***
Темно. Жарко. Солнце припекало спину и голову. Рот полон уже затхлой крови и земли. Кончиками пальцев Фил ощущал уже нагревшийся от летнего солнца песок. Веки, точно налитые свинцом, не хотели размыкаться. До ушей доносился стрёкот, принадлежавший не то козодою, не то поющим цикадам. Такое же трескучее, навязчивое, однотонное и насаждающее свою мелодию, въедавшуюся в мозг. Чуть приоткрыв веки, слипшиеся от грязи, смешанной с кровью, Фил понял, что всё ещё был жив. Немного подвигав пальцами, эльф убедился в том, что всё вокруг более, чем реальное, хотя мозг отказывался признавать это. Стрекотание не унималось. Оно досаждало и бесило своей мнимой умиротворённостью и натянутой игривостью. Фил приподнялся, с него посыпался сухой песок, успевший просохнуть за утро под палящим солнцем. Изо рта он тоже сплюнул мерзкий ком земли, утирая рукавом разодранной гимнастёрки сухие потрескавшиеся губы. Краем глаза эльф увидел виновников пения и повернул голову в их сторону. Машинально, непроизвольно. Никакие это не козодои и не цикады. Мелкие ящерообразные животные, не больше ворон по размерам, покрытые бело-бежевыми перьями, устроили себе пир на поле боя. Невольно, прибывая ещё в полубессознательном состоянии, Фил засмотрелся на группу таких едва ли способных к полёту крылатиков, вместо клювов, как у птиц, у которых были тонкие пасти, полные клыков. Четверо недоптиц радостно и со смаком откусывали по кусочку от его товарища. Кусочек за кусочком. Они отгрызали кожу, мышцы, выедали мутные глаза, отщипывали веки и заглатывали, даже не жуя. Их чешуйчатые морды были испачканы потемневшей кровью. Время от времени они боролись между собой за лучший кусок. Двое из них с остервенением сцепились за недавно вырванный одним из них язык солдата. Сначала мышца не поддавалась, а потом разошлась на кровянистые, алые и упругие волокна, которые мгновенно исчезли в узких клыкастых пастях голодных зверей. Мёртвый солдат — теперь лишь мясо для местного зверья. Не факт, что все тела в округе успеют собрать и отправить обратно на Титанию: оголодавшие пернатые твари пережрут всех быстрее. Но лучше бы он продолжил смотреть на кровавую трапезу диковиных пернатых, вместо того чтобы повернуть голову вперёд и увидеть то, что в одну секунду привело его в чувство и вернуло на землю. Глаза до боли в веках распахнулись. Одилия. Оди. Она правда была мертва. Эльфийка, точнее половина, оставшаяся целой, лежала неподвижно на земле, голова правой щекой касалась земли, а левая была обращена к безоблачному лазурному небу, в котором безучастно кружили стрекозы. Побелевший глаз не был прикрыт веком — он отстранённо смотрел в никуда. Некогда белая кожа теперь больше напоминала неживой фарфор, испачканный грязью. Изо рта до подбородка, после теряясь где-то в рыхлом песке под щекой, тянулась дорожка уже засохшей густой крови. Золотисто-рыжих волос едва касался тёплый ветерок. И мухам уже приглянулось бездыханно тело эльфийки. Фил долго не решался поднять взгляд выше уровня головы Одилии. Но приземлившаяся на её спину зелёная стрекоза, вынудила его всё же немного сместить фокус своего внимания. Его ужас нагнетался безветренной жаркой погодой, ярким жёлтым солнцем и нескончаемым монотонным стрекотанием местной живности. Всё, что было ниже рёбер эльфийки, сначала выглядело как распустившиеся, сверху уже немного припорошённые песком, кольца заветревшихся кишок, а ещё немного ниже, всё, что осталось от неё – утоптанная плотно в землю багряная, уже потемневшая каша. Лапа дракона в прямом смысле размазала Одилию по земле. Втоптала. Смешала. Надругалась. Фил не мог ни кричать, ни плакать. Он застыл, уставившись на труп возлюбленной остекленевшим взглядом, пока его нижняя челюсть безучастно дрожала. Глаза настолько высохли, что вместо слёз их охватило едкое жжение. Но всё это было неважно. Ничто больше не было важным. Фил просто бы предпочёл умереть здесь, стоя перед ней на коленях.***
Фил резко раскрыл глаза. Это был сон. Но до чего же реалистичный. Он будто снова вернулся в прошлое, словно находился там, слыша все те звучи, чувствуя все те запахи и ощущая то жгучее солнце. Постепенно приходя в себя, глубоко вдыхая и выдыхая, Фил всё-таки успокоился. Он не сразу обратил внимание, но правый бок что-то приятно грело. Повернув голову, эльф увидел мирно спящую девушку, сопящую и жмущуюся к его телу. Её золотистые волосы небрежно прикрывали бледное спокойное лицо. Тревога немного отступила, но не стихла окончательно, и Фил решил проветрить голову на балконе. Вставать пришлось с повышенной осторожностью. Выйдя туда, даже не надев тапочек, Фил высунулся из открытого окна, желая хорошенько охладить голову, кожу и вдохнуть как можно больше морозного воздуха, напитанного ароматами свежести и жжёной стали – это запах магии оставался всё таким же сильным. Но его ритуал прервал голос. Знакомый голос, раззадоривший в его душе уже имеющееся волнение и наполнивший нутро злостью. Пришлось всё же выйти.***
Фил как ошпаренный взлетел по лестницам и влетел в квартиру, в последний момент догадавшись придержать дверь, чтобы та не хлопнула со всей силы и не разбудила Эрину. Эрина! Он слышал её дыхание, но нужно было убедиться. В спешке и панике даже не снимая сапог, хотя для него день ото дня это являлось важнейшим ритуалом, эльф бросился в спальню. Она была на месте. Мирно посапывала, обнимая подушку и зажимая между ног часть одеяла. Фил облегчённо вздохнул: всё же, как ему казалось, было неразумно оставлять Эрину совсем одну и идти на встречу с этой Фридой Марц. Опять глупость. Опять риск. Ему хотелось теперь самого себя с говном сожрать за такой проступок. Хоть весь их разговор Фил и держал ухо востро, но тревога не покидала тела до того момента, пока он своими глазами не увидел, что Эрине ничего не угрожает. Он шумно выдохнул, решив всё же вернуться в коридор, чтобы не только снять верхнюю одежду, но и снять сапоги. И вымыть пол, где вынужденно натоптал. Фил решил окончательно отбросить все попытки заснуть и предпочёл заняться чем-нибудь ещё полезным по дому. Стрелки часов показали пять утра, когда Фил закончил поливать цветы, которым не было счёту, и протирать их листки, стараясь как можно продуктивнее проводить время, данное бессонницей. И без этой, вдруг, из неоткуда взявшейся Марц хватало нервных мыслей и странных колющих чувств, беспощадно переворачивающих всё внутри тела и разума Фила. Бражник внутри не прекращал ворошить серый пепел. Всю ночь он то выкуривал одну сигарету за другой, постоянно удаляясь для этого на балкон, попутно надеясь, что холодный воздух поможет ему прийти в чувства; то начинал изматывать своё тело всевозможными физическими упражнениями, чтобы отвлечься от скверных мыслей. Ничего не помогало. Но зато он оставался всегда в форме эталонной для офицера и бывшего члена формирования специального назначения. Всё-таки он отдал семь лет спецназу магармии. А теперь Фил числился в учебке на гражданке, и вместо опасных и сложных военных операций, участия в боевых действиях готовил бывших школьников-пионеров на убой. И её в том числе. Фил сел на пол и закрыл лицо ладонями. Но он не плакал. Не мог. Тьма помогала ему успокоиться. Настроить все эти расстроившиеся струны нервов. Он точно знал: военная машина сожрёт бедную Эрину. Эту хилую девчонку, эту ранимую натуру. Нежную, как лепестки подсолнуха. Не умрёт, так сломается духом. Не покалечится тело, так покалечится разум. Фил познал это на своей шкуре. Прочувствовал каждой клеточкой кожи, рассечённой пулей или магией, каждой сломанной костью, каждым болезненным синяком. И то, что все называли душой, тоже впитала в себя разносортную боль, всех оттенков красного, не только таких, что имелись в теле человека, но и в разрушающемся мире вокруг. Война не щадила никого, кто был в ней задействован. И её не пощадит. Сожрёт. Поглотит. Не оставит ни кусочка. «Что же я наделал? Зачем?» — спрашивал Фил себя, уже подтягиваясь на настенном турнике. Но ему было мало. Эмоции всё ещё одолевали, охватывали и бесчинствовали. Чистые гнев на себя и паника настолько переполняли его, что Фил хотел проломить кулаком что-то твёрдое. Плевать даже, что это могло стать причиной перелома кисти, запястья или просто неудобством для соседей – он безумно этого желал. После изнуряющей "зарядки" Фил решил принять душ, опять же искренне надеясь, что хотя бы вода смоет с него все переживания. Но ничего. Ни холодные, ни горячие капли и струйки, звучно секущие чуть смуглую кожу, не снимали того болезненного напряжения между одеревеневшими мышцами, которое вызывало нервное напряжение. Хотелось убежать куда-то, спрятаться от всего происходящего. Но сделанного нельзя было исправить. Теперь она его ответственность. Та самая ответственность, от которой Фил сбегал годами, видя её в других женщинах. Но раньше ему хватало ума и самообладания отдалиться, закрыться, огрызнуться — что угодно, лишь бы защитить прежде всего уже себя. Спрятаться внутри непробиваемых стен, закрыть уши и глаза. Но Эрина? Филу не были знакомы эти чувства. Что-то не просто в ней манило, а пленило, тащило за собой — упорно тянуло из тьмы на свет, обещая вместо горького старого пепла свежий сладкий мёд для его несуществующей эфирной бабочки с черепом на грудке. Теперь он желал спасти на себя, а её. Фил нехотя вышел из ванной. Эрина всё ещё спала, даже не морщилась. Только веки изредка вздрагивали. Эльф подумал, что сейчас ей снятся вполне приятные сны, гораздо лучше, чем ему. Шесть утра. Стрелки никуда не торопились, они как будто игнорировали течение времени, ощущаемое Филом. Ему казалось, что прошло уже несколько часов, и солнце за окном вот-вот должно показать свои первые кроткие лучики, и тьма над безмолвным городом медленно начнёт таять, уступая место свету. Но за окном по-прежнему было темно и пасмурно. Снежные хлопья медленно опускались вниз, и виделось это так, как будто кто-то специально замедлил скорость их падения. Или же само время. Фил думал, что не меньше получаса пялился в бликующее окно, за которым царствовала утренняя осенняя тьма, больше напоминавшая зимнюю, но прошло только от силы три минуты. «И правда: совсем скоро декабрь...» — как-то неожиданно для себя понял Фил, косо глянув на висящий календарь в кухне, на котором с 13 ноября не отщипывались листки с датами. Всё сдёрнул одним рывком до 27 ноября. Две недели прошло со дня той ужасной трагедии. Как мгновение. Но именно в этот миг всё тянулось, неторопливо текло, но вот его стенания, муки и страдания кружились вокруг него резвым хороводом, не отпуская, не давая нормально вздохнуть, не позволяя хоть немного усмирить дрожь и волнение. Чашка крепкого горького кофе тоже не помогла. Оставалось только покинуть уже, наконец, квартиру и выполнить просьбу Фриды, касающуюся друга Эрины — Вильгельма Гроссенштайнберга. Он совершенно не доверял Фриде, осознавал, какую огромную ответственность брал на себя, подыгрывая лжи вражеского лазутчика и убийцы тысяч солдат. Но он готов был пойти на это ради Эрины. Безрассудно и решительно. В день, когда Вилм попал в госпиталь, заключение врачей звучало неутешительным: «Если он не умрёт от болевого шока, то умрёт от интоксикации магической материей где-нибудь через месяц». Фил не смог сообщить об этом Эрине, ему хотелось верить, что удастся что-то придумать, что его мать поможет отыскать людей со связями, которые знали, что нужно делать, и как спасти жизнь мальчишке. Но ничего. А дни утекали. И вот эта Марц, которая даже и не Марц вовсе. Какая-то чёртова Альнея. Со знанием, как исцелить и спасти парня, отравленного магией дрянного предателя родины. Но Фила мучал вопрос: для чего она это делает? Какие цели преследует? Неведение не пугало его, но злило. Ничего не оставалось, кроме как поверить и внимательно наблюдать за происходящим, ведя свою хитрую и опасную игру. Не хотелось бы угодить в трудовой лагерь лет на двадцать. И Фил не был уверен, стоило ли во всё это впутывать его мать, Шарлотту. Если только очень осторожно и в самом крайнем случае. Его выходки никак не должны опорочить её имя. Тихо одеваясь, чтобы не потревожить сон Эрины, в свою зимнюю офицерскую форму, Фил уже готов был выходить. Лестничные пролёты пустовали, никого по пути он не встретил в такую рань в выходной день. Консьержка отсутствовала. Но кто бы мог подумать, что улица окажется ещё более опустошённой, глухой и безмолвной. Фил сделал первые шаги, и даже снег под ногами практически не хрустел. Снежинки продолжали медленно падать, не желая прекращать свой полёт. Густой утренний тёмный сумрак глумился над Филом. Тени жадно поглощали любой свет, голые, цвета копоти и сажи, ветки деревьев стремились наброситься на источающие блёклое, еле живое свечение фонари. Снег тускнел, раскинувшись вдоль уже припорошённых дорожек плотным покрывалом. Снежные подушки также пристроились на чёрных крышах домов и козырьках парадных, смягчая резкие, местами не очень аккуратные линии. Но вся эта увядающая в темноте белизна только подчёркивала власть мрака над пустыми хмурыми улицами. Безмолвная набережная Северного залива, переходящая в набережную Обводного канала. Фил хорошо знал дорогу до военного госпиталя, которая уже начала понемногу оживляться, несмотря на выходной день. Люди, коты, обезьяны и зайцы, куда-то сонно бредущие. По трамвайным путям поехали первые вагоны, монотонно стуча колёсами о холодные стальные рельсы и задавая тем самым ритм раннему утру. Двери больницы только-только открылись, как Фил тут же влетел в холл, снимая фуражку и стряхивая с неё снег, а затем и с погон. С порога в нос ему дарил характерный больничный аромат вперемешку с запахом только вымытого бетонного пола. Уверенными солдатскими шагами, пристроив фуражку на согнутой руке, Фил подошёл к регистратуре, в которой сидела сонная миниатюрная, но полноватая девушка с длинной каштановой косой и в медицинской форме. Сначала она очень недовольно поморщилась, не посмотрел в сторону раннего визитёра, а потом всё же приметила, кем являлся первый посетитель госпиталя, отчего растерянно залепетала, прибирая документы на столе. — Ч-чем могу помочь? У нас сег… — не успела сотрудница регистратуры закончить, как Фил строго её перебил, отчеканив каждое слово: — Главного мне надо. — А-а… Стефан Ригоревич сейчас у себя, но он не принимает… — Спасибо, где я могу найти его кабинет? — Но… — Это срочно. Дело государственной важности, — он лукавил, строго хмуря брови и делая жёсткий взгляд, пробирающий несчастную девушку до костей, отчего та немного побледнела, но быстро схватилась за трубку на проводе и торопливо набрала какой-то номер на круглом номеронабирателе, издававшем характерный звук при прокручивании каждой цифры. — Ало, Стефан Ригоревич… Д-доброе утро. Извините, что беспокою… Да, да… Я знаю. Но говорят дело срочное, — не только голос медицинской сотрудницы звучал взволнованно: на её лбу появилась испарина, а пухлые пальчики судорожно теребили телефонный провод. — Да, да… Но… но… Это… Я поняла вас, — трубка с грохотом рухнула на своё место, повисла неловкая тишина, но девушка проблеяла: — Он в двести втором. Это вам сейчас налево, увидите лестницу, и на второй этаж. Оттуда уже немного направо. Вы найдёте, — бедняжка всё ещё звучала взволнованно и напугано, это даже немного побеспокоило Фила: военных тут и без него таскается полно — в чём дело? Впрочем, сейчас это не являлось вопросом первой важности, и Фил направился на поиски кабинета главврача. Тёмный коридор с серым бетонным полом привёл Фила к повороту в сторону лестницы, огороженной от ещё одного прохода стенкой из стеклянных кубов белого, зелёного и синего цвета. На каких-то даже красовались рисунки в виде геометрических фигур. Типовая схожесть этого здания с прочими напомнила Филу его школу, в которой точно также отгораживались лестницы, да и вместо окна, смотрящего во двор, выкладывались эти же самые безумно прочные стекольные квадраты, отлично пропускающие свет, но через которые не удавалось разглядеть улицу. Даже лестницы тут были такие же, как в почти забытой школе: залитые бетоном и покрашенные коричневой эмалью. Второй этаж несколько отличался от первого: всё пространство занимали кабинеты врачей, в отличие от первого, где имелся также гардероб для гостей около входных массивных деревянных дверей. Кабинет Фил отыскал быстро. Без стука и лишних церемоний он собирался войти внутрь, надев маску холодности и строгости. Многие сослуживцы в прошлом неоднократно шутили, что высоченному внушительному эльфу с его мрачным и угрюмым лицом, злобным требовательным взглядом и хмурыми чёрными бровями, грузно нависавшими над глазами, следовало бы пойти в следственный комитет или КМБ, выбивать информацию из молчунов на благо Союза. Но если о первом Фил ещё мог когда-нибудь подумать, то вторая структура вызывала у него отвращение. Дверь со скрипом отварилась. В кабинете царил полумрак, оранжевый свет исходил только от одной настольной лампы. За заваленным бумагами столом сидел щуплый мужчина, судя по седине на волосах, усах и длинной жиденькой бородке, немного в возрасте. Большие круглые окуляры комично увеличивали бледные глаза старика. Множество мелких и совсем немного глубоких морщин испещряли узкое, даже маленькое лицо врача. Его длинные узловатые пальцы ловко перебирали документацию, карточки больных и прочие бумажки. Заметив угрюмого эльфа в проходе, главврач Стефан Ригоревич недоумённо поморгал. — Так это вы так нашу Лидочку напугали? Фил опешил от такого заявления. — Чего? То есть… Я не о Лидочке пришёл с вами разговаривать. — Конечно, не о Лидочке! Лидочка уже замужем! Фил устало закатил глаза: разговор ещё не начался, но он уже изрядно его утомил. — Так чего вам надобно, товарищ офицер? Фил глубоко вдохнул, жадно набирая в лёгкие воздух, стараясь за эти короткие секунды успеть составить окончательный вариант своей речи. — Я по приказу свыше прибыл уведомить вас, как начальника госпиталя о том, что пациент Вильгельм Гроссенштайнберг будет переведён в другое медицинское учреждение. — Вот оно что, — Стефан незатейливо потеребил бородку, что-то начал выискивать взглядом на столе. — Но почему меня не уведомили об этом раньше? — Решение приняли вчера вечером. И нам поручили выполнить его как можно скорее. — Во-о-от оно что, — Стефан продолжал накручивать на палец седые волосы бородки, уже начав качать головой. Фил напрягся. «Неужели, старик что-то заподозрил?». Во что он только влез. Своеволие и самодеятельность со злоупотреблением должностных полномочий караются строго. Он эльф – можно умножить это наказание на десять и получить на выходе приговор в виде заключения в Полярном централе сроком минимум двадцать лет. Внутри у Фила всё сжалось и неприятно похолодело, но внешне эльф всеми силами старался сохранять невозмутимость. Стефан Ригоревич молчал, глядя на замершего как статую эльфа сквозь толстые линзы очков. — Ой, да забирайте на здоровье. Он нежилец. Помрёт уже совсем скоро. Фил стиснул зубы. — Спасибо за сотрудничество. Не забудьте передать вашему персоналу: нам ни к чему лишний шум. Всего хорошего. Стоило двери закрыться, а Филу увидеть светлеющее небо за окном, как груз волнения и переживаний упал с его плеч. Повезло. Сказочно повезло.***
Эрина прибывала в полусонном состоянии, время от времени приоткрывая глаза и видя вокруг темноту. Только когда свет уже значительно проник внутрь комнаты, она поняла, что находится не у себя дома и не в общежитии. Это вынудило её шустро подняться и осмотреться. Довольно просторная и чистая спальня, обставленная цветами. Кучей цветов. Они были на полу, на стенах, на шифоньере, на подоконнике и на парочке кованых подставок под горшки. Из всего этого многообразия Эрина узнала только папоротник, фикус и плющ. Уже опустив ноги на холодный пол, что заставило поморщиться, Эрина с ужасом осознала, что была голой. В панике она натянула на себя одеяло и судорожно ещё раз осмотрелась по сторонам. Прислушалась. Тихо. Очень тихо. Это точно не сон. И всё, что произошло ночью, оказалось взаправду, а не её пошлым грязным сном. Воспоминания о случившемся быстро заполнили всю её голову, все эти картинки и образы всплывали перед глазами ярко и чётко, как будто всё это происходило с ней в этот самый момент. Лёгкая дрожь сливалась с теплом, вызванным приливом крови не только к рдеющим щекам, но и к причинным местам. Неподдельный искренний стыд сознания смешивался с горячащей кровь похотью тела. Но пока Эрина была одна, её сознание оказалось всё же сильнее, и оно отчеканило ужасающим эхом мыслей: «Что же ты натворила? Во что ввязалась?». Девушка уткнулась горячим от румянца лицом в холодные ладони. Искусственная тьма не давала ответов на эти вопросы, но тревога росла. Росло отвращение к себе: «Ну кто же занимается сексом с мужчиной, даже не будучи с ним в отношениях». Вульгарная, распутная, глупая и похотливая девка – кем себя видела и ощущала Эрина. Также её точно теперь видел и Фил. Внутри всё оборвалось, больно заныло. Комочек обиды и ненависти по отношению к себе начал потихоньку разрастаться, обнуляя всякое вожделение. Она не один раз слышала разговоры своих родственников о распутности своей матери и догадывалась, как сама она — Эрина — появилась на свет. Бесконечное множество раз она слушала напутствия от бабушки и тёти, что нужно быть целомудренной, рассудительной и не вступать в интимную связь до свадьбы. Иначе это падение в самые низы, смешение с грязью и совсем не та дорога, которой стоит придерживаться порядочной девушке, желающей добиться больших успехов и высот в жизни и карьере. Но она оступилась. Всё испортила. Фил теперь точно её презирал. А она испорченная. Эрина слышала и слушала слова, мантрами повторяемые не только её роднёй, но и порядочным обществом, но никогда не воспринимала на свой счёт. Несмотря на то, что она целовалась в старшей школе с одним парнем, отношения и сами парни казались ей чем-то далёким, чем-то не совсем подходящим ей. По крайней мере, Эрину в этом уверяли все вокруг. А когда её тётя и дядя узнали о том, что она целовалась с тем парнем из школы, они такой семейный выговор устроили, как будто Эрина совершила что-то страшное и ужасное, опозорила и себя, и приёмных родителей. Оставалось надеяться, что никто и никогда не узнает о том, что произошло здесь. Эрина тяжело выдохнула, стараясь отпустить ситуацию. Ничего не выходило. Вторая же едкая мысль не желала отступать и давать хоть немного покоя Эрине: «Какого же он теперь обо мне мнения? Что я легкомысленная и легкодоступная?... Теперь Фил будет видеть во мне падшую, жалкую, недостойную его...» От таких мыслей Эрине стало искренне грустно и тоскливо. Уж в чьих глазах она не хотела опуститься, так это в глазах Фила. В сердце неприятно кольнуло. А его не было. А так хотелось взглянуть ему в глаза, в его синие бездонные глаза. Эрина сжалась. — Интересно, куда он мог уйти? — самой себе задала этот вопрос Эрина, решив всё же принять душ. Эрина старалась делать всё как можно быстрее, чтобы хозяин квартиры по возвращению к себе домой не застал её за процессом мытья: ещё одну порцию стыда Эрина бы точно не пережила. После душа она торопливо вытерлась и оделась, но тут до неё дошло, что покинуть квартиру Ригера она не сможет даже при очень большом желании: дверь закрыта снаружи. Оставалось только окно, но это слишком рискованно, и даже не потому что имелась вероятность свалиться с третьего этажа и разбить голову, а потому что соседи могли принять её за воровку и вызвать отряд милиции, которые бы уже безо всяких проблем спустили нерадивую девку вниз и отвезли в участок. Последнее, чего Эрина хотела, так это попасть в подобного рода заведение. Не успела Эрина выйти из прогревшейся в ванны, наполненной паром, в довольно прохладный холл, разделявший комнаты, санузел и кухню, как в замочной скважине два раза провернули ключ – сердце ушло в пятки. Вернулся. А она в одном полотенце. В итоге в дверном проеме Эрина увидела Фила, который точно старался отряхнуться от снега где-то у парадной, но видимо сделал это не до конца, поэтому часть его волос и одежды были все ещё покрыты снежинками. На пуфик поставил бумажный шуршащий пакет: интересно, что там? Вместо того, чтобы хоть как-то поприветствовать вернувшегося эльфа, Эрина просто молча и испуганно пялилась на Фила, старательно придерживая полотенце, лишь бы оно не упало на пол. Каждый, даже самый крошечный, мускул в её хрупком теле натянулся и напрягся, из-за чего со стороны она выглядело очень напружиненной и скованной одновременно. Напряжение было таким сильным, что её затвердевшие от сокращений мышцы вызывали дрожь всего тела, и это точно не было связано с холодом в помещении и тем, что она только из-под горячей воды. Неловкую и странную тишину развеял уже сам Фил: — Ты чего? — он окинул её беглым, немного, как показалось Эрине, нервным взглядом. От этого взгляда она оцепенела ещё сильнее. — Говорю, ты чего тут голая стоишь? — А я же только... — Иди в комнату. Я сейчас. Голос Фила отозвался Эрине холодным, строгим, сухим и чёрствым. Пренебрежительным. Скрывая нахлынувшую печаль, Эрина покорно побрела обратно в спальню и устроилась на кровати, спасая стопы от совсем нетёплого лакированного паркета. Она слышала, как Фил чем-то занимался: снимал верхнюю одежду, разувался, пошёл вымыть руки, и только потом уже дошёл до спальни и заглянул в свой шифоньер. Переползая осторожно по кровати, продолжая придерживая полотенце, Эрина решила утолить любопытство: вещей внутри было совсем немного. Но Фил достаточно скоро положил рядом с ней тёмно-синюю рубашку. По размерам для Эрины она как короткое платье. Пока эльф отвернулся, чтобы достать что-то домашнее и для себя, Эрина суетливо оделась. — Что случилось? — Фил отчётливо слышал её торопливость. Эрина опять замялась с ответом на вопрос, чуть краснея. Рот только самовольно открывался и закрывался как у рыбы, заглатывающей жадно воду, чтобы поскорее пропустить её через жабры и утолить свою жажду в драгоценном кислороде. — Если смущаешься, то в следующий раз попроси меня выйти. Мне нетрудно. Хотя смущение в нашей ситуации это уже немного странно... Эрину пробило от острого смущения. Её щёки вспыхнули огнём: кому-то со стороны точно могло показаться, что у девушки жар — настолько её белая кожа лица стала красной, почти карминовой. Снова перед глазами обрывки этой ночи. Эрина не знала, куда посмотреть, куда отвести взгляд, на что переключиться, чтобы этот липкий стыд освободил её. — Давно встала? — Фил, совершенно не стесняясь багровеющей Эрины, начал спокойно переодеваться. Эрина, как бы сильно ей не хотелось, не могла просто так взять и ответить, потому что её взгляд подло зацепился за стоящего перед ней в одних трусах Фила. Она, застывши и раскрыв рот, пялилась на его широкую спину, под кожей которой заметно двигалась развитая мускулатура; на рельефные плечи, которые ей так хотелось потрогать. Эрина жадно и внимательно наблюдала за всеми слаженными действиями атлетично сложённого эльфа. Ей не просто нравилось то, что она видела — её это возбуждало до глубокого ступора: ломило и мокло там, где не следовало бы. Вопросительный взгляд Фила, который он бросил из-за плеча, перед тем, как быстро натянуть тельняшку, скрывшую большую часть его прелестей, всё же заставил Эрину ответить ему: — Нет, не очень. Я только вот в душ успела сходить. Извините за то, что не дождалась вас и без спросу… — Опять ты за своё… — вслед за тельняшкой Фил не особо суетливо надел домашние штаны и завязал концы шнурка на поясе, чтобы те с него не спали. — Ты тут можешь делать, что захочешь. Главное, ничего не ломай. И опять ты со своими "вы"! Эрина стыдливо отвела взгляд: обращаться к своему начальству на «ты» — это по-прежнему не укладывалось в голове и вызывало чувство неловкости. Это неправильно. Так не положено. Но почему она задумалась об этом только постфактум? От своей глупости и безрассудства стало ещё более стыдно за себя. Но не меньше Эрину удивили слова «Ты тут можешь делать, что захочешь». Что это вообще значило? Что он имел в виду. Спросить стыдно. — Прости, — она замялась, уже уставившись в пол. Фил на её извинения лишь с наигранным драматизмом вздохнул. — Ты завтракала? — тон эльфа был пугающе непринуждённым. Эрина встрепенулась от его спокойствия: «Неужели, его не волнует то, что было между нами? Его это не беспокоит вообще? Он не хочет это как-то обсудить?» — встревоженно накручивала себе Эрина, делая неуверенные шаги вслед за Филом на кухню. — Чего хочешь? Омлет, глазунью? Кашу может? Вроде даже немного ягод было в морозилке. Смородина что ли, — Фил начал копаться в своем небольшом холодильнике, проверяя, что там осталось съестного. Эрина торопливо ответила: — К-кашу, пожалуйста. Овсянка? — Ну конечно. — Хорошо, я люблю овсянку, — Эрина неуверенно переминалась с ноги на ногу и разглядывала интерьер, пока Фил ставил воду в небольшой кастрюле, искал в верхнем кухонном шкафчике баночку с овсяным толокном и искал ягоды в морозилке. Всё он это делал так стремительно и торопливо, что Эрина не поспевала следить за его движениями. — Тебе помочь с чем-то? — стоять со всем без дела и тем более сидеть в ожидании еды Эрине не хотелось. — Не-не. Садись. Эрина без лишних вопросов и возражений присела за стол. За тот самый стол, за которым они вчера пили. К её удивлению всё было убрано — ни одной улики. Она даже как-то растерялась. Фил же закончил с первым этапом готовки: осталось только дождаться, когда всё сварится. — А ты когда убрать всё успел? — Утром. Ты спала. Или это ещё ночь была? Не помню. — Ты не спал? — это всерьёз обеспокоило Эрину. — Да как-то плоховато у меня это выходит. Эрина поникла, уже надумав себе, что она даже спать ему мешала. Фил это заметил. — Эй! Ты тут не причём. Не надо мне тут кислых мин, а то молоко скинет. Ах, точно, — Фил ретировался в коридор: наверно, оставил там тот пакет. Действительно: вернулся с ним. Шурша в внутри рукой, Фил доставал содержимое: молоко в стеклянной бутылке, немного моркови и лука, какие-то приправы, упаковку чёрного чая с мятой и конфеты, и печенье. Конфеты и печенье? Эрина вскинула брови от удивления: вот уж не думала она, что строгий офицер-зануда любитель сладенького, но тут он пояснил: — Это тебе. Чай же надо с чем-то пить тебе. — Спасибо… не стоило, наверное… — Стоило. Тебе маленькая радость — я буду доволен. Наверно, это не то, чем стоит впечатлять девушку, но я попозже постараюсь что-нибудь придумать. Губы Эрины растянулись в по-детски наивной и смущённой улыбке. Опять щёки загорелись. Правда: такая мелочь, а так приятно. Но больше тепла вызвало именно то, что Фил сказал в конце. — Ты… Ты не считаешь меня… ну… — Эрина очень неуверенно взяла небольшую коробку с шоколадными конфетами и начала её осторожно открывать, как будто боясь, что на неё прикрикнут, но никакого наказания за своеволие не следовало. Только ответ: — Не считаю ли я тебя распутной, развратной, бесстыдной, испорченной и так далее девчонкой? Эрина высадилась от таких описаний и довольно серьёзного тона Ригера. — Нет, не считаю. Ты бы своё лицо видела! — Фил рассмеялся, убирая молоко в холодильник, немного налив себе в кофе. Ей же поставил кружку с тем самым чёрным чаем, а рядом и тарелку с готовой овсянкой, сдобренной тёмными ягодами. Приятные ощущения от ударившего в нос аромата мяты от напитка смешались с чувством безмерного живительного облегчения, нахлынувшего на Эрину. Хотя смех Фила по-прежнему казался чем-то из ряда вон выходящим. — Эрина, я не консерватор и сам не блюститель тех порядков, которые так старательно нам навязывает общество. Уж кому, а не мне тебя обвинять в чём-то подобном: я же тоже в этом участвовал! Значит, я тоже распутный и испорченный, верно? Не надумывай там себе всякой ерунды, — Фил уверенно отхлебнул из своей кружки. Эрина коротко кивнула и улыбнулась, бросив в рот одну из конфеток. Вкусно, безумно вкусно. — Это потрясно! Круто! — не удержалась она. — На! — Эрина поспешила протянуть Филу сладость, чтобы он тоже распробовал этот нежнейший вкус и тающую текстуру. — Кушай сама. Я такое не люблю, — Фил отмахнулся. Эрина зыркнула недоверчиво: как вообще можно не любить шоколад? Эрина долго разбираться и настаивать не стала: съела сама и запила чаем. Фил с наигранным недовольством покачал головой из стороны в сторону. — Нет бы кашу сначала съесть. Аппетит же отобьёшь! — Говоришь как дед! — Эрина хихикнула. — Не отобью. Мне его ещё попробуй отбей! Больше тебя съем! Фил недоверчиво покосился. Эрина всё же принялась за кашу. Небольшие ягодки немного отдали свой сок, окрасив разварившуюся овсянку местами в фиолетово-красный цвет. — Что-то по тебе не скажешь, — отозвался на её заявление Фил, снова окинув девушку, которая в глазах многих правда не выглядела, как любительница поесть, скорее наоборот. Но Эрина привыкла, и уже она, в порыве игривой вредности сморщив нос и показав язык, отмахнулась от слов эльфа. — С детства у меня это. — Так это лечить надо, наверно… — Фил звучал растерянно и обеспокоено. Эрина даже сама начала немного переживать, а ещё расстраиваться. Как и говорила её бабушка когда-то, когда была жива: «Такая тощая — смотреть не на что! Мужики кости не любят». Раньше она воспринимала слова бабушки как какую-то глупую старческую ерунду, не касающуюся её, а вот теперь задумалась всерьёз. Но Эрина не посмела выразить мимикой огорчения: сдержалась. — Может быть! — она живо пожала плечами, продолжая с аппетитом есть. Но краем глаза Эрина заметила настороженность Фила. — Я тебя обидел? Вопрос ошарашил Эрину, что она чуть не подавилась: «Он, что, мысли читать умеет?» — Извини. Я просто переживаю. И иногда не умею нужных слов подобрать, — когда Фил заговорил вот так, Эрина растерялась: где эта офицерская железная чекань? Почему он говорит с ней так мягко, да ещё и на такие темы? Кого вообще и когда волновало, что чувствует она, Эрина Уилд. Может, только Вилма волновало: как-то раз он прописал одному парню из их школы за то, что тот назвал её уродски тощей, попутно сказав: «Ну а ты уродски стрёмный!». Её лучший друг, её герой! Из мыслей Эрину вернул всё ещё растерянный и виноватый голос Фила: — Ну… Главное, чтобы ты голодом себя не морила. Ну и чтобы тебя всё саму устраивало… Никаких голодовок! — Эльф звучал так искренне — обида Эрины растворилась, будто её и не было. — Это не про меня! — оживилась она. — А ты завтракать будешь? — Я не хочу. — И кто из нас ещё голодает? Фил обречённо вздохнул, явно соглашаясь с замечанием Эрины. Но она видела: его явно что-то тревожит. В глазах печаль. Мимика эльфа тоже время от времени подводит: всё время он старался держаться, но в некоторые секунды слабости или усталости лицо показывало эмоцию волнения. И что же в его голове? А как его мысли прочитать? Может, он тоже себе что-то надумывает. Но она точно ничего не узнает, если Фил сам не скажет. Но он оказался куда сговорчивее, чем она: — Аппетита нет. Всякие переживания, знаешь. Это чрезвычайное положение в городе, армия шныряется туда-сюда, всех трясут, как мешки с говном. Ещё там с твоим дружком кое-какие дела возникли. Эрина оживилась. Фил не стал дожидаться расспросов: — Твоего друга перевели в другое лечебное учреждение. — Что? Зачем? — В этом ему не особо-то могли помочь. В другом смогут. Я надеюсь. Эрина поникла, но потом уже более оживленно сказала: — Главное, чтобы Вилма вылечили. Остальное уже не так важно. А родители его предупреждены? А то отец его время от времени навещал же его. Фил явно задумался, потирая пальцами гладкий подбородок, который, в силу того, что он полуэльф, никогда не покрывался грубым волосом. — Я уточню этот вопрос в ближайшее время, — четко выговорил Фил, словно оказался на службе и отчитывался не Эрине, а какому-то важному генералу. — Ты поедешь на остров? — вопрос несколько выбил Эрину из колеи спокойствия: точно! Красный остров и восстановительные работы на нём. Она не поспевала за Филом с ответами, пока тот продолжал говорить: — Я выписал тебе отгулы официальные: ты можешь остаться у меня, отдохнуть. Я не против. Эрина хотела было обрадоваться, что можно, наконец, дать себе слабину, но коммунистическая выправка и вбитые с детства идеалы прокричали ей в ухо: «На благо общества должны трудиться все на равных!», и поэтому Эрина несчастно пробурчала, закончив с кашей: — Ну уж нет. Раз уж я тут, то буду работать вместе с остальными, — Эрина встала и сама отнесла посуду в раковину, собираясь самостоятельно всё вымыть, чтобы не обременять гостеприимного хозяина. Сориентироваться в типовом кухонном убранстве не составило труда, да и Фил не стал возражать, продолжая пить свой кофе мелкими глотками. — Ну тогда надо сходить до академии. Там, где форму получала, рабочку дадут. Нечего загаживать гимнастёрку и нормальные сапоги. — Хорошо, я схожу. — Время ещё есть. Не торопись так. Успеем. — А вы... то есть ты со мной пойдёшь? — Эрина вздрогнула. — Ну да. Мне же вас всех на построении собирать. Эрину осенило: если их кто-то увидит вместе, то пойдут дурные слухи, которые отразятся на её репутации и взаимоотношениях с остальными ребятами из отряда, или даже со всем потоком. А, может, и со всеми учащимися академии. Рука, ставившая вымытую тарелку на место, немного дрогнула. «Это будут уже не просто слухи, а самый настоящий скандал...». На факт их совместных занятий, которые не подразумевали ничего, кроме получения Эриной от Фила синяков, а не мужской ласки, обозлилось не мало народу. Особенно девочки-эльфийки: Эрина регулярно ловила на себе их косые едкие взгляды, прожигающие насквозь. Ещё один повод, и эти смазливые девчонки затащат её в какой-нибудь погреб и там же надерут задницу. Дело дрянь. Нужно быть очень осторожной, чтобы не влипнуть и вообще не вылететь из академии. Иначе всё её будущее обратится в прах. Всё, к чему Эрина так стремилась ещё со школы, может кануть в небытие.