это правильный поступок? – Завтра я могу смелости не набраться, – признался Гленн и двинулся к “Гиацинту”. – Стой, – Нерия схватила его за рукав, – я не должна тебе этого говорить, но у Пасиенсии… кто-то есть. – Да? – Гленн остановился. – Давно? – Я не знаю. Я застала их вместе в “Гиацинте”. И я подумала, если он сейчас там… лучше тебе знать заранее. Чтобы не… быть шокированным. – Да я не… – Гленн почесал затылок, – я знал, что так будет. Это же Пасиенсия. Она красивая и добрая, у неё чудесная улыбка, она всем нравится. Конечно же у неё уже кто-то есть. Тогда я тем более должен извиниться и закрыть эту тему сейчас. Если я явлюсь с извинениями, когда она уже замуж выйдет, это будет неуместно, верно? – Верно.       Гленн смело дёрнул дверь и вошёл внутрь, Нерия поспешила за ним, размышляя, насколько вопиющей наглостью сейчас будет попросить хозяйку таверны приготовить ей ванну.       Фабио был здесь. Протирал столы, тщательно возя тряпкой по лакированной поверхности, чем вызвал в Нерии восхищение деловой хваткой Пасиенсии, которая всех своих парней проверяет на пригодность к работе в семейном бизнесе. Нерии бы в том же возрасте такую предприимчивость. – Извините, мы уже за… Вы вернулись! – воскликнула Пасиенсия, глядя при этом только на Гленна поверх головы Нерии, и отодвинула бумаги, которые заполняла у стойки трактирщика. – С вами всё хорошо? – Лучше не бывает, – соврала Нерия и тут же сдала лучшего друга. – Гленн хочет тебе что-то сказать. – Хорошо. Я слушаю, – ответила Пасиенсия, а Фабио, отложив тряпку, приблизился к ним, всем своим видом демонстрируя готовность вмешаться в разговор. – Я бы хотел поговорить наедине, если можно. – Нельзя, говори тут, – ответил Фабио за Пасиенсию. – Вы только посмотрите на этого антиванского ревнивца. – Нерия… – одёрнул её Гленн. – Хорошо, можно и тут. Мне не стыдно за то, что я собираюсь сказать. Пасиенсия, я пришёл, чтобы извиниться. Я вёл себя безответственно и эгоистично, и я понимал это. Всегда понимал, хоть и оправдывал себя тем, что я действую из благих побуждений, что я боюсь потерять тебя, потому что люблю тебя. Но я не понимал самого главного – что я жесток к тебе. Я лгал, не выполнял обещания, морочил тебе голову, думая, что защищаю наши отношения, но своим поведением ранил тебя. Я должен был защищать тебя, а вместо этого причинил боль, пытаясь защитить себя. Я понимаю, что ты злишься на меня, и ты имеешь на это право, и, может быть, ты никогда меня не простишь, но я хочу, чтобы ты знала – все мои поступки были продиктованы страхом, незнанием, непониманием, но не желанием тебя обидеть. Я никогда не хотел тебя обидеть. Наоборот, я желал тебе добра. Не хотел обрекать тебя на рождение и воспитание детей с моей ущербной кровью. И сейчас не хочу. Но я должен был сказать тебе это сразу, даже если бы мне пришлось отпустить тебя гораздо раньше. Но я так боялся потерять тебя. Мне жаль, что я был таким трусом и отнял у тебя время.       Он договорил, не спуская глаз с Пасиенсии, а Нерия уставилась в столешницу, чувствуя себя неловко, словно подглядела в замочную скважину. Фабио себя неловко не чувствовал и сверлил Гленна мрачным взглядом. И хотя это именно в его личную жизнь с Пасиенсией влез посторонний мужик со своим запоздалым раскаянием, Нерия всё равно разозлилась на Фабио, из-за которого её другу пришлось изливать душу публично. – Ты не ущербный, – нарушила молчание Пасиенсия, – никогда так о себе не говори. Спасибо, что извинился, мне стало гораздо лучше. Надеюсь, тебе тоже. – Тебе правда лучше? – робко спросил Гленн. – Да. Я не злюсь на тебя. И не считаю, что ты отнял у меня время. Я ничего не потеряла, я приобрела моменты, о которых буду вспоминать с теплом. – Спасибо. Теперь мне тоже лучше. – Как же приятно посмотреть на людей, которые извиняются фразой: “Прости, что я тебе врал”, – прервала поток сантиментов Нерия, решив, что пора всё же спасать Фабио, который явно не такое ожидал услышать, – а не: “Прости, что усмирил твоего друга, две недели держал тебя в карцере, а ещё представлял, как имею тебя по-всякому на столе в библиотеке, и за это называл тебя шлюхой”. – Всё, разговор окончен? – спросил Фабио, который не впечатлился её жалобой, чем разозлил Нерию снова. – Нет. Мне нужна ванна. Можно мне ванну? Пожалуйста. – Ванну? – удивилась Пасиенсия. – Сурана, ты дома не можешь помыться? – Когда я дома помоюсь? Завтра? Я грязная и воняю, как я к мужу в таком виде в постель полезу? – Да он тебя всякую нюхал. – Это было до свадьбы. – И чё? – В начале отношений страсть настолько сильна, что трусы перед сексом не всегда снять успеваешь, – пояснила Нерия, – не то, что принюхаться. А вот если вы уже давно в браке, влечение начинает угасать, поэтому пламя нужно поддерживать. А не заливать его лошадиным потом и навозом. Ну пожалуйста, Пасиенсия, обещаю, я на работу выйду – пахать буду за десятерых. Так всех гостей очарую, что они дома закладывать на чаевые будут. Только помоги мне. – Мне кажется, Каллен к таким запахам привык, – Пасиенсия склонилась к Нерии, нюхая её волосы, – он же воин. Нерия, воду надо натаскать и нагреть, а я очень устала. – Я принесу и нагрею, – вызвался Гленн, – но только пару вёдер. – Мне хватит, спасибо! – горячо поблагодарила Нерия. – Только комнат свободных нет, - сообщила Пасиенсия. – Можно я у тебя помоюсь? – Нет. Я собираюсь лечь спать. – Ладно, я за таверной ополоснусь, темно, никто не увидит. – Нерия, в тот переулок люди помои выливают. – Можешь занять мою ванну, – раздался мелодичный голос со стороны лестницы, ведущей на второй этаж.       Палома стояла на ступеньках наверху, облачённая в халат из антиванского шёлка, расписанного птицами с фиолетовым оперением, выгодно подчёркивающим её синие глаза. Халат до пола скрывал стройные ноги, но зато немного сполз с плеч, обнажая декольте. Бывший и нынешний кавалер Пасиенсии, будто под гипнозом, повернули головы к Паломе и, приоткрыв рот, уставились на кожу цвета топлёного молока, рассчитывая, вероятно, что халат вот-вот распахнётся и покажет им всю грудь. Или даже всю Палому. Нерия закатила глаза. – Никакая сила не затащит меня в твою комнату, Палома. – Тогда принимай душ в помойном переулке. – Ладно, – тут же сдалась Нерия, – я согласна на твою ванну, но ты выйдешь из комнаты. – Куда я пойду? – Внизу посидишь. – Хорошо, лапуля, – Палома начала медленно спускаться по лестнице, – так и быть, пощажу твоё целомудрие. Которое очень сложно обнаружить, когда твой язык у меня между ног. – Я за водой, – пискнул покрасневший Гленн и нырнул в кухонную дверь, чтобы взять вёдра. На смуглой коже Фабио было не очень заметно, покраснел он или нет, но в любом случае он задержался, чтобы понаблюдать за представлением под недовольным взглядом Пасиенсии. – Ты и правда воняешь, – Палома приблизилась к Нерии и протянула руку, чтобы коснуться щеки. Нерия попятилась. – Что это за запах? – Это Василёк. – Ты вся в синяках. – Я в курсе. – Почему твоя подружка-целительница их не залечила? – Потому что она тоже вся в синяках. И она не подружка-целительница, её зовут Айрис. – Как скажешь, – Палома присела на стул у стойки. Из-под полы халата показалась коленка.       Нерия отвернулась, рассматривая бутылки на полках. Пасиенсия выдала ей обратно оставленный перед походом комплект ключей от входа и подсобных помещений, они с Фабио удалились к себе, и Нерия порадовалась, что Гленн умчался к колодцу и не увидел прямое свидетельство того, что Фабио остаётся у Пасиенсии ночевать. – Что-то произошло? – спросила Палома. – В вашем маленьком путешествии. – Нет, – Нерия качнула головой, – видишь же, я в полном порядке.       Мимо прошёл Гленн, таща на второй этаж два ведра с водой. Нерия заглянула в подсобку, забрала сменную одежду, в которую она переодевалась на работе – лёгкое ситцевое платье и сандалии, и тоже пошла наверх, бросив взгляд на Палому, которая сидела, опершись локтем на столешницу и подперев ладонью подбородок. – Я тебя внизу подожду, – сказал Гленн, закончив греть воду. Нерия завистливо вздохнула, глядя, как в его руках гаснет оранжевое пламя, – давай по-быстрому. Хочу лечь на свой диван и поплакать, пока не рассвело. – Я мигом, – пообещала Нерия. – Если заявится Палома и начнёт тебе мозги промывать – не ведись.       Нерия кивнула и, как только за Гленном закрылась дверь, скинула с себя грязную одежду, запихнула ей в свою сумку и залезла в бадью, поставив в неё ведро. Вода из ковша полилась на её измученное тело, смывая вонь, грязь, боль и усталость. На краю бадьи стояли флаконы, очевидно, принадлежащие Паломе, и Нерия без стеснения вылила на себя какую-то жидкость, пахнущую апельсином, которая тут же вспенилась, покрывая её белым ароматным облаком с ног до головы.       Она уже вымылась, вытерлась, надела платье, обулась, закинула на плечо сумку и собиралась открыть дверь, когда та открылась с другой стороны и явила ей Палому в фиолетовом халате. – Палома! – Нерия схватила её за запястье и треснула ладонью подруги по двери. – Давай-ка я наконец-то научу тебя стучаться! – Ай! – Палома вырвалась и толкнула Нерию вглубь комнаты. – Ты уже одета, лапуля. – А если бы я не была одета? – Что я там не видела. Нам нужно поговорить. – А где твоя камеристка? – Нерия огляделась, надеясь, что в комнате сейчас объявится свидетель разговора, который не даст перерасти ему в бурную драку или нечто другое, столь же бурное, но ещё менее желанное. – Я сняла ей соседнюю комнату. – Вот из-за вас, буржуев орлейских, в тавернах вечно комнат свободных нет. Я не готова говорить. Не сейчас. Не сегодня. Я тороплюсь домой. – К любимому мужу? – Да, к нему. – Будешь ли ты так же спешить к нему, если я скажу, что на вечеринке Лучиано твой муж поцеловал меня?       Наверное, услышав такие новости, Нерия должна была застыть, как громом поражённая. Наверное, она должна была рвать и метать. Кричать, плакать, оттаскать за волосы Палому, прийти домой и оттаскать за волосы Каллена. Она должна была почувствовать себя преданной и изувеченной. Но она смотрела на Палому, перегородившую ей выход из комнаты, переводя взгляд с высокой груди на покатые плечи, тонкую шею, острый подбородок, пухлые губы, ровный нос, огромные глаза, в синеве которых плескалось жалобное ожидание её реакции… и думала, что в жизни не слышала настолько наглой и откровенной лжи. – Я тебе не верю, – произнесла она так спокойно и легко, что тут же убедилась – да, она действительно не верит. Что бы она там ни говорила Айрис в лесу о том, что может быть, специально толкнула Каллена к Паломе, чтобы заставить его чувствовать вину, на самом деле, она не способна по-настоящему представить, что Каллен ей изменил. Это так же невозможно, как контролировать разум тысячной армии. – Как же ты глупа. – Верить, что любимый человек не способен на подлость – глупо? – Храмовник, который обращался с тобой в Круге, как со скотом, не способен на подлость? Не смеши меня. – Он искупил свою вину хорошими поступками. То, что было в Круге, больше не повторится. – Ты такая прелестная в своей наивности. – А ты пугающая в своей злобе. Прошу, хватит. Я хочу пойти домой. – Можешь не верить мне, – Палома прислонилась к двери спиной, – но правды это не изменит. Твой непогрешимый Каллен целовал меня. Продолжай отрицать реальность, в которой он был храмовником и убивал таких, как ты. Лги себе, что это никогда не повторится. Живи в мечтах, пока твой муж не заставит тебя открыть глаза. – Ты бы сделала прекрасную карьеру в качестве духа из Тени, Палома. Знаешь, почему они так жестоки? Им больно, одиноко и холодно. Но у них не достаточно сознания, чтобы понять это и объяснить, они отпечаток сильных чувств, а не разума. Поэтому они бьют и бьют жертве в чувствительные места. Это их способ общаться. Но у тебя есть мозг, которым ты формулируешь мысли, и рот, которым ты могла бы произнести: “Мне больно, помоги мне”. Так почему ты этого не делаешь? Почему ты выбираешь тыкать мне в уязвимые места, будто какой-то озлобленный дух? – Ты думаешь, он любит тебя? – завела Палома знакомую шарманку, полностью проигнорировав её слова. – Что вы состаритесь вместе и умрёте в один день? Что когда за тобой придут, он защитит тебя? Я могу защитить тебя, Нерия. Он храмовник до мозга костей, который предаст тебя, чтобы выслужиться перед своими хозяевами, а я никогда и никому не позволю тебя забрать. У меня есть деньги, есть власть, есть положение в обществе, есть всё, чтобы обеспечить нам спокойную жизнь, даже когда мир вокруг начнёт рушиться, а что есть у него? – Я начинаю думать, что в этом сезоне в Орлее в моде остроухие любовницы, как у императрицы Селины, и ты решила не отставать от современных тенденций, – огрызнулась Нерия, разозлившись из-за того, что Палома не желает её слушать, и двинулась к ней. – Я волнуюсь за тебя. Я всегда волновалась о тебе. То, что есть между нами – это что-то особенное, ты же сама знаешь. Он просто очередной мужчина, который плюнет тебе в душу, они все одинаковые, а наша связь особенная, ты же помнишь. Конечно же ты помнишь… – нервно зачастила Палома, наблюдая за её приближением. – Я могла бы сейчас влезть в твою голову и узнать, что ты чувствуешь, – произнесла Нерия, подойдя к Паломе вплотную и коснувшись пальцами дрожащих губ, – я могла бы разобрать каждое твоё слово, каждую интонацию, каждое движение, каждый жест, чтобы убедиться, что ты сама не веришь в то, что говоришь. Но мне это не нужно. Я просто знаю, что ты пытаешься манипулировать мной. Потому что это то, что ты привыкла делать, чтобы добиться желаемого. Я могла бы посадить вас с Калленом перед собой, заставить каждого рассказать свою версию событий, а потом точно сказать, кто из вас лжёт, а кто говорит правду. Но я не буду этого делать, потому что я верю Каллену и знаю тебя. Ты права, Палома, между нами есть связь. И я даю тебе выбор – ты можешь отпустить меня добровольно или… – она провела рукой от подбородка по шее к затылку, схватила Палому за волосы и рванула, заставляя склонить голову. Палома тихо вскрикнула, а Нерия приникла к её уху. – Или я разорву эту связь насильно.       Они обе замерли, прислушиваясь к дыханию друг друга. Нерия сжимала в пальцах шелковистые пряди и думала, что не так она хотела закончить эти отношения. Она ведь тоже не хотела быть жестокой, как и Гленн, но ей как будто никогда не оставляют выбора. Или она просто оправдывает себя, как и Гленн? – Он запрёт тебя в Круге снова, – прошептала Палома, и Нерия отпустила её волосы, отстраняясь. – Магов запирают в Круге, потому что не понимают и боятся. Каллен всё прекрасно понимает. – Тебя всегда будут не понимать и бояться, Нерия. Я могла бы ввести тебя в высшее общество и заставить его считаться с тобой. Но ты выбрала навеки остаться пугающей чужачкой. – Возвращайся в Орлей. – Если ты хотела, чтобы я исчезла из твоей жизни – не стоило спать со мной, когда я вернулась! – в отчаянии крикнула Палома, и Нерия на секунды внутренне сжалась от того, что бывшая любовница всё-таки нашла, чем её задеть. – Ты права, не стоило, – согласилась она, – я поступила плохо. Я хотела… удовлетворить сиюминутную прихоть и не подумала, как это отразится на тебе. Прости. Прости, Палома, но именно поэтому мы никогда не сможем быть счастливы вместе, мы зацикленные на своих желаниях эгоистки, которые пойдут по головам, подставят, оболгут, чтобы получить то, что хотят. Мы вредим друг другу, не давая вырваться из этого порочного круга вранья, манипуляций и слёз. Уезжай.       Нерия вышла из комнаты, оттеснив теперь уже точно бывшую любовницу в сторону, стараясь не смотреть в её лицо, на котором злость, обида и разочарование скрылись под застывшей маской безразличия. Ожидающий внизу Гленн вскочил со стула, едва она показалась на лестнице. – По-твоему, это называется мигом, Сурана? – Я говорила с Паломой, прости.       Она спустилась вниз и сунула Гленну под нос ладонь. – Мне кажется, или я всё ещё воняю? – Немножко. Да ладно, у коммандера Каллена не такое тонкое обоняние.       Нерия заперла за ними дверь, и они пересекли торговую площадь, зашагав вниз, к порту. На улице было по-ночному холодно и влажно, поэтому Нерия прибавила шаг, чтобы не околеть в тонком платьице. – Вы же с ней… – начал Гленн. – Мы расстались. Конец истории. – Ты всё сделала правильно. Ты же сама понимаешь, коммандер Каллен не заслуж… – Я понимаю, – перебила его Нерия, – давай лучше о тебе поговорим. – Я в порядке. – Да ну. Ты на диване плакать вроде собирался. – Мне надо оплакать потерянную любовь. Но на самом деле… я рад, что у Пасиенсии уже кто-то есть. У неё всё хорошо, несмотря на то, что я её ранил, и от этого мне чуть легче. Хотя, этот мужик мне не нравится. – Мне тоже.       Дом встретил их беспечно распахнутой дверью в кухне и кошкой, которая выскочила их встречать. Она потёрлась о ноги Нерии, громко мяукая, потрогала лапой Гленна, который, споткнувшись, запрыгал на одной ноге, боясь наступить на неё, понюхала снятые сандалии и брошенную на пол сумку, скривилась и умчалась в сад. – Нас меньше двух недель не было, а они уже двери не запирают, – возмутилась Нерия, – а если бы кошку украли? – Это Гвен. Она никогда не запирает. – Счастливый ребёнок. Никаких тревог.       Гленн остался внизу на любимом диване, а Нерия на цыпочках поднялась наверх в спальню и осторожно открыла дверь, не издавшую ни звука. В спальне гулял несильный ветер, дующий в распахнутое окно и шевелящий тюль. Каллен спал на животе, сунув руку под голову, луна освещала широкую спину и тонкую простыню, сползшую ниже поясницы. Нерия остановилась на пороге, не зная, умилиться открывшемуся зрелищу или разозлиться, что едва она покинула семейное гнездо, муж тут же превратил его в дырявый скайхолдский барак, продуваемый северными ветрами. Раньше он окна нараспашку ночью не держал. И проверял все двери. Наверное, это даже в каком-то смысле хорошо, что он стал таким беспечным. Значит, чувствует себя в безопасности. Она тихонько приблизилась и опустилась на колени перед кроватью, заглядывая Каллену в лицо. Он спал крепко и безмятежно, ровно дыша носом. Его лицо было расслабленным, глаза под веками не двигались, и как бы Нерии ни хотелось содрать с мужа простыню и потребовать выполнения супружеского долга, она решила, что сейчас его лучше не будить. Но она так соскучилась.       Ресницы Каллена дрогнули во сне, и Нерия протянула руку к его лицу. Он не видит снов сейчас, но спящие люди же что-то чувствуют? Она бы могла узнать, что он чувствует прямо сейчас. Гленн сказал, что в этом нет ничего плохого. Синий огонёк вспыхнул в руке и сразу же погас, Нерия отдёрнула ладонь и обхватила её второй ладонью. Гленн не это сказал. Он сказал, что нет ничего страшного в том, чтобы сделать это в безопасной обстановке с тем, кто тебе нравится. Он не говорил, что нет ничего страшного в том, чтобы влезть в голову к спящему мужу, это ей самой почему-то вдруг захотелось сделать что-то настолько аморальное. Она осторожно поцеловала его в небритую щёку, потеревшись кожей о мягкую щетину и встала, отходя к зеркалу. Спросит его об этом, когда он проснётся. Вдруг он ей не откажет?