Проклятие Падшего

Поправив бретельку, я с опаской рассматриваю себя в зеркале напротив двери в холл. Изящный лиф едва прикрывает грудь, а разрезы на юбке — и без того весьма нескромной — заканчиваются на ладонь ниже пояса. В цитадели даже на ночные сорочки пускали больше ткани. Если бы не накидка, в спешке перешитая из шторы, я бы чувствовала себя голой. Да и ту приходится оставить в гардеробной, чтобы не вызвать вопросов у других гостей. — Творец, дай мне сил, — шепчу я, закрывая глаза, чтобы не видеть собственного отражения. Но смелости не прибавляется. Я все еще не готова к встрече с Сатаной. Напрасно я согласилась пойти на прием. — Да, Саферий, да! — кровать в соседней комнате ходит ходуном, а громыхающая спинка вот-вот проломит стену — Эйшет явно вознамерилась вытрясти из легионера остатки его жалкой души. Отложив каталог с перечнем книг, я прячу лицо в ладонях. Когда же она угомонится? Вот-вот зазвонит утренний колокол, и к списку моих бессонных ночей можно будет прибавлять еще одну. Без солнца сложно следить за временем, как и отмечать дни без календаря. Сначала я вела подсчет, оставляя записи в пергаменте, но из-за недосыпа быстро сбилась. Потом ориентировалась по новым обозам — они прибывали раз в три-четыре дня, и всего прошло около десятка. Неделю назад у бараков для новичков установили каменную плиту, на которой указывалось количество дней до праздников и главных ритуалов. По ней я, наконец, высчитала срок и ужаснулась — я провела в аду два месяца. Два месяца без результата. Простит ли цитадель долгое отсутствие новостей? — Клянусь Сатаной, как же хорошо! — вскрикивает Эйшет. На губах появляется горькая усмешка. Я так корила себя за необдуманную отвагу возле обоза и боялась пристального внимания Сатаны, а он меня даже не запомнил. Теперь я встречаю его лишь в стонах неуемной соседки. — Не останавливайся! Под звон колокола и незатихающий скрип кровати я вылетаю в коридор и с разбега впечатываюсь в широкую грудь, прикрытую блестящей кольчугой. От мысли, что это очередной легионер Эйшет, я брезгливо отшатываюсь, но прядь волос цепляется за щиток на его предплечье. — Черт! — я тяну за локон. От резкого движения он еще сильнее застревает в шипах. — Кажется, нам придется познакомиться поближе, — хмыкает незнакомец. А я испуганно прикрываюсь крылом, вспомнив, что на мне лишь тонкая ночная сорочка. — А мне кажется, что вы ошиблись комнатой. Дверь Эйшет дальше. Затянутая в перчатку рука перехватывает мое запястье, а вторая мягко освобождает зацепившуюся прядь. — Я не искал досуга на ночь, — темные глаза лукаво прищуриваются. Мне становится неловко за собственное поведение. Действительно, он же не сказал ничего предосудительного. — Извините, — вырывается у меня. На небесах привычно просить прощения за дурные мысли. — С такой робостью вы не продвинетесь дальше архива, — притворно укоряет незнакомец, не переставая улыбаться. Я невольно вздрагиваю. Как он догадался, куда меня распределили? Узнавал специально? Или заметил в комнате стопки книг? — Я не хочу идти по головам, — стараюсь придать голосу уверенность, но мысль о возможной слежке не отступает. Неужели меня раскрыли? — Какая необычная тактика. Его лицо кажется спокойным, во взгляде нет подозрений, а багровые крылья расслабленно сложены. Притворяется или действительно искренен? Господи, как же понять? Метания прерывает появление Эйшет в небрежно наброшенном полотенце. — Винчесто, — томно тянет она, высовываясь в коридор. — А я гадала, почудился мне твой голос или нет. — Странно, что ты вообще его услышала, — фыркаю я, не сдержавшись. — Не будь занудой, Мириам. Чтобы ублажить Сатану, мне нужно много тренироваться, — Эйшет все еще не теряет надежды забраться в главную постель ада. Губы Винчесто кривятся в ехидной ухмылке. Я порываюсь уйти, но сильная рука по-прежнему сжимает мое запястье. — Раз мы так удачно встретились, — продолжает Эйшет, просяще складывая ладони. — Скажи, ты ведь идешь на прием в замок? Если да, я с радостью составлю тебе компанию. И, конечно же, отблагодарю… — У меня уже есть спутница, — прерывает ее Винчесто. И лжет, не моргнув: — Я пригласил Мириам. Мне стоит большого труда не закашляться. Сначала от возмущения, а потом от смеха, глядя на побагровевшую Эйшет. Она с ненавистью смотрит на нас, смачно ругается и с грохотом захлопывает дверь. — Но ты продолжай тренироваться, — напутствует Винчесто. — Уверен, у тебя все получится. Поток прибывающих гостей становится более плотным. Меня все чаще задевают то плечами, то крыльями. Большинство демонесс смотрит пренебрежительно — на фоне сверкающих нарядов мое платье кажется унылым — а вот в глазах их спутников я вижу интерес. От накатившей волны неловкости спина покрывается мурашками. Я здесь чужая. И не смогу притвориться кем-то еще. Чтобы успокоиться, я несколько раз вдыхаю пропитавшийся тщеславием воздух. Нельзя забывать о миссии. Я должна исполнить свой долг. В очередной раз увернувшись от суетливого слуги с подносом, я отступаю от зеркала. — Готова? — неслышно приблизившись, Винчесто подает мне руку. — Я до последнего надеялась, что идти не придется, и ты просто хотел поддеть Эйшет, — признаюсь я, вкладывая дрожащие пальцы в теплую ладонь. Не смутившись, он уверенно перемещает их к сгибу локтя и отпускает, как только я сжимаю его предплечье. Дорогая ткань пиджака приятно холодит кожу, а исходящая от Винчесто уверенность немного успокаивает. Вокруг больше сотни гостей, с чего я взяла, что Сатана вообще меня заметит? Через час светских бесед я понимаю, что паниковала зря. Из главных падших до приема снизошли только Вельзевул* и Левиафан*. Первого я легко узнаю по привычке жевать — подносы с закусками пустеют, едва оказываются поблизости. Второй выдает себя недовольным выражением лица и постоянным унижением других. То он отчитывает слуг за мнимую нерасторопность, то критикует чужие наряды, ну, а когда речь заходит о демонессах, Левиафан и вовсе не выбирает выражений. — Эти шлюхи годятся лишь для одного. Не удержавшись от презрительного смешка, я отворачиваюсь. Чего еще ждать от демона зависти? А через секунду сердце проваливается в леденящую глубину. — Готова оспорить? От знакомого голоса волоски на шее встают дыбом, а кончики пальцев холодеют. Сатана здесь. И он меня услышал. — Владыка, — склонив голову, Винчесто отпускает мою руку и пытается закрыть крыльями. — Решила, что кровь, выпущенная у одного червя, делает тебя особенной? Господи, помоги. Он все-таки меня запомнил. — Ни в коей мере, Владыка, — уставившись на его сапоги, я не решаюсь поднять глаза. Шум голосов стихает — гости ловят каждое слово Сатаны. Он медленно обходит меня по кругу. — Раз ты готова бросить вызов мужской логике, я дам задачу. И если предложишь достойное решение… — Да что может архивная крыса? — хмыкает Левиафан. — … он засунет свои слова обратно в глотку, — осаживает Сатана. — А если нет, — пауза затягивается, пока я не осмеливаюсь на него взглянуть. Суровые глаза темнеют, и меня снова пробирает до мурашек. — Ты отправишься в бордель подтверждать его правоту. Винчесто делает шаг ко мне, но Сатана останавливает его взмахом ладони. В полуобморочном состоянии я едва разбираю слова. — Итак, задача. Как избавиться от низших на приграничье? — Вариант «отправить войска и истребить всех» уже предложил я, — с довольной улыбкой чавкает Вельзевул. — Придумай что-то более интересное. — Зачем всех? — искренне удивляюсь я. — Лучше изловить часть и поместить в клетки. — Каждой твари по паре? — кривится Левиафан. — И сделать адский ковчег завета? — По паре мало, лучше несколько, — я упорно игнорирую сарказм. Если это подходит для разведения драконов, почему бы не использовать для низших. — И только нужные виды, чтобы размножались. — И кормить лишние рты? — продолжает язвить Левиафан. Но я уже не могу остановиться, развивая теорию: — В идеальном раскладе надо выбрать хищных. Приучить к охоте на себе подобных, чтобы они же истребили оставшихся на приграничье. Также их можно будет использовать в случае нападений. Я продолжаю говорить, замечая боковым зрением, что Сатана уходит. Но почему? Решение настолько плохо? Меня трясет от страха, но я нахожу силы держать плечи ровно. Не оборачиваясь, он проходит мимо Левиафана, и тот мрачнеет. Винчесто сжимает мою руку, но я даже не вслушиваюсь в ободряющий шепот — взгляд прикован к удаляющейся спине. По напрягшимся крыльям я понимаю, что Сатана раздражен. Создатель, что же теперь будет? Меня не отпускает греховная мысль о самоубийстве как альтернативе борделю. Я лучше умру, чем опорочу цитадель блудом. Беснующийся ритм сердца восстанавливается, когда Сатана бросает, поравнявшись с Вельзевулом: — Забери ее из архива. * Уже ссылалась на это в «Фениксе», но на всякий случай упомяну и здесь. В истории я придерживаюсь версии, что высших демонов отождествляют с грехами. По этой теории Вельзевул отвечает за чревоугодие, а Левиафан — за зависть.