Бессмертный солдат

      Холод и дождь встретили Фила на переполненном с утра вокзале, стоило ему сойти с гудящего и дымящего поезда. Часы на столбе, нависающие над открытым перроном между двумя железнодорожными путями, показывали пять утра, но солнце не думало себя явить даже на краю далёкого, не такого пасмурного горизонта. Что-то вдали розовело, но тут же съедалось тучной свинцовой серостью. Но он чувствовал, что вот-вот эта гадость прекратится, выглянет солнце, но теплее, конечно, не станет: не то время года.       Подняв ворот такого же серого, как само небо над его головой, пальто и не обращая внимания на холодную колючую морось вперемешку со снегом, неприятно оседавшую на коже и волосах, Фил отправился к лестнице, ведущей в подземный переход — только оттуда можно было пройти в вестибюль пригородного вокзала. С последнего раза, когда он был здесь, проход неплохо отремонтировали, сменили плитку на стенах и на полу и побелили потолок, на котором располагались невзрачные плоские лампочки, источавшие тусклый свет, только толку было от них как от крошечной свечки в чёрной комнате без окон. Условно тоннель делился на две части: одна для тех, кто шёл к путям, другая для тех, кто шёл в вестибюль.       Филу совершенно не нравился этот путь, но такие огорчения случались, когда поезда приходили на самые крайние пути. Те, что ближе к зданию вокзала, располагали самыми обычными коридорами с большими окнами, красивыми арками и мраморной напольной плиткой, а первый путь — в шутку местные его называли «парадным» — и вовсе удостоен чести позволить поезду въезжает в одно из помещений торжественного здания. Но сегодня не парадный день, да и Фил не особо важная персона. Его поезд ехал с военной части на отшибе, где расположен межпространственный рейс, трое суток по голой тусклой тундре, нагруженный солдатами с разных точек и миров, отправленными на гражданку по самым разным причинам. Там ему довелось посмотреть и на отпускников, и на парочку «пенсионеров», но немало было и калек, которым либо оторвало конечности (или их отгрызли драконы), либо они лишились глаз, либо получили какие-то другие ранения, предполагавшие их отъезд с фронта. Но ни с кем из них Фил не обмолвился ни словом за всю дорогу: стыд заставлял проглатывать язык каждый раз, глядя на покалеченных молодых парней (женщины ехали в отдельных вагонах, но он полагал, что там картина такая же). Он был твёрдо уверен, что не заслужил того чуда, которое с ним произошло. Почему не кто-то другой — почему он?       Когда наступала глубокая ночь, и в вагоне выключали свет, Фил долго смотрел сквозь тьму на свои целые, совершенно здоровые, без каких-либо царапин и ссадин руки. До этого «чуда» они были усыпаны шрамами, а теперь выглядели так, будто ему в жизни не приходилось сидеть в окопах неделями, отбиваться от бешеных ящеров разных цветов и размеров, падать с ног, получая раны, от разрывных магических и самых обычных снарядов, брошенных эльфами или людьми — ничего этого будто не было, не осталось доказательств даже для него самого. Разум лукавил, приговаривал из-за затворок подсознания, что всё то был страшный сон — не с ним, не тогда. То был не он. Не тот он, что здесь и сейчас.       Потерявшись где-то в своих мыслях и воспоминаниях, Фил даже не обратил внимания, как прошёл весь шумный холл вокзала, переполненный людьми и нелюдями. Как-то совершенно машинально он обходил их, но при этом никого из них не замечал — все они как полупрозрачные тени — даже само здание — подлая иллюзия. Стоило закрыть глаза, как он снова оказывался там.       Город, казалось, тоже ничуть не изменился за три года его отсутствия. Всё такой же «кошками построенный», как тут было принято говорить. Столица миров, Северная столица Титании, Кошачье царство в староэльфском мирке или просто Вайвестан — как только не называли этот разросшийся на островах внутри залива и на берегу, окаймляющем его, каменный город.       Когда-то, ещё до завоевания Союзом Миров, коты — звероподобный людской народ — купил эти острова у какого-то не очень смышлёного и не очень богатого эльфийского короля. Коты прибыли из своего, как они говорили, погасшего мира, настроили своих помпезных домов, которые часто называли странным словом «готские дворцы». В детстве Фил думал, что готы — это какие-то древние коты, но где-то он явно ошибался. Сами коты об этом не говорили, в учебниках истории не писали и в целом делали вид, что уже давно приняли общесоюзную культуру, общий язык и приемлемые политические взгляды.       Целью, ради которой коты обосновались в этих угрюмых северных землях, где с берега время от времени можно было увидеть айсберги на фоне низкого, чуть ли не падающего на голову неба, была торговля с эльфами. Даже сейчас, в стране коммунизма, на котов часто поглядывали и шептали: «Капиталисты… Продают рыбу по спекулятивным ценам!»       Это клеймо. Фил понимал, какого носить клеймо.       Впрочем, сам он старался об этом много не думать, не зацикливать внимания. В школе его учили: «Такого рода мысли рождают инакомыслие — партия не приемлет инакомыслие». Оставалось закрыть на всё это глаза и идти вперёд, угождая партийным идеям и идеалам во имя свершения большой общественной мечты — построения идеального, совершенного социума. Но и об этом Фил думать не хотел. Он не хотел быть ни капиталистом, ни коммунистом. Ему не хотелось думать о политике вообще, хотя он был крошечным винтиком в её огромном инструменте — в военной машине, подминающей под себя и свою идеологию не просто целые города и народы, а буквально миры. Мирам это не нравилось. В основном. А кто-то был даже рад стать «подданным» великого «короля». Монархия. Королевство. Подданные. Корона. Да, пожалуй, эта идея отдавала монархией. Фил нахмурился, задумавшись о монархическом строе ни с того ни с сего, взглянув при этом на огромное изваяние, — отец великих идей, сидящий верхом на вздыбившемся жеребце. Одна рука выплавленного из бронзового сплава мужчины была выставлена вперёд — она настойчиво указывала тот самый верный путь своему народу — только вперёд.       Йоган Фриц — батюшка и вождь, настоящий культ и чуть ли не бог. Отец идеи. Отец народов. Эльфы с вражеской стороны, те самые пресловутые монархи-капиталисты в начищенных латах и коронах с драгоценностями, называли его «Красный король». Король. Монархия. Снова монархия. Фил опять нахмурился и покачал головой: ему казалось, что так эти мысли вывалятся из головы через уши и их унесёт по уличным водостокам прочь, подальше от него.       Не взглянув на прощание на отца коммунистических идей, Фил ушёл с площади. Некогда ему было монументы разглядывать. Предстояло сначала отметиться в генеральном штабе о прибытии, а затем получить соответствующие документы о переводе его на службу в Военную Магическую Академию. Когда-то и он проходил там обучение, а получив звание младшего сержанта, тут же подал прошение о переводе на фронт.       «Поле боя — лучшая военная академия!» — так Фил говорил сначала себе и своей противившейся его воле матери, а потом и своим подчинённым. Погоны лейтенанта он получил не в стенах учебки, а на поле боя. Красная полоса и две звезды — символ принятия тяжёлых решений и огромной ответственности. Он заплатил огромную цену даже за эту чепуху, которую мог безболезненно получить, просиживая штаны в стенах всё той же академии. Вспоминать совершенно не хотелось обстоятельства своих великих выслуг. Как и отныне расти в звании.       Тут Фил даже крепко задумался, уже стоя в очереди за документацией в совершенно унылом холле главного штаба со стенами такими же серыми, как и лица всех присутствовавших, что не так уж и плохо, что его переводят в учебку на службу: тут-то повышения по службе ему точно не видать, а самая большая ответственность — это не допустить драки в туалете мужского общежития между парнями, которые не поделят очередную девчонку из их учебного отряда.       Фил даже ухмыльнулся, подумав об этом. И в его годы такое происходило, и даже в годы его матери. Он был уверен, что ничего не изменилось и не измнится никогда. И что гусь всё там же.       Гусь. Воспоминания о гусе заставили его помрачнеть. Его Фил не хотел вспоминать точно так же, как и свои воинские заслуги.       Глядя на затылок какого-то шимпанзе в синей форме и с погонами старшего сержанта, Фил погрузился против своей воли в чудовищные воспоминания о жизни в общаге. У парней она больше напоминала чуть более приличную казарму, нежели у девчонок с их цивильными комнатушками на четыре человека максимум. Пугали не обшарпанные стены, не чёрная плесень на пожелтевшем кафеле и не тот факт, что испражняться требовалось по расписанию, повешенном на двери в уборную. Пугал тот, кто придумал последнее.       Чёртов гусь любил отключать воду во всём общежитии, дабы мерзкие курсанты не тратили драгоценную партийную воду почём зря. Когда Фил пошёл против его воли, повернув вентиля и приняв хороший горячий душ в течение десяти минут, он прогневал пернатого коменданта.       Голубые глаза птицы сверкали в тенях узких коридоров, двумя огоньками носились между двухэтажными койками. Его белые перья были везде. Ляжки и ягодицы в свежих ссадинах от щипков. Гусь бежал за ним и больно щипал за ноги, пытаясь посягнуть на самое дорогое, что может быть у мужчины, до тех пор, пока Филу не подвернулись под руку жестяное ведро и провонявшая швабра, которыми он воспользовался точно латный рыцарь копьём и щитом.       Прямо как его предки-эльфы.       Снова ухмыльнулся.       Предки.       — Молодой человек. — Скрипучий голос женщины в форме вернул Фила в реальность.       Он без лишних слов протянул ей военный билет с красной шершавой корочкой, на котором тиснёнными буквами было написано «Военный билет МА». МА — магическая армия. Внутри его чёрное-белое фото почти десятилетней давности, полное имя — Фильхиор Ригер, дата рождения, адрес места жительства по прописке, актуальное воинское звание, отметки о всех воинских частях, в которых он служил и много другой скучной чепухи. Вслед к своему красному билету, Фил сунул бумажку, спрятанную в нагрудном кармане рубашки под пальто — направление в академию. Женщина сухо заключила, неохотно подвигав такими же сухими тонкими губами:       — Ясно.       Раз печать. Два. Три. Фил даже не смотрел, как она возилась с документацией, проставляя печати и оставляя подписи. Пару раз только его дёрнула, чтобы он оставил в каких-то бумагах свой личный автограф. Подписывал не вникая, там, куда она наводила свой палец с окрашенным лаком в красный ногтем.       — Поздравляю вас с вступлением на учебную воинскую службу, — бесцветно сказала она, вручая Филу его бумаги. Их стало больше.       — Спасибо.       И он вышел.       Сунув кучу бумажек подмышку, Фил пошёл прямо по направлению к Военной Магической Академии Вайвестана — ВМА, ВМАВ — кому как угодно. Иногда это заведение просто называли МА (прямо как магическая армия)0, а у некоторых курсантов в его годы водилось говорить «мама». Да уж — учебка — воистину вторая мама.       Он прошёл пару набережных, а потом пошёл по широкому мосту, по которому с двух сторон у железных ограждений шагали по своим делам горожане, а по самому центру в обе стороны катились машины и трамваи. Один из представителей последних, выкрашенный в торжественные красно-жёлтые цвета, с грохотом пронёсся прям по середине моста, где раскинулись две пары полос железнодорожных путей. Уши со всей пресловутой эльфийской чувствительностью реагировали на шум города. Фил давно этого не ощущал как следует: за годы, что он провёл на передовой, слух ему отшибло чуть ли не начисто, а тут он снова слышал как в юности — ясно, чётко, громко. Видимо, зажили не только старые рубцы.       Этот факт снова напомнил ему о неприятной пережитой им ситуации. Чудом пережитой. Невольно Фил ускорил шаг, словно пытаясь убежать от своих мыслей, как от навязчивого прохожего.       Где-то в ветвях деревьев, что много лет назад высадили в сквере недалеко от академии, чирикали синицы, воробьи, вьюрки и кто-то ещё. Эти «чи-чи», «вжи-вжи» и прочие певчие звуки легко улавливались ушами Фила, хотя он даже ещё не видел этого унылого в это время года сквера.       Фил быстро миновал главный вход, прошёл окольными путями и заглянул во все нужные кабинеты, где ему с улыбочками покивали женщины различной наружности и поставили печати в каких-то очередных бумажках. Одни бумажки. Их становилось всё больше в его до этого не такой уж и толстой папке. Как-то без радости Фил осознал, что вся его работа в академии будет состоять из улыбающихся ему женщин разной наружности и гор бумажек с неинтересным содержанием. Уж лучше бы бегал с магвинтовкой по полю боя от драконов и за ними. Унылое будущее заставило его помрачнеть и сгорбиться. Свесив руки, он побрёл дальше, но вдруг его окликнули сзади:       — Товарищ Ригер!       Голос как гром среди ясного неба. Фил не верил своим ушам — даже обернуться страшно.       — Ну что ты стоишь как вкопанный.       Всё же Фил обернулся, расправил плечи, встал прямо — совсем по военной выправке, уже готовый козырнуть старшему по званию. Прямо напротив него стоял бледный эльф со шрамом на лице и в штатском, опиравшийся на трость.       — Капитан Ринэль! Здравия желаю! — с какой-то неожиданной для себя эмоциональностью выдал Фил.       — Вольно-вольно, товарищ. Я уже давно не на службе, — с лёгкой улыбкой сказал эльф, сделав несколько хромых шагов вперёд. — Ты совсем не изменился. Совсем целёханький. Что ты тут делаешь, Ригер? И не говори со мной в армейском тоне — я гражданский.       Фил с трудом расслабил мышцы: Линора Ринэля он уважал, и уважение это было настоящим, независящим от количества и размеров звёзд на погонах. Немного схуднувший и опирающийся на трость эльф продолжал внимательно разглядывать своего товарища и собрата по племени. Его серые глаза по-прежнему горели живым задорным огоньком: радостно было видеть, что капитан, несмотря на то, что ушёл в отставку после тяжёлого ранения, сохранил боевой дух.       — Отправили на службу. Теперь числюсь тут.       — Вот оно как. Понесёшь свет знаний юным дарованиям.       Фил кивнул, хотя не был уверен в этом.       — А вы тут какими судьбами?       — Заглянул к Портер на чай. Как-никак когда-то и нас с ней объединяла служба. Также обсудили мои занятия здесь.       — Вы что-то тут преподаёте? — удивился Фил. Ринэль махнул свободной рукой.       — Я приглашённый лектор из Академии естественных наук.       Фил не скрывал своего изумления, тараща глаза: вот уж кто мог знать, что бывший вояка с двадцатилетним — если не больше — стажем ударится в науку. Линор продолжил:       — По твоему взгляду понял, что необходимо пояснить: я теперь специалист по драконам и драконьим рептилиям в академии. Уход из армии позволил мне учиться и применить свои знания, полученные в полях, в научных работах.       — Это превосходно, капи… то есть товарищ Ринэль. Нам всегда не хватало учёных с практическими знаниями о драконах и прочих тварях с той планеты.       Ринэль с лёгкой улыбкой кивал.       — Заходи обязательно в нашу академию. Я буду тебя рад видеть. А как знать, может, и тут пересечёмся: лекции вести я начну с января.       Хромой, но уверенной походкой Линор пошёл дальше по коридору. Фил недолго поглядев ему вслед, тоже направился по своим делам. Предстояло ещё получить новую форму, в которой ему придётся трудиться в стенах учебного учреждения пять дней в неделю с утра до вечера, вкладывая все свои знания и опыт в головы юных дарований — кучки зелёных дураков, что все поголовно стремятся стать гордостью своей родины, как большой, так и малой. Фил насмотрелся на таких полоумных и в учебке, когда сам учился, и уже в частях, в которых довелось служить. Думать о том, что ты станешь героем для Родины — это одно; становиться героем на практике — совсем другое.