Эффект бабочки

Мы закончили второй акт «Стеклянного зверинца». Мистер О' Коннорс дал новое задание моему классу. - Представьте, что вы – врач, - произнес мой учитель. Я едва заметно улыбаюсь тому, как он придерживает ручку за ухом, в то время, как в другой его руке виднеется карандаш. – Представьте, что вы – врач, а персонажи – ваши пациенты. Я хочу, чтобы вы и ваш партнер выбрали одного из персонажей, и представили классу ваше врачебное мнение о нем. Подумайте о его сознании, как он думает, как он поступает, что стало определяющим фактором для того, кем он стал. Мистер О' Коннорс любил слова. Он сказал нам это однажды. Он сказал, что влюбился в слова еще мальчишкой, прочитав его первую книгу - «Волшебник страны Оз». Иногда ему свойственно увлекаться словами, он позволяет им брать верх над собой. Я вижу это сейчас-небольшое помутнение в его взгляде, когда он говорит нам что-то. Интересно, на что похожа эта любовь. Никто в классе не понимал задания, за исключением, может быть, меня и, возможно, Курта. Ученики делают труд мистера О' Коннорса тщетным, потому что переиначивают все, что он говорит. Они чересчур углубляются в каждое слово на листках бумаги, которые раздает учитель. Я сочувствую ему. Мы окружены идиотами. Проблема в том, что задание нужно выполнить вне класса, и, все так же, к завтрашнему дню. Иногда мне не нравятся дополнительные занятия. - Ты свободна после школы? – спрашивает меня Курт, - Мы могли бы выполнить задание в библиотеке. Я закусываю губу. Хотела бы я сказать, что у меня тренировка команды поддержки или что-то вроде того, но все же я почти с облегчением избавилась от этой жизни. Или от этой кожи. Я говорю ему, что свободна. Мы договорились встретиться в два тридцать, в школьной библиотеке. Остаток дня тянется очень медленно. Мои учителя такие старые и сморщенные. Они приобрели серый оттенок за те годы, что водили тряпкой по доске. Странно думать, что они когда-то были подростками. Интересно, все дети, в конце концов, обречены стать такими: серыми, сморщенными и несчастными? Кажется, это не правильно. Единственным исключение является мой преподаватель испанского – мистер Шустер. Он очень молод, и он очень увлечен своим предметом, и очень-очень счастлив. Я презираю его за то, что он такой счастливый. Он имел наглость разговаривать со мной однажды, после школы. Однажды, когда вернул мне тест с жирной ярко-красной двойкой в центре листа. Он сделал это с улыбкой. Когда он заставил меня остаться после школы и поговорить, я молчала. Я пожимала плечами. Мне плевать на испанский. На самом деле, мне плевать на многие вещи. Он не забыл эти слова. Я вижу это в его глазах, направляясь в свой класс. Но это меня не беспокоит. Меня больше ничего не беспокоит. Все, что я называла Проблемами в своей прошлой жизни, кажутся мне сейчас ничтожными мелочами. Обед сегодня был лучше. Мне кажется, что отношение ко мне улучшилось. Курт мог сказать им что-то. Сейчас они начинают принимать меня в свои беседы. Но я все же не горю слишком много. Я предпочитаю слушать. Остаток моего дня превращается в одно большое размытое пятно. Геометрия, история Америки, биология… Эти вещи не представляют особой опасности для моего корабля, но стоит завидеть на горизонте своих одноклассников или учителей, как тут же появляются рифы. Последний на сегодня звонок. Я иду прямо в библиотеку, потому что весь нужный материал уже при мне. Я стараюсь подходить к моему шкафчику как можно реже. Кучка недоброжелателей всегда ждет меня там. Я пришла раньше. Телефон показал 2:16. Скучно. Я оглядываюсь вокруг. Чем бы заняться? Я беру нужную мне книгу. Открываю ее, корешок книги скрипит в моих руках. Мои глаза обращены к странице, когда я чувствую чье-то горячее дыхание на затылке. Я застываю. - Привет. Это Он. - Ты избегаешь меня, детка. Детка. Что-то зашевелилось внутри меня, словно я проглотила скользкую черную змею. Я не оборачиваюсь. Но я чувствую его. Я чувствую его повсюду. Это происходит снова и снова. Я вздрагиваю, когда он наклоняется надо мной, пытаясь прочитать что-то из моей книги. - Не игнорируй меня, - шепчет он. Я не ожидала, что он будет так близко. Его дыхание обжигает мою щеку. Я вздрагиваю. Его губы так близко. Я могу чувствовать, как что-то маленькое и влажное касается меня. Только не Он. Кто угодно, только не он. Я хочу закричать, но он будто похитил мой голос. Будто звуки заперты внутри меня. Я истерически оборачиваюсь, толкаю какие-то коробки, документы разлетаются повсюду, столы и стулья переворачиваются. Я не могу найти его. Я в панике. Я двигаюсь быстрее. Он не здесь. Что он наделал? Не здесь, не здесь, не здесь. - Куинн? Я слышу его голос сейчас, когда нуждаюсь в нем больше всего. Курт стоит около стола, увидел мою сумку. Теперь он оглядывает меня. Он блуждает вокруг книжных полок, пока не сталкивается лицом к лицу со мной и с Ним. Взгляд его голубых глаз проскальзывает между нами. - Привет, Курт, - говорит Он. Я застыла. Он протягивает руку Курту, ожидая рукопожатия. - Привет, - туманно отвечает Курт, я чувствую, как он наблюдает за мной. Я смотрю в пол до тех пор, пока обувь Курта не начинает расплываться. - Увидимся позже, детка, - говорит Он, на этот раз мне. Я ничего не говорю, пока он не исчезает из моего мира. Даже когда он ушел, я все еще чувствую его. Словно клопы и змеи ползают по моей коже. Я почти ничего не вижу. - Куинн? – Голос Курт тихий, немного дрожащий. Я не отвечаю. Пытаюсь взять себя в руки. Отчаянно оглядываюсь вокруг, части моего тела разбросаны по всей библиотеке, попробуйте снова пришить их. До меня доходит недостаточно быстро. Курт смотрит на меня. Я думаю, он помнит. Может он и не забывал этого вовсе. - Все в порядке? Я не отвечаю. Я сейчас не здесь, не в библиотеке. Я далеко, разорванная напополам от боли. Я лечу по воздуху, проскользнув в окно библиотеки, вернувшись в свое тело. Так во время. Теперь я убегаю. Курт окликает меня, но я не останавливаюсь. Я толкаю тяжелые двери библиотеки и убегаю прочь. В тот же вечер, за ужином, мои родители обсуждали Очень Важные Вещи. Моя мать говорит о том, что наши соседи обнаружили сегодня в почтовом ящике. Мой отец говорит о том, какие грубые люди у него на работе. Я не говорю ни о чем. Через некоторое время, мои родители, кажется, понимают, что я все еще нахожусь здесь. Они обращаются ко мне, я могу видеть, что их взгляды направлены на меня. Ах да. Наша дочь. Обрезанные волосы, ходячая депрессия - версия 2.0 нашей святой, совершенной и любимой доченьки. - Как прошел день в школе, Куинн? – Спрашивает моя мать. Я задумываюсь о моем дне. Думаю о мистере О' Коннорсе, библиотеке и о Нем. Мой мозг перестает работать. Я действительно не могу ничего сделать, когда мой мозг в подобном состоянии. Некоторое время в моей голове стоит мертвый шум. Это словно канал телевизора вдруг перестал работать и появились эти дурацкие разноцветные полосы на экране. - Черт побери, Куинн! Я вздрогнула, экран моего телевизора заработал, когда отец ударил кулаком по столу. Вся посуда на столе задрожала: вилки, миски, чашки. Они боятся его. - Ты не ешь. Ты не отвечаешь на вопросы. Ты не ходишь на тренировки команды поддержки или не поешь в церкви, как раньше. Ты не говоришь. Куинн, самое время прекратить быть ребенком. В твоем возрасте я был куда разумнее. - Рассел… - начинает мама. - Нет, Джуди. Самое время прекратить нянчиться с ней. Она превратилась в черт знает что, мы даже глазом не успели моргнуть! Моя мать ощетинилась. Я вижу, как ее светлые волосы на голове встали дыбом. Она касается своей головы и пытается пригладить их. Она держится достаточно спокойно. Просто сердится, я думаю. Просто кричит, разбивает что-то, бьет кулаком по столу, как папа. Не притворяйся, что все под контролем. - Она просто переживает очень сложный период. Подростковый период. Мы тоже были подростками, дорогой, мы знаем, как это тяжело. Я хочу ударить ее. «Ты понятия не имеешь», - я кричу ей. В этой реальности, я все так же молчу. Стул моего отца визжит от боли, когда он поднимается него. - Это не период, и ты это знаешь. Нашей дочери больше нет. Ее заменил незнакомый нам человек. - Рассел! - Не делай вид, будто не думаешь то же самое. - Ты не можешь разговаривать с нашей дочерью таким образом! Наша. Я. Моя. Я не принадлежу никому. Я - это я, призрачная сфера, свободно перемещающаяся в пространстве. Я никто. Я не хочу слышать их ссор. Я пытаюсь встать, мой отец видит это. Он указывает на меня пальцем, его лицо красное и раздутое. Он так зол. Бьюсь об заклад, я бы тоже была зла, если бы моя дочь начала вести себя как полный урод. - Не смей сбегать, Люси Куинн. Ты останешься здесь и скажешь что-нибудь, черт побери! Интересно. Никогда не слышала, чтобы мой отец говорил подобные слова. - Куинн, - моя мать поворачивается ко мне. Она в панике, дрожит, ее грудь быстро вздымается вверх и вниз. Ее глаза расширены. Глаза моего отца сужаются, остаются лишь маленькие щелки. Он дышит медленно, смотрит на меня, словно на преступницу. Может быть, я и есть. Я больше не знаю, кто я. Может, я действительно прокралась в комнату настоящей Куинн Фабре и убила ее, а затем просто застряла в ее безжизненном теле. Я незнакомец, злоумышленник, ненужное создание. Неверный человек в неверном теле. - Пожалуйста, Куинн, - моя мать выдыхает, - поговори с нами. Я смотрю на них, мне тоскливо. Я помню, почему ничего им не сказала. Я видела своего отца, человека, который любит так же, как и ненавидит. Видела мою мать, женщину, ослепленную своими проблемами и не замечающую меня. - Могу я быть свободна? – тихо спрашиваю я. Мои родители ничего не говорят. Я принимаю молчание за согласие и иду в свою комнату. Я сворачиваюсь калачиком в постели и остаюсь там на долгое время, прислушиваясь к своему дому. Он скрипит и шепчет что-то, но очень тихо. Мои родители не обсуждают мое поведение. Я слышу звон посуды и шум воды. Они убираются после ужина, но ни одного слова не вырывается из их уст. Пока нет. Позже. Бормотание. Я сползаю с моей кровати, тихонько приоткрывая дверь. Слушаю. Едва слышные слова, я украла их, поймала, когда они летели по воздуху, словно ненужные листы бумаги. Я протягиваю руку и хватаю их, притягиваю ближе к моим ушам, я могу понять их. Тревога. Беспокойство. Нехарактерно. Консультант. Телефонный звонок. Душевно. Терапевт. Должна сделать… что-то. - Мне жаль, что я разозлился, - мягко произносит мой отец. Говорит чуть громче сейчас. Это означает, что он честен. – Я просто… - Я знаю, - Голос моей матери звучал так… по-матерински, обрывки слов рухнули. Нет разочарования, только усталость. Усталость от жизни. – Я знаю. Я ничего не слышу. Я ползу по полу, как животное и копаю себе могилу в моих простынях. Прыгаю в прохладную грязь, вслушиваюсь в безмолвный мир вокруг меня. Маленькие черви высунули их любопытные коричневые головы и наблюдают за мной. Наполовину разрушенные корни пытаются найти направление для дальнейшего роста. Я лежу здесь, прислушиваясь к тишине оркестра, и хороню себя вместе с каждым словом, каждой мыслью, со всем, что у меня когда-то было. Когда темнеет, я вспоминаю, что у меня есть домашнее задание на сегодня. Мой рюкзак находится на первом этаже. Это рискованно. Я словно в ловушке. Кроме того, я не хочу идти по темному дому. Сейчас я боюсь темноты. Раньше, я бы даже ее не заметила. Темнота – место, где могут спрятаться монстры. Иногда, когда я держу глаза открытыми достаточно долго, я вижу, как они смотрят на меня из-за стен. Их тяжелое дыхание легко услышать, если задержать свое на пару мгновений. Мои родители не могут защитить меня от этих монстров. Мои родители посылают меня к психотерапевту. Она собирается Помочь Мне. Почему все так хотят мне помочь? И не только мне, мир свихнулся на идеи Помочь Всем. Помочь Земле путем переработки. Помочь вымирающим животным защитой. Помочь бедным, жертвуя пищу. Лично я думаю, что в мире все будет прекрасно, если мы оставим друг друга в покое. Никогда прежде не была у психотерапевта. Когда мама везет меня в дурдом, она настаивает на том, что это не психотерапевт. - Она просто консультант, - повторяет она снова и снова, - Ты не душевно больна, Куинн, тебе просто нужно с кем-то поговорить. Интересно, кого она пытается убедить. Я думаю, это самая худшая идея в мире. Последнее, что мне нужно – с кем-то говорить. Когда мы приезжаем туда, у меня появляется странное чувство. Это пустое место с пустыми белыми стенами, пустыми лицами и пустой мебелью. Я чувствую себя отчужденно снова и снова пытаясь принять нормальное выражение лица. Моя мать записывает меня, и мы сидим на диване в холле. Теперь мы идем вниз, в коридор с кучей дверей. Нас ведут к определенной двери, стучат в нее. Секунду спустя оттуда выходит женщина. Что-то между мамой и бабушкой, с сероватыми волосами, забранными в высокий пучок и стильным пиджаком на плечах. - Привет, я – Джен. Вы, должно быть, миссис Фабре? – они пожимают друг другу руки. – А ты, должно быть, Куинн? Я киваю. Она вежливо улыбается, глядя на меня. - Очень приятно познакомится с тобой, Куинн. Я пожимаю ее руку. Это неприятно. Джен говорит, что моя мама может подождать наверху в холле. Там есть много журналов и газет, чтобы занять ее до конца нашего «сеанса». Мы освободимся через час. Мы скоро увидимся. Офис Джен похож на библиотеку. Книжные полки полны книг, статей и статуэток собак. Я сажусь за стол напротив нее. Мой стул очень неудобный. Я думаю, что подобные комнаты для пациентов, которые удобно располагались, лежа на диванчиках, а затем их допрашивали о самочувствии. Я перебираю пальцами и смотрю в потолок. Вместо диванчика я сижу на деревянном стуле. - Итак, Куинн. Расскажи мне немного о себе. Я безучастно смотрю на нее. Джен откашливается, а я продолжаю молчать. Она смотрит куда-то в сторону, надевает очки и берет светло-коричневую папку. Я могу видеть себя раздавленную, приплюснутую и аккуратно сложенную в эту папку. - Твои родители сказали мне, что ты отрезала волосы и покинула команду поддержки, в которой состояла много лет. Я решила посмотреть на статуэтку собаки с висячими ушками у нее на столе. Думаю, это кокер-спаниель. Он смотрит прямо на меня. Интересно, как долго он стоит у нее на столе? Сколько разговоров он выслушал? Жизнь, должно быть, довольно скучная, когда ты собака, выслушивающая проблемы людей в течение всего дня. Джен может выйти и сделать перерыв, но собаки сделаны из камня, поэтому они не могут уйти. Он, наверное, хотел стоять в офисе ветеринара или в помещение, хоть как-то связанном с собаками. - Еще твои родители сказал мне, что ты перестала разговаривать с ними, а также с твоими друзьями и твоим тренером. Это опасно, прекратить общаться с людьми, Куинн. Храня все внутри, ты сделаешь себе только больнее. А твоей семье не нравится видеть твои страдания. Я что-то говорю. - Мы незнакомы. Почему тебя волнуют мои проблемы? Джен сохраняет невозмутимое выражение лица. Вероятно, ей пришлось иметь дело со многими сумасшедшими, к примеру, с капризным подростком. - Я волнуюсь, потому что тебе больно, и это моя обязанность – помогать таким людям. Я хочу, чтобы ты позволила мне помочь. Помощь. Помощь. Помощь. - Я не хочу вашей помощи. – Говорю я. Наконец. Я вижу эмоцию на ее лице. Я стараюсь прочитать ее. На лице взрослых трудно что-то прочитать. Я думаю, она удивлена. - Я не понимаю твоего гнева, Куинн. Ты бы чувствовала себя лучше, если бы поговорила об этом. Она делает паузу. Когда она понимает, что я не собираюсь отвечать, она продолжает. Ее рот словно воздушный шар, движения губ вверх-вниз, вверх-вниз. Это забавно, как много люди говорят, а ничего дельного так и не сказали. - Ты нуждаешься в помощи, и твои родители это видят. Тебе повезло, что у тебя такие понимающие родители. Что-то не так с тобой, Куинн, это очень глубоко, настолько, что ты не можешь об этом сказать. Я не знаю, что случилось с тобой, но я хочу помочь. Я быстро вскакиваю с места. Статуэтка собаки в моей руке, я швыряю ее. Она летит по воздуху всего секунду, прежде чем врезаться в книжную полку. Несколько книг дрожат и падают на пол, кажется, полка тоже вот-вот рухнет. Мертвая собака лежит, искажаясь в отражении кучи битого стекла. Джен замерла. Смотрит на меня с недоверием. - Оставь меня в покое, - говорю я ей. Моя мать и я покидаем дурдом достаточно быстро. Я иду прямо к машине и сижу там, пока моя мама находится внутри психушки. Наверное, истерически извиняется за свою сумасшедшую дочь и швыряет деньги им в лицо, чтобы оплатить ущерб. Я жду, что ее гнев выплеснется на меня, когда она садиться в машину, но она молчит всю дорогу домой. После этого случая, мы не возвращались туда.