Я так люблю всё романтическое, а кладбище надежд – это самая романтическая вещь, какую только можно вообразить. («Энн из Зелёных Мезонинов») Люси Мод Монтгомери
В каждой семье кто-то один обязательно не похож на всех остальных, и это, по-моему, к лучшему – иначе было бы не интересно жить... («Мелкий снег») Танидзаки Джунъичиро
Я сидела и невидящим взглядом гипнотизировала висящий прямо перед моими глазами спелый плод томата. Такой яркий, зрелый и сочный, как заходящее солнце, окрашивающееся в этот цвет в последние мгновения заката. Как свежая кровь, вышедшая за приделы артериального русла вследствие травмы кожного покрова, и оросившая землю своими густыми, тягучими каплями. Просто сидела и смотрела на помидор (который, к слову, должна была собрать, вместе с другими дозревшими плодами)... ...благо, овощ, растущий в теплицах, разбитых в окрестностях приюта, не отвечал мне взаимностью. Иначе, мне пришлось бы всерьёз усомниться в собственной адекватности и в своём психическом здоровье. Пусть это и было бы чревато, в особенности в присутствии поблизости заботливого родителя. Что сказать, если раньше я ещё сомневалась, что признанный во всём мире компьютерный гений, мастер по не совсем легальным (если проще – вообще незаконным) способам добычи информации, будет хорошим отцом, то сейчас я была готова забрать все свои слова назад. Хотя бы потому, что глава «Крыс Мёртвого дома», почти безвылазно находясь (скорее – с удобством обустроившись!) в подземном бункере под приютом, в котором я продолжала находиться на содержании официально, практически душил меня своей заботой. И, нет, его внимание не выражалось в обычных ласковых словах (хотя подобные, в некотором количестве, и присутствовали, пусть и были явно в новинку пытавшемуся осознать, что же это за чудо такое – ребёнок, родителю), но в навязчивом желании присматривать, чтобы, в случае чего, оказаться рядом. А приглядывал он с помощью чего? Правильно, с помощью камер. Незаметной, однако очень проблемной для моей гиперчувствительности техники, которой, с некоторых пор, была оборудована буквально всю территория приюта (и навязчивое присутствие которой у меня просто не получалось научиться игнорировать!). Включая прилежащие к нему теплицы (на территории одной из которых я сейчас и находилась) и небольшую ферму, благодаря наличию которых расходы на питание детей были относительно небольшими, а у нас на столах – всегда присутствовали свежие яйца и молоко, а также, в зависимости от сезона, свежесобранные овощи и фрукты, которые, в особенно урожайное время, ещё и продавали на местном рынке. Но сейчас, сидя среди грядок и самозабвенно втыкая на созревший томат, я самым банальным образом отдыхала, отдаваясь на откуп праздной философии и размышлениям о том, как же, всего за несколько месяцев, я дошла до жизни такой. Какой именно? Так благодаря моей повышенной, тигриной чувствительности, мне теперь всегда казалось, что за мной наблюдают (чему бы я совершенно не удивилась, при наличии подобного количества камер, которые, как я считала, с существенным таким излишком – как на секретной базе какой-то! – были расположены на территории приснопамятного заведения), а это навязчивое ощущение, соответственно, привело к активизации моей паранойи. И, нет, не то, чтобы я считала это чем-то плохим, просто... ...такими темпами, у меня точно фобии какие разовьются! Нет, ну, правда, благодаря наличию камер, теперь мне всегда казалось, что на меня устремлены взгляды (пусть и обезличенные, но от этого не менее навязчивые!), и это, в свою очередь, естественным образом приводило к тому, что уровень моей нервозности неуклонно повышался. Не сразу, конечно, но спустя первые несколько недель я заметила, что намеренно ищу редкие «слепые пятна» в организованной беспокойным родителем наблюдательной системе, чтобы отдохнуть именно, что морально. Душевно. Ведь терпеть на себя постоянное внимание (с моей-то чувствительностью) было, откровенно говоря, сложновато... Потому я сейчас и сидела в одной из подобных «буферных зон», и самозабвенно пялилась на несчастный овощ, словно на его яркой кожуре должен был вызреть ответ на насущный вопрос: а как, собственно, мне убедить Достоевского в том, чтобы он убрал хотя бы треть (я уже не говорю о половине!) от имеющихся камер?.. Чтобы понять всю суть моего затруднения выбранной темой для размышлений, следует заглянуть немного назад. В тот самый знаменательный, судьбоносный и поворотный день нашего знакомства, когда я столь нелепо раскрыла (а если точнее – они сами решили появиться, когда я ощутила спокойствие и безопасность, находясь при этом возле едва ли знакомого мужчины) перед родителем свои тигриные атрибуты. А также немного помурлыкала, но эти смущающие подробности можно опустить. И, вроде бы, я не заметила никакой особой проблемы в том, что новоиспечённый, столь внезапно ворвавшийся в мою размеренную жизнь, отец заметил эти конкретные проявления моей исконно кошачьей, тигриной натуры (всё же, не взирая на достаточно нашумевшую личность родителя, я увидела и ощутила на себе, вроде, даже искренность его порывов, и потому сомневалась, что он причинил бы мне вред), однако же, они имелись. Но совершенно не того характера, который я вообразила, а много страннее, и также тесно связанные с моей родословной, в которой, как оказалось, отметилась не только такая эксцентричная личность, как сам Демон Севера. Но для того, чтобы более полно вникнуть в суть ситуации, в эпицентре которой я невольно очутилась, нужно было совершить небольшой экскурс в историю, который мне и устроил родитель в тот знаменательный день, когда решил объяснить, почему, собственно, то, что я имею именно эту способность – не особенно хорошо. Ну, и попытался объяснить, в много упрощённой форме, конечно, но объяснить некоторые концепции этого мира. Правда, периодически, во время своего повествования, мужчина срывался в заумные пояснения, но вовремя себя одёргивал, так как мой задумчивый вид явно действовал на него более, чем отрезвляюще (даже если я его и понимала, но он-то считал иначе, пусть и успел убедиться в моей исключительной сознательности). По крайней мере на русский (благо, что этот язык также был мне известен – ибо родной, – пусть я и не могла говорить на нём без отчётливого акцента, так как, пока, мне попросту не давались некоторые звуки, которые я не могла выговорить без соответствующей языковой практики) Достоевский больше не переходил, и даже интересовался, с какого момента он забылся, и терпеливо всё повторял, но уже на японском. Так вот, пожалуй, начать стоит хотя бы с того, что у меня, оказывается, помимо неизвестной женщины, давшей мне жизнь, имеется ещё один отец. И, да, в тот момент, когда я только об этом услышала, у меня было настолько красноречивое выражение лица, что Фёдор не сумел удержаться, и позволил себе весёлый смешок. Впрочем, я его прекрасно понимала, так как приблизительно представляла, какое ярко выраженное потрясение было изображено на моём лице (так как мне уже доводилось видеть своё отражение в тот момент, когда я испытывала похожий шок; да и держать лицо, так-то, у меня редко, когда получалось в силу практически отсутствующих актёрских талантов, которые ещё больше усугублялись детской эмоциональностью), когда у меня прямо перед глазами, считай, рушилась привычная картина мира! Как оказалось, на деле, всё было не так страшно, и подобные триады в мире не были столь невероятной исключительностью, пусть и встречались достаточно редко (ох, как же в тот момент я мысленно поминала те самые пятнадцать, мать его, процентов!), так как в этом мире существовала концепция соулмейтов. Положение о родственных душах, которые были ну просто обязаны встретиться, даже если и были до этого разбросаны по разным континентам. Нескольких частичек одного целого, которые только вместе могли ощутить истинное счастье и душевный покой... ...ну, это если всё изрядно приукрасить, и облепить слепящим, сияющим воздушным кружевом. И потому, в тот момент, когда отец пытался мне всё это, на полном серьёзе (пусть и находясь в некотором смятении и ощущая неловкость, словно пытаясь предугадать мою реакцию на подобного рода пояснения), втолковать, я посмотрела на него откровенно скептически, так как нечто столь радужное, да ещё и исходившее от самого Достоевского... В общем, да, это как-то совершенно не вязалось с его привычной манерой речи. А если нечто звучавшее столь благозвучно от него и было услышано, то наводило на подсознательные мысли о некой грандиозной подставе (особенно в сопровождении с такими-то двойственными чувствами!). Так что отец был вынужден отбросить в сторону идеализированные сведения из тех научно-психологических пособий, которые рекомендовали рассказывать детям моего возрастного контингента известные психологи. А также аналогичный материал из тех книг и брошюр, которые начинающий родитель прочёл, дабы хоть немного быть готовым ко встрече со мной – своим ребёнком, который проявил неожиданную, не свойственную своему возрасту сознательность. Осмысленность и разумность, которая его скорее обрадовала, так как мужчина явно готовился к худшему, и потому, после нашей встречи, и более-менее нормального знакомства, ощутил настоящее облегчение... Эту информацию, к слову, Фёдор мне сам и поведал, когда я спросила, откуда же он взял этот бред (и, да, в тот момент мужчина с готовностью, и даже каким-то внутренним умиротворением, со мной согласился), а также рассказал о том, как готовился к нашему, так сказать, воссоединению. Но в конце всё равно добавил, что со мной вся прочитанная им литература оказалась бесполезна, так как я, как он считал, по складу ума определённо пошла в него (в тот момент меня даже окатило волной заинтересованности и чем-то похожим на гордость!). Впрочем, главным было отнюдь не эти сведения, а то, что я услышала после этого импровизированного признания (хотя, исходя из его характера, скорее обычного рассказа), так как родственные души играли в этом мире далеко не последнюю роль. И начать следует хотя бы с того, что ребёнок, рождённый от подобного союза, должен иметь практически идеальное здоровье, а также, по определению, будет считаться унаследовавшим лучшее от своих родителей. Потому, если рассматривать идею родственных душ с подобной точки зрения, то можно заключить, что она была направлена, как и всё живое, на воспроизведение здорового потомства, да и, в целом, на сохранения наиболее приспособленного для жизни вида и лучшего генофонда. Но это если существенно так забежать вперёд этой импровизированной лекции, организованной молодым, неопытным родителем. Всё же, вся эта эпопея с родственными душами начиналась много проще – с цветочного рисунка-браслета на запястье, который спонтанно возникал на руке в промежутке от пяти, до десяти лет, и в точности повторял рисунок, отпечатавшийся на руке своей пары, где каждого человека символизировал один цветок или же иной растительный элемент (так как, согласно словам Фёдора, у некоторых встречались и листья лавра, и сосновые иглы, и даже водоросли с кораллами, но чаще всего, всё же цветы!). А уже после – начинались поиски этого самого единственного, которые, к тому же, не всегда заканчивались удачно, что также являлось существенным таким препятствием для воссоединения предначертанных друг другу (а также, как я подозревала, являлось своеобразным проявлением естественного отбора – так сказать, его демонстрацией во всей красе! – ведь не всем же людям быть такими – практически идеальными). Но никто не жаловался на несомненную жестокость и несправедливость подобной мировой концепции, так как, во-первых, это было бесполезно (всё равно, что спорить с камнем, или же бить розгами по морской пене), и, во-вторых, по причине того спокойствия (которое, что удивительно, действительно существовало), и которое приобреталось в момент осознания соулмейтами их связи. Как именно это происходило я, к сожалению, не имела ни малейшего понятия, но подозревала, что какая-то чувственная химия возникала, так сказать, в комплекте с возможностью ощущать чувства и эмоции родственной души. А также с ещё одной занимательной особенностью, которая, в некоторых случаях, позволяла соулмейтам, которые признали свою связь, обмениваться мыслями на расстоянии (не особенно большом, конечно, но в приделах видимости – это было вполне возможно свободно провернуть, что я, к слову, считала достаточно удивительным!). И ещё одним особенно важным свойством, благодаря которому родственные души могли поддерживать здоровое психическое и психологическое состояние друг друга (что было особенно актуально в столь неспокойном мире и, как я подозреваю, было одной из причин того, почему мой русский родитель не ударился в фанатики, или куда там ещё его мог завести его гениальный ум). Также, метка-цветок могла изменять насыщенность своего окраса, или же «выцветать», в зависимости от того, насколько близкий тебе человек ранен, а также – становиться чёрной, словно увядшей, в случае смерти... Вот такая вот история, если рассматривать её в много упрощённом варианте. И именно с этого момента начиналось самое интересное, ведь мои родители были одними из тех, кому настолько повезло, что они не только нашли друг друга вообще, но и встретились практически в одно и тоже время, а также довольно быстро осознали свою принадлежность к единой триаде. Правда, в тот момент эмоции у родителя были достаточно неоднозначными, и потому я рассудила, что встреча у них прошла, наверняка, достаточно жарко (и, возможно, даже на поле боя, так как в те годы вовсю бушевала Великая война), но я была достаточно тактичной, чтобы не спрашивать подробностей. Пусть мне и было жуть, как интересно узнать о том, как же так получилось, что сам Демон Достоевский сошёлся с ещё несколькими людьми (которым доверился настолько, что подпустил достаточно близко к себе!)... Так вот, исходя из слов отца, все мои родители были эсперами. Очень сильными эсперами. И потому я, как результат вспыхнувших между ними светлых чувств, просто не могла не быть одарённой каким-либо могущественным даром. Но и тут был один небольшой нюанс, ведь мой второй отец обладал способностью оборотня, даром особого, отдельного вида, который передавался по наследству. Правда, так как её пробуждённым носителем, в этом конкретном случае, являлся мужчина, то и вероятность этого события была значительно ниже (так как, как оказалось, в том случае, если носитель – женщина, процент передачи этого дара был практически стопроцентным!), но всё равно довольно значительным. Вот мне и повезло унаследовать от своего то-сана (так как Фёдор намекнул, что он был японцем, пусть и, по каким-то своим причинам, мой русский родитель категорически отказывался называть мне его имя) эту пушистую особенность. Да и не сказать, чтобы я была так уж против своей тигриной натуры, пусть мужчина и считал иначе. Но, что, как я считала, было наиболее настораживающим, так это то, что Достоевский отказался обосновывать главную причину своего нежелания того, чтобы я имела конкретно эту способность. И ведь даже осторожные расспросы не давали существенных результатов! Только подозрительное беспокойство и стремительно развивающаяся уже родительская паранойя, следствием проявления которой и стали повсеместно расположенные камеры... Так я и подошла к сути моего размышления, которая, раз за разом, заставляла меня начинать раздумывать о причинах и следствиях произошедших событий. А также о том, почему каждая моя попытка заговорить с обеспокоенным родителем на эту тему встречала столь решительный, невозмутимый отказ. Право слово, таким образом мужчина только ещё больше подогревал мой интерес к этому делу (а ведь он и так был достаточно высок, ведь, что ни говори, а запретный плод, если его ещё и хорошенько спрятать, приправив пряным соусом из интриги, особенно сладок!). Всё же, даже несмотря на то, что Достоевский, в некотором роде, признавал мою сознательность, он всё равно продолжал считать меня ребёнком. Своим ребёнком. Той, кого он должен защищать. И сейчас отец явно считал, что моё незнание всей сути ситуации, а также некого существующего подвоха (в том, что он был, я была абсолютно уверена, так как справедливо сомневалась, что тривиальные вещи могли бы заставить нервничать этого человека, который, не иначе, как по иронии судьбы, стал мне семьёй!), было благом. Для меня. Но в том-то и дело, что это меня только ещё больше напрягало. В особенности после появления такого-то количества камер, которое заслуживал, наверное, разве что Форт Нокс, и прочие подобные ему сооружения! В общем, моя отнюдь не бесконечная выдержка уже была готова дать сбой, да позволить мне самозабвенно раскрошить пару-тройку этих откровенно раздражающих устройств. И это стало бы вероятным, если бы не одно но: мне крайне не хотелось обижать отца, к которому я, за прошедшее время, всё-таки успела немного прикипеть душой. Потому я попыталась пойти по иному, более дипломатическому пути, и решила попробовать воздействовать на него через разговоры. Обычные беседы, которые, увы, также не приносили никаких видимых результатов. Кроме, разве что, моей расцветшей буйным цветом паранойи и практически надломленной психологической выдержки. А также приобретённого умения в один момент улавливать направленные на меня взгляды, и достаточно полезного навыка с полуоборота находить любые, даже самые незаметные камеры. И пусть последнее можно было отнести скорее к плюсам, чем к минусам, но отрицательные моменты, однозначно, превалировали в образовавшейся ситуации!.. Пока я предавалась отстранённым размышлениям на философские темы, прошло ещё некоторое время, за которое я так и не сдвинулась с места, так как была слишком поглощена своими думами. И это явно не пришлось по вкусу моей извечной спутнице, в простонародье именуемой Системой, которая всегда находила возможность меня расшевелить. И этот раз также не стал исключением.***
Внимание!
Доступен новый Квест!
«Трудолюбивый огородник!»
Так как пользователю явно нечем заняться, то Система решила взять на себя обязанность проследить за развитием игрока, а также немного разнообразить его жизнь обычными повседневными заданиями! Задание: Соберите десять килограмм спелых помидор отличного качества с выделенного вам участка теплицы (они там точно есть, так что можете даже не прибедняться)! Сложность: Низкая. Время: 30 минут. Награда: +200 единиц опыта. Штраф за провал/отказ: Отрицательный эффект «Солнечный удар», следующей ступенью которого является отрицательный эффект «Обморок», сроком на 2 часа; беспокойство отца. P.S.: Система заботится о своём пользователе, и потому напоминает, что движения – жизнь!Принять/Отказаться.
***
Так как у меня, по сути, выбора-то особо и не было, то мне пришлось принять это задание, и сразу же приступить к работе, так как последнее, что мне было необходимо для увлекательного завершения дня, – это беспокоящийся, нервный Достоевский. Хотя, если так подумать, действие солнечного удара мне также не особенно хотелось испытывать на себе... Что сказать, меня уже практически не напрягали подобные задания, которые, время от времени, мне подкидывала «заботливая» душевная надстройка, да и за прошедшее, с момента приобретения Системы, время, мои физически характеристики существенно так подросли. И пусть, на данный момент, они всё ещё существенно уступали возможностям взрослого человека, но по уровню ловкости и выносливости я уже вышла за приделы детей более старшего возраста, и подбиралась к уровню подростков. Пусть это и было заметно только мне – так как я старалась лишний раз не демонстрировать свои способности, – ну, и Фёдору, который решил проверить мои возможности практически сразу же, после того, как узнал о моём даре, как эспера. Ну, и проверил. И судя по тому, какие в тот момент его обуревали красноречивые эмоции, явно был не слишком рад тому, что «тигр» во мне был столь силён, а также, исходя из его слов, вообще проявился слишком рано для способности, относящейся к виду перевёртышей (как ещё, в некоторых случаях, именовали вид способностей оборотней). А ведь особенности этого вида, как оказалось, обычно, проявлялись не раньше десяти, в идеале – двенадцати лет, так как с самого момента своего проявления существенно влияли на мировосприятие человека. И потому, так сказать, пробуждались в самый оптимальный возрастной, предпубертатный период, когда ребёнок владел какой-никакой, но сознательностью, и был способен прислушиваться к советам более опытных взрослых. А также не находился под особым влиянием гормонов, скачки которых могли спровоцировать эмоциональную неустойчивость, да и вообще общую нестабильность, наличие которой могло существенно затруднить взятие способности под контроль. Я же, в отличие от Достоевского, считала иначе (пусть в его словах и имелось зерно истины), так как только в детском возрасте (да ещё и при взрослом-то мироощущении) можно было наилучшим образом приспособиться к тем возможностям, которые даровала сила моей второй сущности (в особенности к феноменальному, животному восприятию). На этой почве, к слову, у меня с родителем возникла настоящая дискуссия, так как мужчина считал, что тот факт, что я не разделяю себя с «внутренним зверем», может мне навредить, ведь сам не располагал обширной информацией о развитии способностей этого вида. Но при этом знал, что владельцы подобного дара всегда разделяют себя со своей второй сущностью, которая существовала как бы по-отдельности от пользователя. Это, к слову, относилось и к моему то-сану, который, в своё время, описывал ему ощущение от использования собственной способности. А также стало одной из причин того, почему беспокоящийся за меня родитель так упрямился в этом вопросе. Всё же, он всегда предпочитал контролировать ситуацию, а в возникших обстоятельствах был сильно ограничен и фактически бессилен. И это его ощутимо так раздражало, пусть он и не показывал этого внешне, и предпочитал не говорить об этом вслух. Однако, когда Фёдор всё же поделился со мной этими сведениями и своими соображениями на этот счёт (вероятно, в надежде на то, что, таким образом, я быстрее проникнусь его точкой зрения), то пришла уже моя очередь удивляться. Всё же, для меня оказалось полнейшей неожиданностью то, что другие эсперы попросту не могут использовать все преимущества исключительной звериной чувствительности (вроде того же слуха и обоняния, к которым я успела настолько привыкнуть, что за прошедшее время они успели стать неотъемлемой частью моей жизни!) в то время, пока их способность не активирована. Иными словами – до тех пор, пока они не обзаведутся звериными атрибутами, и не перейдут в полузвериную форму! И это существенное отличие вызывало у меня искреннее недоумение, пусть я и подозревала, что так происходило из-за того, что, при обычных обстоятельствах, эсперы воспринимали своего «внутреннего зверя» чем-то чужеродным. Не непосредственной частью себя, а отдельным существом, с которым им приходилось взаимодействовать, сосуществовать, да и вообще делить одно тело. Животной сущностью, которая являлась своеобразным «вместилищем» силы человека, как одарённого. Подобные различия, о которых я не преминула рассказать отцу, чтобы попробовать доказать ему, что лучше понимаю, что делаю (так как, на тот момент, у меня стояло целых пятнадцать процентов в степени освоения способности, а Система только поддержала мои доводы в пользу того, что разделять себя со своей способностью – глупо, да и вообще не есть хорошо), однако это так и не возымело должного эффекта. Но произвело полностью совершенно противоположный результат, так как мужчина пришёл к выводу, что меня ну просто крайне необходимо показать квалифицированному, доверенному специалисту. И подобный индивидуум, что интересно, присутствовал. Им оказался тот самый мужчина, который и заявился в приют под видом спонсора (а если точнее, то отыгрывал его роль, так как настоящим благотворителем был мой отец). Доверенное лицо Достоевского (что я сочла достаточно удивительным, учитывая его природную недоверчивость и подозрительность), а также дипломированный доктор, да и вообще мастер на все руки. Ведь чего стоил только тот факт, что сей почтенный господин не только принимал роды у моей матери, но и заботился о самом Фёдоре, когда он остался без семьи, ещё до начала Великой войны! Подобные сведения из биографии родителя, откровенно говоря, удивляли, но именно благодаря им я поняла, почему мой отец был не против его присутствия, да и вообще доверял ему настолько, что позволил ему осмотреть меня. А уже сам доктор, в свою очередь, рассказал мне о том, что Демон Севера, в свои десять, был не таким уж и демоном, пусть и пытался всегда, при любых обстоятельствах, подать себя с достоинством, которое не было присуще детям его возраста. Но самым интересным было отнюдь не это, а то, что этого доверенного доктора звали Михаил Булгаков (или же дядя Миша, как он милостиво разрешил мне его называть). Практически тот самый Михаил Афанасьевич. Можно сказать – тёзка великого русского писателя Булгакова, который, также, как и его отражение в моём старом мире, являлся врачом. Притом, довольно искусным медиком, который также побывал на фронте, и даже участвовал в некоторых битвах... ...и потому, мне было страсть, как интересно узнать, а что же за способность была у этого Булгакова, если учитывать, что все произведения его литературного тёзки были более, чем интересными?! А ведь там были не только произведения с исключительно «медицинскими» названиями: «Морфий» и «Записки юного врача», но и фантастические истории, вроде моего любимого рассказа «Мастер и Маргарита», или же «Собачье сердце» и «Роковые яйца». В общем, да, простор для фантазии открывался просто огромный... Впрочем, я подозревала, что дядя Миша во время осмотра разглагольствовал исключительно ради того, чтобы отвлечь меня от собственных действий, однако это ничуть не помешало мне не только наблюдать за его работой, но и слушать в высшей степени интересные подробности из жизни отца. Ведь я справедливо сомневалась, что мне когда-нибудь ещё попадётся столь разговорчивый, быстро идущий на контакт надёжный индивид, из которого, как из родителя, информацию не придётся вытягивать клещами. И потому задавать уточняющие вопросы я тоже не стеснялась, и пользовалась предоставленной возможностью на полную. Правда, это не укрылось от самого Булгакова, но он лишь добродушно, сдержанно посмеиваясь, с улыбкой заметил, что на Достоевского я похожу не только внешностью. А также разрешил задавать ему любые вопросы, на которые он, к тому же, честно пытался ответить. Но только до тех пор, пока они не касались темы двух оставшихся членов моей семьи, и места работы моего русского родителя. Вот тут я даже не подозревала, а заранее была уверена в том, что Фёдор – который, в момент ведения врачебно-допросной деятельности, был вынужден отлучиться, – заранее проинструктировал своего доверенного знакомого (которого сам, снисходительно усмехаясь, называл «их семейным врачом»). Так сказать, дал соответствующие указания непосредственно перед тем, как отдать его мне на растерзание. Потому я была вынуждена довольствоваться крохами сведений о личной жизни и предпочтениях Демона Севера (пусть мне, по окончанию осмотра, так и не сказали о его результатах, как бы я не спрашивала, и не пыталась уточнить!), но и они внесли весомый вклад в копилку моих знаний о Фёдоре, который и сам по себе был не особенно разговорчивым. Всё-таки, дядя Миша наблюдал за Достоевским на протяжении многих лет, которые, с существенным таким отрывом, выигрывали у тех нескольких месяцев, что я провела в непосредственной близости от внезапно объявившегося родителя. Однако именно таким образом я узнала о том, что мой отец, оказывается, очень любил крепкий, хорошо заваренный чёрный чай с сахаром, но при этом не жаловал сладости, кроме горького шоколада, а также не возражал против зернового кофе на ночь, так как он всегда помогал ему дольше оставаться бодрым, и не засыпать на ходу после особенно продуктивного времяпровождения (да и вообще был убеждённой совой). Часто забывал поесть, увлёкшись интересным делом, не переносил молоко и табачный дым, и не любил скумбрию и селёдку в любом виде. А также был слаб к влиянию алкоголя, пусть ему и нравился вкус хорошего вина и выдержанного виски. По сути – мелочи, но эти частицы являлись неотъемлемой составляющей его жизни, и потому я не могла так просто их отбросить!.. Облегчённо выдохнув, я посмотрела на несколько больших вёдер, которые доверху были наполнены спелыми томатами. Плодами, которые мне удалось достаточно споро собрать, чтобы последующие несколько часов попросту не выпали из моей жизни, будучи погребёнными под следствием действий не самых приятных ощущений от одного негативного эффекта. Что сказать, пусть мне и раньше доводилось заниматься подобными общественно полезными работами, однако, когда часть трудового процесса сопровождалась устремлёнными в спину пристальными взглядами (и пусть я знала, что их источником служили камеры, благодаря которым за мной приглядывал отец, но у меня всё равно решительно не получалось их игнорировать!), работать становилось затруднительно. Если и вовсе – практически невыносимо, так как наличие подобных «взглядов» сильно давило на меня морально. И пусть я и пыталась заниматься самовнушением, чтобы ощутить хоть немного свободы, но это также практически не помогало. Иными словами, не несло значимого (скорее – вообще никакого!) результата, и всё также продолжало напрягать. Потому я быстро, насколько это было возможно – хотя, в моём случае и при моих возможностях – именно, что допустимо, – сбежала из теплицы, стоило только вёдрам наполниться, чтобы уведомить Ватанабе-сан, что я справилась с поставленной задачей. А затем, не теряя времени, направилась в, пожалуй, самое загадочное место в этом приюте, которое, единственное, практически не имело камер, – в подвал. Ту самую часть скрытого подземного пространства, где, с некоторых пор, находилась тайная база главы организации по добыче разного рода информации – «Крысы Мёртвого дома». Однако, я даже и предположить не могла, что, в тот момент, когда я привычно войду в одну из комнат, обставленную по принципу просторной гостиной, то увижу новое действующее лицо. Молодую беловолосую женщину, которая, стоило мне заглянуть в помещение, принялась с удивлением рассматривать меня своими яркими, словно светящимися изнутри цветом драгоценных каменьев, глазами...