☆☆☆
Феликс размазывает по тарелке соус. Старается не поднимать взгляд, потому что прямо перед ним сидит Чонин и точно так же не может заставить себя поесть. На самом деле, до того инцидента семь лет назад, когда Феликс часто гостил в Корее, они были очень дружными. Чонин, будучи на полгода младше, учил брата многим корейским словечкам, шутил из-за того, что Ликс не мог есть острую еду и щедро делился новенькими томами манги. Феликс в ответ частенько приглашал младшего порубиться в приставку, помогал ему с английским и даже тогда умудрялся печь для него печенья. Они вместе дразнили соседского чихуахуа, вместе тратили все карманные деньги на мороженое и сахарную вату, вместе ездили к бабушке в Порён. А потом Феликс его чуть не убил. Не специально, конечно. Это была забава, Ликс думал, что они дурачились, но, когда у Чонина защемило ногу под водой и он не всплывал больше трёх минут, до него, наконец, дошло. Откачать его получилось только у бабушки, когда рыдающий Ликс притащил брата домой на спине. С того момента их отношения рухнули как в песенке про лондонский мост, которую так любил напевать Ли своему братишке. У Чонина появилась фобия – самая настоящая, такая, что даже зайти в душ было настоящим испытанием. На фоне неё, стресса и невозможности жить как раньше, Чонин обозлился на старшего и продолжал его справедливо винить. Ликс извинялся, но разве это бы успокоило приступы и оплатило походы к психотерапевту? Чонин ненавидел его, когда они уехали обратно в Австралию. Ненавидел и тогда, когда переехали в Корею насовсем. – Феликс, пожалуйста, передай салат. Мальчик дёргается из-за голоса мамы, поспешно протягивает миску и решает всё-таки поднять глаза. Ничего не меняется. Чонин всё так же ничего не ест, хмурится и старательно делает вид, что Феликса не существует. Когда они уходят, младший Ян всё-таки окидывает стоящего в холле брата высокомерным оценивающим взглядом, будто грязь под ботинками, хмыкает что-то еле слышно и выскальзывает вслед за смеющимися над какой-то шуткой родителями. Дверь закрывается с громким хлопком, а Ликс продолжает стоять на одном месте и сжимать кулаки. Чувство вины у него хоть никуда не ушло, но немного притупилось с того раза, когда два года назад они сцепились в драке. Чонин тогда от души начистил ему лицо, а Феликс вывихнул ему руку. Это было опрометчиво со стороны младшего, он ведь сам лично порой ходил на соревнования по тхэквондо болеть за любимого хёна. Но, тем не менее, если Феликс всеми силами пытался вернуть их дружбу, в тот день он окончательно разочаровался в этой идее. В столовой шумит посуда, слышны голоса Оливии и Рейчел, что-то весело обсуждающие. Феликс вздыхает и тянется к лестнице, решив, что на сегодня хватит. Он хочет в свою комнату, забраться под одеяло и исключить себя из жизни хотя бы на пару часов. Здесь всё ещё включён компьютер, на который грузится обновление Ведьмака, на стуле висит школьная рубашка, горит ночник и мерно тикают часы. Феликс оглядывает комнату взглядом в надежде ухватиться за угольную голову, но на него только шипит тишина. Лишь через полчаса, когда Феликс лежит на кровати и перекатывает мысли в голове, под кроватью слышится копошение, а потом тихий голос кротко зовёт мальчика по имени: – Феликс? Ли поворачивает голову набок и натыкается на сверкнувшие в темноте глаза. Сейчас они кажутся густыми и тягучими, и только ямочка на щеке придаёт его лицу мягкость. – Привет, – отвечает Фел, разглядывая огоньки в чужих зрачках. – Как всё прошло? Феликс закусывает губу и переводит взгляд на потолок. Всё прошло отвратно, хуже некуда, он каждый раз чувствует себя ничтожеством, когда Чонин просто дышит рядом, выглядывает из-под своей чёлки и давит многотонным молчанием. – Хёнджин, ты… не мог бы взять меня за руку? Брови взметаются вверх, но крупная тёплая ладошка молниеносно накрывает подрагивающие пальцы и нежно сжимает. Феликс не плачет, но от того, насколько Хёнджин решительно и быстро исполняет его просьбу, млеет и наполняется благодарностью, сладко щекочущей желудок. Хёнджин кладёт свою голову на самый краешек постели, совсем как этой ночью, и что-то напевает – едва слышно, но Феликса это убаюкивает, расслабляет. Когда он падает в сон, его руку всё ещё не отпускают.☆☆☆
– У тебя очень красивый профиль, – как-то говорит Феликс Хёнджину, отчего последний чуть ли не подскакивает и смотрит на Ликса огромными глазами. – И когда ты голову поднимаешь, шея выглядит отпадно. Они сидят у стены, вытянув ноги, их плечи еле дотрагиваются, но этого хватает, чтобы Хёнджина слегка вело от такой близости. Он чувствует запах земляники, исходящий от волос Феликса (из-за того, что он воспользовался шампунем сестры, когда свой закончился), слышит как ритмично отстукивает его сердце, наблюдает как неспешно растягиваются умильные ямочки у глаз, стоит широко улыбнуться. Но внезапные слова Ликса вконец что-то невозвратимо меняют в Хёнджине: он алеет, неловко упирается взглядом в пол и отсчитывает про себя до десяти. – Застеснялся, да? – хихикает Феликс и продолжает щёлкать клавиатурой ноутбука, что покоится на его открытых коленках. На них красуется глубокая багровая царапина – умудрился свалиться со скейтборда. Хёнджин решает не отвечать, а только слушать размеренное дыхание с едва уловимым свистом. Сегодня на календаре красным горит воскресенье, которое Феликс решает полностью уделить своему новому другу: грузит свой любимый фильм Хаяо Миядзаки, притаскивает три пачки чипсов (пусть он никогда и не видел, чтобы Хван вообще ел) и без умолку трещит про завтрашнюю контрольную по алгебре и друга Хана, который опять попытается списать, но ничего не выйдет. Хёнджин его не перебивает, искренне радуется тому, что Ликс потихоньку к нему привыкает и открывается. Дом пустой – вся семья укатила на выходные в аквапарк, едва не поперхнувшись утренним чаем, когда единственный сын отказался составить им компанию. Это было удивительно: обычно его из воды клещами не вытащить, и никакая «куча домашки» никогда бы не послужила для него весомой причиной избежать горок и соревнований на скорость. Но Феликс только мотнул головой и умотал наверх. Просто семья не догадывается, что наверху его ждёт темноволосый таинственный мальчишка с печальными глазами и тёплыми ладонями, которому не жалко дарить своё время. Феликс делится с ним всем, что можно найти в комнате. Постепенно лютый страх сменяется на разгорающееся любопытство. Феликс ловит себя на том, что он задерживает дыхание каждый раз, когда даёт в руки Хвану томик манги, свою коллекцию книг Лавкрафта, альбом Дорз или новую нераспечатанную игру, которые на каждый день рождения стабильно поставляет Рейчел. Ему интересна его реакция, он надеется, что его любимые вещи тоже понравятся Хёнджину, что он улыбнётся, и его глаза превратятся в востихитительные щёлочки. Феликс по характеру своему отдающий: ничего его не может привести в восторг больше, чем реакция других людей на его подарки, комплименты или просто участливое внимание. Привыкая к Хёнджину, Феликс знает, что скоро у него развяжутся руки – любовь к скиншипу и всяким тактильным нежностям сама себя проявит, а он и не заметит. Но ему это нравится: у его нового загадочного друга всегда трогательное поведение в ответ на его касания. Тот каждый раз шугается, но безукоризненно млеет, словно новорождённый котёнок, и никогда не отпускает первым. Феликсу это кажется очень милым. – Но чтоб знал, я говорю серьёзно и чистую правду, – фыркает дурашливо Ликс и откидывает с глаз светлую чёлку, пока шустро пролистывает вниз до окошка фильма. – Ты у нас симпатяшка. Хёнджин переводит взгляд на рядом сидящего мальчика и заторможенно моргает: Феликс употребил в одном предложении слова «нас» и «симпатяшка» – паренёк просто не знает от чего смутиться больше. Из-за того, что Джин выше на пол головы, даже сидя на полу, открывается прелестный вид на макушку младшего. Что в нём прелестного – непонятно. Голова как голова, темечко как темечко, но Хёнджин очень хочет протянуть руку и ласково погладить что-то мурлычущего под нос мальчика, пропустить волосы сквозь пальцы, уткнуться носом и сказать какую-нибудь нежность, что так и прёт из груди. Солнечный луч на полу щекочет их пятки, нагретая за день стена давит на позвонки, а загудевший ноутбук поёт песенку Тоторо. Феликс весело хихикает, нагибает экран так, чтобы не отсвечивало главным образом Хёнджину, и замолкает, поглощённый яркими красками акварели. На самом деле ещё тогда, когда Хван мог выходить из комнаты, он любил смотреть фильмы. И зачастую это были мелодрамы, в которых на плечо главному герою обязательно опускалась голова главной героини. Хёнджин готов отдать всё, что у него есть (целое ничего), чтобы Феликс поступил так же, придавил приятной тяжестью, задышал где-то на уровне груди и изредка приподнимал взгляд – проверить, не устал ли Хван. Солнечный луч перебирается на кровать. – Джинни. Феликс внезапно зовёт его по имени, не отрывая глаз цвета кленового сиропа с экрана, на котором маленькая Мей лежит на пузе огромного тролля. Хёнджин вопросительно хмыкает, но звук больше походит на то, если бы он прочищал горло. Немного волнующийся тон остаётся без внимания. – Джинни, – повторяет Феликс. – Может, ты… поделишься со мной, откуда ты пришёл? Голос мальчика любезный и осторожный, Феликс бы зажмурился, но всё-таки держит лицо и переводит мягкий взгляд на вмиг застывшего друга. Хёнджин притягивает ближе колени, и огоньки в его глазах заметно тускнеют. – Я появился здесь раньше, чем ты, – только и говорит он, наблюдая за тем, как за окном изредка пролетают стрекозы. – В этой комнате. Но до – в этом доме. Хёнджин поворачивает голову. Смотрит как-то печально, но невозможно решительно. Его бледная кожа так резко контрастирует с тёмными по-настоящему чёрными глазами, полные губы зажаты, а на шее бьётся венка. Становится понятно: больше и слова из него не вытянуть. Феликс покладисто кивает, боясь спрашивать упорнее – вдруг Хёнджин решит сбежать? Но в голове закладывается мысль, что Джисон и его проворный нос точно не сбегут, – Ликс делает мысленную пометку попросить друга нарыть хоть немного информации. Кто здесь жил раньше до того, как риелтор продал только переехавшей из Сиднея семье дом. Феликс вдруг вспоминает, что родители как-то обмолвились, мол, цена была невысокая, повезло. Они продолжают смотреть фильмы, пока солнце окончательно не закатывается за горизонт. Никто так и не кладёт голову на плечи друг друга, никто не сжимает пальцы в ладонях, никто не утыкается в светлые макушки. Только тихо скрипят половицы и дыхание шевелит воздух.☆☆☆
На следующий день Хёнджин помогает Феликсу с алгеброй. Оказывается, Ли хорош только в спорте и английском, Хван же напротив – не может особо много двигаться и говорить на иностранном, зато остальные предметы просто летают. – Я был почти отличником, – улыбчиво хмыкает Хёнджин, сидя за столом и быстро решая тригонометрические примеры. Феликс дёргается от этого «был», но темноволосый подкроватный друг этого не замечает – слишком поглощён знакомыми формулами, отчего как-то совсем счастливо улыбается. Как будто это он завтра натянет форму и потопает вверх по улице, чтобы успеть на автобус и приехать в старшую школу Курогу. Хёнджин смачно ставит точку, а потом протягивает тетрадь глупо моргающему Феликсу, начиная объяснять каждое свое действие, словно заправский учитель. Ликс кивает с умным видом, но, на самом деле, до него только доходит мелодичный голос без слов. В итоге получает пятёрку за домашнее задание, и тройку за ответ у доски. Но он не расстраивается. Потому что Хёнджин впервые затаскивает его под кровать. Это случается хаотично. Феликс даже сам не понимает, как это произошло. Просто однажды, пока мама гремит посудой после ужина внизу, девочки пропадают в своих комнатах, а папа смотрит телевизор в гостиной, его, сидящего на полу у кровати, мягко кладут на лопатки, а потом тянут в тихую уютную темноту. Хёнджин хихикает, что-то напевает, и это не кажется Феликсу страшным – он просто послушно протискивается в пространство между кроватью и ламинатом. Здесь чисто (Феликс регулярно проходит c уборкой), очень тепло и темно, хоть глаза выколи. Ликс лежит боком, зрение привыкает к царившему сумраку, наконец, выдёргивая очертания Хёнджина и его неизменные огоньки во взгляде. Хёнджин неотрывно смотрит на Феликса, слушает его горячее дыхание и пододвигается ближе – своя территория придаёт уверенности. – Что мы здесь делаем? Феликс фыркает, чтобы убрать прядь волос с носа, и проглатывает смешок. А потом замирает, когда чувствует хёнджинову ладонь, что аккуратно сжимает в хватке запястье Ликса. Дыхание ударяет в макушку, а чужое сердце бухает где-то перед носом. Хёнджин как будто хочет его обнять – настолько близко придвигается, но только упирается ровным крупноватым носом в голову и мягко стискивает руку. Так они и лежат: Феликс – озадаченно хлопая ресницами, Хёнджин – сжимая зубы, чтобы сдержать порыв забрать Ликса к себе насовсем. Когда мама стучится в дверь через пару часов, чтобы пожелать спокойной ночи, то её сын уже преспокойно спит на кровати, заботливо укрытый одеялом.☆☆☆
– Ты мутишь что-то странное? Джисон потягивается для вида, но стоит голове грозного физрука повернуть в сторону, как парнишка лениво оседает на пол и чешет затылок. Спорт он ненавидит, только если это не скейтбординг и не любимая игра выбеси_феликса_ли_за_тридцать_секунд. Ликс закатывает глаза и легко наклоняется вперёд, касаясь пальцами носок кроссовок. – С чего ты взял? – Просто странно это. Спрашиваешь внезапно про бывших жильцов своего же дома… Неужели сам не смог достать инфу? – Джисон зевает и внимательно следит за физруком, отчитывающего сейчас девчонок без формы, чтобы в любой момент спохватиться и виртуозно сделать вид зожника. Феликс хмыкает и хрустит костяшками голеностопа. – Не смог. Родители ничего не знают. В интернете толком ничего нет, а соседей почти не поймаешь, – Ли выпрямляется и хитро смотрит в глаза другу. – А что, даже ты ничего не смог найти? Смешно думать, что такой детский финт может сработать, но на Хане работает без промедлений. – Обижаешь! – шикает он и тут же вскакивает, усердно разминая поясницу, пока физрук проплывает мимо и идет к группке своих любимчиков-футболистов. – И в интернете вообще-то нормально так инфы, ты просто хреново искал. Феликс кивает и переводит взгляд на крышу школы, где кто-то сидит и играет на гитаре. Просто Феликс и не искал. Почему-то гуглить такое дома было страшно, гуглить в школе – стыдно. Ликс чувствовал себя виноватым, что лез туда, куда понимал – лезть было нельзя. Но любопытство сгубило кошку, и Феликс готов стать второй жертвой. – Туда лет восемь назад заезжала семейка. Маленькая – всего три человека. Мама, папа и сын. Феликс замирает от плохого предчувствия, что вгрызается в горло. Хан продолжает говорить, даже не замечая реакции друга. – Правда, прожили в доме недолго. Пару лет где-то. Потом пришлось делать ремонт, но дом пустовал год, пока вы не приехали. Чудо, что его вообще купили. После такого обычно они надолго забываются – настоящая головная боль для риелторов. Но ваша семья в него новую жизнь вдохнула, не иначе. – Джисон, – Феликс останавливает друга слишком резко, хватается за плечо и заглядывает в щурящиеся на солнце глаза. – О чём ты говоришь? Я ни черта не пойму. – Ой, – Джисон поправляет сползшую футболку и слегка наклоняет голову набок. – Я забыл сказать самое главное: та семья полностью сгорела в пожаре. Физрук громко свистит, собирая всех на поле и устраивая последнюю в этом семестре игру. Одноклассницы переговариваются и громко хохочут, а где-то за спиной уже стучит мяч. Феликс сглатывает и садится на траву, стараясь придать голосу напускное равнодушие: – А ты не знаешь… ну, может фамилию их. Имена?.. – Феликс дышит через раз и делает вид, что подтягивает шнурки. – Дай-ка вспомнить… По-моему Хван. А, подожди, у меня вкладка осталась в браузере. Джисон тянется к карману, вытаскивает блеснувший телефон и что-то быстро щёлкает, чтобы протянуть другу экран, на котором под заголовком «Трагическая смерть семьи в Курогу» улыбается знакомое лицо в чёрной ленте. – Его кажется зовут Хёнджин, – продолжает Джисон. – Он был нашим ровесником. Эх, жалко их. Солнце слепит глаза, физрук переходит на крик и злобно машет журналом с оценками, грозясь поставить неуд, если класс не поспешит. Феликс шмыгает носом и ложится на спину, чувствуя как листья под лопатками гнут свои позвонки. Ветер качает кроны деревьев, и это хорошо. Прохладные порывы быстро слизывают с щёк соль.☆☆☆
Поговорить с Хёнджином хочется нестерпимо. До такой степени, что колени трясутся, а в груди жжётся что-то до боли – Феликс даже понять не может, что эта за боль такая. То ли жалость, то ли тоска, то ли сочувствие. Голова немного кружится, а кроссовки едва мажут по асфальту: Ли отчаянно спешит домой, переходя на бег как только нога скользнула с порога автобуса. Его встречает тишина, но он даже не обращает на это внимание. Несётся наверх что есть мочи, по-пингвиньи поскальзываясь на лаковых досках лестницы, и останавливается только перед дверью, на которой с недавних пор висит табличка «Не постучал – не зашёл». Лёгкие дают о себе знать, скручивая грудь и брюхо адским пламенем. Феликс старается отдышаться, хватается за бока и считает про себя до десяти. На седьмой секунде вдыхает воздуха и нараспашку открывает дверь. Комната будто впитала в себя весь солнечный послеобеденный свет: она ярко рыжая, по-домашнему тёплая и пахнет жасминовыми свечками, которые недавно поставила на полки Оливия. По полу растекается лужица солнечных лучей, рисующих силуэт окна, а на потолке притаились два мотылька. Его комната уютно молчит, впускает хозяина под скрип закрывающейся двери и пристально всматривается в растерянного человека. Его комната пуста. – Хёнджин? – Ликс зовёт по имени и бросает рюкзак в угол. Медленно проходит до кровати и садится, по привычке поджимая ноги. Ему никто не отвечает. Хотя обычно Хёнджин появляется сразу, кладёт ладонь на предплечье и выглядывает из-за спины, по-кошачьи улыбаясь. – Джинни? – пробует Феликс снова и немного паникует: вдруг Хван больше не появится. Эта мысль как-то больно бьёт под дых и пускает по телу неприятную дрожь. Ликс сглатывает и делает первое, что приходит в голову: наплевав на форму, лезет под кровать. Без Хёнджина подкроватное пространство уже не кажется таким спокойным и уединённым. Здесь по-прежнему тепло, но пусто. Феликс отрывисто сглатывает, прижимает колени груди, скручиваясь в калачик, и решает подождать своего друга здесь, пока, сам того не понимая, медленно засыпает. Сон обрывается резко. Ликс чувствует как кто-то проводит пальцами по контуру его носа, разглаживает морщинки на лбу и чувственно, но мягко тискает щёки. Ли открывает глаза резко, сразу же натыкаясь на безмятежно улыбающееся лицо. Солнце доползло и досюда – лучи падают аккурат на Хёнджина, подсвечивая его карие глаза в какой-то немыслимый шоколадный цвет. Осмелевший паренёк не на шутку расходится: с щёк переходит на шею и ласково поглаживает едва заметные венерины кольца, а потом просто оставляет ладонь на ритмично бьющемся пульсе. – Привет? – Феликс моргает и улыбается одними уголками губ, в тайне млея от поползновений старшего. Ему тепло и мягко, будто котёнок прижался к его коже. – Ты очаровательный, – вместо приветствия говорит Хёнджин и пододвигается чуть ближе. Теперь солнце ещё и ложится на ухо. Конечно, Феликс дико смущается, розы цветут на скулах, будто вырастая из семян-веснушек. Он отводит потупившийся взгляд чуть ниже и натыкается на чудо, выбивающее из груди умилительное охонье. – У тебя что, родинка под глазом? Хёнджин хрипло смеётся и позволяет себе подползти ещё ближе: пара сантиметров и кончики их носов уткнутся друг в друга. Феликс не знает что делать со всеми этими эмоциями, когда Хван вдруг переступает какие-то внутренние границы, как сейчас, они переполняют его, душат и рвутся наружу. Ликс старается выдохнуть, но его снова ловят – огоньки в зрачках напротив. – Ты никогда не замечал? – Кажется, нет… – младший тушуется под этим взглядом и тянется своей крошечной ладошкой к чужому лицу. Но не дотрагивается. Хёнджин мягко щурится и кивает самому себе: Ликсу это пока слишком. Но вот Хёнджину тоже слишком. Слишком мало. – Я сегодня кое-что сделал. Феликс боится этой секунды очень сильно, ему кажется, что он не контролирует себя, но на деле заставляет собраться и всё рассказать Хёнджину. Ему нужно услышать его во что бы ни стало. Хван убирает ладони с шеи, пододвигается чуть выше и упирается носом в макушку Ликса. Понимает: говорить Ликс собирается что-то серьёзное и ему станет много легче, если Хёнджин не будет пялиться (хотя очень хочется), пусть и страшно самому от такого тона. Феликс же не скажет, что переезжает? Тогда сдержаться будет ещё сложнее. – Джисон мне сегодня кое-что рассказал… то есть, это я его попросил. Хёнджин, я… – мальчик хватается за его плечи и утыкается в грудь, набираясь смелости. – Я хотел узнать, что случилось в этом доме в прошлом… И Джисон вроде как… поделился со мной. Хёнджин мгновенно каменеет. Замирает. Затихает. Ни стука сердца, ни единого вдоха. Феликс чувствует, что милое солнце, некогда ласково опаляющее щёки старшего, теперь прожигает в нём дыры. Он жмурится и боится заглянуть в глаза – наверняка, потемневшие, наверняка, огоньки в глазах беспокойно полыхают и не находят себе места. Феликсу кажется, что он поступил неправильно и самолично всё испортил. Не нужно было просить Хана искать правду, не нужно было вот так легко поддаваться любопытству. Хёнджин всё ещё кто-то. А Феликс всё ещё обычный мальчик. Внезапно широкая ладонь ложится на узкую спину и мягко поглаживает. В макушку стекает тяжёлый выдох, а нос заменяет подбородок. – Мне не стоило этого делать? – голос у Ликса тихий-тихий, виноватый: он правда боится обидеть. – Скорее да, чем нет. Мне… неприятно это вспоминать. Хотя воспоминания, кажется, никуда не уходили и не уходят. Ты, наверное, хочешь услышать эту историю? – Если ты не хочешь, то не… – Да нет, – Хёнджин как-то горько усмехается и просовывает вторую руку под шею, притягивая, наконец, для нормального объятия. – У меня от тебя никаких секретов, Ликси. Ликси только закрывает глаза, тушит своё волнение и силится раствориться во вкрадчивом тихом голосе. – Я умер здесь. Феликс резко раскрывает глаза и едва заметно хочет отшатнуться назад, но руки Хёнджина не дают ему этого сделать. – В этом доме – с мамой и папой. Мне было шестнадцать. Я даже не понял особо что произошло. Просто проснулся ночью от запаха гари. Первый этаж полыхал: лестница провалилась, мама застряла в ванной, а мы пытались ее оттуда вытащить, – лица Хвана не видно, но по голосу слышно как искривляется его лицо. – В итоге я побежал в свою комнату найти что-нибудь потяжелее, чтобы отворить замок, но дверь захлопнулась, а я уже не мог открыть – дым разошёлся слишком быстро. Я помню как медленно терял сознание. Сначала рухнул прямо посреди комнаты, хотел доползти до окна, но понимал, что не хватит сил. Зато хватило, чтобы залезть под кровать. Я плакал, прижимал руки к глазам, чтобы их не жгло так сильно, звал родителей. Феликс дышит шумно, Хёнджин как будто не дышит вовсе. – Большинство людей думают, что у них остаётся время при пожаре. Но это не так. При пожаре нет времени вообще. Хватает всего лишь пять минут, чтобы он погубил всех в доме. Пожарные приехали только спустя двадцать после возгорания – район Курогу – но этого хватило, чтобы мы все задохнулись. Иногда мне кажется, если бы я не паниковал, если бы я думал, что делаю, то смог бы помочь и маме, и папе, и себе самому, но… Феликс слышит тяжёлый выдох, преисполненный самой настоящей агонией, и робко прижимается к чужой груди. – …но мы все погибли. А я застрял. В этой самой комнате. Не помню, когда открыл глаза, кажется, это было спустя месяцы после пожара. Я пытался выйти, но у меня не получалось. Пытался звать родителей, но очень скоро понял – я здесь совсем один. А потом через два года, после того, как здесь всё перестроили рабочие, как приходили люди в костюмах с черными кейсами наперевес и что-то обсуждали, приехали вы. Шумные, непоседливые детишки и их мама и папа. Мне было страшно по началу, но потом я свыкся с компанией, особенно, когда в эту комнату забежал маленький десятилетний мальчик и начал выкрикивать что-то на английском. Ты прыгал на новенькой кровати, а я лежал под ней и слушал как пружинит матрас. Ты всё время бегал босиком. Я всё время смотрел на твои ступни и удивлялся тому, что они размером с мою ладошку, ты смешно ими дрыгал и постоянно вытягивал большие пальцы, когда выигрывал очередную игрушку на своем пиэспи. Если честно, мне всегда хотелось их пощекотать. Но мне было страшно к тебе прикасаться. Ты же был ещё маленький мальчишка, а я бы просто подарил тебе кошмар наяву. Ты медленно рос, крепчал, водил сюда Джисона, вы смотрели фильмы, а я вместе с вами. Помню, когда тебе было тринадцать, ты в шортах упал на колени прямо перед кроватью и что-то шустро писал в тетради на одеяле, пока я смотрел как чуть выпячивают косточки и напрягаются мышцы на бёдрах. Я вдруг понял как быстро ты растёшь. Наверняка, и я так же быстро менялся, когда… был жив. Я не знаю кто я, Феликс. Может быть, злобный неупокоившийся дух, жаждущий возмездия, может, просто привидение, которое слишком хотело жить, может, я просто воспоминание, которое застряло в этой комнате под твоей кроватью. Но, Феликс, я… так долго чувствовал одиночество. Я так долго хотел просто взять тебя за руку и поговорить... Мне совсем не стыдно за то, что пришлось появиться так резко и напугать тебя. Прости, конечно. Но я так больше не мог. – Джинни, – Феликс кусает губы и крепче обхватывает руками рёбра парня. Ликс дрожит, едва слышно плачет от жалости и хватается пальцами за футболку Хвана. Солнце медленно исчезает за деревьями, воздух на улице растворяется в закатном мареве. Снова начинают шипеть цикады, а прогретый за день асфальт, наконец, остывать, из-за чего характерный запах расползается по земле. Феликсу почему-то плевать на то, что Хёнджин вообще-то умер. Прямо тут, восемь лет назад в этой комнате. Ему плевать, что Джинни кажется призрак, про которых так часто заливал Джисон. Феликс совсем не волнуется о том, что переступил эту хрупкую границу между. Он продолжает мелко плакать, пока его лицо не обхватывают тёплые ладони, а в глаза не заглядывают другие – тёмные печальные, но всё с теми же огоньками на дне чернильных зрачков. Хёнджин выдыхает, закрывает глаза и прижимается своим лбом ко лбу мальчика. – Ликси, можно я тебя поцелую? – шепчет он и открывает глаза, тепло улыбаясь. – У тебя всё такой же миленький носик.