Genesis

Золотой дворец Дарио Азрама в Сузах знал каждый. Немеркнущая слава чудесной постройки простиралась от багряных предгорий Далеба до рисовых полей Индики. За одну медную монетку с квадратным отверстием посередине любой раб и любой городской нищий, певуче, но небезосновательно нахваливая сказочную диковинку, брался провести воодушевленного путника по извилистым узким улочкам от массивных ворот до кромки зубчатого канала с видом на великолепные экзотические сады, раскинувшиеся по обширным террасам. Одни намеренно оставались в Сузах на несколько дней, чтобы с плоских крыш глинобитных домов вдоволь налюбоваться на кружевные анфилады, тонкие резные колонны и ажурные галереи, словно сотканные из освежающих дуновений розмаринового ветра. Миниатюристы проводили у канала часы, старательно зарисовывая совершенство линий и оттискивая золотые чешуйки вокруг скопированных слетающихся арок для иллюстраций поэтических волшебных сказаний, столь любимых томными парфянскими юношами. Сами юноши с жадностью вглядывались в темную зелень и пестрые краски цветущих круглый год садов в надежде хоть мельком увидать полупрозрачные покрывала на гибких станах прекрасных наложниц Азрама. Говорили, что со всей Парфики свозились в Золотой Дворец самые красивые девушки, но свирепые чернокожие ягары убивали каждого, осмелившегося посягнуть на собственность Дарио. Томным юношам оставалось печально вздыхать, перебирать грустные струны сетаров и лелеять свои опасные, несбыточные мечты. За ту же мелкую медную монетку любой раб и любой одетый лишь в свои горести нищий с удовольствием рассказывал путнику о прелестной Айзере, с волосами длинными, блестящими и черными, словно звездная ночь, и о несчастной страсти к ней известного всем Сузам поэта. Другие взялись бы утверждать, что дворец Азрама мог удивить самое взыскательное и пресыщенное воображение. Но это было бы неправдой. Расположенный на четырех сторонах огромного прямоугольного пруда, дом Дарио удивлял любое воображение, независимо от того, какие требования оно ему предъявляло. По сравнению с танцующим кружевом его пронизанных цветным светом залов, по сравнению с полированными кедрами и летящими шелками его отделок самая изысканная вилла Полиса казалась темным тесным хлевом, нищенской лачугой, голой комнаткой на последнем этаже клоповной инсулы у общественных бань. В дарящих прохладу садах весь год, сменяя друг друга, цвели фигурные клумбы. В прямоугольном пруду, извиваясь и поводя туманными струящимися хвостами, плавали игривые рыбы. Был у Дарио и свой собственный зверинец с важными павлинами, ручными косулями и ленивыми тиграми, которыми он часто развлекал избранных гостей. - Азрам безраздельно правит Сузами больше двадцати лет. - В большом таблинии колонного особняка у судейской площади невысокий, крепко сбитый Гай Гермин прислонился к стене у окна, прорезанного в пыльный узкий портик с истомленными жарой померанцами в глиняных кадках. - Наместник Сурд нужен ему только в качестве удобной ширмы перед Полисом. Никакой власти здесь у Октавия нет. Он глуп, ленив и говорит лишь то, что хочет услышать от него Азрам. Без разрешения Дарио в Сузах не продается ни одна лепешка и не рождается ни один раб. - Многозаботливый муж. Верно, не следует отказываться от встречи с ним. Тем более, что сейчас его бесчисленные рабы пришлись бы мне, как нельзя кстати, - эа Мар с наслаждением прижал к горящему лицу отрез белой льняной ткани, тяжелой от холодной лимонной воды, почувствовал, как капли ледяными дорожками заструились к локтям, услышал, как отрывисто ударились о звонкий плиточный пол. В квадратном дворе особняка бряцало оружие, Квартил на ломаной смеси пяти наречий ругался с визгливым владельцем, проклиная парфянских, гладких, как растопленный воск, евнухов, - Рутилий не доверял ни сладким улыбкам, ни полным корзинам и отправил к эа Мару десять всадников, несмотря на все возражения лживобородых, что покой сенатора будут денно и нощно заботливо оберегать и от любопытных жителей Суз, и от воров. На перекрестке Марк пустил своего всхрапывающего, белого от пены коня рядом, неодобрительно цыкнул: «Эти передушат нас подушками», дернул поводьями, поворачиваясь к Салинию. Наказывал не спускать с эа Мара глаз? Теперь ждавший у тяжеловесного стола на опоре в виде четырех тонко вырезанных бычьих голов юноша подал чашу. Максим взглянул на него мельком, отнимая ткань ото лба. Перевитые жесткими кожаными ремешками кудри грязно лоснились. Край туники под нагрудником засалился от пыли и пота. Под кромками широких ногтей темнел песок. Выглядел Салиний, скорее, изнуренно, чем воинственно. Теперь ему бы не помешала освежающая ванна. Им обоим не помешала бы. Все тело гудело от внутреннего, раскаленного добела металла. Объятые волнами лиловых и изумрудных шелков, украшенные длинными искусственными бородами с позолоченными крючочками, источавшие терпко-сладкие ароматы духов, сановники Азрама, почтительно встречавшие всадников Полиса на дороге предместья, напомнили эа Мару развернувших хвосты надменных павлинов, но выглядели они в разы свежей. Нестерпимый июльский зной Парфики доконал даже несгибаемого Марка. Последние лиги до Суз сняли с Рутилия и пластины панциря, и кожаную, ремнистую лорику, и горделивый алый плащ эквита. Но вылепленный постоянными тренировочными схватками с молодняком из личной гвардии Сессиев, в короткой тунике он впечатлял. Бугрящиеся мышцы обнаженных рук и ног, покрытые плотным атласом загара, могли бы послужить хорошим образцом для любого скульптора, взявшегося прославлять ратные подвиги имперской конницы. Но голубые глаза смотрели с сумрачной усталостью, негодной для распластавшего крылья над завоеванными землями орла. Однако, Лючия не прогадала. Из богатых конюшен Калабрии эа Мар взял сухоногого гнедого жеребца. На любое гарцевание по флангам Рутилий глядел с процеженным сквозь зубы, но все же не лишенным тщательно скрываемого одобрения «Мары!». Взирая на без сил лежавшего на животе весь переход по Квалину, позеленевшего от морской болезни сенатора, Марк недобродушно издевался. Но на дороге Максим отыгрался. Три четверти прямой, щетинившейся башенками будущих гарнизонов Виа Гросса он прошел пешком. Вытирая струи пота под гривастым шлемом, Рутилий усмехался, но смотрел внимательно. Безжалостный глаз солнца выжигал ему затылок, волоски на мощных руках побелели, а сами руки — почернели от загара. Эа Мару, словно тщеславному мальчику, было приятно его удивление. Изнеженный сенатор вдруг оказался не пугливой бабой, умевшей лишь ловко вертеть бескостным языком на Форуме и лизаться со смазливыми постельными рабами в мягких подушках роскошных вилл. Глядя через поднятый полог шатра на горевшие костры вдоль лагеря своей сотни, Рутилий плеснул себе пряного парфийского вина в опоясанную крупными рубинами чашу, снова усмехнулся, поминая Валериана: «Мары созданы для этого раскаленного скорпионьего ада. Даже парфы в страхе прячутся под камни, когда идет песчаная буря, но вы сами ветер и песок», - добавил без улыбки, с тяжелой складкой у губ над рубцом белого шрама: - «Полис тебя портит, консул». «Я не консул», - Максим вытянул зудевшие ноги. «Станешь», - Рутилий смотрел на костры: - «Дам Юнну Салиния. Заворачивать тебя в тогу. Негоже слюнявым парфянским евнухам лапать сенатора Полиса своим мокрыми бабьими ладонями. Мальчишка он толковый. Родной сынок Салиния Мартела. А что порывист чуток, ты будь снисходителен. Все мы в его годах были немного порывисты». Солдат до мозга костей, отчасти презиравший развратную и сладострастную клику Полиса, извратившую самые основы патрицианства, Марк оставался верен законам города и был против не столько женоподобных рабов, сколько пластичных парфянских рабынь. Каждый наместник посылал к эа Мару не менее трех. Звеня нашитыми на покрывала монетами, клацая браслетами, черноокие, жаркие, они обвивали шею шелковистыми ладонями, впивались в рот жадными твердыми губами на щедро залитых ароматными винами ночных пирах. Максим смеялся, уклоняясь и отсылая их к ложам хозяев обратно, но на вилле в Далебе обвитая пятнистыми питонами Шайда зачаровала его своим танцем, и Рутилий остался недоволен. В сиреневых предрассветных сумерках выливая на звеневшую голову целый кувшин ледяной воды, эа Мар не без тайного удовольствия представлял себе его хриплый, укоряющий голос: «Негоже сенатору Полиса, как неоперившемуся мальчишке, даже единожды терять голову и, словно щенку, лизаться на виду у трусливых парфов с развратной постельной змеей». Единожды потерять голову Максим был бы не прочь, но усталость после месяца бесконечной выжженной дороги не меньше, чем Рутилия, валила его с ног. Приятная, молодая усталость. Он похудел, мышцы налились ковким металлом, от постоянной ходьбы и езды верхом стали упругими и сильными, однако, единственным, что его волновало, была Виа Гросса. Все наместники провинций Парфики казались одинаковыми. Вряд ли, к ненависти Марка, Октавий Сурд стал бы исключением. Но не его люди встречали сенатора Полиса на дороге в предместье. И не он отдал колонный особняк у судейской площади. Царским кортежем из влиятельных людей города «высокочтимого и достойнейшего потомка Валериана Мара» приветствовал истинный хозяин Суз — Дарио Азрам. Свита с котльчатыми накладными бородами поверх старых и молодых лиц Максима не удивила. Сузы — раскрывшийся цветок, чудесный оазис на главном торговом пути из Полиса к востоку — потрясали воображение любого требовательного ценителя утонченной роскоши. Но Виа Гросса здесь возводилась медленно. Не спешиваясь, не снимая сандалий, эа Мар повернул гнедого жеребца на строившуюся дорогу. Ему хотелось посмотреть на всё самому до первых произнесенных слов. Дарио Азрам, богатейший торговец шелками и пряностями, не видел выгоды в договорах с Полисом. Командующий малочисленным гарнизоном Суз, молодой благородный Гай Гермин заговорил об этом прямо, как только Максим отделался от встречавшей свиты, нисколько не расположенной оставлять ни эквитов, ни сенатора в одиночестве пусть даже на несколько минут. С церемонной процессией одетых в лиловые шелковые рубашки рабов Дарио слал многопочтенным всадникам корзины, полные парной телятины и свежих фруктов, а эа Мару - искусно выкованное, необъятное блюдо с гранатами и гроздями глянцевого спелого винограда. Слух о том, что в Калабрии Максим отказался от встречавшей его утонченной кухни и взял лишь кисть сочных ягод утолить жажду, дошел до Суз скорее, чем сам эа Мар. Дарио учился на чужих ошибках. Дарио был внимателен. Сотня головорезов из темных трущоб у Цирка не смогла бы противостоять целому городу, но она неприятно напомнила Азраму, что у алчных до роскоши ягнят Полиса все еще оставались волчьи восемь легионов и не далее, как полтора века назад неулыбчивый Валериан Мар покорил всю Парфику с шестью тысячами преданных ему солдат. Верно, он был дьяволом, и лукавые джинны держали его железные стремена. Но в духов Дарио верил слабо. Азрам знал, что Гермин пришел к эа Мару. Велеречивыми устами присланного в особняк у судейской площади старейшины Суз он звал обоих встретиться с Октавианом Сурдом в Золотом Дворце. Кажется, длинная остроконечная борода старейшины была все-таки настоящей. Максим с плеском бросил отрез ткани в протянутую Салинием чашу. Лимонная вода освежила. Дороге требовались строители. Откладывать встречу не следовало. Честной речью, бесхитростной улыбкой, мужественной ямкой на подбородке Гай понравился эа Мару с первого взгляда, но вряд ли он был почетным гостем в Золотом дворце. Дарио звал его лишь потому, что Гермин пришел к сенатору Полиса. Азрам едва взглянул, когда, проведенные через две ажурные анфилады, они вышли к зеленоватой воде огромного внутреннего пруда. Слишком полный для своего гладкого лица, скорее, дородный, чем безобразно раздавшийся, Дарио напоминал Эола Астина, но на сложении их сходство заканчивалось. Царственно медлительный и значимый в каждом жесте, хозяин Суз поглядел на эа Мара цепкими, внимательными глазами. Непроницаемые и блестящие, словно черные камешки в брызгах быстрого ручья, они за раз окинули Максима с ног до головы. Подметили каждую складку тоги, каждый ремешок на сандалиях, капельки пота у кромки стриженных волос, синеватую дорожную щетину на щеках. В уголках полных губ мелькнула тень неприятной улыбки, но Дарио скрыл ее. В этот час он кормил своих чудесных рыб, и на брошенные им крошки они сплывались, извивая полупрозрачные розовые хвосты в зеленоватой воде. - Мы чтим воинов, но здесь, среди прелестных дочерей Суз, гадателей, ученых и поэтов, предпочитаем обходиться без оружия. Надеюсь, твой прославленный Марк не в обиде. Я простой торговец шелком. Вид иссеченных нагрудников и отведавших крови ножей приводит меня в трепет. Прости мою слабость. Видеть воинов в своем доме я не могу. В Сузах никакая опасность тебе не грозит. Ты мой почтенный гость, сенатор. Твои желания суть мои желания. Его лукавство было не насмешливым. Эа Мар только теперь заметил стоявшую поодаль пеструю свиту. Богатые шелка, обернувшие плотный живот хозяина, превосходили все позолоченные бороды разом. Глаза смотрели сладко, но настороженно. Единственный гладко выбритый Сурд не уступал Дарио в полноте, но обрюзгшее от частых попоек лицо его было болезненно-бледным. Ничем не напоминало смуглый здоровый воск хозяйских щек. В носу у эа Мара мелко закололо. Знакомое возбуждение от опасности, вопреки предубеждению Катилины, не проявлявшееся за два месяца пути ни разу. Дарио не видел выгоды от договоров с Полисом, и он властвовал над Сузами. Максим кожей ощутил идущую от него неприязнь. Упрямо наклонил голову, так и не избавился от этого движения: - Я прибыл с властью и миссией Полиса… - Нет-нет, - Азрам прервал его улыбкой, - зачем теперь говорить о делах. Теперь ты утомлен дорогой, а дела требуют хорошего вина и вкусных яств. Золотые пиры известны всем Сузам. Будь у меня сегодня, и мы договоримся. Я простой торговец. Со мной всегда можно договориться. После эа Мар думал, что не стоило соглашаться. Но ему нужна была Виа Гросса. Он согласился. Возможно, через несколько дней, высыпая корм своим чудесным рыбкам, Дарио уже не лукаво желал ему смерти. Стоило договариваться тогда, у зеленоватой воды пруда.