Странная штука это воображение. То оно спит подолгу, не поддаваясь никаким попыткам разбудить его, будь то важный день в школе, когда нужно точно представить себе исторические события, химические реакции, или просьба отца представить себя на его месте. А потом вдруг просыпается и ведётся на любые уловки. И было бы лекарство, которое уравновешивает эти качели...
Мысли о мистере Тейте и новой жертве не покидали возбужденное воображение Робби. Бессонная ночь, потраченная на поиск информации об этих людях ничуть не решила его проблем, а единственный человек, который мог сломаться под просьбами и мольбами рассказать что да к чему, предательски молчал. И Робби показалось это подозрительным.
Свесив ноги с барного стула и мотыляя ими, Роб стукнулся о столешницу пальцем, одновременно подперев щеку. В доме было темно, совсем не беспокоя заспанных глаз. Утро обещало быть к Робби благосклонным.
В ленте инстаграма много интересного не нашлось. Он скинул видео с крутящимся под искаженную музыку тараканом Тому, прожевал свой завтрак, и допив остывший чай, покончил с этим занятием. Его ждал трудный день, единственной целью которого, было расколоть Мартина как грецкий орех, чтобы чудовищные тайны, которые он скрывает, стали явными. Отец ожидать такого не будет, потому растеряется и выдаст детали. Так, по крайней мере, воображал себе Робби, хоть и понимал, что ведёт себя совершенно глупо.
За окном стояло зимнее светлое утро. Снег уже не валил, небо было чистым и ярким. Тишина их улицы навевала покой, и Робби показалось, что он во сне. В большом городе такого он не видел, не ощущал, за окном там всегда проносились машины, вопили дети, в небе иногда летали полицейские вертолеты. Не ощущалось отличия выходных дней от будних, всё сливалось в единый общий поток.
А тут шериф города, и тот разгребает снег поутру. Когда Робби вышел на крыльцо, отец уже прохаживался по переднему двору с синей лопатой. От лестниц до дороги уже была расчищена тропинка шириной в две такие лопаты, и снег искрился под лучами, ослепляя непривыкшие глаза. Зимнее солнце укусило нос. Ветра не было вовсе, только редкие порывы напоминали о морозе. Темные локоны, торчащие из-под шапки, почти не поддавались потокам холодящего воздуха.
От главное тропинки, в сторону уходила ещё одна расчищенная дорожка, шириной в одну лопату, и Робби мог бы ступить по ней, но взгляд манил тот идеально ровный белый покров от него до отца. Подросток осмотрел его, представляя, как лучше испортить, где его следы будут смотреться идеальный. Внутренний перфекционист бился в конвульсиях, и Робби, переступив через снежную насыпь у тропинки, провалился одной ногой в холодную и чистейшую гладь. Снега было почти по колено, у крыльца ещё больше, сугробы рассыпались за границы ограждения, не зная препятствий. Природа не извинилась за свои деяния, показывала, кто здесь главный.
И рабы её против не были. По крайней мере, Робби с большим удовольствием и увлечением рассекал пополам больший участок своего двора, и был уверен, что вернётся обратно тем же путём, рисуя ещё одну такую цепочку следов. Ступал он с трудом, приходилось поднимать ноги, чтобы сделать следующий шаг, но вскоре добрался до Кристофера, и тот улыбнулся, не собираясь даже спрашивать, для кого он чистил дорожки. Знал он всё, и теперь довольствовался, что и Робби, наконец, распробовал этот провинциальный трепет к природе.
– Не знал, что у нас лопата есть, – прохрипел Робби, поглядывая, как небольшие горстки снега сыпятся в ямки там, где он уже ступал ранее. Красиво сделал, хороша работа.
– Мы с твоим дедушкой раньше часами возились с такими. Двор большой, ты же помнишь, а представь, когда снега много.
Робби вспомнил. Зимой он в Вайоминге не был, летом ездил с родителями к бабушкам и дедушкам. Двор родителей отца был и правда не маленьким, конюшня за домом, сад. С передней части почти ничего не было, но тропинка до порога была длиннющей. Дедушку Ферда он помнил хорошо, как и бабушку Аливию. Они всегда казались Робби контрастными. Она совсем добрая, как лесная фея, нежный голос, теплые руки, и кожа – топлёное молоко. А дедушка построже ему казался. Он часто ходил угрюмым, хотя с внуком всегда был добр. Возможно, Робби непроизвольно вспоминал рассказы отца, подслушанные из комнаты родителей, о его методах воспитания и переменчивости настроения. И невольно, мальчик побаивался. Хотя и быстро забывал об этом, когда дедушка брал его с собой на прогулки и игрался.
Родители матери тоже были хорошими, проводили они время вместе не так часто, но достаточно, чтобы помнить их. И представляя засыпанный снегом двор, у них он в разы уступал сватовскому.
И всё-таки, Робби не знал, что у них есть лопата для снега. Он с минуту понаблюдал, как отец орудует ею, теоретически прикинул, как бы делал это сам, понял, что сложного ничего нет – как с машиной, и решил на минуту отвлечь родителя от скучного занятия, которым тот, с такой любовью увлёкся.
– Я к доку пойду, ему помощь сегодня нужна, – в принципе, почти не солгал Роб, проведя подошвой по рыхлой поверхности.
– Иди, – пожал плечами Крис, и размяв спину усталым наклоном назад, вернулся к занятию.
Они пожелали друг другу хорошего дня, и Робби побежал прочь, даже не приближаясь к тропинкам и дороге – всё оставлял свои следы, словно дитя, впервые увидевшее снег, а Крис планировал заканчивать с ностальгией и ехать на работу.
Кроме документации, в тот день ему нечем было заняться. Расследования стояли на месте, рискуя жизнью человека, он решился аккуратно допросить мистера О'Хару, но он понимал, что вряд-ли чем-то он им поможет. Уж он то , как никто знал, чем заканчиваются такого рода беседы для того, кто решился помочь стороне порядка. Крис ни в коем случае не планировал давить на мистера О'Хару, в его планах была попытка. Он бы и близко не подошёл к дому заключённого, с ним, по задумке, должен поговорить кто-то из внутренних охранников, но это тоже сомнительная была идея, мистер О'Хара имеет основания подумать, что это какая-то проверка. Крис не ждал успеха.
В то время, пока старший Роуз заканчивал с домашними делами, Робби уже добежал до экспертного центра, и не нарушая собственного плана, нашёл в лаборатории дока. Тело уже было спрятано на сохранении – Робби, проникшийся юмором Мартина, дал волю своему, и теперь без угрызений совести, называл морозильные камеры шухлядками с бесполезными вещицами в стене. Ещё он как-то пошутил, что вещи эти скоро выбрасываются, но сразу же понял, что это уж точно как-то слишком, и изысканность пропадает, поэтому со временем сократил до шухлядок в стене.
Мартин возился с анализами, перечитывал уже готовые, и вокруг него творился такой хаос, что можно было запросто понять, что человек озабочен проблемой, и как никогда пытается решить трудную задачу. Но Робби не понял.
Под ботинком хрустнуло стекло, пальчиковая пробирка разбилась вдребезги – еще минус одна. Робби уже привык, если док занят, в лаборатории всё вверх дном. И Мартин не сердился, когда оборудование портилось, – он и сам не раз наступал на колбы, подумаешь. Главное, чтобы используемые оставались целыми, а их он всегда держал в безопасности. Штативы с пробирками и любые готовые анализы он держал в холодильниках, а их только, разве что, слон перевернуть сможет, уж их с Робби сил вряд-ли хватило бы, даже сообща.
Седоватые волосы дока торчали во все стороны, глаза были красными, и приветсвующий взгляд, который он метнул на вошедшего помощника был похож на безумный, – Робби здорово испугался, и в какой-то момент вспомнил первое знакомство с Мартином. И почему он тогда вернулся? Робби уже и не помнил.
То, что тело было спрятано, уже немного огорчало Роба. «Ящики» ему трогать нельзя было, а посмотреть хотелось сильно. Но, нарушать запреты Мартина он не привык, это ему не отец. Делать нервы Крису он ведь привык, да и то папа, что с него взять? Покричит, поругается, может подзатыльник пропишет, да и всё, с миром отпустит. Это всё такое... домашнее. А док же не отец, выгонит и всё, а Робби нравилось и хотелось проводить время в центре. Да и как-то стыдно было ругаться с боссом своего рода.
Вид Мартина должен был кричать о том, что работал он не жалея себя, но в подростковом сознании так сильно засела мысль о каком-то безумном, но совершенно необъяснимом заговоре, что Робби и обращать внимания не стал, сразу приступил к делу.
– Док, а можно мне посмотреть на вчерашние анализы? – спросил Роб, будто бы он что-то там понял. Но ему всё-равно казалось, что неладное он заметит, Мартин его чему-то да научил, да и результаты готовые читать проще, чем делать их.
Вначале Мартин не ответил, увлечённый работой с микроскопом.
– Мг? – задумчиво переспросил он, но вряд-ли был готов слушать. Робби подождал, и когда док оторвался от дела, успел переспросить, пока тот не дошел до стола с бумагами.
– Покажете мне результаты анализов?
– Я не буду рыться в тех коробках, всё уже собрано. Тебе там не на что смотреть, результаты ни о чём не говорят.
– Но...
– Робби, не отвлекай меня, для тебя сейчас работы нет, – отмахнулся Мартин и снова закрутился. – Если хочешь чем-то занять себя, можешь подмести у меня в кабинете, да и в морге тоже.
Дальше ни на какие попытки обратиться к нему док не реагировал, и Роб ещё больше погрузился о свои подозрения.
Докучали они ему долго, потому Роб старался занимать себя чем-либо полезным. Мартин заканчивал с одними делами и начинал новые, время от времени забегал в кабинет, поспешно что-то записывая и забирая какие-то бумаги. Для Робби находилась работа с оборудованием, а точнее с его мытьём, но занимался он этим в небольшой упорной, и в лабораторию почти не заглядывал.
Несколько раз док выходил в соседнюю комнату, паковал что-то в коробки, доставал что-то из старых. Он метался, сравнивал результаты, ронял посуда и царапался бумагой.
Робби цыкал языком, и продолжал мыть посуду. А потом его терпение лопнуло. Он только и делал полдня, что наблюдал за работой судмедэксперта, хотя понимал что-то всего на каких-то десять процентов. Док отходил куда-то, не догадываясь, что любопытный помощник что-то замыслил и считает его подозреваемым, возвращался, снова ворчал, и ничего кроме работы его не волновало.
Парень кинул своё утомительное занятие, бросил потерявшие от химии цвет перчатки в раковину, и что-то бормоча под нос, оставил увлечённого раздумьями дока одного в лаборатории.
Поначалу Роб и сам стал метаться. Он пытался зайти в кабинет, затем в морг, после всё-таки заглянул в кабинет, и посидев там, психанул и направился к исходной точке. От неё думать стало легче. Роб сделал несколько вдохов, собрался с мыслями, выключил нарастающий гнев, и заглянул в большую комнату, готовый начать собственное расследование.
Секционный стол был пуст и чист, и Робби снова отмахнул от себя желание посмотреть на тело. Он хотел вмешаться, только совсем не знал, с чего начать, и чем он не разозлит Мартина. Док был специфичным человеком, и злиться он не умел, по крайней мере, так казалось Робби. Хотя иногда он слышал, как тот ругается, и ему, отчего-то становилось смешно. Но, всё-таки, он не хотел, чтобы док злился на него. А обыск провести хотел, от чего мысли его путались и расставлять приоритеты пришлось быстро.
В кабинете док не держал результаты анализов, по крайней мере свежие, в его шкафах были закрытые папки, документы, и то, только потому, что многие дела были заморожены, и он не имел права утилизировать макулатуру. Последние записи Мартин складывал в коробки и хранил в соседней комнате. Роб невольно заметил, что на верхней полке одного из стеллажей новый предмет. Обычно Мартин подписывал коробки, а та была неприметной, будто нарочно запрятанной среди малоиспользуемых вещиц.
Робби поглядел снизу вверх, задумался. Нет, он бы мог, конечно, сдержать любопытство, дождаться подходящего момента. Но, а вдруг момента такого не будет? Вдруг каждая минута отдаляет его от результата? Отцу нужна помощь, Робби чувствовал это. Пусть он не говорит об этом, пусть не рассказывает, но Роб был уверен. Он убедил себя в этом, обмотал цепями ответственности, повесил замок и выбросил ключ. Для чего это нужно было ему самому, Роб не знал.
План на плане и ни одного хорошего, но действовать нужно было. Роб стащил стул у стола, неся его в одной руке, во вторую взял табурет. Если он пойдет за мини-стремянкой, Мартин увидит его, заподозрит неладное. А так, у него была возможность разобраться со всем, пока док занят.
Поставив стул у высокого стеллажа, сверху Роб установил табурет и задумался. Он покрутился вокруг своей конструкции, снова кинул взгляд на коробку. Теоретически, он бы мог достать, стоя на одном только стуле, но коробка должна была быть тяжёлой, а Роб не хотел упустить её, тем самым выдав себя. Оба варианта казались сомнительными, Робби в какой-то момент задумался о третьем: может отвлечь Мартина, попросить его сходить за чем-то. Но за чем? Да и глупо, док скажет самому идти. Лучше и вовсе не привлекать внимания, он лучше просто поаккуратнее будет действовать, и всё тут, – потянулся к табуретке, встал на стул. Начало неплохое...
Из лаборатории Мартин услышал грохот, за ним какой-то глухой тяжёлый удар. Он спохватился, кинул дела, испугался, и пока бежал до соседней комнаты, успел нафантазировать себе невесть что. Каждый его шаг сопровождался металлическим звяканьем и звонким стеклянным эхо. Падать без вмешательства было нечему, вся мебель исправна, многое намертво прибито к стенам и полу. Это простые меры безопасности, док хоть и был человеком эксцентричным, но дело своё уважал.
Остановившись в дверном проёме, Мартин чуть успокоился, облегчённо выдохнул, замедлив шаг. Всё-таки, волноваться немного стоило. У дальней стены, под стеллажом валялся стул, табурет, какие-то коробки. Центром картины, несомненно был Робби. Он сидел на полу в окружении разбитых сосудов и инструментов, расставив ноги, потирая затылок. На лице его отображалось раздражение, боль, и всё это собралось в букет со вспыхнувшим смущением, когда подросток заметил присутствие взрослого.
– Эй, малóй! – Мартин подбежал к нему не спеша, протянул руку. – Ты как?
– Нормально. – Роб принял помощь не сразу, он надулся, разозлился на свою неуклюжесть, почухал бедро. Но док сердитым не выглядел, поэтому мальчишка протянул в ответ руку.
Он огляделся, поднял глаза, поморщившись, когда в висках стрельнуло. Да уж, здорово он свалился. Когда табурет ушёл из-под ног, он ухватился одной рукой за верхнюю полку, тщетно стараясь подтянуться на ней, – выглядело это точно как в кино, но Роб не был человеком пауком, – и как принцесса в диснеевском фильме, соскользнул пальцами и полетел вниз, увлекая за собой почти всё, что только было на этом долбанном стеллаже. Всё, кроме той проклятой коробки, за которой он полез. Упал он рядом со стулом, задевая его, и когда мягкое место припечаталось к полу, он на мгновение подумал, что всё закончилось, но сверху тут же повалились всё, что не удержалось на полках. Стеклянный и металлический дождь окончился попадавшими в придачу коробками. Робби пытался восстановить момент удара головой, но это случилось несколько раз, и он не совсем понимал, от чего конкретно ему больно.
А в целом, болело не сильно, и довольно быстро отпускало. А вот док смотрел на него обеспокоенно, но едва насмешливо качая головой.
– Что это ты тут за Пёрл-Харбор мне устроил?
– Я просто посмотреть хотел на результаты анализов, – бурча сознался парень. – Вы ведь не хотели мне показывать, вот я и подумал...
– Мда, папка твой говорил, что ты любопытная особа, а я не верил. Я ж не показал тебе тогда не потому что секрет, а потому что занят был. Попросил бы в свободное время, так я тебе такую экскурсию устроил, глаза бы из орбит повылезали. А тут, что теперь показывать?
– Что там? – Робби всё же ткнул пальцем на верхнюю полку. Хотя после слов дока, он вовсе разуверился в своих подозрениях. Вероятно, ударившись головой, мозги на место встали, да думать сталось проще.
– А, туда ты лез? – всплеснул руками Мартин, покидая комнату, и вернулся уже с ручной лестницей. – Хвала небесам, что хоть не свалил сам стеллаж.
Просить "помощника" снова лезть наверх, медэксперт не осмелился. А то мало ли, ещё шею свернёт, а перед шерифом потом оправдываться. Да и жалко как-то ему стало мальчишку. Любопытный – то не совсем хорошо, но ведь подросток он, гормоны бурлят, да приключений жаждет. Кристоферу, конечно, посложней приходится, всё же его дитя, а Мартину не хотелось воспитывать, ему достаточно было иметь рядом помощника, который, кажется, даже и не против научиться чему-то.
В коробке что-то звякнуло на пути вниз, и Робу вдруг стало совсем уж стыдно. Никакие там не бумаги, да и Мартин бы не стал показывать, будь там улики.
– Только тут не результаты анализов, синоби. Зачем тебе она? – Мартин и не подозревал, что Робби его проверял, да и некогда ему было думать о том, что в голове у подростка. Жалел только, что не разобрался со всем сразу. Теперь ведь убирать последствия.
В коробке и правда не было следов того, что он искал. Обычное оборудование, и Робби даже обрадовался, что оно не провалилось на голову вместе со всем остальным. Не радовала его мысль, что он так облажался, что ничего не нашёл... А с другой стороны, это ведь хорошо, что Мартин чист оказался. И как он только мог его заподозрить? Это ведь даже не подозрения были, в голове что-то щёлкнуло и понеслось. Остановить себя не пришло в голову, фантазия разыгралась.
– Извините меня, док, я в последнее время сам не свой из-за всего этого. – признался Роб, став совсем уж серьёзным. Ему было неприятно осознавать теперь, насколько глуп был его поступок и раннишние мысли.
– Все мы не в себе последние дни, не переживай, я не злюсь, – Мартин положил ему руку на плечо, тепло улыбнувшись. – Ты только приберись тут, да не упади снова, а то напугал меня. Чувствуешь себя нормально? Есть смысл рассказывать папке твоему?
– Чувствую нормально, не нужно говорить. И я всё уберу, честно!
Рука на плече пару раз хлопнула, и док оставил его.
Робби и думать забыл о том, что искал, мысли его рассеялись, и сметая в совок последние осколки, Робби никак не мог перестать прокручивать в голове свой позор. Картинки в памяти всплывали феерические, яркие, и Роб начал жалеть, что не ударился головой посильнее.
В комнату снова вошёл Мартин, поставил на стол нумерованную коробку – ту самую, с анализами. Робби уже и смотреть на нее не хотел, нахмурился, но интерес взял верх, когда док поманил его. И показал он любопытному помощнику всё, что тот мог понять. А чего не мог, простыми словами объяснил. И Робби, наконец, понял, почему его отец такой напряжённый в последнее время. Расследования не приносили плодов, всё было куда запущенней, чем казалось, и Роб вовсе поник. Тут он бесполезный. Может, конечно, сунуться снова куда-то, где можно найти чего, но опыт показывал, что это не такая уж замечательная идея. Да и не знал он, куда соваться на сей раз. Дом ведь жертвы уже обыскан, сто процентов, а если и нет, то не найдет он ничего сам, – вспоминались слова Криса, – не знает, что искать.
Робби сложил руки, дальше он не мог двигаться без риска. Единственное, что оставалось, это обдумывать изо дня в день то, что уже знает. Надпись на новом теле его напугала, если это предупреждение, то отец в опасности. Каждый новый день приносит новые проблемы, следы заметены. Роб понимал, что папе сложно, что он из шкуры рвётся, и если бы не эти ночные вызовы, то он бы не спал вовсе, как раньше. Мама всегда бурчала на него по утрам. За то, что ворочался, за скрипы кровати. Говорила, что лучше бы скрипел более с увлекательным делом, а дальше не продолжала. Под конец, они вместе почти не спали, Крис зачастую ночевал в гостевой спальне, и только когда кто-то приезжал, делали вид, что всё хорошо. О проблемах в семье знал только дедушка Ферд, а потом догадался и мамин отец. Было странно наблюдать за этим, но он встал на сторону Кристофера, незаметно, разумеется, но всё было ясно ещё тогда. Робби только до последнего отказывался верить в неизбежное. Ему казалось, что они и дальше будут собачиться, но брак сохранят. В каждой семье ведь бывает. И даже, когда ему заявили о разводе, Роб не сильно поверил в это. Точнее, осознание пришло не сразу. Тогда это казалось обычным жизненным поворотом, а потом дошло дело до выбора опекунства, и всё перевернулось.
К тому это всё, что теперь Робби жил с отцом, они стали понимать друг друга, заботиться. Раньше, когда Крис приходил уставший и не уделял ему внимание, Роб сердился. Теперь нет. Напротив, он прекрасно понимает, что тому приходится проносить через себя. Работа отца теперь виделась ему ближе, ярче, и она не создавала иллюзий, что всё просто, как в сериалах. Робби понимал уровень, и знал, что на деле всё ещё сложнее. Потому и отступил.
***
До вечера и у Криса случилось непредвиденное. Джон с Брайаном занялись поиском родных, или знакомых жертвы, и нашли человека, который, – как удобно, – знал ещё и мистера Тейта. В какой-то момент открылось второе дыхание, Крис сорвался в камеру допросов, был готов к продвижению, но не случилось. Человек оказался неприметным, довольно спокойным и одновременно озадаченным. Он всю жизнь прожил в их городке, многих знал и со многими пропускал по бутылочке по пятничным вечерам.
Рассказывал он больше о мистере Тейте. О том, что знал каким он был человеком, что скользким он был и многое скрывал. Даже припомнил о пропавшей ребятне, намекнул на то, что мужчина многое заминал перед полицией, чтобы школу не закрыли. Причину, мол он не знал, и какие ещё скелеты крылись в его шкафах – тоже, но человеком Тейт был не самым хорошим и законопослушным.
Про вторую жертву он искренне не понимал. Даже нет, он был удивлён, что так всё обернулось. Он не подозревал, что его богатенький приятель работал на целую организацию. Потом он о чём-то подумал с минуту и добавил, что ничему уже не удивляется. В городе твориться чёрт-те что, никому верить нельзя, и заключил для себя, что больше не будет пить с кем попало.
Однозначным допрос не показался. Крис дал указание не упускать из виду этого человека. Подозрительным он не казался, но слова о недоверии задели его. Нужно думать о деле и о безопасности людей. Дальше всё по протоколу...
Кристофер сорвался с работы пораньше. Сидеть в отделе уже не было смыслам, Люси с Брайаном вышли на ночной патруль, Джон с Нэнси вызвались дежурить в отделе с молодыми ребятами. С документацией в последние дни стало проще, дела не продвигались, а на допрошенного много времени не ушло.
Крис верил, что ночь будет спокойной, и что ему удастся поспать, даже был готов отложить все свои домашние планы и лечь пораньше. Он чуть было не забыл забрать Робби, по дороге вспомнил об утреннем уходе сына, свернул чуть дальше, и объехав немалый круг, всё-таки остановился у центра. Мартин с Робби уже прощались.
Из машины доносились знакомые ноты пятой песни из плейлиста Криса, и Роб в очередной раз услышал, как Марианна уходит прочь, и как отец чувствительно вторит эту строчку своим уставшим басом. Вообще-то, он хорошо пел, когда не был утомлённым трудным днём. Дома у них был синтезатор, и отец любил позавывать на всю квартиру песни его молодости, изменённые собственной, виртуозной аранжировкой. Играл он здорово, но Робби частенько бурчал, жалуясь на шум.
Домой доехали быстро, поужинали. За прошедший день не говорили. Робби было, что скрывать, за инцидент в центре он намеренно смолчал, и был благодарен Мартину, который тоже ничего не рассказал отцу и говорил исключительно за работу. Крис, в свою очередь, про расследование не заикался. Сын его не рвался что-то узнать, и вел себя совсем обычно, даже не подозрительно. Наверное, стоило быть спокойным, парень растёт, а Крису было боязно, подозрительно. Оба казались утомлённым, друг друга не донимали, разошлись по комнатам, по-мужски кивнув друг другу напоследок.
Робби говорил с мамой по видеосвязи, что-то ей рассказывал, – Крис не вслушивался. Донёсся смех, за ним Роб ойкнул и опустился на шёпот, вспомнив, что отец спать пошёл. Поболтали они ещё несколько минут, послышалось шуршание одеяла, и стало тихо.
Снег начинал таять, днём вышло солнце, температура повысилась, и теперь стремительно становилось скользко и слякотно. На карнизах под крышей образовались сосульки и моментами вода капала по окну, убаюкивая. Глаза слипались как от лукового сока, и стоило их открыть, хотелось немедленно сомкнуть обратно. Крис уснул почти сразу, без лишних мыслей, волнений – как никогда в последнее время.
А потом раздалось гудение телефона на прикроватной тумбочке. Снова. После полуночи.
Крис чертыхнулся. Он хотел было плюнуть на всё, но вовремя вспомнил свою должность, снова выругался, цыкнул, закатил глаза и потянулся к телефону. Вовремя он решил ответить. Рене просила его поставить на её звонок их совместное фото, но Крис отнекивался, он не очень-то и понимал как это сделать, да и зачем. Имя есть, и того достаточно. На сей раз Крис пожалел, что не увидел оттенки их смешной фотографии, а издали ему показалось, что звонит Люси.
Звонила Рене.
Неладное почуялось так резко, как жало пчелы, когда она незаметно залетела под одежду и будучи в ловушке, отреагировала на первое же опасное для своей жизни движение. Крис подхватил телефон, не давая ему вывалиться с непослушных рук, ответил на звонок.
– Крис, я в закрытом переулке на Вильнер-стрит, – шептала Рене не своим дрожащим голосом. – На меня напали...
Кристофер подскочил незамедлительно, профессиональный импульс поднял его и поставил на ноги.
Из телефона послышался какой-то шорох, за ним грохот об асфальт. Стали разборчивы шаги, две пары ног, как минимум. Крис прислушался, бесшумно смачивая горло и натягивая штаны.
– Чёрт, ведьма позвонила кому-то!
Крис с силой прижал ладонь ко рту, зато дыхание Рене он слышал отчётливо, каждый её сжатый всхлип, даже представил её испуганное личико. Боги, он должен что-то сделать! Он хочет и дальше смотреть в её глаза, в живые и добрые, как ничьи больше!
– Ты кому позвонила?! – за вопросом последовали бесчисленные ругательства, снова какой-то грохот и всё оборвалось.
Крис бледнéл с каждым словом и звуком, он хотел пробудиться от этого кошмара. Ему это точно снится, да, безусловно снится! Что он обычно делает, чтобы проснуться? Да, нужно это сделать прямо сейчас! Нужно убедиться. Закатил глаза, сильно, до боли в голове – не вышло. Ничего, бывает, второй вариант беспроигрышный. Будучи уже на первом этаже он разогнался перед пустой стеной, и оказавшись уже носом перед ней, притормозил, тряханул головой – пришёл в себя. Нет, он не может экспериментировать. Осознание реальности хоть и не до конца пришло к нему, но если это всё же не сон, то он должен бежать, а не валяться без сознания с разбитой головой. Он ведь оделся как-то, не помнил как, но он готов бежать, ехать, и нет у него времени на личности.
Машина, как назло не слушалась, брелки гремели в ладони, ключ уползал меж пальцев, и если бы Крис не нашёл в себе физических сил при его состоянии, если бы не сжал с силой те клятые брелки, то так бы и провозился, пока вовсе поздно не станет.
Он рванул, как вор после удачного улова, только через пару секунд вспомнил название улицы, и прорычав что-то совершенно неразборчивое, развернулся в другом направлении. Узкая улочка сотряслась от его мотора и через несколько мгновений снова погрузилась в пугающую тишину.
О том, что он ничего не сказал Робби, мужчина не сразу вспомнил, уже на полпути понадеялся, что парень поймёт и не станет что-то предпринимать. Что мог сделать сонный подросток, Крис мог себе представить, но в этих вариантах он не видел своего Робби, и волноваться ему не хотелось ещё и по этому повожу, потому пришлось взять себя за горло.
Крису показалось, что он едет вечность, хотя на деле дорога заняла не больше десяти минут. Про какой переулок шла речь, Крис не сразу понял, в маленьком городе их вообще почти не было, и прежде чем паниковать, мужчина сосредоточился, осмотрелся. Вдалеке показалось что-то похожее на разлом между трёхэтажными зданиями, Кристофер надавил на газ, притормозил неаккуратно, когда в тени зданий пошевелилась белая макушка – за таявшими сугробами разглядеть её было трудно.
Переулок меж двумя сырыми кирпичными стенами пропах травой, алкоголиками. Нос морщился от резких испарений. Недалеко, в тени улицы прятался бар, откуда, без сомнений, бегали напившиеся посетители, чтобы опорожниться, или ещё чего – Крис и думать не хотел. С побитой и разрисованный стены посередине стекала какая-то слизь, в углу томился, уже двухнедельный мусор. Снег там таял стремительно, оставляя после себя жалкую бесцветную кашу.
Измученная Рене еле сидела у одной стены, упираясь руками о холодный асфальт. На лбу её сочилась кровью царапина, на щеке ссадина, на другой наливающийся синяк.
Что его Рене делала тут? Как попала в эту историю? Рене – хрупкая нимфа из книжного кафе, – почему она тут? Резкий спазм сдавил сердце Криса, в глазах его скопились слёзы, и он не заставлял себя спрятать их, он спешил унести подальше от этого ужасного места женщину.
Заметив его, Рене слабо приподняла уголки губ, покрыв истерзанными ладонями руки Криса на своём лице. Кровь на её белой коже виделась такой же контрастной, как на бумаге. Ей всё было к лицу, и это пугало Криса ещё сильней.
– Ты ранена?
– Нет, – голос Рене дрогнул, – они убежали почти сразу, когда поняли, что я позвонила тебе. Мне кажется, они хотели, чтобы я это сделала, потому что не сразу помешали, и даже отошли почему-то, хотя могли просто прикончить...
– Не говори таких вещей, – Крис аккуратно поднял с земли белоснежную женщину, в тот момент выпачканную в слякоти, грязи и своей же крови, просочившиеся сквозь небольшие царапины. Она прижалась к его груди, положила голову и позволила себя понести. – У тебя шок, всю трясёт, только погляди.
На деле трясло Кристофера. Застав Рене живой, не раненной, его словно с ведра окатило, неприсущая здоровому состоянию энергия овладела им, и теперь ноги его сами шли, и руки сами несли, слова вылетали бездумно, а голова осталась где-то на полпути, неспособная забыть всё, что случилось, и всё, что он успел нафантазировать.
– Я не хочу в больницу. – Прошептала Рене под ухом.
– Не поедем, ты не ранена, я сам тебе царапины и ссадины обработаю, только потерпи до дома, моя Ва́ларка*, будь со мной.
На эти слова она уже не ответила, только обессиленно уронила голову на большое и крепкое плечо, проваливаясь в глубокий дрём.
Для Рене весь оставшийся вечер мелькал короткими движущимися картинками с отстающими звуками. Вот она просыпается в машине на заднем сидении, разглядывая взволнованного Криса в отражении бокового зеркала; затем испытывает дискомфорт в его сильных руках, видит бегающего Робби – побледневшего и напуганного; затем чувствительной кожи касается холодная мужская рука и она просыпается. Крис хлопотал вокруг неё, наполняя водой ванну. Пар заполонил комнату, сквозь туман подле неё снова присел Кристофер, целуя руки и прося разрешения помочь. Она разрешает.
Горячая вода обжигает её кожу, Крис на месте обрабатывает её раны, и вдруг становится лучше. Голова уже не так гудит, спокойствие подобралось к сердцу, мозг убедился в безопасности, потому закончила с ванной Рене, уже без помощи, а когда аккуратно спустилась вниз в столовую, одетая одну из мужских пижам и укутанная в какой-то бесцветный палантин, Робби мигом прибежал с горячим чаем и тарелкой оладий.
Сын с отцом в ожидании переглянулись, в столовой было тихо и холодно, пока Рене не расслабилась и не одарила их мягкой улыбкой. Стало спокойней, Робби присел напротив гостьи, убеждаясь, что ей всё нравится, Крис заходил вокруг, возвращаясь в своё привычное состояние. Беспокойство не отступало, но убедившись в улучшении самочувствия Рене, далось проще взять себя в руки.
– Теперь понимаешь, для чего я комендантский час ввёл? – завелся Крис с полуоборота. – Между прочим уже давно, только почему-то всем плевать!
– Не бурчи. – Рене почти ничего не съела, благодарно улыбнулась подростку рядом, принялась пить чай. Потёртые участки её саднили, синяки отзывались тупой болью, и минувшее нападение моментами возникало перед взором яркими картинками.
Крис же не унимался.
– Я злюсь, Рене! В начале Робби лезет куда попало, теперь ты. Вы меня хотите на тот свет прописать пораньше?
Вовремя остановив себя, мужчина стих. Не стоило ему заводиться, это нечестно с его стороны. Кристофер сжал пальцы на переносице, оставляя случившееся позади.
– Извини, – голос его стал мягче. – Я не на тебя злюсь, конечно же, и не за то сейчас думаю. Ты отдыхай, я перестелил свою кровать, если хочешь, поспи у меня, а нет, можешь остаться в комнате у Робби.
Рене покачала головой. Этот вопрос показался ей мельтешливым, несвоевременным. Она просто хотела допить свой тёплый чай. Её больше не трясло, мысли расселились, теперь было сложно сосредоточить внимание, даже на таких мелочах, как поднесение чашки к губам.
Крис пошёл в кабинет выпить чего-нибудь покрепче, Робби остался с гостьей, пытался отвлекать её, говорил ерунду, но отстранённость и отсутствие концентрации Рене, смела его из столовой. Женщина этого не заметила, она не сразу осознала, что осталась одна,
снова одна... Так же она шла по той слякоти, так же чувствовала чьё-то присутствие за спиной, затем ускорившиеся шаги и...!
Рене испуганно обернулась. Гостиная за аркой была пуста, и свет оставляли только несколько настольных светильников – в доме Роузов часто так, и от того было уютно. Страх снова подкрался сзади и так же внезапно убежал, как чёрное бесформенное чудовище в детстве. Оно всегда ходит следом, стоит только остаться в одиночестве, и всегда растворяется, если обернуться. С возрастом раскрылась страшная тайна: самые страшные чудовища не растворяются, когда на них смотришь, они видимы и окружают человека ежедневно.
Но Рене знала точно, что дом, в который она попала, точно не дом чудовищ, напротив, она хотела держаться ближе к людям, живущим в нём. В спальную Криса она поднялась тихо, плывя по полу, будто воде, путаясь в штанинах пижамы Робби, укутавшись потеплее в огромный палантин, она заглянула внутрь. Крис расстёгивал на руке часы, за ними нервно сорвал галстук. За окном, в которое он всматривался пошёл дождь, и в отражении его лицо сморщилось в отвращении и ярости.
Но стоило ему рассмотреть в том же отражении женский силуэт, черты его смягчились, руки расслабились, и обернулся он, уже совсем противоположным тому, кем был мгновение назад. Стекло забрало чудовище в свои бескрайние глубины, высосало его из Криса и вернуло его в комнату.
– Робби спать пошёл, да и не очень у него будет удобно. Ты оставайся тут, а я...
– Оставайся со мной. – Рене перебила его, и голос у неё больше не беспокоил Криса. Она стояла перед ним почти такой же, какой была всегда, и если бы не ссадины и глубокое потрясение где-то в глубине её бездонных глаз; если бы не слабость в теле и движения, как у призрака, ничего бы и незаметно было. Рене была сильной женщиной, без сомнений.
Больше слов не было. Единственный светильник на прикроватной тумбе погас, шторы задернулись, и комната поглотилась мраком. Наполненный лунным светом коридор существовал отдельно от спальни, и Рене вдруг представила себя в каюте космического корабля, в объятьях сильного и надёжного капитана Кристофера Роуза. Вот, за иллюминатором открытый космос и вдали приближаются новые неизведанные планеты, а та книга на столе в углу комнаты – точно! – словарь с эсперанто. И как это только её – младшего лейтенанта Мейсон угораздило оказаться в одной постели с капитаном? Она сама не знала ответов, наверное, это должно оставаться тайной, нужно будет убежать из каюты, пока его заместитель – мистер Роуз младший не пошёл искать отца, и сделать это прежде, чем прозвучит команда "компьютер, переход на дневной режим", и комната наполнится светом. Но всё это утром, а пока нужно было уснуть, крепко и надолго, чтобы встреча с космическими пиратами стёрлась из памяти и более её не беспокоила.
***
Когда сквозь занавески пролился свет позднего утра, Рене поморщилась, приоткрыв глаза. Ночь бессонной не была, многое улеглось в голове, синяки не болели. Рядом пустовало место – капитан Кристофер Роуз покинул свою каюту раньше, и к моменту пробуждения своего заместителя, уже выходил из кабинета, поправляя наскоро застёгнутую рубашку.
Робби успел занять кухню, и уже хлопотал там, не подпуская отца, даже воды выпить. В их семье была странность: если обычно комнатой, за которую идёт борьба является уборная, то у Роузов это была кухня. И Робби был тем, кто занимает её надолго. В этот раз он управился быстро, передал Крису поднос с завтраком для Рене, а сам принялся разделываться со своим.
Каким бы ужасным не вспоминался вечер, утром всё воспринималось, как страшный сон, и приходилось напоминать себе о случившимся. Крис знал, что скоро снова накатит страх и злость, но пока всё казалось таким неоднозначным, хотелось пожить как обычный человек.
Рене уже не спала, сидела на кровати, потирая лицо руками, и увидев шерифа, мягко улыбнулась, наблюдая, как он раздвигает шторы, а за тем ставит на стол в углу комнаты поднос. Кто готовил завтрак, можно было не гадать, и от того в груди у неё стало ещё теплей.
К сожалению, жить по-человечески у Рене не было желания, с самого пробуждения её беспокоила одна мысль. Она не успела озвучить её вечером, и намеревалась сделать это как можно скорее, пока Кристофер не убежал на работу.
– Крис, я вчера уже говорила об этом, не знаю наверняка, но это могло быть посланием тебе?
– Всё возможно, – потупился мужчина. Слишком рано, неожиданно, он не был готов возвращаться в реальность так скоро. – Думаешь, это не просто мелкие преступники? Ты их запомнила?
– Плохо помню, но за ними кто-то стоит. Мелкие преступники не стали бы вести себя так сдержанно. Они бы взяли что хотели, не ушли бы без ничего. Они дали мне уйти.
Крис вздрогнул, сердце сдавило спазмом и он опустил голову, чтобы вырвавшийся наружу ком не выдал его. Он рассёк воздух пальцами, напрягая костяшки, и сжал их в сильный кулак. Большим пальцем он потёр указательный, и вроде, немного приутих.
– Как же они тогда поняли на кого напасть? – сосредоточился Кристофер. Рабочие вопросы его приводили в чувства.
– Это маленький город, все, должно быть, знают... – Рене замерла и пожалела, что начала этот разговор. Крис не был готов к нему, морально точно нет, пусть что того требовало. Он выглядел виноватым, обозлённым и глаза его кричали прекратить эту пытку. – Крис, подойди ко мне, пожалуйста.
Мужчина сделал шаг, и ещё один, опустился у ног Рене, склонив голову к её побитым коленям. Напряжённый, он словил её белые и холодные как снег руки, прислонил к губам, и совсем перестал держать себя под контролем. Слёзы выступили из ангельски-зелёных глаз, спина содрогнулась, и вдруг стало так тоскливо, границы стёрлись, а все его мысли в одночасье стали проблемами мирового значения.
Рене не знала, что ей делать с этим, она не была готова к эмоциям, напротив, хотела предотвратить, но большой-серьёзный шериф не может всегда быть холодным, не может закрывать глаза на любимых, и махнуть рукой на свои страхи. Она склонилась, прислоняясь губами к голове – к разуму Криса, убеждая, что она рядом с ним, что кошмар не стали явью, и что он может быть спокойным, хотя бы в этот момент. От слёз столь сильного человека... любого человека, внутри всё скрутилось в один огромный и тугой узел, и Рене неосознанно вырвала одну руку из хватки шерифа, покрыв ею его спину, что так вынуждала её тонкую натуру всхлипывать в унисон.
– Прости меня... Прости, что не предвидел, и что не сберёг тебя от случившегося. – прохрипел Крис, подняв покрасневшие глаза и насупив брови. Он не бежал от ответственности, пусть
как ему приходится говорить это, пусть он сорвался и больше никогда не будет для Рене большим-сдержанным шерифом, но для него важнее был человеческий фактор. Боль его одолела.
Рене коснулась ладонью его колючей щеки, прикрывая шрам. Свет из окна за её спиной очертил силуэт, Кристофер заново влюбился, и влюблялся он так ежеминутно, с первой их встречи. Она спустилась из Чертогов Безвременья*, а он так по-людски не оценил этого, позволил обидчикам коснуться её.
– Всё из-за моей наивности, это непозволительная слабость, прости...
– Тише, – пропела она. Угомонившийся Крис снова становился серьёзным и сдержанным, и Рене тоже стало легче. Последняя слезинка впиталась в кожу где-то у губ, и влажные дорожки испарились. – Ты ни в чём не виноват, никто не мог знать, что такое произойдёт. Не пытайся изменить того, что уже случилось, а остальное мы преодолеем. Вместе.
