du bist anders

— Чамп, подожди! Да постой ты минуту!..       В понедельник Тайп ещё перед началом занятий предпримет попытку поговорить с другом. Чамп остановится чуть поодаль, без привычного приветствия и лёгкой улыбки: — Что тебе, Тайп? — Ты ушел так резко в пятницу… Это из-за меня, да?       Чамп пожимает плечами: — Понимаешь… Дело даже не в тебе. Хотя ты в курсе, как я отношусь к Мэй… Просто, зачем давать ей надежду? Окей, допустим, ты мой друг. Ну, плюну я на свои чувства ради дружбы. А дальше что? Ты девчонок, верно, совсем не знаешь. Да у нее в голове уже все вплоть до свадьбы распланировалось вашей… А по итогу Мэй не стоит рассчитывать даже на свидание с тобой. И как ей потом парням доверять? Вот что хреново, Тайп. Не заботиться о чувствах других. В том числе и тех, кому ты не безразличен. — Да брось… Ну какая ещё надежда? Меньше часа потусили… В общем… Извини, что я так. Не хотел тебя задевать.       Чамп кивает и уже собирается идти дальше: — Всё же, подумай о том, что я тебе сказал, Тайп. Хорошо подумай.       Тайп ещё какое-то время стоит на месте, а затем, развернувшись, чуть ли не лоб в лоб сталкивается с Тарном.       Взгляд через плечо. Тарн молча обходит его, но Тайп ещё накануне решил, что сегодня будет день, когда ему придется править свои прошлые косяки. — Что там с проектом? — как бы «издалека» начинает он.       Тарн, не поворачиваясь, тихо отвечает: — Всё готово. Перед уроком отдам свою часть преподавателю. — Мы вместе отчёт по нему должны сдать.       Но Тарн уже скрывается за углом.       Ну и катись колбаской! А я ещё переживал из-за него… Просто феерическое начало недели!       Тайп злится. Злится на самого себя       После уроков Тайп не спешит уходить со школьного двора. Но с Чампом все ещё не забыли про пятницу, так что свалили домой без него. Отчасти Тайп их понимает. Более того, он рад, что сегодня ему не нужно придумывать для них отмазок, чтобы задержаться после уроков.       Покидающий школьные двери Тарн, кажется, не замечает его присутствия. Но он не успевает выйти со школьного двора, как рядом нарисовывается Пи’Сан. — Привет, малыш, как ты?       Тарн проходит мимо, но его хватают за локоть: — Что без настроения? Все было просто отлично. Мы очень довольны тобой. Хорошо подставился, без особого усердия, правда, но нам понравилось. Но в следующий раз обойдемся без моих друзей, ведь нам и вдвоем хорошо, правда?       Тайп не выдерживает этой слащавой мерзости. Набрав побольше воздуха в грудь, подходит к этим двоим: — Тарн, там… там не все в порядке с нашим заданием, надо обсудить. Есть сейчас время?       На него смотрят во все глаза, и тот и другой. — Хм, ну, до пятницы он точно свободен, — фальшиво улыбается Пи’Сан. — Вынужден покинуть вас, — Тайпу подмигивают, — школьники. Взрослые дела.       Даже когда они остаются одни, Тарн продолжает молча таращиться на него. Тайп решает взять все в свои руки: — Давай поговорим. Нормально. Пожалуйста.       В ответ качают головой: — Нечего здесь разговаривать. Иди домой, Тайп. — Почему, Тарн? Я… Я извиниться хотел. Мне нельзя было говорить такие вещи тебе… Прости меня за те слова. — Не надо извиняться. Ты ведь сказал, как есть. И ещё, сделай одолжение: оставь меня в покое. Дай мне просто доучиться этот год. И больше мы никогда не увидимся.       Тайпу только и остаётся, что махнуть рукой и, сквозь зубы процедив «ну и хрен с тобой, раз гордый такой!», быстрым шагом направиться к автобусной остановке.       Тайп уйдет, не зная, что этим вечером Тарн в который раз за свою недолгую жизнь будет молить небо превратить его в пепел. Пепел, из которого он все равно возродится. Тарн примет в себя очередную порцию яда, которым пропитано все его тело с четырнадцати лет. С тех самых пор, как рядом не стало единственного взрослого человека, которая могла всегда защитить его, любви которой и нежной заботы хватило бы, чтобы стать противоядием. Ее не стало, а где-то в своей уютной комнатке будет спать, прижимая к себе медвежонка, ее маленькая копия. Малышка сладко улыбается, она видит чудесный сон, не зная, что это ради нее одной Тарн, будто птица Феникс, каждое утро возрождается из этого ядовитого пепла, ей неведомо, что наверху ее брат обречён превращаться в тлен раз за разом, когда грубые руки — руки его первого мужчины — мнут измученное тело, когда твердая плоть въезжает в него по рукоять, когда у виска, вперемешку с каплями слюны, выдыхают: — Ты же знаешь, я так люблю тебя, мой мальчик.       А в голове будет звучать ответ, которому не суждено быть услышанным:       Конечно, знаю. Ты просто любишь меня…       Папа.