* * *
Он вернулся к автобусу Full Moon и нашел там остальных. Фенрир слонялся по нему, заставляя его качаться на колесах, он скакал и бесился, разбрасывая вещи. Ливия сидела на своей койке и смотрела на него, ее глаза сияли, ее лицо бешено ухмылялось, а барабанщик Гай чередовал бутылку водки и огромный косяк. — Вот ты где! — Фен зарычал, когда Ремус вошел. — Где ты был? — Я просто… — Неважно, давай, мы сваливаем. — Нет, я… — Я уже собрал твои вещи, — Фенрир указал на койку Ремуса, где его одежда и книги были заброшены в хаотичном порядке в его чемодан. — Я никуда не еду, — сказал Ремус. У него поднималась температура, но он старался сохранять спокойствие. — Едешь, черт побери, — ответил Фенрир, — мудаки выгнали нас из тура. — Они выгнали тебя, — ответил Ремус, отступая и держась за дверь на случай, если ему нужно будет бежать. — Но я остаюсь. Они меня попросили. — Чего? — Сивый перестал слоняться. Он посмотрел Ремусу прямо в глаза, и Ремус постарался не съежиться. Фен никогда не бил его, никогда не причинял ему вреда намеренно, но Ремус всегда ждал этого, это казалось неизбежным. — Зачем ты им нужен? — Ливия заговорила, — как звуковой техник? — Им нужен басист, — Ремус поднял подбородок, чувствуя себя плохо. — Ха! — Фенрир прорычал, — И ты думаешь, что сможешь это сделать, ты, Люпин? Думаешь, стремишься к большему и лучшему? Думаешь, ты сможешь сделать хоть что-то без меня? — Да, — сказал Ремус хриплым и низким голосом, — могу. Они попросили меня, они меня хотят. Я не виноват, что ты упустил свой шанс. — О, только послушайте! — Фенрир маниакально рассмеялся. — Я тебя сделал, ты, кусок дерьма! Ты бы никогда не услышал гитару, если бы я тебя, черт побери, не спас! — И я благодарен, — кивнул Ремус, держась за дверную ручку, — но все кончено. Я прощаюсь, — он повернул ручку, но Фенрир пересек пол и навис над Ремусом так близко, что Ремус почувствовал его горячее дыхание на своих волосах. — Ты, мелкий предатель, — зарычал он низким и угрожающим голосом, с горящими глазами, — выйдешь за эту дверь и ты мертв для нас, ты меня слышишь? В мире не останется никого, кому на тебя не наплевать, Ремус Люпин. Это было больно; действительно очень больно. Ремус подумал, что лучше бы его ударили. По крайней мере, Фенрир позволил ему уйти без лишних хлопот. Мэри ждала снаружи, и Ремус был рад, что потерял способность плакать, потому что она бы это заметила. — Я слышала много криков, — сказала она, наклонив голову. — Ты в порядке? — Ага, — кивнул он. — Но мне нужно немного побыть подальше от них. — Пойдем в мой трейлер? — Она кивнула через парковку, — я сделаю тебе чай. Он последовал за ней, благодарный и немного удивленный. До сегодняшнего дня она с ним не разговаривала, но тогда он подумал, что вообще мало с кем разговаривал. Автобус, который она делила с другими бэк-вокалистками, был в подавляющем большинстве женственным. На каждой плоской поверхности была косметика, набор всевозможных сортов чая, одежда из ярких мягких тканей, разбросанная по полу и кроватям, и сильный запах духов и лака для волос. — Тут небольшой беспорядок, — засмеялась она. — Не хуже моего автобуса будет, когда Фен покончит с ним, — сухо ответил Ремус, садясь на место за столом, которое она убрала для него. Они могли слышать снаружи крики и грохот. Он был так рад, что его гитара была не в автобусе. Руки Ремуса начали дрожать, поэтому он сел на них. — Они выгоняют вас всех из тура? — спросила Мэри, включив чайник. — Вроде того, — кивнул Ремус, все еще немного ошеломленный всем этим, — они… ммм… Они попросили меня быть басистом. Stupid Roar. — Не может быть! — Она повернулась к нему лицом с широко открытыми глазами. — Это потрясающе! Поздравляю, детка! Он понял, что она очень сильно напоминала ему Сириуса. Он не знал, хорошо это или плохо, и старался не использовать это против нее в любом случае. — Спасибо, — сказал он, внезапно смутившись. — Господь, хотела бы я, чтобы у меня было здесь что-нибудь, чем можно отпраздновать, но Фло — одна из девчонок — выпила последнее просекко. — О, все в порядке, — покачал он головой, — я не пью. — Ну и ладно, — она взяла гигантский чайник и поставила его на стол рядом с палитрой для макияжа, которую кто-то оставил открытой. — У нас тут огромный выбор чая, у нас туууууут, — залепетала она с головокружительной скоростью, — клубника, мята, эрл грей, дарджилинг, английский завтрак, жасмин, зеленый, лапсанг сушонг — не знаю, что это такое — улун, хризантема, ромашка, лакрица — о! лимон и имбирь, лимон и мед, ройбуш… — Просто английский завтрак, спасибо. — Простой человек с простыми вкусами, — кивнула она, как будто он сделал очень мудрый выбор. — Ну, — пожал плечами он, — я басист. Она прыснула от смеха, милые морщинки собрались в уголках глаз: — А он ещё и смешной! К тому времени, как Мэри заварила ему чай, руки Ремуса перестали трястись, и он начал чувствовать себя намного лучше. Он собирался играть на бас-гитаре в Stupid Roar! Номинированные на a Brit, получившие признание критиков Stupid Roar! — За новое начало! — Мэри взвизгнула, чокаясь своей кружкой о его. Ее кружка была ярко-розовой с красной эмблемой, на которой было написано «Королева гребаной вселенной», и он только что понял, что на его кружке большими черными буквами было написано ПИЗДА. Он фыркнул. — Это такой намек? — Фло придумала шутку, — высунула острый розовый язык Мэри. — Итак, Таинственный Бассист, расскажи мне о себе. — Э… — Ой, давай! — Она толкнула его под столом пальцем ноги. — Мне отчаянно нужны сплетни, которые не касаются того, кого Иззи трахает — Иззи… — Другая бэк-вокалистка? — Быстро учишься, Ремус. Ремус, ведь да? — Ага, — кивнул он, полагая, что с чего-то надо начинать. — Я так рада! Иззи сказала мне, что это твое имя, и вообще, знаешь, она немного дурная, поэтому я подумала, что она наверняка ослышалась или просто его выдумала. Какое классное имя! — Мне оно никогда особо не нравилось, — он потягивал чай, — когда-то я знал человека по имени Сириус, это круче. Она улыбнулась ему: — Так как же ты связался с этим большим подлым ублюдком? Без обид, но ты совершенно не такой, как он. — Ничего от него не взял, — засмеялся он. — Это долгая история. Не очень хорошая. Он не всегда был таким плохим, он был… когда я его встретил, он был… Он был большим, сильным и безжалостным, и он сказал Ремусу: «Нахуй твоих родителей! Необязательно их слушать!». Никто никогда раньше не говорил ничего подобного, и это было так притягательно. — Он был харизматичным. — Ремус неуверенно закончил. — Достаточно честно, — сказала Мэри, это звучало так просто. После этого Мэри и Ремус стали верными друзьями. Она даже помогла ему привести в порядок его автобус после того, как Фенрир разнёс его. Ему пришлось выстирать всю одежду, на ней были грязные отпечатки ботинок и плевки. Фенрир даже разбил ногой каркас двухъярусной кровати Ремуса — он нанёс урон всему, так что ему пришлось спать на диване до конца тура. В каком-то смысле это было даже трогательно. Он знал, что это был способ Фенрира показать Ремусу, как ему больно. Ремус даже почувствовал укол сожаления о том, что впервые в жизни он остался один. Он долгое время пытался освободиться — переехал, устроился на работу, начал встречаться с другими людьми. Но даже тогда он возвращался в группу. Он был как фамильяр для Фенрира. Теперь пути назад точно не было. И Ремус остался один. Действительно, абсолютно один. Его отец сказал ему, что так все и будет. Он накричал на него, когда Ремус заявил, что бросает свою степень и сбегает в Лондон, чтобы играть в группе. Но теперь у него была работа. Ему приходилось много трудиться, чтобы разобраться со всеми песнями, и он даже осмелился опробовать несколько собственных идей, которые, похоже, очень понравились остальной части группы. Он получил новый контракт, и его заработная плата утроилась — ему не на что было все это тратить, поэтому он копил, помня, что ему понадобится новая квартира, когда он вернется в Лондон. Он не получил ни одной весточки от Фенрира, но видел объявление о прослушивании на странице Full Moon на Facebook. Было больно, но терпимо. Затем он выступил хедлайнером в первую ночь в Риме, и вся его давняя привязанность к своим бывшим товарищам по группе была уничтожена бурными аплодисментами. Он никогда не чувствовал себя таким живым, таким открытым и таким видимым. Он снял шапку после первой песни, ему было все равно, что кто-то увидит его шрамы, и Сивый наконец исчез, а его волосы теперь были чертовски крутыми, так какое это имело значение. После этого Мэри обняла его, и вся группа пожала ему руку и сказала, что это было лучшее выступление в туре, им понравилось то, что он сделал, и они думали, что его изменения были гениальными. В конце концов, ему пришлось спрятаться в туалете от всего внимания, просто сидя в запертой кабине, положив руку на сердце и чувствуя, как оно бешено колотится, а широкая улыбка не сходила с его лица. Позже той ночью все отправились в ближайшие клубы праздновать, но Ремус отказался, зная, что ему нужно как можно больше спать. Однако он пожалел, что не пошёл, адреналин не утихал часами, он чувствовал себя наэлектризованным с головы до ног. Он лежал в постели, ворочаясь и ерзая, мысли метались, а энергия вибрировала в каждом нервном окончании. Он должен был что-то сделать. Беспокойный, он подумывал о мастурбации, так как уже несколько недель не чувствовал позывов к этому. Для него это было необычно, но он подумал, что это, вероятно, связано с Сириусом. Как будто его собственное тело погрузилось в траур по этой конкретной утрате. Позор, потому что обычно это была его единственная отдушина, кроме музыки. Он никогда никому этого не говорил, опасаясь, что его назовут уродом или извращенцем — или, возможно, над ним просто посмеются, — но Ремус вспомнил, что его первая дрочка была одним из самых важных моментов в его юной жизни. Он был дома, прятался под одеялом, ему было скучно и надоело болеть, он был слишком болен, чтобы вставать, идти куда-нибудь или делать что-нибудь. Он подумал, что все это будет очень обычным, естественным видом самоисследования. Но боже мой, какое это было чувство! Первое хорошее, что его тело когда-либо сделало для него. Он был увлечен — это была единственная его зависимость, которая вряд ли бы смогла его убить. Ремус перевернулся на неудобном автобусном диване. Теперь, когда он немного об этом подумал, его тело начало реагировать на эту идею. Он полез под одеяло, чтобы сжать себя, и вздохнул от знакомого теплого удовольствия. Если бы он захотел, он смог бы справиться с этим быстро. Но ему было одиноко, а вдвоем всегда лучше. Он слегка вздрогнул при мысли об этом — кожа на коже. Это было так давно. Да, решил он, ему нужен перепихон. С кем бы переспать? Точно ни с кем из группы — они все были натуралами, насколько он мог судить. И, к тому же, «не сри там, где ешь» — Фенрир научил его этому. Может, лучше не с мужчиной. Это могло слишком напомнить ему о Сириусе. Ему нужна была перемена. Он встал и быстро оделся, выскользнул из автобуса и проскользнул через стоянку. Он знал, что другие вокалистки отсутствовали сегодня вечером — Мэри сказала ему об этом ранее. Одна из них начала что-то с клавишником из новой группы поддержки, а две других пошли в местные коктейль-бары. Мэри ещё не решила, идти с ними или нет, когда он разговаривал с ней ранее, но занавески были подсвечены мягким теплым светом прикроватной лампы, так что это выглядело обнадеживающе. Ремус слегка постучал в дверь и прислушался к ее шагам. Дверь распахнулась, и она ослепительно улыбнулась ему. Ее волосы были закручены в яркий шарф, на ней были крошечные шортики и узкая жилетка — без бюстгальтера. Ремус почувствовал прилив желания к ней. — Привет, — она скрестила руки на груди и застенчиво прислонилась к дверному косяку. — Не спится? — Нет, — ответил он, взбираясь на первую ступеньку, и их взгляды встретились. — Хочешь зайти выпить чашечку...? Он наклонился вперед и поцеловал ее, перебив. У нее был вкус зубной пасты, и ее губы были великолепно полными и мягкими. Он почувствовал ее улыбку, когда она поцеловала его в ответ, ее руки поднялись, чтобы прижать его лицо. Его руки легли ей на бедра, нежно, но настойчиво касаясь мягкой кожи ее талии. — Погоди, я думала, ты гей? — сказала она, отступив на мгновение. — Эээ… совсем немного, — тяжело дыша, ответил Ремус. — Что ж, — ухмыльнулась Мэри, взяв его за руку и затащив в автобус, — тебе придется показать. Прошло много времени с тех пор, как он делал это с девушкой, но как только он вошел в ритм, все встало на свои места. А там, где этого не произошло, Мэри была рада посоветовать, будучи открытой в отношении секса, как и во всем остальном. В любом случае это было именно то, что ему было нужно. — Итак, не гей, — засмеялась она, ложась рядом с ним, когда вернулась из туалета. — Нет, — выдохнул он, глядя на запотевшие окна. Это напомнило ему о том разе с Сириусом в разгоряченной комнате Джеймса и Лили. — Мне повезло, — промурлыкала она, перебирая волосы на его груди своим длинным красным ногтем. — Значит, бисексуал? — Уф, ненавижу это слово, — он поморщился. — Правда? — Меня просто передергивает, когда я произношу это, знаешь? Этот «сексуал» меня бесит. Почему он вообще должен быть там?! Так навязчиво. Геи в этом плане счастливчики. Мэри скептически приподняла бровь, и он рассмеялся. — Окей, это глупо звучит, но ты понимаешь, о чем я. У них есть своё хорошее короткое классное слово. — Но ты же можешь сказать «би». — Боже, нет, даже хуже. Люди обязательно закончат слово за тебя, ты практически видишь это по их лицам. Безмолвный «сексуал». Мэри хихикнула: — Хорошее название для группы. С Мэри было так легко говорить, так легко и весело. — Я собираюсь выпить чашку чая, — Ремус сел, — хочешь? — Мм, пожалуйста, — кивнула она, садясь и подтягивая ноги, чтобы позволить ему пройти. Она начала рисовать сердечки на конденсате на окне. Он надел боксеры и принялся искать чайник среди девчачьего бедлама. — Как вы тут вообще что-нибудь находите? — спросил он. — Это постоянная борьба, — ухмыльнулась Мэри с кровати, — эй, если все так плохо, может, в следующий раз мы сделаем это у тебя? Ремус повернулся, приподняв бровь и ухмыльнувшись: — В следующий раз?* * *
Ремус подумал, что если бы он мог просто удержать этот момент, кристаллизовать тур и жить в нем вечно, он был бы полностью доволен до конца своей жизни. Он чувствовал себя свободным; свободным от Фенрира, свободным от ожиданий и беспокойства. Ему даже не нужно было думать о деньгах. Он играл музыку весь день, выступал каждый вечер, а остальное время проводил с Мэри. Все думали, что они начали встречаться, но Мэри была так же прагматична, как и Ремус, когда дело касалось плотских отношений: «Я поехала в тур, чтобы повеселиться, а не для того, чтобы найти парня», — сказала она в тот первый вечер. Он согласился. Тем не менее, из-за этого Ремуса стали больше принимать группа и некоторые члены команды, которые изначально не воспринимали его всерьёз. Внезапно все стали называть его «приятелем» и вовлекать в свои подшучивания, как будто он был одним из своих. Трах с Мэри сделал его интересным. Это был не только секс, они вместе ездили в однодневные поездки. Ремус никогда не путешествовал, но Мэри была довольно опытна в гастрольных турах и водила его осматривать достопримечательности в выходные дни. Они вместе посетили Колизей, парижские катакомбы и Музей секса в Амстердаме. Она считала милым, насколько он был впечатлён, как он с трепетом смотрел почти на все, даже на иностранные деньги. В глубине души он думал о Сириусе и задавался вопросом, был ли тот когда-нибудь в этих местах. Наверное, был — он был богат, все его друзья были богатыми, он учился в частной школе-интернате и все такое. Для таких ребят ничего не стоило отправиться, например, в Норвегию в учебную поездку. Каждый раз, когда Ремус видел что-то прекрасное — искусство в Лувре или часовую башню в Кракове, — он задавался вопросом, что Сириус сказал бы о них. Он всегда умел говорить о прекрасных вещах. Ремус был свободен от большинства своих прежних забот, но его слабое здоровье никуда не делось. Он потерял несколько дней в Барселоне из-за мигрени, запертый в одиночестве в своем автобусе в темноте. Все были очень понимающими, он не пропускал ни одного концерта, только несколько интервью для прессы (которые он был очень счастлив пропустить). Когда он, наконец, снова почувствовал себя наполовину нормальным, он впустил Мэри к себе. Она плюхнулась на сиденье напротив него и положила стопку чистых открыток. — Я купила по несколько штук в каждом месте, где мы побывали, — объяснила она. — Теперь тебе лучше, я подумала, может, ты захочешь написать кому-нибудь? — Нет, — Ремус покачал головой — его мозг чувствовал себя так, будто он стучал по черепу, а его шея была очень жесткой. — Уверен? — Она наклонила голову. — Я знаю, что у тебя нет телефона… Нет ли кого-нибудь дома, с кем ты хочешь поговорить? — На самом деле нет. Ее глаза расширились, как будто она не могла понять этого. — О, Ремус, — сказала она с грустью, — значит, уход из Full Moon был серьезным разрывом? — В значительной степени, — хрипло хмыкнул он, плотно закутав одеяло вокруг плеч, — вообще-то, мой второй за год. — Бедненький мой, — проговорила она, — что случилось с первым? — О… ничего интересного. — Его глаза внезапно сделались странными — слишком слезящимися, немного покалывающими. Он в замешательстве потер их. Мигрень, должно быть, на этот раз его действительно добила, ему следует посетить врача, когда он вернется в Лондон. — Что-то не похоже, — сказала Мэри. Она встала и поставила чайник. — Давай, мистер Загадка, выкладывай. Он был беспомощен, когда дело касалось Мэри. — Мы были вместе недолго, может, шесть недель, — сказал он, — Фенрир, очевидно, ревновал. Я… я думаю, все пошло слишком быстро. Молниеносно. Мы просто проводили все время вместе, и я даже тусовался с его друзьями — они все как бы поглотили меня своей компанией. — Звучит неплохо, — сказала Мэри, бросая чайные пакетики по кружкам. — Так что же пошло не так? — Ну, как я уже сказал, все пошло слишком быстро, всего просто стало слишком много. Он — Сириус — тоже ревновал. К Фенриру. — Хммм, — кивнула Мэри, — и я понимаю, почему, хотя я знала этого мудака только неделю. — Э… да, полагаю… в любом случае, это была не просто его ревность, он странно относился к моему туру. — С Фенриром? — Хм. Не знаю, наверное, да. — Он пытался помешать тебе поехать? — Она спросила. — Нет… нет, он поддерживал меня, но я могу сказать, что ему это было некомфортно, знаешь, он все время спрашивал о том, как мы тут будем спать и… — Думаю, в этом есть смысл, если он заботился о тебе, — пожала плечами Мэри, помешивая чай, прижимая пакетики к краю каждой кружки тыльной стороной ложки. — Даже я о тебе волновалась, хотя я тебя и не знала. Ты почти ни с кем не разговаривал, пока Фенрир был рядом. — Это не правда… — Да, это так, — настаивала она, протягивая ему чай, — посмотри, как ты вылез из своей раковины с тех пор, как он уехал! Ты практически другой человек. Он был плохим человеком, он причинял тебе боль. — Нет, Фенрир никогда… Мэри подняла руку, чтобы заставить его замолчать: — Может, не физически. Но он причинял тебе боль, Ремус. Ему не понравилось, как она это сказала, как будто она увидела на нем какую-то отметину, о которой он не знал. У Ремуса было много шрамов на теле, не хватало их еще и внутри. Его глаза снова начали слезиться, и он сердито вытер их. Глупое тело, всегда подводящее его. — Ты скучаешь по нему? — Мэри мягко спросила, — по Сириусу? Ты можешь ответить да, я не против. — Я скучаю по некоторым вещам, — признался Ремус, — но он меня подвел. После того, как я наорал на него, виновато подумал Ремус, когда я сказал ему, что все кончено. После того, как его подвел я. — Люди иногда так делают, — тяжело вздохнула Мэри, — совершать ошибки это в человеческой природе. Но отказываться от людей — это выбор. Это противоречило философии Ремуса — или, скорее, философии Фенрира Сивого. У людей всегда был только один шанс, и если они его просрали, то это была их проблема. — Что на счет твоей семьи? — Мэри ободряюще взяла открытку, — разве они не хотят услышать что-нибудь от тебя? Моя мама ругается, если я не звоню ей через день. — У меня действительно нет семьи. — О, любимый! Боже, мне так жаль… — Нет, — поспешно сказал Ремус, — они не мертвы, мы просто… не общаемся. Думаю, я тоже отказался от них. — Ах, — она сжала губы. Они долго молчали, попивая чай. Ремус снова лег на диван-кровать, чувствуя легкое головокружение. Может быть, из-за мигрени, а может быть, потому, что Мэри удалось вытянуть из него столько, что он почувствовал себя слабее. Она встала и подошла, чтобы свернуться калачиком рядом с ним, прижимая его голову к своей мягкой груди и поглаживая его по волосам. — Ремус, дорогой, — прошептала она, — ты слишком хороший человек, чтобы быть таким одиноким.* * *
Ремус сохранил открытки и подписал каждую, но не отправлял их. Он собрал их и спрятал на дне своего рюкзака. Шесть недель гастролей подошли к концу так быстро, что у него закружилась голова. Он работал усерднее, чем когда-либо, и Stupid Roar спросили его, не хочет ли он работать и дальше, когда они все вернутся в Лондон — они собирались начать работу над новым альбомом и хотели узнать, что он думает. К нему подошли два звукооператора и предложили сессионную работу, но он не знал, что будет делать. Он одолжил у кого-то ноутбук и стал искать квартиру. Он действительно не знал, где искать, он нервничал по поводу возвращения в Восточный Лондон, где Фенрир и Сириус поджидали его. Ремус накопил достаточно, чтобы позволить себе арендовать на полгода нормальную квартиру — даже не ночлежку. Даже дольше, если он возьмет на себя часть сессионной работы. По правде говоря, ему никогда раньше не приходилось принимать такие решения. Несмотря на то, что Ремус гордился тем, что он плывущий против течения художник, факт был в том, что Фенрир владел его жизнью в такой степени, что Ремусу никогда раньше не приходилось решать взрослые вопросы. Фенрир помог ему сбежать, предоставил ему работу, организовал для Full Moon все их концерты — когда Ремусу надоело жить с ними, Фенрир нашел ему ту ужасную маленькую комнатушку. В свои двадцать шесть лет Ремус не знал, как оставаться в одиночестве. — Что собираешься делать, когда вернешься в Лондон? — Он спросил Мэри в их предпоследнюю ночь. — Увижусь с семьей, встречусь с моим агентом — узнать, что будет дальше, — ответила Мэри, делая макияж, — у меня есть кое-что на примете, бэк-вокал, в основном. Она собиралась пойти потусить. Их последняя ночь была в Дублине, и вся гастрольная команда собиралась отпраздновать выступление, даже Ремус. — Это хорошо, — сказал Ремус немного хриплым голосом. У него зудело в горле, и он попытался откашляться, но это превратилось в затяжной приступ кашля. — Черт побери, — Мэри нахмурилась, глядя на него в зеркало, — ты еще не справился с той простудой? Ремус покачал головой, брызгая слюной, и отпил воды. Все заболели где-то в Мадриде, и в течение нескольких дней весь персонал тура был сварливым и возбужденным, всю ночь кашлял и чихал в автобусах. Большинство ребят к этому моменту уже выздоровели, но, конечно, Ремус все еще чувствовал себя дерьмово. — Ты уверен, что тебе стоит идти на вечеринку? — Мэри подошла и коснулась его лба, — ты весь горишь. — Спасибо, — подмигнул он ей, надеясь, что она не заметила, как плывет его зрение. Она уставилась на него: — Шлюшка. — Я в порядке, просто выпью немного Лемсипа. — Ну, тогда отдохни, хорошо? Давай вернемся в Лондон в целости и сохранности. Ему действительно было жарко, и он продолжал потеть, но это могло быть просто из-за выступления, которое они отыграли — на сцене всегда было слишком жарко, при свете. Головокружение он объяснял себе мандражом перед возвращением домой. Кашель раздражал больше всего на свете, но сейчас он уже отхаркивал мокроту, так что болезнь должна была подходить к концу. Он выдержал весь тур, не так ли? Он даже не пропустил ни одного концерта; он справится. Он наблюдал за тем, как Мэри наносила золотые тени на веки, которые контрастировали с ее кожей цвета красного дерева. Он вздохнул, чувствуя сонливость и слабость. — Как бы я хотел, чтобы это все не заканчивалось. — Ой, детка, — улыбнулась она ему, — будут и другие туры, ты потрясающий музыкант. — Я буду по тебе скучать. — Я живу в Тауэр-Хамлетс, вряд ли это другая страна. — Да, но… — Может, дело было в температуре, но он все равно почувствовал импульс сказать это, — Мэри? — А? — Мне кажется, я в тебя влюбляюсь. Она перестала делать то, что делала, пытаясь наклеить накладные ресницы, и повернулась, чтобы посмотреть на него. — Ремус, любимый, нет, это не так, — она ласково улыбнулась ему. — Да, так, — ответил он, — ты потрясающая. Она покачала головой: — Какая моя любимая еда? — А? — Откуда я? Каковы мои отношения с семьей? К какой церкви я принадлежу? Ремус моргнул. Он не знал ничего из этого. Он даже не знал, что она религиозна. — Э… — Детка, — она наклонилась через стол и погладила его по щеке, — ты не меня любишь. Тебе просто нужно было с кем-то поговорить. И это нормально, я люблю слушать. Послушай, ты милый мальчик, чертовски хорошенький и забавный, когда у тебя хорошее настроение, но ты и я? Ничего не выйдет. — Но… — Ремус попытался возразить, но понял, что она права. Он любил ее — или, по крайней мере, очень хорошо к ней относился. Но это было во многом потому, что он мог сказать ей все, что хотел. Он почувствовал себя ужасно, когда понял, что все это было так однобоко. — Черт, — сказал он, — извини, ты, должно быть, думаешь, что я такой эгоистичный придурок. — Ремус Люпин, ты кто угодно, но только не эгоист, — она слегка рассмеялась. Она протянула руку и сжала его руки, — но в твоей голове много всего происходит. Хочешь совет? Обратись к профессионалу. — Типа к психотерапевту? — Он покачал головой, отклоняясь в сторону, — был там, делал это. Поверь, сейчас я далеко не так плох, как раньше. — Дело не в хорошем или плохом. Тебе просто нужно поговорить. В идеале с тем, с кем ты не трахаешься. Поверь, это помогает. — Секс помогает, — ухмыльнулся Ремус, пытаясь избежать разговора. — Мм, я уверена, что да, — высунула она язык, — и у тебя это очень хорошо получается. Но есть еще дофига всего, что происходит после секса. Разве ты не хочешь в этом преуспеть? Он больше ничего не сказал, и она встала и вернулась к зеркалу. Было очень жарко, он хотел встать и открыть окно, но его руки и ноги будто налились свинцом, и если он двигался слишком быстро, его зрение затуманивалось. Он начал задаваться вопросом, действительно ли он серьезно болен. — Я пойду лягу, — сказал он отстраненно, пытаясь встать. Кровь прилила к голове. — Давай, хорошая идея, — ответила Мэри, накладывая ресницы. Он стоял и покачивался, с таким головокружением, что даже не был уверен, стоит ли он на твердой земле. О, Боже. Это нехорошо. Затем сила тяжести взяла над ним верх слишком быстро, и пол устремился ему навстречу. Мэри все еще стояла к нему спиной: — Я приду и проверю тебя позже, когда… Ремус? Боже мой, Ремус?! Он услышал громкий ТУК, когда его голова зацепилась за угол стола, и больше он ничего не помнил. ______________________________ Примечание переводчицы: самая длинная и самая тяжелая (для меня) глава подошла к концу, я выдохнула. Я нашла для вас ахрененный эдит под эту главу: https://vm.tiktok.com/ZSJFbThCG/ Один вопрос: значит ли это, что Рем все-таки не трахался с Сивым во время того, как встречался с Сириусом? значит, презервативы на тумбочке не были связаны с ним?