Проклятие Падшего

Фреска в малом зале занимает всю стену — ссутулившиеся от стыда Адам и Ева бредут по иссохшей земле. Оба кутаются в лохмотья, не решаясь обернуться к мерцающим вратам, в которых возвышается знакомый крылатый силуэт. — И изгнал Господь Адама, и поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни*, — шепчу я, не в силах отвести взгляд от рослой фигуры брата. Пристальное внимание подозрительно, но я не могу не смотреть. Лицо Михаила скрывает тень — его нарисовали против света — лишь золотистые кудри поблескивают во всполохах открывшегося прохода сквозь лимб. Выполняя волю Творца, он простирает руку и указывает Адаму и Еве их путь в новый пугающий мир. Карающая длань. Святой, наказывающий грешников. Теперь и я грешна, потому что допустила непоправимое. Дважды. Я должна молить о прощении, каяться, но мысли снова и снова возвращаются к Сатане. Его темнеющие глаза преследуют меня даже во сне, а медленно заживающие синяки не дают забыть о прикосновениях. Машинально погладив место укуса на шее, я заставляю себя отвернуться от фрески. Подобно Адаму и Еве меня и саму ждет неизвестность. — Ты только погляди, кто там! — радостно вскрикивает Эйшет, указывая в сторону выхода с базара. После обещания познакомить с Вельзевулом, она чуть ли не ежедневно поджидает меня у таверны и каждый раз увязывается следом, куда бы я ни шла. — Кто? — машинально переспрашиваю я, отчаявшись избавиться от назойливой компании. Перехватив тяжелые покупки, я оборачиваюсь и вижу Винчесто, который переговаривается с легионерами из охраны. Мы с ним не встречались с первого приема в замке, и как-то неловко напоминать о себе. Эйшет от скромности не страдает. — Идем поздороваемся. Я упираюсь, но она так же упрямо тащит меня за собой и громко зовет Винчесто. — Слышала, тебя повысили, — не теряя времени, Эйшет цепляется за его предплечье. — Поздравляю. Всегда знала, что ты — идеальный помощник командующего. Так и до адмирона недалеко. С наигранным восторгом она продолжает сыпать комплиментами. Стражи у ворот недвусмысленно переглядываются и прячут улыбки — все четверо явно успели побывать в ее постели — но Эйшет игнорирует ухмылки. Когда есть демон рангом выше, она свое не упустит. Винчесто хмурится, собираясь ее осадить, и вдруг замечает меня. Морщинка между бровей исчезает. — Мириам, сколько можно ждать? — легким движением освободив руку, он подхватывает мой тюк с тканью для накидки, и пока я оторопело моргаю, интересуется заботливым тоном: — Надеюсь, ты все купила? Не в силах выдавить ни звука, Эйшет в изумлении распахивает рот. Теперь ее эмоции искренни — я чувствую и неподдельный шок, и зависть вперемешку с возмущением. Грешно добивать лежачего, но она настолько меня утомила, что сложно удержаться и не подыграть. — Почти, — я разочарованно надуваю губы, копируя местных жеманниц. — Только туфли не нашла. — Так пойдем в лавку, — Винчесто едва ощутимо касается моей талии кончиками пальцев. — И купим все, что тебе понравится. Лицо Эйшет приобретает пунцовый оттенок. С шумом втянув в себя воздух, она кидается прочь под хохот глумящихся легионеров и скрывается в толпе. — Теперь можешь вернуть мне покупки, — со смешком я тянусь за тюком. Винчесто его не отдает: — Сначала выберем туфли. Голос на удивление серьезен, а вторая рука по-прежнему покоится на моей спине, и мне становится неудобно. Пусть в жесте нет привычного нахальства демонов, я не готова допускать и намека на что-то непристойное. — Я пошутила! — отнекиваюсь я, плавно отстраняясь от его ладони. — Обратного пути нет, — шепчет Винчесто и заговорщицки подмигивает мне, убедившись, что стражи не видят. — Я не могу не купить женщине подарок, если во всеуслышание о нем заявил. Ты же не позволишь мне запятнать репутацию? Вздохнув, я предлагаю компромисс: — Тогда давай просто зайдем на минутку, раз уж за тобой так пристально следят. В лавке нас встречает услужливый продавец и долго водит вдоль обувных рядов. Я прицениваюсь наугад, лишь бы убить время. Мне тут же приносят несколько пар на примерку. — Отличный выбор, — одобрительно кивает Винчесто, и пока я застегиваю ремешок на щиколотке, делает продавцу знак, чтобы упаковал. — Я все равно их не приму, — отчаянно шиплю я, возвращая туфли. Особенно, учитывая цену в шесть златников. Да за эти деньги можно купить две пары сапог! Правда, они будут без таких изящных каблуков и из грубой кожи. — Значит, их доставят к тебе домой, — пожимает плечами Винчесто. Препираясь, мы сходимся на перчатках — единственном, что стоит недорого. Я указываю на самые скромные, из простой ткани, но Винчесто настаивает, чтобы принесли атласные. В возмущении я шлепаю его по плечу, и он с издевкой добавляет: — С вышивкой на отворотах. Вот как с ним спорить? В досаде я прижимаю ладони к пылающим щекам. Воспользовавшись моим молчанием, продавец с заискивающей улыбкой заворачивает обе покупки и передает Винчесто, а тот без возражений отсчитывает монеты. Я еле сдерживаю протестующий возглас — иначе к перчаткам и туфлям добавится еще что-нибудь — и медленно отступаю к двери. Господи, как я могла позволить себя уговорить? Мне и подарки Вельзевула были в тягость, но он хотя бы формально мой покровитель, а Винчесто лишь… друг? Знать бы, что по этому поводу думает он сам. И не сочтет ли теперь, что имеет право на большее, чем обычная учтивость? Заметив настороженный взгляд, Винчесто приоткрывает передо мной дверь. Я все еще подбираю слова, но он находит их первым, едва мы переступаем порог и снова окунаемся в многоголосый шум базара: — Если считаешь этот подарок обязывающим, могу выкинуть его прямо сейчас. — Нет! — срывается с губ быстрее, чем я успеваю себя одернуть — туфли слишком хороши, чтобы их лишиться. Опрометчивость приводит к непредсказуемой развязке — мы оба начинаем хохотать. Искренне и беззаботно, словно дети. Вся моя скованность разом куда-то улетучивается. Я не могу и не хочу злиться на Винчесто и уж тем более подозревать в низменных побуждениях. С ним необъяснимо спокойно и легко, и не нужно притворяться. Я не противлюсь, когда он предлагает донести покупки. Не отшатываюсь, когда придерживает за локоть, помогая лавировать в толпе. Смеюсь — совершенно искренне — когда рассказывает шутку о легионерах. Такой мужчина стал бы идеальным спутником, вот только он не… Даже в мыслях я боюсь продолжить, но рогатый силуэт поднимается из недр памяти и забивает сознание тягучей отравляющей дымкой. Его ладони на моих бедрах… губы на моей шее… а глаза затягивают и топят в пугающей глубине… Хватит! Пора изжить остатки ангельских терзаний. Я — падшая. И должна думать как демон, а не корить себя. И не зацикливаться на прошлом. Осмелев, я беру Винчесто под руку, и чувствую, как расслабляется его напрягшееся предплечье. В груди не екает, дыхание не сбивается, но мне по-прежнему приятно его общество. Улыбаясь и перебрасываясь остротами, мы неспешно выходим с базара. Я уже собираюсь поблагодарить за помощь, как вдруг над головой мелькает крылатая тень. — Дорогу! — рявкает кто-то сбоку. — Всем разойтись! — над узкой улочкой проносятся два дракона с всадниками. Толпа праздно шатающихся зевак оживляется. Демоны постарше чинно расходятся на ступени близлежащих строений, а те, кто моложе, суетливо взмывают вверх и зависают у карнизов, жадно вглядываясь в конец улицы. Винчесто мягко оттесняет меня к стене и закрывает крылом, чтобы не затолкали. Всеобщее любопытство подогревают выкрики самых зорких. — Там стражи! — Везут низших с отлова! Вместе с суетой нарастает звериный рев. В приближающейся клетке, которую волокут два упитанных летучих быка с обрезанными крыльями, мечутся бесы. Еще одна забита шипящими субантрами. В последней яростно бьет хвостом раненый червь. Очередная вылазка в приграничье прошла успешно, и ее результат тщеславно демонстрируют жителям Дита. Как еще их развлекать? Только зрелищем. И оно приходится по нраву — толпа встречает стражей хвалебными выкриками. Увлекшись разглядыванием субантр, я не сразу замечаю Сатану, который с привычной невозмутимостью вышагивает в окружении архидемонов. Начищенные доспехи и наброшенный на плечи плащ забрызганы кровью — явно не его — как наглядное подтверждение, что он сам принимал участие в охоте. — Слава Владыке! — скандируют вокруг. Я машинально отступаю к стене, мечтая если не пройти сквозь нее, то хотя бы слиться с кладкой. Сердце в панике колотится о ребра, настолько отчаянно, что даже странно, что его удары никто не слышит. Господи, только бы он меня не заметил! Но Сатана видит все — и мое встревоженное лицо, и то, как я пытаюсь спрятаться за крылом Винчесто. От мельком брошенного взгляда по спине ползут мурашки. Мне страшно до подкожного зуда, и эта томящая тревога не проходит, даже когда я возвращаюсь к себе и запираюсь в комнате. От угнетающих предчувствий наваливается слабость. Забравшись в постель прямо в одежде, я бесцельно таращусь в потолок и извожу себя упреками. Вечером в дверь стучит страж, чтобы передать письмо. Развернув свиток, я обнаруживаю скупой приказ о переводе — меня лишают покровительства Вельзевула, но к кому переводят неясно. Страж не знает подробностей и на все расспросы отвечает одинаково: — Велено явиться в замок и ждать аудиенции в кабинете у малого зала. В углу с противоположной стороны от фрески возвышается стол, заваленный картами с планами местности. Издалека я не узнаю ландшафт, но судя по внушительной заштрихованной зоне болот, это или приграничье, или пятый круг. Книжный шкаф у стола забит фолиантами с воинской тематикой, рядом с ним приткнулся небольшой сундук — в похожих воины цитадели хранят личное оружие. Чей это кабинет? Для Мамона слишком аскетичный, а Асмодей наверняка бы выбрал более греховную фреску. Остаются Левиафан и Бельфегор. Хотя с чего я взяла, что меня приставят к высшему? Устав гадать, я снова перевожу взгляд к изможденному лицу Адама. Творец простил его перед смертью и очистил душу от грехов. Простит ли он когда-нибудь меня, если я найду силы покаяться? Или Сатана прав, и я теперь принадлежу аду? — Ты новая любовница Владыки? — детский голос отвлекает меня от мрачных размышлений. Обернувшись, я вижу в дверях худощавую фигуру. Девочка в мальчишеском наряде изучает меня так пристально, что хочется поежиться. Ее лицо миловидно, а вот телу недостает изящности и округлых форм, но излишняя для своих лет угловатость с лихвой компенсируется нахальством. — Ну же, говори, — это не просьба, а требование. Не дождавшись ответа, она подходит ближе. Я собираюсь пресечь неуместный выпад, но вовремя замечаю защитную печать Сатаны под ее ключицей. Его дочь. Дитя тьмы с именем света**. — Мне не должно даже думать о нем, юная госпожа, — учтиво киваю я. Любопытные глаза прищуриваются. — Я спрашивала не об этом. — Мою дочь сложно сбить с толку, — на пороге появляется Лилит. — Как и меня. Я снова кланяюсь, надеясь, что трясущиеся плечи не выдадут волнения. Она была в зале, когда Сатана приказал всем уйти, и понимает, что мы с ним не беседовали о погоде. Пусть у Лилит больше нет статуса единственной жены, это не отменяет ее прав на мужа. Неужели только сейчас она решила призвать меня к ответу? Вот только зачем было ждать так долго? В груди тревожно щемит, а перышки на крыльях приподнимаются как щетина загнанного в ловушку зверя. Я не ставила целью заполучить Сатану в свою постель, но как объяснить это Лилит? Небрежно отбросив назад пышную прядь волос, она медленно подходит к нам и кивком отсылает дочь: — Луциана, ступай к себе. Мы остаемся один на один. — Госпожа… — я еле осмеливаюсь поднять голову. Ее губы ехидно кривятся. — И что ты натворила, раз тебя определили ко мне? Мне с трудом удается сдержать удивленный возглас. Так я буду в подчинении у Лилит? — Мне не сказали о причинах, Госпожа. Судя по скептически приподнявшейся брови, у нее есть соображения на этот счет. — Интересно, — Лилит рассматривает меня — оценивающе и нагло, без тени застенчивости, а следующей фразой и вовсе вгоняет в жар стыда. — Что он в тебе нашел. Хотела бы и я это знать. * Отсылка к книге Бытия (глава третья, стих двадцать четвертый). ** Имя Луциана образовано от мужского имени Луций. Оно же, в свою очередь произошло от lux или lucis, что переводится с латыни как «свет».