Эффект бабочки

Я начала работать в доме престарелых. Мой кокон становится все толще, и теперь я поймана в ловушку. Я должна бороться, чтобы вырваться на свободу. Боюсь, что в следующий раз это будет не так легко. Я вхожу в дом престарелых, названный Бруквуд, очевидно, после посещения важной персоны - мистера Черт-Знает-Как-Его-Там. До моего носа тут же донеслась палитра ароматов. Старые люди имеют своеобразный запах. Это не хорошо и не плохо, это просто своеобразно. Как если бы старые газеты, мыло и немного еды сгнили и смешались в одно. Я иду на ресепшен, чтобы сказать им кто я, и почему я здесь. Я пропускаю часть о том, что это работа против моей воли. На ресепшене сидит женщина средних лет, которую я знаю по походам в церковь. Должно быть, она работает здесь. Я думаю, она одна из тех людей, кто приложил усилия и придумал этот план по воспитанию из меня Ответственного Человека. Я думаю, мы были знакомы раньше, но я не помню ее имени. Она, кажется, чувствует это. Сует мне руку. Она немного липкая. - Ольга Янг, - произносит она. Ольга. Что за ужасное имя? Тем не менее, выглядит так, будто когда-то она была достаточно симпатичной. - Куинн Фабре, - отвечаю я. Это уже получается на автомате. - Я знаю. Ольга Янг ведет меня по дому престарелых. Это очень большое здание, и напоминает мне тихий отель. Много комнат, много старых людей, распределенных по группам, много счастливых фотографий на стенах и телевизор в каждой комнате. Большинство людей, работающих здесь – женщины средних лет, но я заметила и пару мужчин. Надо же. Я не первый ребенок, который должен работать здесь, во время нашей «прогулки» я встретила еще несколько подростков. Никто из них много не говорил, но они все были достаточно неплохи. Ольга Янг показала мне мою основную работу. Я отвечаю за чистку посуды, помогаю с бельем, и подачей пищи старым людям, которые не хотят обедать в кафетерии с другими пожилыми людьми. Это немного меня забавляет. Словно ископаемые в средней школе. Ольга продолжает показывать мне здание, попутно знакомя меня с людьми, которые там работают. Мы даже встретили несколько стариков. Большинство из них не разговаривали. Некоторые болтали без остановки. Мне не нравятся, как их глаза наблюдают за мною. Старые люди пугают меня. Больные, сгорбленные, молчаливые, запертые в этом ужасном мире. Я боюсь их, потому что боюсь смерти. Здесь Смерть ходит за каждым, словно тень. Ольга Янг заставила меня работать во время ужина, было уже около пяти. Она пошла поискать еще несколько добровольцев, которые могли бы помочь. Я спокойно стою в пустой белой комнате, нарезаю морковь. Я слышу шаги. - Куинн, я хочу познакомить тебя с Андреа, Марией и Куртом. Они работают здесь дольше всех. Я едва не уронила этот тупой нож. Андреа и Мария отходят на второй план. Я медленно осознаю, что это не какой-то там Курт. Это именно Курт Хаммел. Он выглядит удивленным. - Куинн? Ты здесь добровольно? – Произносит Курт. Ольга Янг быстро посмотрела на нас обоих. - Вы двое уже знаете друг друга? Хочу ответить, но в горле слишком пересохло. Курт отвечает. - Да. Мы ходим в одну школу. Ольга Янг хлопает в ладоши. Жир на ее руках немного покачивается. - Какая прелесть! Я и понятия не имела. Я смотрю на Курта, он - на меня. Из тысячи студентов в МакКинли, из миллиона студентов в Огайо, это должен был быть именно он. Конечно. Мое везение с ним все лучше и лучше. Но это плохо, плохо, плохо. Потому что теперь я должна видеть его не только в школе. Я должна видеть его и здесь. Три раза в неделю. - Итак, Курт, раз ты уже знаешь Куинн, не мог бы ты помочь ей в течение нескольких дней? Покажи ей, как мы работаем. - Я не против. – Тихо произносит он. Ольга Янг разговаривает с ним несколько минут о каком-то человеке, о еде, и о том, что не нужно давать этому человеку, а затем исчезает. Как только она уходит, Андреа и Мария смотрят на меня неуверенно. Я снова незнакомец. Мне снова не рады. - Привет, - сказала одна из них. Она коренастая, с непослушными каштановыми волосами, напоминающими джунгли. Не уверена, кто это. – Я - Андреа. - А я – Мария. – Говорит другая. Она невысокая и ее миндалевидные глаза находятся слишком далеко друг от друга. Думаю, она похожа на рыбу. - Приятно познакомится, - отвечаю я. На самом деле, не очень приятно. Я ведь и вовсе не хотела быть здесь. Рыба и Джунгли отправились работать: нарезать хлеб и аккуратно разливать напитки. Курт отводит меня в угол и показывает список людей, за кормление которых я ответственна. - Так как здесь очень много добровольцев, каждый отвечает лишь за несколько человек. В основном, ты будешь работать в западном крыле, со мной. - В западном крыле особо больные люди, верно? Курт кивает. - Да. У тебя с этим все в порядке? Немного колеблюсь. На самом деле, не все в порядке, но отвечаю совсем другое. - Да. - Можешь понаблюдать за нами сегодня, посмотреть, как мы работаем, а в среду мы познакомим тебя с твоими людьми. Хорошо? Отвечаю, что все хорошо. Пока Рыба и Джунгли хихикают и болтают (они точно поладили), мы с Куртом спокойно работаем. Он был очень удивлен, увидев меня в этой среде. Я же не была озадачена, застав его здесь. - Как долго ты здесь работаешь? - Уже около года. Я удивлена. Он не представляется мне как человек, работающий со стариками. Всего секунду занимает осознание того, что я сказал это вслух. Он обращает взгляд своих голубых глаз на меня, какой-то проницательный блеск озаряет их сейчас. Словно отполированный мрамор. - Как и ты. - Мои родители хотели, чтобы я стала более ответственной. Поэтому я здесь. Он выглядит так, будто попал точно в цель. - Мой отец хотел, чтобы я чаще выбирался из дома, поэтому я здесь. Не беспокойся, это пойдет на пользу. - А как же твоя мама? – Снова. Не знаю, как он это делает. Я разговариваю так, будто действительно общаюсь с настоящим человеком. Я больше не говорю так с людьми. Почему Курт так влияет на меня? Я размышляю об этом, когда вижу, как что-то меняется на его лице. - У моей мамы нет права голоса. Она умерла. Это было сказано без горечи, но не жестоко. Скажи это кто-то другой, прозвучало бы слишком грубо или резко. Но Курт сказал это так просто, даже немного сухо. Он просто сказал правду. Это вызывает неприятные ощущения, знать, что все это время у него не было матери, а я даже не знала об этом. Это также вызывает удивление и немного отрезвляет, услышать, как кто-то говорит «умерла», вместо «осталась в прошлом». - Я сожалею, - бормочу я, тут же проклиная себя. Глупая, глупая, глупая. – Я… Я не знала. Курт взглянул на меня с улыбкой, но глаза его были печальны. - Я не говорю людям слишком много. Но почему ты сказал мне? У нас больше не было возможности поговорить. Мы посетили несколько комнат, меня представили всем возможным старикам. Большинство из них вежливы, другие молчаливы, и есть один или два, которые кажутся чудаками. Но почти все они обожают Курта. Я наблюдаю, немного озадаченная и смущенная, за тем, как Курт обнимает одну из пожилых женщин, она целует его в щеку своими морщинистыми губами. Такое чувство, что я вторгаюсь куда-то без разрешения, но в то же время начинаю понимать, что Курт – хороший человек. Это напоминает о том, какой ужасный человек я. Стрелки часов близятся к восьми, когда добровольцам позволяют отправиться домой. Меня отправили забрать белье из стиральных машин, расположенных на нижнем этаже. Внизу жутко, к тому же, здесь ужасный запах. Я думаю, что видела что-то стремительно убегающее в угол, но кое-что еще бросилось мне в глаза. Со всем своим любопытством я подхожу к двери. Она открыта. Это кажется очень странным. Любой пожилой человек мог найти эту дверь и сбежать из этого дома. Но дверь еще ржавая, словно никто не открывал ее уже сотни лет. Очень трудно поддерживать ее открытой, она издает ужасный скрип, едва я толкаю ее от себя. Я нахожу за ней сад. То есть, это было садом когда-то. Дверь ведет в, своего рода, внутренний двор. Он очень мал, но здесь есть дорожка, выложенная камнем. Есть признаки растений и цветов, росших здесь когда-то, но сейчас все давно заросло. Сорняки и мох уже давно задушили то, что когда-то, возможно, было прекрасным. Словно люди забыли об этом месте и не ухаживали за ним долгое время. Каменный фонтан тихо восседает в центре сада, сухой, поросший мхом и паутиной. Здесь устрашающе тихо, это напоминает мне кладбище. Но это место отгорожено кривой и заплесневелой полоской древесины, которая давно потеряла свое очарование. Это похоже на тайный мир, о котором никто не знает. Я покидаю мертвый двор, плотно прикрыв за собой дверь. Я возвращаюсь, шепча что-то о заброшенном саде. Это идеальный мир для меня. Той ночью я стояла перед зеркалом. Я уже не смотрю на свое лицо, лишь на мой живот. Оттягиваю свою рубашку, прикасаюсь к коже под ней. Все еще плоская. Я веду себя по-детски, но боюсь, что уже появились какие-то признаки. В течение дня, я могу сорвать свою настоящую кожу, и надеть на себя кожу той, кем я должна быть. Я ношу этот костюм в течение дня, иду в мой класс, я привлекаю внимание. Стараюсь не замечать того, что мои книги вновь выбиты из рук. Но когда я в одиночестве, ночью, я становлюсь монстром. Я кричу, будто пытаюсь снять эту душащую меня маску, которую должна носить. Притворяюсь, что не боюсь, но я в ужасе. Я понятия не имею, что делать. Я расправляю свои пальцы, словно птица свои крылья, дотрагиваюсь до своего мягкого живота. Внутри меня что-то есть. Существо с когтями и клыками. Иногда я чувствую какое-то движение внутри меня. Истерические мысли проносятся одна за другой в моей голове. Я могу схватить нож, но тут же его бросить. Я могу остановить это, пока не стало еще хуже. Я замираю, как только это мысль проносится у меня в голове. Я встревожена. Как мне с этим справиться? Кто я? Я срываю с себя одежду и погружаюсь под душ. Вода обжигающе горячая, но я не чувствую этого. Для меня она холодна, словно лед. Глубже погружаюсь в толстый слой воды, падающей с неба, серебряного неба. Ее потоки обрушивается на меня, течет по моим закрытым глазам и губам. Всего на секунду, вода разливается по моему телу и забивается мне в уши. На секунду, я заперта в водном мире. Я ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не чувствую. Моя мать находит меня рухнувшую на пол, все еще под струями воды. Она течет уже так долго, что сейчас холоднее льда. Моя мать закрывает кран, касается моей ледяной щеки. Ее глаза в ужасе находят мои. Меня вернули, чтобы я снова была ребенком. Я позволила ей вытащить меня оттуда, высушить, будто бы мне не шестнадцать, а шесть. Она ласковая и добрая. Она помогает мне дойти до комнаты, одевает меня в теплую одежду. Ее руки полотенцем вытирают мои волосы, до тех пор, пока не остается ни одной капли ледяной воды. Я лежу на подушке, в мире, который я создала. Я дышу очень тихо, вдох и выдох, вдох и выдох. Она сидит на краюшке моей кровати и старается понять, почему ее дочь превратилась в незнакомого ей человека. Моя мама не всегда добра, но она любит меня. Я чувствую ее любовь, когда она гладит мою влажную челку, откидывая ее с моих глаз, точно так же, как она делала это в детстве. Из-за этого к моему горлу подкатывает ком. Я не могу глотать. - Поговори со мной, Куинн. Почему ты такая грустная? В этот момент мы так близки. Достаточно близки, чтобы я могла ответить. Слова выстраиваются в моем горле, дрожат на моих губах, готовятся выпрыгнуть в воздух и достичь ее ушей. Вся история хочет вырваться наружу. Я чувствую это. Но мои губы все еще сомкнуты, воспоминания оживают в моей голове. Холод в моих ушах, я набираю ее номер. Эти гудки. Эти гудки слишком длинные. Теперь они обрываются. Она сбросила мой звонок. Я смотрю на свой телефон, мое сердце рвется на части. Тебя не было там тогда, когда я нуждалась в тебе больше всего. Тебя не было там для меня. Мой шепот. Я отворачиваюсь, пряча лицо в подушку. Моя мать запуталась, ей больно, она, может даже, рассердилась. Но она любит меня. Может, она не всегда говорит это, но я всегда это знаю. Я чувствую, как моя кровать становится легче, слышу, как закрывается дверь. Я задыхаюсь, слезы обжигают мои глаза, как только я перестаю их подавлять. Я разорвана пополам, исчезаю в белизне простыней. Плачу из-за своей жизни, которая была убита. Ее кровавые останки расцветают красным, вместо белого. Она любит меня, я люблю ее. Но мы обе потерпели неудачу. Они прекращают пытаться поговорить со мной, я свободна. Больше никаких неловких предложений поговорить, к которым я так привыкла. Никаких учителей, смотрящих на меня с жалостью. Никаких брошюрок мисс Пилсбери и криков тренера. Даже родители поняли, что тратят свое время впустую, пытаясь поговорить со мной. По их мнению, я просто застряла во времени. Однажды, в сказочной стране, я была принцессой, которая выжила из ума и не заботилась о крестьянах. Но моя корона была украдена, и теперь я сама стала скромным крестьянином. Это заставляет меня смотреть на некоторые вещи под другим углом. Это заставляет понять, что я и вовсе не была личностью. Но жизнь продолжается и без Принцессы Куинн. Люди смеются надо мной, шепчутся, думаю, что я их не слышу. Они говорят что-то и думают о чем-то. Я чувствую, что их глаза всюду следят за мной. Гнев, любопытство, веселье. Я хочу обернуться и поймать их взгляды, но стоит мне развернуться, как они возобновляют разговоры, ходьбу или закрытие шкафчиков. Я беременна. Я думаю об этом снова и снова. Хочу, чтобы они услышали мои мысли. Хочу, чтобы кто-нибудь помог, но в ту же секунду и не хочу. Они только еще больше уничтожат меня. Я не могу доверять никому. В одиночку, с коротко постриженными волосами и существом внутри меня, я пытаюсь найти выход из темноты. Я выхожу в интернет, нажимаю на какие-то слова. Четырнадцать недель. У меня есть четырнадцать недель, пока первый семестр не закончится. Если я собираюсь что-то предпринять, это должно произойти за четырнадцать недель. Я молча считаю. Считаю на пальцах, как ребенок. Один Два Три Четыре Пять Шесть Семь Уже семь недель. Песок в моих песочных часах уже наполовину исчез. Я возьму их, ударю о землю и буду медленно топать стекло, пока оно не превратится в пыль. Чувствую, что утопаю в песке. Комната вокруг меня внезапно стала пустыней. - Я не убийца, - шепчу я из под песка. - Еще нет, - ветер разносит их шепот, - Пока нет.