И жили они долго, пока не умерли

      Каллен проснулся от чуть слышного скрежета закрывающейся деревянной оконной рамы и сразу же мысленно отругал себя, вспомнив, как приоткрыл окно, чтобы проветрить спальню после обычной дневной духоты, прилёг на минуту, собираясь вскоре встать и закрыть его обратно, и тут же уснул. Оправдывало его лишь то, что уснул он от усталости, потому что весь день укладывал полы на первом этаже их почти достроенного дома, старательно пристыковывая доску к доске, чтобы они не разъехались со скрипом, когда нежные пятки его жены впервые ступят в новое жилище. Он представлял, как она войдёт в дом, и лицо её озарится радостью. Как она будет переходить из комнаты в комнату, выглядывать в большие, впускающие много света окна, пройдёт по лестнице на второй этаж, увидит спальню с вместительной гардеробной для всех её многочисленных платьев и широкие стеллажи для её книг. И жена повернётся к нему, сияя от счастья, и скажет: “Спасибо, милый. Я так тебя люблю. И прощу тебе всё, вплоть до массового убийства”. И вот тогда, и только тогда, и ни секундой раньше, он признается, что они с Паломой целовались на вечеринке у Лучиано.       Было бы не совсем верно сказать, что Каллен боялся свою жену. Нерию он не боялся – она маленькая, хрупкая, милая и нежная, чего её бояться. Он боялся её реакции. Боялся, что милый и нежный ураган разнесёт тот дом, в котором они пока ещё живут. Что Нерия будет кричать, топать ногами, проклинать его, швырять посуду. Хорошо, если на пол, а ведь может и в него. Нет, на пол тоже нехорошо – всё будет в осколках, кто-нибудь поранится. Кто-нибудь непричастный к их ссоре. Лучше всего было бы увести её подальше отсюда, подальше от города, завести её в недостроенный дом, где нет никаких кружек и ваз, которые так легко бьются, может даже запереться с ней в абсолютно пустой комнате и сделать наконец-то роковое признание. Это был бы стратегически идеальный вариант, полностью исключающий возникновение побочного ущерба и даже жертв. Изолировать Нерию, признаться, пережить кратковременную вспышку ярости, помириться и жить дальше.       Каллен тихо перевернулся на спину, увидел, как Нерия чем-то протирает руки, нагнувшись к туалетному столику, и сразу же обнаружил в своём тщательно продуманном накануне плане изъян. На его жене было платье. Прелестное лёгкое светлое платье до колен, которое он разглядел в свете луны, тут же узнал и понял – Нерия успела побывать в “Гиацинте”. И Палома остановилась в “Гиацинте”. И, вполне возможно, они уже поговорили, и Нерия руки не кремом увлажняет, а коварно потирает их в предвкушении убийства бессовестного изменщика. От стресса Каллену очень захотелось почесать затылок, но он замер, чтобы не привлечь внимание жены, пока пытается по виду её спины догадаться, в каком она сейчас настроении.       Нерия выпрямилась и встряхнула волосами, чем подтвердила догадку Каллена о том, что их спальня была не первым пунктом в её маршруте возвращения домой. Волосы были влажными. Она зашла в “Гиацинт” и приняла ванну. Она была там, в ванне, голая. А в соседней комнате была Палома. А может даже и в той же самой комнате. Каллен приободрился и начал медленно приподниматься, чтобы сесть и первым закатить сцену ревности. Он сразу же представил, как всё было. Нерия пришла в “Гиацинт”, чтобы смыть грязь перед возвращением домой. Она сидела в ванне, абсолютно голая, и тут вошла Палома и сказала: “Твой муж изменил тебе, лапуля. Он грязный, похотливый кобель, он тебя не достоин. Только я тебя достойна”. И Нерия ответила: “Да ты же совершенно права. Иди сюда, отомстим моему мужу-козлу”. И Палома залезла к его жене в ванну, и они там…       Его неукротимое воображение нарисовало пару сцен того, чем Нерия с Паломой занимались в ванне, и если бы Каллен не чувствовал себя одновременно виноватым, сердитым и счастливым от того, что Нерия наконец-то дома, ему бы даже понравилось то, что он представил. Но сейчас его терзало возмущение из-за того, что он так ждал её, а она, как только вернулась, пошла к любовнице, поэтому фантазии о них двоих Каллена разозлили. Теперь он смотрел жене в спину тяжёлым взглядом и думал, что это она тут на самом деле коварная изменщица. Циничная, бессовестная, беспардонная профурсетка.       Беспардонная профурсетка подняла руки и потянулась, привлекая внимание Каллена к изгибу талии, который обозначила складка на ткани платья. Каллен героически устоял перед соблазном схватить жену и утащить в постель и продолжил внутренне готовиться устроить ей ревнивый допрос с пристрастием. Руки опустились, кончики пальцев коснулись плеч, скользнули к груди, провели по животу, ладони легли на бёдра, подол платья пополз вверх, обнажая ноги до ягодиц, и сразу же упал, скрывая это мимолётное видение. Услышала, что он проснулся, и теперь дразнит. Но он не поддастся, он выше этого, он не мальчишка бестолковый, чтобы потерять разум при виде женских ног, пусть и совершенно великолепных. – Подсматриваешь, храмовник? – спросила Нерия, глядя в зеркало. – Как всегда. Я же извращенец. Это все знают. – Подсматривать за женой – не извращение, – возразила она, не заметив раздражение в его голосе, – извращенцем ты был в Круге. – Я уже в Круге знал, что ты станешь моей женой. – Продолжай врать – мне нравится.       Она повернулась, и Каллен тут же расхотел и врать, и ругаться, и выяснять отношения, и уличать жену в измене. Потому что увидел синяк. Большой кровоподтёк разлился в нижней половине лица – от подбородка до правого уха, яркий, разноцветный, припухший, такой, будто Нерии кто-то двинул кулаком в челюсть. Каллен решил отложить подозрения в измене, пока не оторвёт руку тому, кто посмел поднять её на его жену. – Нерия, кто тебя так?       Она вопросительно покачала головой, он коснулся своего подбородка. Она потрогала свой и скривилась от боли. – А, это. Не берусь утверждать, но, кажется, это был осколок камня. – Какого камня? – Того, что отвалился от потолка тейга. – При каких обстоятельствах? – Я все расскажу, – ответила она, приближаясь к изножью кровати, – честно. Потом. Утром. Я очень хочу тебя прямо сейчас, а от моей истории у тебя надолго моральный дух упадёт. – Теперь мы это так называем? – Нет, – она опустилась на кровать и поползла к нему на четвереньках, – я буквально имела в виду моральный дух, извращенец.       Простыня съехала, сдёрнутая рукой, на тонком запястье которой Каллен заметил опоясывающий след. Будто Нерия изранила руки… верёвкой? А потом Айрис заживила раны, и на них наросла новая, более светлая кожа. У него по этому поводу возникло много вопросов, которые ему бы не терпелось задать, если бы не слова Нерии о том, что она хочет его прямо сейчас. В конце концов, она дома, живая, пришла на своих двоих, и в целом выглядит как всегда, если не считать синяков. Не только на лице, но и на руках, и на выглядывающих в вырез платья ключицах. И в других местах, вероятно, они тоже есть. Но это и правда можно обсудить утром, не останавливать же Нерию сейчас, когда она подбирается к нему, просяще глядя своим туманным серым взором, от которого он каждый раз необъяснимо теряет волю.       Её пальцы с как всегда коротко остриженными ногтями пробежали по его бедру, оставляя за собой быстро угасающие ощущения прикосновений. Каллен посмотрел на ладонь, обхватившую его член, и снова подумал о том, что Нерия была в “Гиацинте”. Он проснулся сразу, как закрылось окно, значит, ногти она привела в порядок там же, где приняла ванну. Она провела в таверне много времени. Но, может, она не видела Палому? Или, если видела, та ей ничего не сказала, ведь Нерия, очевидно, на него не злится, она рада его видеть, она хочет его. А вдруг она видела Палому, и между ними что-то произошло, и Нерия ведёт себя так, потому что пытается загладить вину? Она часто заглаживает вину сексом. Каждый раз, когда она чувствует себя в чём-то виноватой перед ним, она… да, берёт в рот его член, всё верно.       Он всё ещё чувствовал возбуждение. Естественное механическое возбуждение от прикосновений гибкого, игривого языка, скользящего по тонкой коже, от ласкающей его руки, от тесно сомкнувшихся губ жаркого рта, вбирающего его член так глубоко, что он мог ощутить, как сокращаются стенки горла. Он сидел, откинувшись на изголовье кровати, и честно пытался получить удовольствие от вида Нерии, стоящей на коленях между его ног и заглатывающей его член, неотрывно глядя ему в глаза. Но его моральный дух упал. Он коснулся её волос, всё ещё немного влажных, представляя, как хватает смоляные пряди, накручивает на кулак и трахает Нерию в горло, так, что она давится слюной, и на глаза наворачиваются слёзы, и отдёрнул руку. Да, ей это понравится, и ему тоже понравится, и поможет отвлечься от будоражащих ревность подозрений, но потом он себя будет поедом есть за то, что таким образом выплеснул на неё свою злость. Ему нужно успокоиться, и агрессивный секс не поможет, его успокоит только откровенный разговор. И начать его должен именно он, потому что проблема в нём. Это он чувствует вину и потому ищет в поведении жены признаки измены. Хочет снять с себя ответственность, обвинить её первой, чтобы его перестал жечь мучительный стыд. Чтобы не быть по уши в дерьме одному.       Пока он собирался с мыслями, Нерии наскучило делать то, что подразумевает удовольствие для одного, и она придвинулась к Каллену, оседлав его бёдра, намереваясь перейти к самому любимому занятию. Она впилась ладонями в его плечи и прильнула губами к шее. Каллена окутал запах апельсина от её волос, который он узнал бы из тысячи других запахов апельсина, не имеющих отношения к тому, что произошло на вечеринке. Его жена пахла парфюмом Паломы, да так сильно, что у Каллена не осталось вообще никаких сомнений, что они виделись сегодня. На очень близком расстоянии. Нерия ёрзала у него на бёдрах и тёрлась о член, мокрая и горячая, конечно же, без нижнего белья. Наверное, так и шла от “Гиацинта” без трусов. И с мокрыми волосами. По ночному холоду. Когда она уже повзрослеет? Никогда. Она навсегда останется беспечной разгильдяйкой, бесстыдной и непосредственной, развратной и неистовой, страстной и ненасытной, полностью отдающейся всему, что она делает. Всему, что она чувствует. Тем, кто будит в ней чувства. А он так любит всё это в ней и будет любить всегда, до самой смерти, но не готов быть лишь одним из многих, кому она отдаёт себя. Нерия сладко застонала ему в ухо и опустила руку, чтобы направить в себя его член, но Каллен схватил её за бёдра и немного отодвинул. – Чем от тебя пахнет?       Нерия открыла рот, с недоумением глядя на него, а затем её лицо озарило понимание. Она подняла руку к лицу, принюхалась и стукнула кулаком по кровати. – Долбаный Василёк! – Василёк? – Я так и знала, что я ещё воняю! А Гленн мне такой: “Да у коммандера Каллена не такое тонкое обоняние, не ссы!”. Прости, милый, я не знаю, чем отмыть этот запах, я всё мыло Паломы на себя вылила, но этот конский смрад ничто не берёт! – Мыло? – переспросил Каллен. – Да. Я зашла в “Гиацинт”, хотела помыться, чтобы грязь домой не тащить. Свободных комнат не было, я думала за таверной облиться по-быстрому, но тут Палома попить спустилась, и говорит: “Лапуля, помойся в моей ванне”. И я вылила на себя весь флакон. Блин, это же её любимый запах. Надо хоть деньги вернуть. Я сильно воняю, да? – Нет! – выкрикнул Каллен, испытав невероятное облегчение. Это мыло. Вот почему она вся пахнет апельсином, вот почему все волосы пропитались этим запахом, это же совершенно логично. А Палома ещё ничего не успела сказать Нерии, иначе она была бы очень зла, и у него ещё есть возможность признаться во всём первым. – Ты пахнешь чудесно! – Тогда почему ты… – Я… – перебил её Каллен, – слушай, нам нужно поговорить. Сейчас. – Я не хочу сейчас, – Нерия опять прильнула к нему, осыпая поцелуями шею и подбираясь руками к члену, – Каллен, я так соскучилась. Я всю дорогу домой думала только о твоём большом, твёрдом, несокрушимом моральном духе. И вот теперь это эвфемизм. Я имею в виду член, если ты не понял. Твой большой и твёрдый… – Я понял, – Каллен попытался отодвинуться, но изголовье позади отрезало ему пути к отступлению, – Нерия, стой, я серьёзно. Я должен сказать тебе кое-что важное, если я не скажу сейчас, меня это будет мучить, и за свой моральный дух я не отвечаю.       Она не вняла его просьбам и продолжила посягать на его член. Тогда Каллен схватил жену за руки и завёл их ей за спину, перехватив одной рукой. Её спина выпрямилась, отчего грудь выдалась вперёд, натянув ткань платья, под которой обозначились очертания торчащих сосков. Каллен тоскливо подумал, что, возможно, видит эти соски так близко в последний раз, но отступать было поздно и неправильно. – Ладно, я слушаю, – сдалась Нерия. – Я, – Каллен отпустил её руки, и вцепился ладонью в свой затылок, – кое-что произошло… я не хочу, чтобы ты думала, что я как-то пытаюсь снять с себя ответственность, или кого-то в чём-то обвинить, я просто хочу объясниться и рассказать, как я вижу ситуацию со своей стороны. На приёме у Лучиано… в общем… это совершенно ничего не значит, и я правда так думаю, иначе бы не стал тебе об этом рассказывать, но… Палома меня поцеловала.       Он произнёс признание, смело глядя жене в глаза, но затылок под рукой вспотел от ужаса. Нерия смотрела на него, не моргая и не меняя выражение лица. Каллен напрягся, готовый схватить её, когда она рванёт всё крушить, но Нерия осталась сидеть на нём, не предпринимая никаких действий. – Ну что ж. Теперь мне придётся изуродовать ей лицо, как я и обещала, – спокойно произнесла она, после непродолжительной паузы. – Ты же не серьёзно? – занервничал Каллен, который страшной мести Паломе не желал. – Что значит – не серьёзно? Милый, если я не буду выполнять свои угрозы – в них перестанут верить. – Слушай, – Каллен опять схватил её за руки, жалея, что свалил всё на Палому, и почти готовый пойти на попятный и взять вину на себя, – это случайность. Она расстроилась, перепила и не соображала, что делает. – Из-за чего она расстроилась? – К нам на вечеринке мэр подошёл. Вёл себя, как обычно. Мне угрожал, что я работу не найду, а её назвал… – Каллен замялся, прежде чем произнести слово, которое он за мэром повторять не хотел, – шлюхой. Она сказала, что ей не обидно, но я не представляю, какой женщине это было бы не обидно. – Почему ты её защищаешь? – Потому что… – он снова осёкся. И правда – почему? Он же не верит, что Нерия в самом деле сделает Паломе что-то плохое. Она точно шутит, он её больной юмор давно научился распознавать. Но… уверен, что Нерия этот поцелуй ей не простит. – Потому что она тебе дорога, и я не хочу, чтобы вы разругались из-за меня.       Нерия вскинула бровь, изучая его взглядом, который Каллену не понравился. Уж очень он был саркастичным. Таким, будто она хотела сказать: “Из-за кого? Из-за тебя? Что ты о себе возомнил, храмовник?”. Она ещё немного поиграла с ним в гляделки и… расхохоталась, что выглядело совсем уж оскорбительно. – Прости, – сквозь смех произнесла она, и теперь уже Каллен приподнял бровь. От удивления. – Милый, пожалуйста, прости меня… – За что? – Я… Создатель милосердный…– задыхаясь от смеха, продолжила она, – мне так стыдно, но… просто… когда ты каешься в грехах, я чувствую себя Андрасте, решающей судьбу провинившегося храмовника, и это такое приятное чувство… Палома мне всё рассказала. Я должна была сказать тебе сразу, пожалуйста, прости, что я этого не сделала, я ужасная жена… но ты так трогательно оправдываешься… – Она рассказала? – переспросил Каллен, неожиданно для себя расстроенный таким вероломством со стороны Паломы. Хотя, чего он ожидал. Что она над ним сжалится? – Да, и… ты уж прости, что я тебе это говорю, но она за тебя не заступалась. Она тебя топила. Она сказала, что это ты её поцеловал. – Да это неважно. Я от своих слов не отказываюсь – она была пьяной и в отчаянии. Наверное, когда она меня топила, она была трезвой и в отчаянии. За первое я не ручаюсь. – Милый, откуда в тебе столько сочувствия к отчаявшимся шлюхам-алкоголичкам? – Мэр у меня то же самое спросил. Но я, в отличие от него, не считаю, что моего сочувствия никто не достоин. У меня на всех хватит. Я понимаю, что Палома из себя представляет. Она импульсивная девчонка, привыкшая, что мужчины, сражённые её красотой, поддаются всем её манипуляциям и отдают ей всё, что она захочет. Но ещё я понимаю, что она такая не от хорошей жизни. Если мэр, который явно с золотой ложкой во рту рос, вырос таким говном, то какого поведения ожидать от той, кто выросла в публичном доме? Что она видела, кроме мужчин, покупающих её красоту за деньги? Я понимаю, что она меня ненавидит, и я никак не могу этого изменить. И я сам подлил масла в этот огонь ненависти, когда решил, что от того, что мы втроём займёмся сексом, никто не пострадает. Это было безответственно и… жестоко. И я не собираюсь ненавидеть её в ответ. Потому что я вижу, что ей больно. – Забавно, – немного помолчав, произнесла Нерия, – я думала, что Гленн многому научился в нашем походе в тейг, а оказывается, он многому научился у тебя, а я и не заметила, как это произошло. – О чём речь? – Он тебе сам расскажет. – Он съедет с нашего дивана? – Вполне вероятно. – Я чувствую, как поднимается мой моральный дух. – Буквально или… – Буквально. Если Палома сказала, что я её поцеловал, почему ты… ты же ревнивая, как… – Задаёшься вопросом, почему я тебя не прибила, храмовник? – Да, – признался Каллен. – Я сейчас скажу тебе кое-что, – Нерия заключила его лицо в ладони и ткнулась лбом в его лоб, – ты будешь первым, кто от меня это услышит. И последним. Единственным. Когда Палома сказала, что ты её поцеловал, я вдруг поняла, что я поверю, что ты мне изменил, только если лично застану тебя с другой женщиной. И ты должен быть прямо на ней. И активно двигаться. И я ещё подойду поближе, чтобы убедиться, что это действительно ты, и что твой член действительно в ней. И я тебя спрошу: “Каллен, это точно ты?”. И ты должен чётко и ясно ответить: “Да, Нерия, это я”. А потом я задам тебе контрольные вопросы, типа: “Что я забыла в комнате у Вестницы?”. Или: “Как называется та порнушная книжка про магичку и храмовника?”. И вот когда ты ответишь на эти вопросы, и я ясно увижу, что это ты, и что ты трахаешь другую бабу – вот тогда я поверю, что ты мне изменяешь. Всё остальное – слухи,сплетни, наговоры – всё это меня не волнует. Даже если ты сам скажешь, что изменил мне, я решу, что это такое клише из любовных романов, когда мне опасно находиться рядом с тобой, и ты лжёшь, чтобы меня оттолкнуть. Ты прав, я ревнивая. И я всегда буду тебя ревновать, потому что я считаю, что ты потрясающий, и только женщина, у которой совершенно нет вкуса, тебя не захочет. И я не могу доверять всем женщинам мира, и я абсолютно уверена, что кто-то из них ещё не раз попробует прошмыгнуть к тебе в кровать. Но я доверяю тебе. Я хочу… хочу быть наивной и безоглядно влюблённой, такой, какой всегда мечтала быть, но не могла себе позволить. Я сказала Паломе, что не верю ей, и… попросила уехать. И, пожалуйста, не думай, что дело в тебе, что мы разругались из-за тебя. Всё, что происходит между мной и Паломой – это только наша с ней вина или заслуга. – Спасибо. – За то, что доверяю тебе? – И за то, что защищаешь меня. – Я всегда буду тебя защищать. Я люблю тебя. – Как и я тебя, – Каллен положил руки ей на талию, – я тоже хочу сказать тебе то, что никому не говорил и никому больше не скажу. Правда, тебе это может не понравиться. – О, это становится интересным, – ответила Нерия и куснула его за нос, как заигравшаяся кошка. Каллен посмотрел на неё с осуждением. – Во-первых, я буду рад, если Палома уедет. – А как же сочувствие, храмовник? – Мне будет спокойней сочувствовать ей на расстоянии. А во-вторых… – он немного отстранился, чтобы серые глаза не расплывались в бесформенное пятно прямо у него перед лицом, когда он, глядя в эти глаза, будет делать самое романтичное признание, на которое способен, – я знаю, как ты ценишь свою свободу, и я знаю, что сильно рискую, покушаясь на неё. Тем не менее, тебе придётся смириться с неоспоримым фактом, который я тебе сейчас озвучу, и жить с этой информацией, пока смерть не разлучит нас. Ты моя. Моя женщина, моя жена, моя Нерия Сурана. И мне всё равно, сколько ещё твоих бывших пассий явится обивать порог нашего дома в поисках твоей благосклонности, я не поленюсь каждого из них спустить с крыльца. Кроме дам, – поправился Каллен, – их я вежливо, но твёрдо выпровожу. Потому что, я повторюсь, ты только моя. Я люблю тебя и не собираюсь ни с кем делить.       Он замолчал, не отводя взгляд, в глубине души опасаясь, что сейчас Нерия произнесёт: “Тогда я выбираю Палому, она не такая гадкая собственница, как ты”. Но он должен был наконец-то прояснить, для себя, в том числе, что он не будет стоять в очереди у Нерии под окном. Она всегда на первом месте для него, его единственная, и в ответ он хочет того же.       Когда Каллен проснулся, Нерия подумала, что сейчас они потрахаются. Что ещё делать влюблённым, энергичным и вечно молодым супругам после невыносимо долгой разлуки? Что может хотеть мужчина, у которого больше недели не было секса? Поговорить. Если это Каллен, то он хочет поговорить, потому что Каллен не может трахаться, когда у него совесть нечиста.       Нерия хотела отложить все разговоры до завтра, потому что после разговоров неизвестно, когда у них вообще будет секс. Стоит Каллену узнать, что под Антивой разросся красный лириум – и он развернёт бурную деятельность по устранению магической угрозы, в которой не будет места простым супружеским радостям. Поэтому она не сказала всю правду о том камне, который организовал ей фингал на морде. Завтра за завтраком обо всём расскажет. Когда натрахается впрок.       О Паломе она тоже говорить не хотела, ей хватило разговора с самой Паломой, она вообще не ожидала, что Каллен начнёт каяться, потому что решила, что Палома всё выдумала от и до. Но оказалось, что поцелуй всё же был. И Нерия прониклась бы пылкой речью Каллена о пьяном отчаянии, и может быть даже простила подругу за этот поступок, в конце концов, кто в Антиве по-пьяни не целовал чужого мужа? Сама Нерия и трезвая целовала чужих мужей. Она бы смогла это простить, если бы не то, что Палома наговорила ей в “Гиацинте”. Каллен не слышал, как Палома поливала его дерьмом, а Нерия слышала, и смотреть, как он за неё заступается, было неприятно. Хотя Нерия не могла отрицать, что всё, что он сказал – правильно.       В конце концов, выбора у неё не было, так что пришлось выслушать излияния мужа, потому что, очевидно, это единственный способ получить его член. И вот к чему они в итоге пришли.       Каллен смотрел на неё после своего выступления, ожидая какой-то реакции, а она оттянула ворот платья, потому что от участившегося сердцебиения ей вдруг стало нечем дышать. Это походило на начало одного из тех приступов, когда ей кажется, что она вот-вот умрёт, а потом сидит совершенно опустошённая, мокрая от пота и слёз. Как тогда, в Скайхолде. В ту ночь, когда она испугалась, что их отношения зашли слишком далеко, а Каллен подобрался к ней слишком близко. А потом она сказала, что любит его. – Мы женаты, – произнесла она. – И что? – не понял Каллен. – Это я не тебе. – А кому? – Себе. Я говорю себе, что мы женаты. И что если бы я не хотела быть твоей – я бы за тебя не вышла. – Почему ты говоришь это себе, а не мне? – Потому что мне надо успокоить себя, а не тебя. – Ты расстроилась? – Нет. Нет, это… просто… у меня… у меня только что… стена упала. – Это снова какой-то эвфемизм? – Нет, это метафора. – А это не одно и то же? – Ну конечно же нет! – Нерия всплеснула руками. – Эвфемизм – это когда ты в приличном обществе говоришь о высоте корабельной мачты, имея в виду, что у тебя огромный член. А метафора – это когда ты приход любимой с восходом солнца сравниваешь. – И что означает метафора про стену? – В моей голове есть стены, которыми я отгораживаюсь от тебя. А у тебя есть требушет. Это метафора! – крикнула Нерия, увидев, как Каллен открывает рот. Рот закрылся. – Но иногда и эвфемизм. Но сейчас метафора. И когда запущенный требушетом камень ломает очередную стену, я пугаюсь и хочу убежать из зоны поражения и спрятаться. И хотя сейчас я понимаю, насколько логичным моё поведение выглядит в рамках данной метафоры, на самом деле оно неправильное. Кто-то другой вынудил меня отгородиться этими стенами, а прячусь я за ними от тебя. Я планирую устроить перестановку, – Нерия постучала пальцем по голове, – теперь тут будут полки. – Полки – это хорошо, – одобрил Каллен, – удобно поддерживать порядок. – В этом и смысл. Я знала, что ты поймёшь. – Значит, я сломал стену? – Да. – И что за ней? – Правда. Которая состоит в том, что я жалкая романтичная тряпка, которая хочет принадлежать тебе.       Она опустила голову, глядя мужу в грудь, украшенную застарелыми побелевшими шрамами. За окном уже начинало понемногу светать. Зашибись потрахались. Раньше из Каллена слова надо было клещами тянуть, а теперь, кажется, он от разговоров получает больше удовольствия, чем от секса. Это наверное какой-то фетиш стенно-требушетный. Ему нравится выворачивать её чувства наизнанку, проделывать в её барьерах дыры. Как будто он каждой такой беседой лишает её невинности. Откуда это у него? А, точно, от неё, это же она любит так делать.       Каллен тронул пальцами её подбородок, синяк отозвался противной тянущей болью. Будучи в дороге, к ощущениям в теле Нерия не прислушивалась, чтобы не рухнуть на какой-нибудь поляне и не остаться там лежать до следующего месяца. Вернувшись домой и увидев Каллена, она сразу же завелась и на силе непреодолимого влечения к супругу и некоторым конкретным частям его тела она бы продержалась до утра. Но теперь, после разговоров, всё возбуждение пропало, сменившись неясной тоской, и Нерия отчётливо почувствовала, как же она на самом деле измотана. Настолько, что губы Каллена, касающиеся её лица поцелуями, не вызывают никакого отклика. Он мягко сдавил её подбородок, вынуждая Нерию поднять голову и посмотреть на него. – Я никогда не злоупотреблю твоим доверием, клянусь тебе. Я понимаю, чего ты боишься, правда понимаю. И я знаю, что тебе тяжело мне доверять, из-за Круга, из-за Йована, из-за того, какой была твоя жизнь все эти годы, я знаю, зачем ты выстроила свои стены, и я не хочу причинять тебе боль, ломая их. Не хочу давить на тебя, торопить тебя, заставлять открываться больше, чем ты сама захочешь. Но я не устану каждый день повторять, как сильно я люблю тебя, и я буду доказывать тебе свою любовь и завоёвывать твоё доверие, пусть даже на это уйдёт вся моя оставшаяся жизнь. И взамен я хочу знать, что твоя любовь только для меня. Романтическая, я имею в виду. – Это можно было не уточнять, – тихо произнесла Нерия, чувствуя, как узел, затянувшийся в ней от ужаса перед тем, насколько сильно она влюблена в собственного мужа, ослаб и перестал сдавливать грудь. И вместе с наступившим облегчением глаза тут же предательски наполнились слезами. – Проклятье, – она моргнула, и слёзы скатились по щекам. – Ну вот что ты наделал, теперь я буду плакать из-за того, какой ты трогательный, и мы снова не потрахаемся. – Можем не трахаться, а заняться любовью. – Никогда ничего подобного не делала, это точно легально? – В Ферелдене точно. В Антиве, если я не ошибаюсь, за такое штрафуют и отправляют на исправительные работы в публичный дом. – Да, я вспомнила, действительно есть такой закон. – Не волнуйся, я возьму всю вину на себя. Будешь навещать меня в публичном доме? – Каждую ночь.       Каллен смахнул слезу с её щеки, и Нерия подалась к нему, обвила руками шею и коснулась губами его губ. Он ответил на поцелуй, протолкнув язык ей в рот, и Нерия осторожно прикусила его, дразня своим языком. Зря она переживала, что возбуждение ушло, её тело снова реагирует на привычные прикосновения, словно и не было этой короткой заминки, когда ей вдруг показалось, что сегодня она уже ничего не захочет. Одна рука гладила её щёку, а вторая скользнула вдоль шеи к груди и принялась расстёгивать пуговицы на платье, неторопливо, будто нарочно, чтобы у Нерии свело низ живота в томительном ожидании, когда же горячая ладонь наконец-то прикоснётся к её обнажённой коже.       Поцелуй всё длился, даря Нерии благостное ощущение пустоты в голове, когда все мысли разом исчезают, и остаётся только тепло чужого дыхания на губах, которое будто растекается по всему телу, заставляя его плавиться, как шоколад под солнечными лучами. Рука пролезла под распахнутый ворот платья, легла на грудь и сжалась, раздражая сосок прикосновением мозолистой ладони. Нерия сдавленно застонала Каллену в рот, и задвигала бёдрами, прижимаясь промежностью к вставшему члену. Каллен тоже отозвался стоном, обе его руки легли ей на плечи, и, схватив рукава платья, стянули его, собрали на талии и стащили через голову, на секунду заставив Нерию поднять руки и прервать поцелуй, к которому она тут же вернулась с ещё большей пылкостью. Солнце уже озарило оранжевым светом комнату. И подсветило сбоку Нерию, со всеми её синяками и следами от наскоро залеченных ран. Каллена это ничуть не смутило, он оторвался от её губ, поцеловал красно-фиолетовый кровоподтёк над ключицей, лизнул сосок и прикусил его, провоцируя Нерию на новые попытки снять растущее напряжение, ёрзая на его члене. Конечно, это вызвало ровно противоположный эффект, и она приподнялась, чтобы затем опуститься обратно и ощутить его уже внутри, но Каллен подхватил её под ягодицы и одним коротким движением уложил на спину. – Заниматься любовью надо в андрастеугодной позе? – спросила Нерия, глядя, как Каллен склоняется над ней. – Не хочу, чтобы тебя заметили, когда нас придут арестовывать. Закрою тебя своим телом. – Мой герой.       Она согнула и раздвинула ноги, позволяя Каллену устроиться между ними, подтянула подушку под шею и подумала, не сунуть ли ещё одну под ягодицы, чтобы у клитора тоже был хоть какой-то шанс поучаствовать в происходящем, а то эта поза настолько пуританская, что за всю историю её существования в ней ни одна женщина так ни разу и не кончила, ведь она была придумана исключительно для зачатия. Но Каллен уже впился в её губы новым поцелуем, и Нерия успокоила себя тем, что её тут без сладкого в любом случае не оставят, и если мужу сегодня хочется праведного соития по церковной методичке, то она с удовольствием в нём поприсутствует. Бесцельно и бесполезно лёжа на спине. Не думать о побелке потолка, не думать о побелке потолка… Каллен ощутимо куснул её в шею, Нерия всхлипнула и схватилась за его плечи, чтобы он не подумал, что она задремала под ним после долгого путешествия. Проклятье, а ведь она правда может – она устала, тут тепло, уютно, Каллен сверху, она снизу, вот это номер будет, если пока он будет над ней трудиться, она задрыхнет. Надо всё-таки поменяться, пока не поздно. Ой, нет, поздно.       Первое же движение навело Нерию на подозрение, что церковную методичку переиздали в новой редакции. Она знала, как именно её муж трахается в этой позе. С воодушевлением и целеустремлённостью собаки, сношающей меховую шапку. Так, будто на горизонте показалась армия порождений тьмы, и у него есть тридцать секунд, чтобы оставить потомство перед скоропостижной гибелью. Так, словно в подготовку храмовников входит упражнение: “Кончи, пока горит спичка”. И хоть морального удовлетворения от того, что Каллен так сильно её хочет, Нерия в такие моменты получала предостаточно, сексуальное приходилось добирать другими способами.       Сегодня всё сразу пошло не так. Она закрыла глаза, настроившись на обычные размашистые толчки, но вместо этого ощутила, как он очень медленно выходит, плотно прижавшись к ней тазом. Основание члена надавило на клитор, и щёки Нерии вспыхнули от возбуждения и смущения, вызванного полным непониманием, что происходит. Бёдра Каллена двигались вверх и вниз, он будто скользил по ней, на выходе каждый раз задевая чувствительные места, и это было непривычно и очень приятно. Он почти лёг на неё, она слышала его ровное, глубокое дыхание и чувствовала, как вздымается его грудь, и как его кожа трётся о её, и думала о том, что теперь до неё наконец-то дошло, почему секс ещё называют близостью. Всякие воспитанные церковью кудрявые ханжи, у которых язык не поворачивается называть вещи своими именами, а не эвфемизмами. Те, которые не трахаются, а занимаются любовью. Как бы Нерия ни пыталась скрыться за циничными шутками от лезущего ей под кожу Каллена, сейчас она чувствовала её – близость. Каждое движение, касание, вздох, будили в ней желание открыться, отдаться, показать свою уязвимость и беззащитность, чтобы ни у Каллена, ни у неё самой не осталось сомнений, что она вся принадлежит ему, что она нуждается в нём, в том, чтобы он укрыл её собой и не дал враждебному миру окончательно растоптать всё хорошее, что она спрятала глубоко в себе, чтобы сохранить и не превратиться в чудовище, которым всегда боялась стать.       Она обхватила ногами его бёдра, чтобы прижаться ещё плотнее и усилить приятное трение о клитор на выходе, и немного приподняла ягодицы, когда таз Каллена двинулся вниз, чтобы не разорвать контакт и не потерять ощущения на входе. Повторила это движение ещё и ещё, раз за разом, чтобы поймать ритм и понять, как ей надо двигаться, чтобы их тела там, внизу, не разомкнулись, и чтобы её клитор ни на секунду не остался без внимания. Это танец. Парный танец. Мужчина ведёт – она подстраивается. Он движется вверх, выходя из неё и надавливая основанием члена на клитор – она опускает бёдра. Он возвращается вниз – она поднимает бёдра, чтобы потереться клитором о его член, пока он входит в неё как можно глубже. Ох, знала бы Катрина, как Нерия использует полученные у неё уроки танцев.       Возбуждение всё росло, медленно, но неуклонно, постоянно подогреваемое каждым новым движением, всё тело ниже пояса налилось приятной тяжестью, дыхание Каллена над ухом участилось, его губы блуждали по её шее, оставляя поцелуи и лёгкие укусы. Нерия запустила одну руку в его волосы, а на другую, лежащую на подушке возле головы, опустилась ладонь Каллена, переплетаясь пальцами. Она потянула его за волосы и прильнула к губам, когда он поднял голову, целуя, кусая, лаская, глядя ему в глаза. – Тебе хорошо? – спросил Каллен, когда его рот на мгновение вырвался из плена её жарких поцелуев.       Нерия закивала и опять впилась в его губы. Он ещё спрашивает. Ей очень хорошо. Даже от этого вопроса, хорошо ли ей – ей хорошо. Ей хорошо от всего, что он делает, и, кажется, лучше уже просто быть не может. Только если…       Заклинание вспыхнуло в руке, перебирающей его волосы, будто само по себе. Каллен ничего не заметил, увлечённый разучиванием нового парного танца и не ожидающий от своей супруги такого вероломства. Он не поймёт, что произошло, только если она ему сама не скажет. Она осторожно увернулась от нового поцелуя, Каллена это не насторожило и он принялся целовать её подбородок. – Каллен… – Да… – Можно я… к тебе прикоснусь? – Конечно.       Всё, согласие получено, её совесть чиста. Нерия посмотрела на синий огонёк в своей руке, замершей над шеей мужа, отвела её и сунула Каллену в лицо. Он еле заметно вздрогнул, но не отшатнулся. – Я имею в виду… я хочу знать, что ты чувствуешь.       На его лице, озарённом синим светом, на секунду отразилось сомнение, и Нерия сразу догадалась, как это выглядит с его стороны. Они тут целый час про любовь и доверие говорили, а теперь она хочет узнать, что он чувствует. Натрындела, что верит ему, а сама проверки устраивает. Но она совсем не этого хочет. – Хорошо. Я не против. – Нет, я… я хочу сказать… – Нерия закрыла глаза, чтобы не видеть сочувствующе-понимающий взгляд. Такой, типа: “Да, ты ревнивая психопатка, но я всё равно тебя люблю”, – проклятье, я столько всего в постели вытворяла, а сейчас мне неловко. Я… могу почувствовать чужое возбуждение… – Я так и подумал. – Правда? – Нерия открыла один глаз. – Да. А я твоё тоже почувствую? – Нет, – Нерия открыла оба глаза и виновато сморщила нос, – это одностороннее умение. – Жаль. Мне нужно делать что-то особенное? – Нет. Просто… делай то, что делал.       Каллен кивнул и вернулся к поцелуям. Нерия замерла, снова чувствуя плавные, скользящие движения его бёдер и нерешительно положила руку на его затылок. Вот так легко? Даже не поломался для приличия? И не подумал про неё ничего плохого. Она сама насочиняла, что Каллен подумал, что она хочет его проверить, и сама нашла на его лице несуществующие доказательства его несуществующих мыслей. Зачем? Потому что она привыкла делать это с другими. Читать между строк, ловить на лжи, выслушивать чужие отвратительные фантазии о том, кто она, что она, чего она хочет и чего заслуживает.       Хоть она и называла своё умение – “я чувствую чужие чувства”, это было упрощением, которое позволяло ей в разговорах с друзьями или другими магами не вдаваться в подробности о том, как это умение на самом деле работает. Со стороны могло показаться, что она использует заклинание и проникает в чужой мозг. Хотя всё было строго наоборот – это чужие чувства проникали в её мозг, а заклинания, а, если точнее, магию она использовала, чтобы не позволить им этого сделать. С того самого момента, как чувства всех обитателей Кинлоха обрушились на её многострадальную голову, чуть не обеспечив ей кровоизлияние в мозг, она училась ставить блоки, которые не давали повторяться такому слишком часто. Магия была не способом проникнуть в чужое сознание, а щитом, охраняющим голову Нерии от вторжения. И, чтобы что-то почувствовать, этот щит нужно аккуратно сдвинуть, ведь если убрать его полностью, она сразу же узнает, в каком доме в Антиве сегодня трахаются, а в каком глотки режут.       Она лежала, снова наслаждаясь поцелуями и тем, как их с Калленом тела двигаются в восхитительном возбуждающем ритме, и перебирала пальцами его волосы, чувствуя тепло заклинания, снимающего барьеры в её голове, один за другим. Их было много. Годами они нарастали, наслаивались, укреплялись, и эти стены, увы, полками не заменишь, без них она превратится в распластанную по земле обезумевшую кучу плоти, воющую от боли. Кадавр по имени Нерия Сурана. Но Каллена она хочет пустить даже сюда. Совсем немного, просто на пороге постоять, но это больше, чем она бы хотела позволить кому бы то ни было. Всё, достаточно.       Нерия ожидала, что всё будет, как с Паломой. Что её накроет неудержимая волна чужой страсти и понесёт в бушующее море, швыряя и подбрасывая, не давая уцепиться за обломок корабля, чтобы спастись из шторма. Так Нерия ощущала её – как жестокую стихию, уносящую далеко от берега. С Калленом же в первые мгновения ей показалось, что она что-то напутала в заклинаниях, потому что ничего не изменилось. Он был рядом с ней, она прикасалась к нему, да что там – он был в ней, но шторм прошёл стороной, и Нерия даже на секунду с ужасом подумала, что Каллен ничего не чувствует, как усмирённый, вот почему он терпеливый такой, но это уж точно было полным бредом. А потом она поняла, что просто не может отделить свои чувства от его. Палому она ощущала так остро и болезненно, потому что её возбуждение было посторонним. В её комнате, в примерочной, и даже тогда, когда Нерия пришла ставить над ней магические эксперименты. Особенно тогда. Создатель, как ей вообще пришло в голову опыты над влюблённой в неё девушкой проводить, почему она была такой чёрствой, взбалмошной дурой, как же был прав Рафаэль на её счёт, хоть и сам козёл.       Каллен лишним в её голове не ощущался. Она поднимала и опускала бёдра в такт его движениям и чувствовала влечение. Чьё? Его, её, их? Она хочет его. Хочет сейчас, хотела минуту назад, хотела, когда пришла. И через пять минут тоже будет хотеть, ещё сильнее, чем сейчас. И что послужит тому причиной – его влечение к ней или её влечение к нему? Вот он смотрит ей в глаза, мягко касаясь своими губами её, и она чувствует нежность. Конечно она чувствует нежность, ведь она так любит Каллена, он такой трогательный, и милый, и внимательный… и снова – это она или он в её голове? От избытка эмоций пламя в руке разгорелось ярче, отбрасывая синий отблеск на их лица, и Нерия тут же убедилась, что её навыки работают как всегда, потому что в поток эмоций вклинилась короткая вспышка страха, которая точно принадлежала не ей. Она сразу же размылась и пропала, и лицо Каллена это мгновение слабости ничем не выдало, но Нерия поняла – её магия его нервирует, как и любая другая, впрочем. Пламя погасло, она убрала руку, почти физически ощущая, как блоки в голове встают на место, закрывая бреши, в которые так и норовят пролезть чужие демоны, и показала Каллену обе ладони, чтобы он увидел, что заклинания больше нет. – Я что-то сделал не…       Она схватила его за небритые щёки и впечаталась своим ртом в его, мешая ему оправдываться. А то сейчас начнётся. “Я что-то не так почувствовал? В следующий раз я буду чувствовать правильно, обещаю”. Ещё один отличник. Учебной и строевой подготовки. – Мне очень хорошо, – шепнула она ему на ухо, опять обхватывая его ногами так, чтобы тесно сомкнуться и чувствовать между бёдер каждое его движение, – не останавливайся, ладно?       Он внял её просьбе, снова давая Нерии возможность вступить в волнующий танец, которому ни один из предыдущих наставников её не учил. Она обняла Каллена, гладя по спине, и закрыла глаза, наслаждаясь… близостью. Простой человеческой, если в их случае это можно так назвать, близостью. Такой, которой не нужна магия, ведь она волшебна сама по себе. – Пожалуйста, скажи, что я твоя, – попросила Нерия за мгновения до того, как её бёдра в последний раз взметнулись вверх, чтобы ненадолго задержаться в таком положении, пока она с громким стоном отпускает скопившееся возбуждение, тесно прижавшись своими самыми нежными местами к твёрдому, горячему члену. – Ты моя, – отозвался Каллен – Ещё раз. – Ты моя. Только моя. – Где ты этому научился?       Каллен, который уже отвернулся и почти захрапел, собираясь проспать до обеда, повернулся к кутающейся в одеяло Нерии, сидящей у изголовья. Ей совсем не спалось, хотя, казалось бы, она должна была отрубиться, едва получила свой оргазм. Но стресс от похода в тейг перемешался с впечатлениями от сегодняшней ночи, и, хоть тело очень устало, мозг требовал каких-то решительных действий. – Чему? – уточнил Каллен, сонно моргая. – Ну… этому, – Нерия потёрла ладонью о ладонь, пытаясь изобразить то, что он кощунственно сотворил с одобренной Создателем позой. Каллен её понял. – На исправительных работах в публичном доме, – пробормотал он и начал закрывать глаза. – Неправда. – Нигде я этому не учился, – Каллен тоже сел, прислонившись к спинке кровати боком, и широко зевнул, – сам додумался. Интуитивно и логически. Нерия, смирись уже с тем, что я умный, – он снова зевнул, – и хорош в постели. – Очень хорош, – подтвердила Нерия, – у меня есть для тебя подарок. – За хороший секс? – За него.       Она слезла с кровати и отошла к туалетному столику. Зачарованный перстень лежал там, отражаясь в зеркале, и ничего не происходило в его матовой глубине. Она и так планировала отдать его Каллену. А после его реакции на её заклинание окончательно убедилась, что это будет правильно. Она вернулась и протянула кольцо мужу. – Надень. – Зачем? – Фокус покажу. – Как же я люблю твои фокусы, – вздохнул Каллен, но всё же сунул указательный палец в широкий серебряный обруч. В обеих ладонях Нерии, отошедшей к выходу из спальни, вспыхнул огонь. – Нерия, что ты де…       Как только он понял, что в него летит оглушающее заклинание, весь сон как рукой сняло. Каллен попытался увернуться, но в полуметре от него заклинание, как и планировалось, рассеялось, и Каллена по пальцу ударила искра. – Круто, скажи? – спросила Нерия, возвращаясь на кровать. – У меня седых волос прибавилось, – тихо произнёс Каллен, косясь на кольцо. – Прости, но без демонстрации не тот эффект совершенно. – Что это? – Артефакт древней цивилизации, предположительно эльфийской, блокирующий магию. – Я думал, зачарованием дворфы занимаются. – Если бы это был дворфский артефакт, это была бы грандиозная сильверитовая хрень с меня весом. Я третьим глазом вижу торчащие из этого кольца уши. – Ясно, – Каллен снял кольцо и отложил на тумбочку. – Милый, ты неправильно используешь мой подарок, его надо носить и не снимать. – Я вынужден отказаться от твоего подарка. Оставь себе. – Да почему? – Я не хочу носить зачарованную вещь. – У храмовников щиты зачарованные. – Неправда. – Правда. – Неправда. – Правда. Не могут обычные щиты отбивать заклинания, один Гленн способен всего храмовника вместе с доспехами расплавить. – Ладно, может, ты права. Но я больше не храмовник. – Это кольцо защищает от любого магического вторжения, – пошла ва-банк Нерия, – от лириума и скверны тоже. И от них обоих вместе. Под Антивой огромные залежи красного лириума, в паре дней пути от города. Ну вот, я это сказала! – Красный лириум? – Да. Милый, прошу тебя, возьми кольцо. – Нет уж, если здесь красный лириум, то это ты будешь носить это кольцо. – Я и без кольца в случае чего справлюсь, а ты… – Нерия осеклась. – А я – нет, – закончил за неё Каллен, – думаешь, я услышу зов скверны и пойду в тейг лириумные кристаллы грызть? Я же храмовник. – Я так не думаю, – Нерия схватила его ладонь двумя руками и прижала её к губам, – я думаю, что ты сильный, умный, что ты умеешь сражаться, ты настоящий воин и настоящий мужчина. А я – слабая, напуганная женщина, которая очень боится тебя потерять. Пожалуйста, прости мне мою слабость и сжалься надо мной. Я хочу тебя защитить. Позволь мне это сделать. – Слабая женщина? – Ты меня такой сделал. Я очень боюсь, что ты пострадаешь. Я этого не переживу. – Ладно, я… – Каллен покачал головой и вернул кольцо на палец, – я буду его носить. Пока не разберёмся с лириумом, идёт? – Идёт, – быстро закивала Нерия, – и вообще, посмотри на это с другой стороны – я теперь тебе тоже не смогу ничего сделать. Теперь у тебя не жена-чародейка, а обычная жена, можно меня не бояться. – Я тебя и так не боюсь. Если захочешь меня парализовать – скажи, я его сниму. – Тебе не понравилось то, что я сделала сегодня. Я это почувствовала. – Ты поэтому остановилась? – Да. Не хотела, чтобы тебе было некомфортно. – Зато теперь мне очень комфортно, – мрачно ответил Каллен и поднял руку, демонстрируя кольцо. – Вообще, знаешь… – заволновалась Нерия, – тебе его лучше где-нибудь на теле носить. Так, чтобы кожи касалось, иначе оно не действует. А то кольцо приметное. Я его так-то с трупа сняла. С трупа сына тевинтерского магистра. Которого я убила. Сына убила. Он напал, это была самозащита.       С каждой новой озвученной деталью лицо Каллена вытягивалось, а голова Нерии наоборот – втягивалась. В плечи. Она совсем съежилась, ожидая криков и возмущений, но Каллен взял себя в руки и отчеканил: – Я не хочу ничего знать. Сейчас. Когда я проснусь – ты расскажешь мне всё, ничего не утаивая. Договорились? – Договорились, – пискнула Нерия, – ты же не обиделся на меня из-за кольца?       Каллен сгрёб её в охапку, накрыл их обоих её одеялом, прижал Нерию к себе и склонился к её лицу, целуя в кончик носа. Она потёрлась лбом о его плечо и глубоко вдохнула. – Добрых снов, Нерия. – Добрых снов.