На свете не существует заранее созданных по шаблону злодеев. Обычно все хорошие, во всяком случае – обыкновенные люди. Но в критический момент они вдруг превращаются в злодеев, это страшно. («Сердце») Нацумэ Сосэки – Вы не Достоевский, - сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым. – Ну, почём знать, почём знать, - ответил тот. – Достоевский умер, - сказала гражданка, но как-то не очень уверенно. – Протестую, - горячо воскликнул Бегемот. – Достоевский бессмертен! («Мастер и Маргарита») Михаил А. Булгаков
Признаться, честно, в тот момент я едва не выдала своё знание о, в высшей степени, интересной, неординарной и эксцентричной персоне сидящего напротив меня человека. Ну, как выдала? Изумлённо расширившиеся глаза – считается за раскрытие? Однако и сейчас мне улыбнулась удача (хотя, отворачивалась ли она от меня вообще – вопрос также достаточно актуальный!), и дверь, ведущая в библиотеку, громко хлопнула, заставив вздрогнуть не только меня, но и Фёдора. А также, частично, но смазала оказанный столь внезапно открывшейся информацией ошеломляющий эффект. Это был приснопамятный библиотекарь, о скором возвращении которого я вспомнила заранее, но, в силу сложившихся обстоятельств и навалившегося шокирующего осознания действительности, вновь успела забыть, так как эта мысль была просто вытеснена, погребена под гнётом куда более волнующих фактов и открытий. Мужчина в годах, который, сам того даже не подозревая, помог мне сберечь целую прорву нервных клеток, ведь с самого первого момента его появления, всё внимание черноволосого было сфокусировано исключительно на нём – неожиданном визитёре, который, столь удачно (для меня), прервал напряжённый момент признания Фёдора и моего последующего осознания всего масштаба свалившихся на мои хрупкие плечи неприятностей. А также запоздалого понимания того, что о спокойной жизни мне теперь можно только мечтать... Конечно, сразу наше присутствие в помещении не заметили: одна из книжных полок была очень удачно расположена, и естественным образом препятствовала нашему обнаружению. Однако мой отец, без предупреждения, одним стремительным движением, подхватил меня на руки, словно я ничего не весила, и скрылся со мной в тени одного из стеллажей. Слишком быстро и неожиданно, чтобы я даже успела среагировать (хотя я и подозревала, что, возможно, это произошло из-за того шока, который я испытала, когда на меня свалилось осознание всей ситуации, в целом), а также довольно показательно, чтобы я окончательно удостоверилась, что передо мной действительно был тот самый Достоевский. Главный антагонист, который стоял в тени не одной сюжетной арки, гениальный манипулятор и компьютерный гений, который взломал Моби Дик, и едва не спровоцировал его обрушение на Йокогаму. А также один из главных искателей Книги, который желал очистить мир от эсперов, да и вообще имел эгоистичную привычку считать себя тем, кому позволено карать людей за их прегрешения. И всё бы ничего... ...если бы в этом ответвлении реальности он не являлся моим отцом. Показательное такое отличие, которое приводило меня в искреннее недоумение, а также вызывало неудержимое желание задать всего один вопрос: каким умом непостижимым образом так получилось? Хотя, нет, после этого вопроса возникал и другой: кем была моя мать? Кто та невероятная женщина, которая сумела покорить неприступного гениального манипулятора, чтобы он так тепло о ней отзывался? В особенности, если проанализировать весь наш разговор, а также упоминание им нескольких дорогих его сердцу людей... Что сказать, пусть я и была удивлена открытию столь невероятных подробностей собственной биографии, но стук двери и последующие за этим действия меня отрезвили, и потому я вновь смогла мыслить относительно здраво и более последовательно. А также позволила себе небольшой такой, эмоциональный крик души, ведь... ...ох уж эти пятнадцать процентов, которые теперь заставляют меня строить совершенно невероятные предположения о том, а кем же, собственно, являлась моя мать?! Женщина с немыслимыми способностями, недюжинной мудростью и проницательностью, которая сумела заполучить место в сердце этого эгоистичного мужчины. И даже выносить и родить ему ребёнка. Меня, как оказалось впоследствии. Звонкий щелчок, который раздался со стороны двери, окончательно поспособствовал моему возвращению в реальность, и оторвал меня от роившихся в голове встревоженными пчёлами мыслей, что заняли всё моё внимание. А также позволил, наконец, обратить взгляд на собственное окружение. Впрочем, также, как и вспомнить, что я сейчас, как бы, нахожусь на руках у отца. Черноволосого молодого человека, который крепко прижимал меня к себе так, чтобы я носом уткнулась в его шею (хотя, в тот момент, я едва сдерживала себя, дабы не чихнуть, как в тех фильмах – в самый неподходящий момент, из-за настойчиво лезущего в нос светлого мехового воротника, который пропах запахом мужчины), и настороженно выглядывал из-за книжного стеллажа. – Ушёл... - облегчённо вздохнув, выдал Фёдор, который явно не собирался опускать меня на пол. По крайней мере, не в ближайшее время. – Думаю, Ацуши, нам следует перебраться в более подходящее место для разговора. Идём, - а затем, уже куда более расслабленно, но не снижая бдительности, вышел на свободную часть комнаты. Притом, как вышел – практически абсолютно бесшумно. Настолько тихо, что даже я сумела уловить только едва слышный шелест, что можно было легко спутать со звуками за окном. Естественным шумом, фильтровать и отсеивать который я научилась на одних инстинктах, которые, как оказалось, в этот раз сыграли со мной злую шутку. Впрочем, как я уже успела убедиться, из любых, даже самых строгих правил, всегда существовали исключения... – Куда? - я не сумела сдержать отразившегося в голосе интереса, так как, пусть и догадывалась, что Достоевский должен довольно неплохо знать план строения этого приюта, но при этом не имела ни малейшего представления о том, в какое же место он хочет меня привести. Особенно в свете того, что я досконально изучила всю постройку (включая самые тёмные, малопосещаемые места, вроде старой колокольни и погреба, который не соединялся с подвалом, но также был закрыт на замок до недавнего времени), и потому не бралась утверждать, какое место здесь, за исключением чердака и подвала, непутёвый родитель сочтёт достаточно подходящим (и в меру безопасным), чтобы иметь возможность беспрепятственно продолжить наш разговор. – А это будет сюрприз, - преувеличенно воодушевлённо протянул черноволосый, поудобнее меня перехватив и, прислушавшись к происходящему за дверью (и, по всей видимости, не услышав ничего особенно настораживающего, впрочем, как и я со своим исключительным слухом), осторожно вышел в коридор. – Не люблю сюрпризы. И неожиданности тоже не люблю, - решила уведомить своего на редкость благодушно настроенного родителя. Пусть им и являлся сам Достоевский, который, вопреки моим ожиданиям, не был похож на того персонажа (ну, может частично), который был, впрочем, весьма однобоко продемонстрирован в одноимённой истории. А так, кто его знает, может мужчине просто семьи не хватало? Пусть и достаточно оригинальной (в моём лице, да). Ведь стал бы такой гениальный человек просто так, ради мимолётного желания, хотеть очистить мир от эсперов? Не думаю. Да и на фанатика, возомнившим себя Богом нового времени, он, не сказать, чтобы так уж походил... – Я тоже не люблю, - со вздохом, вынужден был согласился с моей точкой зрения черноволосый, одновременно с этим достаточно быстро, бесшумно продвигаясь в сторону лестницы, а оттуда – на первый этаж. – Но, думаю, этот сюрприз тебе понравится, ведь таким образом мы сможем видеться гораздо чаще и, если мне не понадобится срочно уехать, возможно, даже каждый день... – Хо? - я вопросительно посмотрела на одухотворённого отца, который, мягко улыбаясь одними уголками губ, бесшумно перескакивал с одной ступеньки, на другую. Что сказать, если и существовали вещи, с которыми было бесполезно бороться, то это, определённо, относилось к моему любопытству, которое могло вспыхнуть, как пламя, и долгое время продолжать будоражить сознание. Пока не доберусь до истины. В особенности сейчас, когда новоиспечённый, неожиданно осознавший своё положение, родитель, решил перебраться поближе ко мне. Но при этом, что странно, даже не предпринимал попытки забрать меня из приюта раньше. Просто не хотел, или... ...история моей семьи хранила куда больше скелетов (или там, учитывая личность одного из родителей, находились зверушки поэкзотичнее?) в шкафу, чем я предполагала изначально? И сейчас, смотря на Фёдора Михайловича собственной высокоинтеллектуальной персоной, я больше склонялась именно ко второму варианту. Хотя бы потому, что личность Достоевского, если так подумать, достаточно известна (и кто его знает, какая она именно, эта известность!), а в комплекте с этой сомнительной славой, наверняка, должны были идти ещё и враги. Ну, или те недальновидные, альтернативно одарённые личности, которые решили перейти дорогу тому, кого даже в оригинальной истории называли демоном...***
Поздравляем, вы открыли описание одного из скрытых титулов!
«Дочь Демона Севера»
В этой жизни вам повезло родиться в семье самого Достоевского – одного из сильнейших и гениальнейших эсперов эпохи Великой войны, а также того, кого приравнивают по степени опасности к семерым «Феноменам», к которым Демон Фёдор не присоединился во время заключения мирного договора на Стандарт-Айленде только по воле случая! +10 к интеллекту; +10 к логике; +10 к удаче. +доступ к архивам и базам данных крупнейшей в Евразии подпольной информационной сети «Крысы Мёртвого дома» (временно заблокировано); +15% к скорости роста интеллекта и логики; +20% к скорости овладения навыками программирования и кракинга; +2% к вероятности случайно взломать даже самый неприступный сервер; +0,001% к вероятности, что случайно взломанный сервер окажется главным архивом Особого отдела по делам одарённых Японии. P.S.: Быть дочерью столь влиятельного человека, конечно, довольно выгодно, но сможете ли вы справиться со всеми сопутствующими этому званию трудностями?***
После прочтения всей той информации, которая отобразилась на внезапно появившейся перед моими глазами табличке, я скосила взгляд в сторону, как оказалось, очень даже известного (много больше, чем я ожидала изначально) родителя, которого, к тому же, Система сравнила по силе с «Семью предателями». По сути – семью эсперами с невероятными, ломающими все представления о реальности способностями, которые собрались, и решили положить конец затянувшейся войне. Ну и положили. Да так профессионально, надо сказать, положили, что после подписания мирного договора, их всех тут же объявили террористами международного уровня! Конечно, при обычных обстоятельствах, я бы даже и мечтать не смела о доступе к такого рода информации, однако у меня имелась Система, которая с готовностью (временами) отвечала на мои вопросы. Максимально коротко и по существу, правда, но и мне были не особо необходимы целые исторические трактаты (хотя мне, несомненно, было бы интересно прочитать пару-тройку подобных статеек). Может, конечно, в обозримом будущем они и понадобятся, но мне бы сейчас, пока, и один день после знакомства с отцом пережить! А ведь он что-то упоминал о том, чтобы осесть здесь на некоторое – и, вроде, даже весьма продолжительное, – время... – Почти пришли, - объявил мужчина, на мгновение повернувшись ко мне, и, предвкушающе сверкнув пурпуром своих глаз, продолжил идти. Но в этот раз – куда как медленнее, так как мы находились в отдалённой части приюта, где и так не особо часто можно было встретить людей. Да и то – случайно, ведь здесь находились только склады и неиспользуемые помещения, которые остались ещё с того времени, когда этот приют был военным госпиталем при церкви (когда узнала – и сама удивилась!), а это было, немногим-немалым, лет восемь назад. Где-то в самый разгар Великой войны. Но в то время его признали нерентабельным, так как он находился на самой окраине, можно даже сказать – в некотором отдалении от основных районов города, и потому на его месте открыли приют для детей, которые остались без семьи, вследствие военных действий (а таких, в особенности в первые годы, было достаточно много). Оттого и большое количество свободных помещений, пусть и выглядевших вполне пристойно благодаря минимальному косметическому ремонту, при том, что использовалась, едва ли, третья часть от общего числа комнат... – Подвал?.. - я с недоумением посмотрела на Достоевского, который, в конечном итоге, остановился напротив подозрительно знакомой двери. Той самой, что была достаточно неудачно взломана мной из-за старого замка, который, благодаря моим манипуляциям, теперь и вовсе не закрывался. И неисправность которого ещё не успели обнаружить. – Практически, - многозначительно протянул мужчина, потянувшись свободной рукой к внутреннему карману плаща. – Там есть секретный ход, который ведёт в подземное бомбоубежище, которое было стёрто со всех карт планировок. С помощью одного своего надёжного знакомого, я сумел его достаточно облагородить, чтобы в нём можно было спокойно жить и работать. Так что теперь, я надеюсь, мы сможем видеться чаще. Я довольно плох в общении с детьми, и смутно представляю, что можно с ними делать, но, если хочешь, я мог бы тебя чему-нибудь обучить... - однако, когда рука с ключом уже практически достигла замка, внешний вид которого так и твердил о его исправности, я решила подать голос: – Так открыто же... - пусть мои слова и прозвучали достаточно тихо, возможно, даже неуверенно, но они были услышаны. И приняты к сведению, судя по тому, каким задумчивым взглядом одарил меня Достоевский, убирая ключ обратно во внутренний карман. – Не думал, что ты ещё и так умеешь... - неопределённо хмыкнул черноволосый, стоило ему взять в руки тот самый злополучный замок, который, с тихим скрипом, раскрылся прямо в его ладони. – И чем же ты воспользовалась, чтобы его вскрыть? - эспер посмотрел на меня без укора, но с чистым исследовательским интересом. Похоже, ему действительно было любопытно узнать, какие же ещё таланты я скрываю в себе. – Предположим, шпилькой... - так как мне просто не было смысла отрицать очевидного, то я даже не пыталась опровергать этот факт. Хотя бы потому, что мужчина передо мной явно не относился к той категории людей, которым следовало врать столь наглым образом. В особенности после того, как, считай, самолично сдалась ему с повинной. – Но замок из-за старости сломался, и потому я решила создать видимость его исправности... – Чтобы первый, кто попытается его открыть, взял вину на себя, так как именно в его руках механизм сломался. Неплохо, - с толикой удивления произнёс Фёдор, взгляд которого, направленный в мою сторону, ощутимо потеплел. Даже что-то отдалённо походившее на гордость появилось, перейдя от следа в эмоциональном фоне к видимому доказательству. Пусть отчётливого напряжения и добавляла испытываемая им задумчивая настороженность, маячившая где-то на периферии. – Мне просто хотелось посмотреть, что там находится, но кроме старой клетки я не нашла ничего интересного, - пожав плечами, спокойно произнесла я. И, нет, я не оправдывалась, а просто констатировала факты, ведь родитель, судя по виду, жаждал узнать больше подробностей о моей жизни здесь. Пусть и столь необычных, за которые обычные, законопослушные родители могли не только отругать, но и ремнём каким кожаным отходить (и повезло, если без металлической бляшки!). Но в том-то и дело, что мой отец под определение «обычный» явно не подходил. Впрочем, как и под понятие «законопослушный»... – И сколько ещё таких «просто», было? - с отчётливым интересом во взгляде, мужчина выразительно изогнул тонкую бровь. – Достаточно, - неопределённо пожав плечами, я пересеклась взглядом с Фёдором, который, судя по промелькнувшей в его эмоциональном фоне задумчивости, уже приблизительно прикинул количество мест, которые могли бы привлечь маленькую и любопытную меня, кого не остановили даже запертые помещения. Впрочем, стоит отметить, что заинтересовалась я этим не без помощи Системы, так как она (в своём неповторимом, добровольно-принудительном репертуаре) решила, что мне просто ну крайне необходимо пособирать паутину, да протереть пыль со всех углов и щелей своего вынужденного места обитания. Да и, не сказать, чтобы я была так уж против, ведь всегда предпочитала заранее изучить ту локацию, на территории которой мне предстоит обитать. И совершенно не важно, будь то район, в котором я проживала ранее (и который я, несмотря на то, что покидала свою квартирку не так, чтобы часто, знала, как свои пять пальцев!), или же моё нынешнее место дислокации... – Но после того, как я изучила весь приют, мне вновь стало скучно, и потому я нашла себя новое занятие, - после непродолжительной паузы добавила я, скользнув взглядом по непримечательной, на первый взгляд, деревянной двери. – О, и какое же? - не мог не полюбопытствовать родитель. – Секрет, - лаконично отозвалась, с задорной улыбкой посмотрев на Достоевского. Что сказать, пусть где-то в глубине души (очень глубоко) я и понимала, что держащий меня эспер может стать (если уже не стал, что казалось мне куда более вероятным – в особенности учитывая его говорящее прозвище, – так как во время войны сложно быть благородным и оставаться незапятнанным; всё же, с какой стороны не посмотри, правда и мораль имеет печальную тенденцию быть различной, едва ли не противоречивой, для каждой из враждующих сторон!) очень опасным человеком, в противниках которого я видеть себя, определённо, не желала, но я просто не могла ничего с собой поделать. Мои чувства словно раздвоились: и если одна половина нашёптывала сохранять настороженность и не спешить идти на сближении, то вот вторая – с точностью, до наоборот. И даже не знаю, к лучшему это, или же нет, но вторая превалировала. Мне просто до жути, иррационально хотелось потереться головой о шею отца, да так и остаться у него на руках, чтобы и дальше продолжать вдыхать столь родной, успокаивающий и обещающий тепло и защиту запах. Хотелось привлечь внимание, ощутить всю гамму его чувств (притом, исключительно положительных), направленных на меня, и рассказать буквально обо всём, о чём он попросит. И это было... ...достаточно странно. Хотя бы потому, что я не ощущала отторжения от того, что была подвержена столь противоречивым эмоциям, а Система, в свою очередь, подтвердила, что на меня не было оказано каких-либо действий и влияний извне. И потому, пока я стояла перед внезапно возникшей моральной дилеммой (а также насущным вопросом: можно ли мне уже считать себя начинающим фетишистом?), отец успел повздыхать, да (вероятно, увидев ярко выраженную задумчивость на моём лице) молча спуститься в подвал, который, в дневное время, освещался тусклым светом, что редкими лучами пробивался сквозь поржавевшие, поросшие плющом прутья. Однако этого тусклого освещения решительно не хватало, чтобы разогнать царившую здесь полутьму, и потому Фёдор был вынужден достать небольшой, но довольно яркий карманный фонарик, чтобы иметь возможность в полной мере разглядеть здешнее непритязательное убранство в средневековых мотивах. Ну, по крайней мере, именно такое впечатление производила на меня та одинокая, запыленная клетка, которая словно вышла из кадров фильма о старых решётчатых тюрьмах без наличия каких бы то ни было удобств. И находившихся в подобных старых, сырых подвалах. Потому, таки да, сходств, бросающихся в глаза, на удивление, было много. Разве что крысы, и какие другие грызуны не бегали, но это скорее радовало, чем нет, ведь теперь мне не приходилось беспокоиться об их наличии в стенах приюта. Хотя... ...интересно, а предводителя «Крыс Мёртвого дома» можно считать вредителем, или же нет (м-да, какие только бредовые мысли не придут в ошеломлённое открывшимися известиями сознание)? Всё же, пусть он, пока, и не сотворил ничего из того, что было показано в оригинальной истории, но ведь должны же были быть какие-то истоки, предпосылки у его жестокости. А они, как известно, зачастую, проистекают из детства и юности. Да и учитывая то, что Достоевский, как бы, уже успел прославиться и стать довольно именитой личностью во времена Великой войны (настолько, что его имя, как оказалось, упоминают в одном ряду с «Феноменами»!), предпосылки к этому нужно искать именно в тех, не самых спокойных и благоприятных для жизни, временах. Или же в те приснопамятные пятнадцать процентов также входил учёт подобной переменной?.. – Мы почти на месте... - протянул черноволосый, остановившись возле одной из дальних стен, и ссадив меня на неровную каменную поверхность пола. – А теперь, Ацуши, смотри внимательно, и запоминай, ведь люк правильно открывается только в том случае, если ручка была поставлена под определённым углом... - присев, произнёс мужчина, одновременно с этим нажав на практически незаметно выступающий камень, который, в тот же момент, совершенно бесшумно выдвинулся, и возвысился над поверхностью пола. Вытянутый, тонкий каменный прямоугольник, что сформировал простую ручку, которую Фёдор и зафиксировал в наклонном положении. А затем, одним слитным движением, сдвинул в сторону стены, в которой оказалась подходящего размера ниша. Вот так вот, просто и без прикрас, открывался вход в нынешнее обиталище Демона Севера. – Хм... - бросив задумчивый взгляд в сторону темнеющего провала, в котором виднелась простая пожарная лестница, я перевела всё своё внимание на родителя, который сидел, и терпеливо дожидался, когда же я подам голос. И ждал, надо сказать, с нетерпением, которое разбавляло подступающее любопытство, что увеличивалось пропорционально затягивающемуся молчанию. – А что будет, если угол наклона изменить? - я просто не могла не спросить. Хотя бы потому, что в создании и облагораживании этого места участвовал сам Достоевский (да и обычные ручки, если так подумать, не нужно фиксировать в определённом положении). Человек, которого – несмотря на явную симпатию моих чувств и словно разделившихся инстинктов, что одновременно советовали, как держаться поближе к отцу, так и сохранять с этим опасным человеком определённую дистанцию, – ни в коем разе не следовало недооценивать (ибо чревато самыми разнообразными, сложно прогнозируемыми последствиями!), как было неоднократно продемонстрировано в процессе повествования истории одного из ответвлений этого мира. – В зависимости от угла наклона, - Фёдор многозначительно, самодовольно усмехнулся, словно желая продемонстрировать мне свою выдающуюся предусмотрительность. Хотя, почему это, словно? – Если отклониться от изначального положения на десять градусов против часовой стрелки, то нижнее помещении заполнит сонный газ. А если по часовой – нервнопаралитический. Ну, и ещё несколько разновидностей газов, в зависимости от положения, но уже не столь безобидных... - весьма красноречиво решил умолчать мужчина (до которого, возможно, наконец начало доходить, что летучие вещества, воздействующие на человеческий организм – явно не самая лучшая тема для обсуждения с пятилетним ребёнком), ну а я, собственного спокойствия ради, тактично решила не спрашивать. Что сказать, мне и так хватало потрясений для сегодняшнего дня, и потому я не была намерена продолжать эту тему. Да и лишняя головная боль, которая непременно обещала возникнуть вследствие затяжного мозгового штурма, мне также была без надобности. Так что я просто решила опустить явную жестокость родителя. Пока. Пусть и подозревала, где-то в глубине души понимала, что мне ещё не раз придётся столкнуться с её проявлениями... Продолжая сохранять молчание, я скользнула в открытый проход вслед за Достоевским, который первым отправился вниз, и уже уверенно стоял на ровной поверхности пола подземного бункера. Стоял прямо под лестницей, с явным намерением меня подстраховать и поймать, в случае чего. Своеобразная такая, неумелая забота, которая, однако, вызывала исключительно положительные эмоции уже у меня (всё же, я справедливо сомневалась в том, что в жизни Достоевского было так уж много детей, заботу о которых решили повесить ему на плечи). Ведь мужчина действительно пытался сделать хоть что-то, и, сам того даже не подозревая, делал много больше. Всё же, далеко не каждый человек, как я считаю, был способен с таким скрытым волнением наблюдать за практически незнакомой девочкой, пусть и являющейся его родной дочерью. По сути – той, с кем он и сам встретился сегодня впервые. Но Фёдор пытался, и это – главное... Однако я ещё и не решила окончательно, как же мне относиться к своему отцу. Постороннему человеку, к которому меня тянуло, и который, вопреки моим представлениям о нормальных родителях (хотя, какие это родители – нормальные, учитывая мой приютский опыт?), которые не состоят в преступных организациях и не травят людей с пугающим спокойствием (а там, кто знает, что ещё творят, учитывая личность этого конкретного родителя!), действительно думал обо мне. Как-то даже заботился. И это становилось особенно заметным, если припомнить неприглядную, откровенно жуткую историю этого приюта в оригинале, и сравнить её с тем, каким это заведение стало в этой реальности. Тут уж и безнадёжно слепому, да и вообще в край невнимательному человеку, станет кристально ясно, кто же всему этому поспособствовал. Хотя секретное подземное убежище под фундаментом приюта, говоря откровенно, выходило за приделы даже самых смелых моих ожиданий... – Спасибо, - с лёгкостью, и даже какой-то детской непосредственностью (всё же, детское тело также оказывало на меня некоторое влияние, впрочем, как и незабвенная кошачья, тигриная натура) спрыгнув с предпоследней стальной ступеньки, и ощутив под ногами надёжную, твёрдую поверхность пола, я серьёзно посмотрела на черноволосого. Однако во взгляде его пурпурных глаз, неизменно-пристально за мной наблюдающих, я увидела только безмолвный вопрос, на который тут же и ответила, так как меня вдруг решила посетить внезапная мысль о том, что мужчину, возможно, могли никогда не благодарить без существенного на это повода (а может, даже и проклинали, учитывая его достаточно жестокие методы!): – Спасибо за то, что пытаешься искренне обо мне заботиться. Ведь, до твоего появления здесь, этого не пытался сделать никто...- и это было правдой, той самой гнетущей, неудобной истиной, задумываться и признавать которую эгоистично не хочет никто. Ведь куда как проще жить в собственных иллюзиях, забываться в её пьянящих, насквозь искусственных дурманах, чем думать о неприглядной действительности со всем сопутствующим ей безразличием. А также тем чувством одиночества, которое прошло со мной сквозь время, и нашло своё отражение и в этой жизни, ведь... ...каждый ребёнок хочет быть кому-нибудь нужным. В особенности, если этот ребёнок был лишён того тепла и родительского света, который может быть обретён только в окружении близких, понимающих людей. В окружении семьи. Ну, по крайней мере, я всегда считала, и продолжаю считать именно так, ведь привыкла воспринимать действительность без прикрас, без той искусственной, яркой и цветастой мишуры, которой многие пытаются её окутать в своих представлениях, дабы (хотя бы мысленно) ускользнуть из пугающих объятий реальности. Намеренно не замечать еë жестокой несправедливости и прочих присущих ей пороков... И реакция родителя на мои слова не заставила себя долго ждать, ведь Достоевский действительно был удивлён. Впрочем, я, окажись на его месте, тоже удивилась бы подобной, не свойственной возрасту, сознательности у пятилетнего ребёнка (в особенности имея собственный обширный опыт наблюдения за представителями подобного возрастного контингента, так сказать, в естественной среде обитания!), но мои слова происходили именно, что из моего жизненного опыта. Из объединённого понятия принципов реальности, основанного на воспоминаниях о двух прожитых мной жизнях. Одна из которых продолжалась и поныне... – Я сам, можно сказать, вырос без родителей, - неожиданно даже для меня самой, начал Фёдор, – и потому мне действительно жаль, что так произошло. Но мы не могли поступить иначе, ведь если бы они узнали, что наш ребёнок, что ты выжила... - лицо мужчины вновь стало той самой безжизненной, непроницаемой фарфоровой маской, а его голос – тихим, приглушённым, практически отсутствующим шёпотом. На этот раз, Достоевский замолчал действительно надолго, а в его эмоциональном плане начал царить такой хаотичный сумбур из боли и сожаления, что я даже не сразу решилась его отрывать. Хотя бы потому, что понимала (скорее, была застигнута врасплох внезапным осознанием), что мой отец явно относился к такому типу людей, которые предпочитали переносить собственные страдания молча. Скрывать скорбь и тревогу за лёгкой полуулыбкой, и сгорать от щемящей тоски внутри... И оттого находиться рядом с подобным человеком мне было едва ли не физически больно (в особенности в те моменты, когда меня едва ли не насквозь прошивали его особенно сильные чувства!), и потому я просто не могла не желать это прекратить. В особенности сейчас, когда эмоционально нестабильным (пусть и не находящим отражение внешне, а также умеющим превосходно держать лицо), стал не посторонний человек, а мой собственный родитель. Человек, которого всё же приняли за близкого, пусть и условно-безопасного элемента, мои инстинкты... ...и потому я даже не сразу осознала, в какой момент оказалась стоящей перед мужчиной, и, с силой вцепившись в его плащ где-то за спиной (насколько мне позволила это сделать длина моих детских ручек), вжалась головой в его живот. Ведь выше я не могла достать чисто физически, в силу своего низкого, даже для пятилеток, роста. Тогда я, вроде, даже замурлыкала впервые. Тихо, едва слышно, но очень успокаивающе. Настолько, что это действие возымело просто потрясающий эффект, ведь мужчина застыл, и даже не спешил шевелиться, впрочем, также, как и проявлять прочие признаки собственной жизнеспособности. Зато эмоции существенно полегчали (как и оказываемое ими на меня воздействие), и стали носить куда более приятных характер, в отличие от того болезненного, медленно выжигающего изнутри сожаления. Хотя, говоря откровенно, неподдельное изумление, граничащее с самым настоящим шоком, было сложно отнести к эмоциям исключительно положительного характера...