Проклятие Падшего

Если в архиве казалось, что время течет как смола для факела, то теперь оно мчится словно встречный ветер. Я едва успеваю разбираться с заданиями Вельзевула. То ему нужно просчитать количество корма для пойманных особей, то спланировать, куда ставить клетки. Предлагая решение проблемы, я и не думала, что Сатана прикажет его воплотить. Через неделю после приема подвал замка забит тремя дюжинами субантр и гарпий. Их морят голодом, пускают кровь, стравливают друг с другом — все, чтобы вызвать неудержимую злость — а поддающихся выучке подкармливают и реже держат в оковах. — Готовы две большие камеры, — Рондент разворачивает на столе схему подземных коридоров. — Завтра начнут отлов червей. Вельзевул склоняется над пергаментом, чтобы рассмотреть план. Нахмурившись, я придвигаю ближе канделябр с горящими свечами. Мне до сих пор сложно привыкнуть к вечному полумраку. — Хорошее место, — я обвожу пальцем заштрихованный круг. — Здесь есть болото. Можно будет выпускать самых послушных в качестве поощрения. — Владыка ждет результатов в ближайшее время, — кивает Рондент. — Так что если считаешь мнимую свободу альтернативой плети, почему бы и нет. Я передергиваю плечами. Что будет, если истребление низших затянется? Вряд ли Сатана простит то, как я заткнула рот Левиафану. — Он же не отправит меня в бордель? — я невольно сжимаю кулаки. — В случае неудачи. Рондент тактично отмалчивается, а Вельзевул со смешком треплет меня по щеке: — Не пугайся, я тебя выкуплю. И уж тогда точно не отвертишься. Он уже дважды намекал, что интересуется не только тем, что у меня в голове. И хоть я намеренно выбираю унылые штаны и рубашки с закрытым воротом, так и норовит шлепнуть по ягодицам. Первые дни в аду я боялась изнасилования, но вопреки ожиданиям, для большинства демонов оказалось важно согласие — озвученное или явное. Они берут, что хотят, но никогда не заставляют. Зачем омрачать удовольствие сопротивлением? Всегда найдется та, что скажет «да» с охотой. Эйшет сначала высмеивала мои отказы и нежелание близости с перспективными легионерами, но вскоре перестала обращать внимание и частенько зазывала отвергнутых поклонников к себе «на утешение». Расклад устраивал нас обеих, пока приглашение Винчесто не уничтожило жалкое подобие дружеского общения. Она мстила мелко — то подкидывала змей под дверь, то вытирала грязь с лаковых сапожек о письма, которые я не успевала забрать с порога. Устав от пакостей, я сменила жилье и обустроилась в крохотной комнатке в таверне возле замка. Теперь меня будят пьяные крики постояльцев, и лучше слушать их, чем дикие стоны Эйшет. Новое назначение выматывает, но еще сильнее страшит возможность провала. Каждый вечер, валясь от усталости с ног, я раскладываю на продавленном матрасе схемы подвала, подписываю, перечеркиваю, снова вношу правки и умоляю себя не поддаваться унынию. Не зря же нас учили, что терпение — добродетель. Я должна преодолеть трудности. — Во искушении знайте, что испытание вашей веры производит терпение, — сложив три пары белоснежных крыльев, чтобы не задевать столы, Кроули прохаживается по рядам и зачитывает «Послание Иакова». — И терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка*. А те, кто уничижает добродетель и взращивает тщеславные помыслы, будут изгнаны и канут во тьме, без права возврата на священные небеса, ибо гордыня — есть великий грех. Под скрипящие звуки перьев я робко поднимаю руку. Остальные ученики неодобрительно косятся на меня, а серафим благосклонно кивает: — Говори, Мирэйль. — Вы имеете в виду падших? — Верно. Мне не нравится снисходительный взгляд, но любопытство вынуждает закончить вопрос: — Если грех их был настолько велик, почему Создатель сохранил им жизни? — Не нам оспаривать решения Творца, — Кроули расслабленно опирается на мой стол и вместо привычных изречений о воле Божьей, загадочно добавляет: — Никто не знает, какой исход ждет грешников в конце их презренного пути. Когда Рондент уходит, я снова склоняюсь над пергаментом, прикидывая, сколько особей поместится в новых камерах. Вельзевул продолжает пялиться на мои ягодицы, но я упрямо игнорирую красноречивый взгляд, стараясь не провоцировать на очередное «приглашение». Он знает, что я замечаю интерес, и привычно хмыкает. — Мой упитанный друг, просвети, ты хочешь ее сожрать или отыметь? — насмешливо тянет кто-то, вынуждая меня обернуться. И мысленно застонать, узнав в вошедшем Асмодея. Вот уж кто знает о похоти все. И с кем я старательно избегаю встреч, опасаясь нарваться на одну из его низменных забав. Смазливый и наглый, Асмодей не знает отказа и часто пользуется неопытностью молодых демонесс. Наводит дурманящие чары, соблазняет — зачастую при свидетелях — и, утратив интерес, высмеивает женскую доступность. Сегодня разговора не избежать — Асмодей явно вознамерился развлечься. — Смотри и учись, — хлопнув Вельзевула по плечу, он размеренным шагом движется к столу. Я возвожу в сознании защитную стену и незаметно расстегиваю пряжку на ножнах с кинжалом. Надеюсь, отбиваться не придется, но нужно быть готовой к любому развитию событий. — Отказываешь всем, потому что ждешь вариант получше? — вкрадчиво шепчет Асмодей мне на ухо, даже не прикасаясь, и я понимаю, что от ментального блока не осталось и следа — демон похоти силен. От адской смеси страха и желания приподнимаются волоски на шее. Сердце бьется быстрее, дыхание учащается, крылья подрагивают от напряжения. Я все еще цепляюсь за остатки воли и сооружаю новую преграду. Асмодей сносит ее, дотронувшись до моего плеча: — Не сопротивляйся, Мириам. Я все равно возьму свое. Горячие подушечки пальцев перемещается к ключице. Я тяжело опираюсь о стол, чтобы не осесть на пол. — Ты ведь моя, верно? От чарующего голоса лоб покрывается испариной. Хочется откинуться назад и прижаться к широкой груди. Зажмуриться и сдаться на милость победителя. Насладиться каждой секундой его близости. Молю тебя, Творец! Я не должна уступать! Вынув кинжал, я на мгновение замираю. Ударить я не смогу — для этого надо повернуться, и тогда мы встретимся взглядами, а это лишь ускорит неизбежное. Чтобы вернуть концентрацию, приходится резануть по ладони. Сначала кровь еле капает из раны, но когда боль позволяет отстраниться от Асмодея, я стискиваю лезвие до тонкого ручейка. — Я принадлежу только себе, — голос дрожит вместе с рукой. Мне все еще не удается поставить ментальный щит, а Асмодей продолжает обволакивать дурманом — наклоняется и целует в шею. С тихим всхлипом я роняю кинжал. Прости мою слабость, Создатель. Я не справилась. Заметив на чертеже багровую лужицу, к столу подскакивает Вельзевул: — Уймись! Схватив за ворот, он выволакивает Асмодея в коридор. Вместе со схлынувшими чарами с плеч сваливается напряжение. Сегодня мне удалось устоять. А завтра… завтра будет новый день и новые уроки. Спрятав кинжал, я обматываю ладонь полой рубашки. Кровотечение замедляется, боль затихает, и лишь тяжелые мысли продолжают терзать в полную силу. Асмодей не успокоится, пока не добьется желаемого. А значит, придется каждый день искать способы преодолевать искушение. В раздумьях я не слышу, как открывается дверь, поэтому знакомый голос застает врасплох. — Ты отказала Асмодею, — скрестив руки на груди, Сатана сверлит меня недовольным взглядом. Неужели Владыка ада так высоко ценит своих последователей, что приходит лично защищать их интересы? Не ощущая его привычной энергии, я нервничаю. Насколько он зол? И что меня ждет за неуважение к одному из падших? — Рискнешь повторить? — Сатана подходит почти вплотную. Я рефлекторно отшатываюсь, но крепкая рука успевает дотянуться до моих волос и сжать их в кулак. — Посмеешь отказать мне? В панике я отвожу взгляд и замечаю кулон на его шее. Изящный, вычурный… и совершенно неуместный для того, кто обычно пренебрегает украшениями. Это же амулет для морока! — Асмодей? — ахаю я, осознав обман. — А ты сообразительная, — с ехидной улыбкой он разгоняет чары. Оттолкнув его, я выхватываю кинжал и выставляю перед собой: — Клянусь, следующий порез будет не на моей ладони! — Ладно, ладно, ухожу, — Асмодей примирительно разводит руками и хитро прищуривается: — Но обязательно вернусь. И выполняет угрозу спустя несколько минут, снова появляясь на пороге в облике Сатаны. — Хватит издеваться! — рявкаю я. — Неужели я кажусь настолько глу… Я осекаюсь, ощутив исходящую от него силу. Она наполняет комнату как леденящий туман, и меня кидает в дрожь. Это не Асмодей. — Отрежьте мне язык, Владыка, — я падаю на колени. — Я… не узнала вас. Он приближается, не говоря ни слова. И с каждым шагом мое сердце колотится быстрее. Господи, помилуй. Я посмела дерзить Сатане. — Всыпать ей плетей? — из-за его спины выступает Асмодей. — Или сначала оторвать крылья? Обернувшись, Сатана замечает амулет: — Опять развлекаешься? — Прости, Владыка, не удержался, — продолжает злорадствовать Асмодей. — Лучше бы ты так яро думал о вверенных постройках, — Сатана говорит это спокойным тоном, но я кожей чувствую бушующий гнев. — Вон. — Владыка… — Я сказал: пошел вон. Асмодей предпочитает ретироваться, а я мечтаю сжаться до размера булавки. От холода в каждом позвонке я не чувствую спины и лишь по тени замечаю, как трепещут крылья. — А ты идешь чистить клетки низших, — Сатана нависает надо мной, с мнимым равнодушием озвучивая приговор. — Может быть, это избавит от грязи и твой никчемный рот. — Благодарю, Владыка. Оказавшись за дверью, я еле удерживаюсь, чтобы не помолиться — легко отделалась — но уже в подвале понимаю, что поспешила с выводами. От запаха испражнений кружится голова. Закрыв нос повязкой, я поддеваю скребком очередную смердящую кучу и сдвигаю к желобу, по которому они стекают в ров за замком. На утопающие в жиже ботинки лучше не смотреть — уже вечером их можно выбросить и желательно подальше от таверны. Жаль, это не поможет избавиться от вони, которой пропитались волосы и одежда. Из-за решетки напротив за мной следит субантра. Шипит, обнажая клыки. Мечется из угла в угол, просовывает когтистую лапу между прутьями, и злится, не сумев дотянуться. По иронии судьбы она оказалась здесь по моей вине, и теперь я вычищаю за ней клетку. Что посеешь, то и пожнешь. Я сотворила зло, за которым неизбежно следует расплата. Именно поэтому нас учили быть добродетельными — чтобы мы несли в мир благо, и оно же возвращалось к нам. Тоскливо вздохнув — что весьма опрометчиво — и тут же закашлявшись до слез, я отворачиваюсь от клеток и неожиданно ловлю на себе пристальный взгляд. Скрестив руки, Вельзевул в задумчивости наблюдает за мной от лестницы. — Идем отсюда, — он брезгливо сплевывает в желоб. Сглотнув, я пытаюсь усмирить трясущиеся руки. Неужели Сатана все-таки решил отправить меня в бордель? — Но Владыка… приказал… — Я замолвил за тебя словечко, — довольно оскалившись, Вельзевул подходит ближе — его явно позабавило мое замешательство. — Теперь ты служишь мне. Отступив назад, я прикрываюсь скребком как щитом. — Благодарю, но если это подразумевает и ночной досуг, вынуждена отказать. — А разве я его предлагал? — скривившись, он подталкивает меня к ступеням. — Ты удивишься, но выбирая между твоей головой и задницей, я предпочту голову. * Отсылка к соборному посланию святого апостола Иакова, глава 1, стих 4.