Our golden years

Прежде чем идти на примирительные переговоры, нужно было сделать две вещи. Сбросить в комнате усиливающую гравитацию сумку и, собственно, найти Сириуса на карте. Они не виделись с обеда, и Римус не представлял, где тот может быть. Однако всё оказалось значительно проще. Сириус Блэк во плоти валялся на своей же кровати, меланхолично левитируя что-то над головой, что при ближнем рассмотрении оказалось шахматными фигурками Питера, только с выделяющимися женскими вторичными половыми признаками. И вот этот человек, Римус, объект твоих любовных страданий. — Привет. — Начал Римус, обозначая дружелюбные намерения. Сириус не ответил, но метнул заинтересованный взгляд. — Где Джеймс? — Вызвался помочь Эванс с твоей старостатской хернёй. — Язвительно выдал Блэк, надеясь, видимо, уколоть его. Но Римус бы с радостью передал Джеймсу все свои обязанности, раз уж на то пошло, и даже не собирался вестись на этот провокационный тон. — А Питер? — Слинял. — Ты его выпроводил? — Римус выгнул бровь, глядя на Блэка исподлобья и продолжая медленно приближаться. — Он громко дышал. Иногда Сириус был таким ребенком. Настоящим дитём в слишком быстро выросшем теле. Римус присел на край кровати лицом к нему, и Сириус, отстраняясь, поёрзал. На самом деле, оставшись ровно на том же месте. — Ты злишься… — Я не злюсь. — Капризно ответил Блэк, нарочно пялясь на шахматную баталию. — Конечно, злишься. — Конечно, я злюсь! — Сириус резко сел на кровати, и опошленные фигурки тут же упали — одна прямо ему на голову, но он и не заметил, будучи занятым испепелением Римуса взглядом. — Сириус, прости. — У него начало пульсировать за глазными яблоками. В последнее время ему всё чаще приходилось придумывать оправдания, которые будут звучать правдоподобно, и это нехило выматывало. — Я не хотел так отреагировать, просто было слишком неожиданно. Раньше ты не задерживался в одних отношениях дольше недели и… — Мне наплевать на то, что ты завуалированно назвал меня шлюхой. — Криво усмехнулся Сириус. И эта пародия на улыбку моментально испарилась, а в серых глазах вспыхнула настоящая обида. — Но ты сказал, я ненадёжный, что на меня нельзя положиться! Вот оно что… Римус даже не думал, как глубоко копнули его слова. Он не имел в виду этого. Мерлин, его просто захлестнула ревность! — Римус, я ошибся тогда. Я понимаю, что предал тебя. Прекрасно понимаю! И я никогда себе этого не прощу сам... — Римус даже не мог прервать его. Они не возвращались к этому прецеденту со Снейпом с того момента, как Римус принял его извинения. И то, что Сириус не забыл [не забил], даже немного грело душу. Тот её эгоистичный кусочек, который желал, чтобы Сириус думал о нём. — Но ты простил меня. И раз простил, то ты не можешь для профилактики тыкать меня носом в самое хуёвое решение в моей жизни! — Я, правда, не хотел, — только и смог вымолвить он. Ему так хотелось обнять Сириуса, он выглядел таким беззащитным, задетым за живое. Раньше это не вызывало проблем — просто обняться, разобравшись с вываленным друг на друга эмоциональным шлаком. Теперь в прикосновениях было что-то неправильное, нечестное. Ему нужно было исправить ситуацию. — Бродяга, послушай… — он набрал полные лёгкие. Правду. Говори правду. — Ты один из самых искренних, добрых и честных людей из всех, кого я знаю. Ты умудрялся быть честным даже в своей кобелиной манере, не давая девушкам никаких обещаний. Но я уверен, если ты дашь обещание, возьмёшь за кого-то ответственность, ты сделаешь всё, чтобы не подвести этого человека. Чтобы сделать его счастливым… — он понял, что уставился на свои пальцы, карябающие вышивку на покрывале, и поднял глаза, обнаружив внимательно изучающего его Сириуса с совершенно нечитаемым выражением. Римус невольно сглотнул, смачивая пересохшее горло. — Марлин чудесная девушка, у вас всё получится. Потому что ты тоже чудесный. Но этого он уже не сказал. Сириус расплылся в настоящей улыбке, на лице не осталось ни намёка на обиду, и, черт, он взял и сгрёб Римуса в охапку своими сильными, натренированными руками. — Ты такая баба, Римус Люпин. — И это ни на йоту не звучало оскорбительно, даже послать его не захотелось. — Я пригласил её в Хогсмид. Блэк отстранился, но оставил ладонь на его плече. — О, я уже наслышан. — Наслышан? Марлин говорила обо мне? Что она сказала? Что ты ей сказал? — Выстрелил в него пулеметной очередью из вопросов Сириус, тряся его теперь двумя руками за плечи, отчего голова Римуса заболталась, грозя оторваться. — Чтобы держалась от тебя, идиота, подальше, конечно! — Не скрывая сарказма и пытаясь вырваться. Сириус отпустил его, попутно поправляя перекосившуюся мантию Римуса, и посмотрел точь-в-точь как Марлин ранее в библиотеке. — Просто спроси её ещё раз, как следует. — Признайся, ты купидон, спустившийся с небес, чтобы налаживать коммуникации между заблудшими сердцами? — Я тебя сейчас ударю, Сириус. — Римус отмахнулся от этого придурка. Блэк одобрительно засмеялся, морща свой прекрасный нос и… блядь! Нет, нет, нет! — Это мой Лунатик, — и потрепал его по и так взлохмаченным волосам. Римус разработал новый план. Ну, не особо оригинальный и чем-то отличающийся от предыдущего, но вполне работающий. Он будет усерднее учиться, просить дополнительные задания у профессоров. У него даже был припасен для них весомый аргумент: он собрался стать невыразимцем, а так как никто не в курсе, чем конкретно они занимаются, он должен разбираться буквально во всём. Макгонагалл врать бессмысленно, поэтому он сослался на свою «особенность»: будучи оборотнем, он тем более должен представлять ценность для магического сообщества, чтобы в случае разоблачения они задумались, прежде чем списать его со счетов. Она ясно выразила недовольство его настроем, но увеличила количество страниц эссе, которое они должны написать к следующей неделе, если уж он так хочет углубиться в недра продвинутой трансфигурации. Проще говоря, Римус вознамерился похоронить себя в библиотеке. Он с двойным энтузиазмом ходил на собрания и с тройным сбегал из гостиной Гриффиндора на их с Эванс патрули. Лили посматривала на него подозрительно лишь первые пару раз, а потом, видимо, приняла его рвение за позднее зажигание счастья быть старостой факультета. Конечно, Римус понимал, долго он в таком режиме не продержится. Но он рассчитывал, что этого времени хватит, чтобы переждать бурю под названием «Уиии! Сириус и Марлин встречаются!» Она же должна улечься. Как долго парочки пребывают в этом сахарно-ватном состоянии, навертевшись друг на друга? Несколько недель? Месяцев? Ну, если он не помрёт от заработанной аллергии на книжную пыль, то хотя бы будет достаточно уставшим, чтобы не хватало сил на переживания. Палки в колёса вставляли только грёбаные базовые потребности. Ему нужно было есть и спать. Тут уже ничего нельзя было поделать. Римус стойко изображал хорошего друга за столом в Большом зале, поддакивая, кивая и улыбаясь. И так же стойко изображал хорошего Мародера [поддакивая, кивая и улыбаясь] в их спальне по вечерам, когда мадам Пинс насильно выгоняла его из библиотеки. Проблема была в том, что Римус уже начинал «заканчиваться», а эйфория Сириуса — нет. Марлин то, Марлин это, мы с Марлин. Блядский Годрик, он обогнал в воспевании дифирамб даже Джеймса, а ведь его отношения с Лили сдвинулись с мёртвой точки [теперь она с ним разговаривала]. — Лунатик, — Джеймс развернул стул и уселся напротив, облокотившись на спинку и протяжно зевнув, — ничего не хочешь рассказать? Так, ему точно нужно проверить, не висит ли на нём порча вроде: Римус Люпин, ты никогда не сможешь похандрить в одиночестве! Это уже тенденция. Полнолуние прошло просто ужасно. Зверь на протяжении всей ночи пытался сбежать от них, и Сохатому с Бродягой пришлось ловить его по лесу, а затем ещё дольше и муторней загонять обратно в хижину. Надо ли говорить, что волк был слегка не в духе от такого расклада и решил, что ещё один шрам Римусу не помешает? И вот четыре свежие блестящие линии опоясывали рёбра с левой стороны от позвоночника до солнечного сплетения. Мадам Помфри со слезами на глазах сделала всё возможное, продержав его в больничном крыле вплоть до ужина, организовала ему максимально здоровый приём пищи, на пятьдесят процентов состоящий из брокколи, и сдалась с условием, что он сразу пойдет в кровать. Он, конечно, согласился и направился прямиком в библиотеку. — М? — Римус на миг оторвался от перевода рун и взглянул на Джеймса. Под его глазами залегли лиловые тени — ночка выдалась тяжелая для всех, но в остальном на нём была непреклонно-оптимистичная физиономия. — Рассказать? Да нет, вот, руны перевожу. Римус невозмутимо через боль пожал плечами и вернулся к записям, ища место, где остановился. — Да, переводишь. — Утвердительно повторил Джеймс. — Ещё ты решаешь задачи по Нумерологии уровня Ж.А.Б.А., составляешь хронологию охоты на вампиров в пятнадцатом веке, пишешь эссе на тринадцать листов по восстанию гоблинов, изучаешь обрывки алхимического алгоритма Зеркала Еиналеж и… что я забыл? — Римус перевел на него полный раскаяния взгляд. — Точно. Нам ничего из этого не задавали! Выражение Джеймса было достойно самого строгого префекта, поймавшего малышню с поличным за нарушением устава. И в то же время вмещало такое неподдельное беспокойство, что Римус был готов выложить все карты на стол без сыворотки правды. Да и ему самому стало бы легче, избавиться от такого груза. Но он просто не мог… В нём не было столько смелости — только опустошающее переутомление и страх. — Не задавали, — подтвердил, как саму собой разумеющуюся вещь, — что плохого в стремлении узнать больше, чем написано в учебниках? — Абсолютно ничего. Любознательность — отличное качество для волшебника. — Подыгрывал ему в тон Джеймс. — Любознательность — это круто. И любознательность не имеет никакого отношения к этому. — Он красноречиво обвел разложенные перед Римусом фолианты. — Поэтому спрошу ещё раз. Ничего не хочешь рассказать? Римус шумно выдохнул, ощущая себя загнанным в угол, саднящий дискомфорт во всей левой половине туловища и укол совести. Джеймс не заслуживал вранья хотя бы потому, что ему пришлось возиться с ним всю ночь — иметь дело с прямыми последствиями секрета Римуса, повлиявшего на поведение зверя самым прямолинейным способом. Он избегал их, прятался, подавлял эмоции и чувства. Но у волка не было прикрытия в виде учебы или нелепых отмазок, пускающих пыль в глаза, он просто пытался сбежать. Римус осмотрелся вокруг — никого не было, вдохнул и выдохнул ещё громче. Джеймс терпеливо ждал, не отводя взгляд. Ну, в конце концов, это же Джеймс. — Хорошо. Допустим, мне нужно было немного отстраниться. — Боже, каждое слово весом в тонну, и они придавливали прессом сверху, а не сбрасывались. — Вот… Поттер выглядел так, будто и так это знал. — И эта нужда случайно совпала с тем, что Марлин и Сириус начали встречаться. — Даже не вопрос, не сарказм. Джеймс просто рассудительно и ровно закончил за него. Рубашка Римуса мерзко прилипла к спине, а губы намертво сшились. — Лунатик, тебе нравится Марлин? Конечно же, этот вывод. Опять он. Сейчас единственный спасительный и рациональный выход из положения — сказать да. Да, ему нравится Марлин, но ничего страшного — он переживёт. Они с Сириусом созданы друг для друга, а Римусу, так, «моча в голову ударила». И они дружно посмеются над этой плёвой ситуацией. Но его нахрен сковало, холодный пот пропитал одежду под мантией, и он так устал держать всё в себе. Губы онемели. Пальцы тоже. И Римус покачал головой. В глазах Джеймса читалась глубокая и явно продуктивная работа мысли. А потом он оторвал уже отпечатавшийся на предплечье подбородок и выпрямился. — Тебе нравится Сириус, — абсолютно сокрушенным тоном. И Римус зажмурился. Он не мог уйти, убежать, тело полностью окоченело. Впервые… впервые эта фраза прозвучала вслух, он никогда не произносил её сам, даже наедине с собой, даже зная, что его не услышат. Он не мог уйти. Он мог только ждать оглашения приговора от Джеймса. Сейчас он скажет, что Римус омерзителен, что предал их дружбу, пойдет к Сириусу, исключит из Мародёров. Ему было просто страшно, и он потерял счет времени, вроде прошло двести десять ударов сердца — минута? Две? Римус на полном серьезе готов был умереть. Не от инфаркта, так пойдет утопится. Как вдруг… — Лунатик, как ты вообще справляешься? Что? Римус открыл глаза. Джеймс смотрел на него с таким нежным сожалением. Миллионы тонн оползнем сошли с груди. — Никак… Римус судорожно захлебнулся воздухом и просто разрыдался. Это было таким облегчением. Разделить свою ношу, тайну с кем-то ещё. Он выложил Джеймсу всё, но без смущающих подробностей. С самого начала, когда всё началось, до кульминации на пятом курсе. Он плакал, и Поттер даже прослезился сам. Они спрятались в потайном лазе за статуей Григория Льстивого и просидели в нём, пока истерика Римуса не утихла. Римусу казалось, что он освободился, и был безумно благодарен Джеймсу за то, что тот не спрашивал, гей ли он и тому подобное. Он внимательно слушал, прижавшись плечом к его плечу, и был просто рядом. — Значит, та ваша перепалка летом… Мерлин. — Да, — Римус пытался выравнивать дыхание. — Он не понял? — Нет, — горько усмехнулся Римус, вытирая нос рукавом, — это же Сириус, он даже не помнит. — Мне так жаль. И Джеймс стал вторым человеком, которому Римус за эти слова не захотел заехать по морде. В итоге Поттер взял его за руку, сжал ладонь, они молча посидели так минут пять и наконец свернули всю эту мучительную тему. Теперь, когда он был не один, заручившись ментальной поддержкой, Римус смог вернуться к нормальной жизни без измывательства над собой бесконечной дополнительной работой. Самым пострадавшим в этой ситуации вышел профессор Флитвик, приготовивший ему стопку литературы по невербальным заклинаниям больше своего роста. И ужасно расстроившийся, услышав, что Римус передумал становиться невыразимцем. Сириус всё ещё нескончаемо болтал о новоиспеченных отношениях, но Римус стал легче это переносить, стараясь думать о том, что раз Джеймс принял, не осудил его, может, когда-нибудь он сможет открыться и остальным. Он даже не ожидал, насколько ему нужно было признаться, пока признание само не вылилось из него, словно через край еле сдерживающей озеро секретов дамбы. — Мы с Марлин завтра отпочкуемся от вас ненадолго. Хочу сводить её в то зефирно-розовое кафе. — Ммм, — издали все трое, ожидая, пока Сириус сделает свой ход взрывающимися картами. — Мне кажется, она всё ещё сомневается во мне. Ну, понимаете, из-за разницы в происхождении. А так я докажу, что не стесняюсь нас на глазах у всего Хогсмида. — Ммм. — Или, может, она переживает из-за всего этого внимания ко мне? — Сириус взмахнул волосами, убирая их с лица. — Скромность — твоё второе имя, да, Бродяга? Ходи давай, — поторопил Джеймс. Сириус самодовольно улыбнулся и походил на Хвоста валетом, Питер уныло забрал карту, воткнув её во вмещающий треть колоды веер. Римус скинул Джеймсу две последние восьмерки и приготовил палочку, с опаской поглядывая на Петтигрю, чтобы в любой момент потушить пожар. — Лунатик, ты научился мухлевать? Третий раз уже. — Римус невинно поджал губы. — Так вот… на чем я остановился? Да, почему девчонки активируются, когда ты вступаешь в серьезные отношения? Какой-то закон подлости. — Как насчет другого закона: может, ненадолго перестанем говорить о девчонках? Римус ошарашенно перевел взгляд на Джеймса, который походил королём, освободив руки, и теперь серьёзно сверлил не иначе как обалдевшего Сириуса. Блэк, не разрывая зрительного контакта, побил короля одним тузом и кинул вторым в Питера. — Прикалываешься, Сохатый? — Сириус нахмурился. — Мы четыре года слушали твои завывания, а мне и месяц нельзя порадоваться? — Считай, я увидел себя со стороны. И это не круто. — Вы тоже согласны? — Обратился он к убитому очередным проигрышем Питеру и Римусу. — Ну, я не против слышать имя Марлин чуть пореже… — промямлил Хвост, отодвинув колоду подальше, и Сириус испытывающе вперился в Римуса. Ему сразу остро захотелось обнять себя и метнуться за помощью к Джеймсу, но это было бы подозрительно. Тем более сомнений, зачем Поттер это начал, не было — ради Римуса. — Было бы, правда, неплохо разбавить обсуждения Марлин чем-нибудь другим. Сириус принял самый оскорбленный вид и скрестил руки в защищающемся жесте. — Да, Бродяга. Просто слегка понизь дозировку, — максимально добродушно продолжил Джеймс. — Предлагаю внести правило: в стенах нашей спальни можно говорить только о мужских и мародерских делах. Мы уже сто лет ничего не планировали. Кто будет поддерживать репутацию? И как Поттеру удавалось так легко обращаться с тонкой натурой Сириуса? Подними этот вопрос Римус, они бы уже сцепились не на жизнь, а на смерть и пытались перегрызть друг другу глотки. Джеймс же будто знал какой-то секрет вроде того сучка у Гремучей ивы. Глаза Сириуса задорно заблестели. — А ведь действительно, давненько я не наслаждался криками неудачников, попавших в наш капкан. Они с Джеймсом злорадно захохотали, потирая руки, и объявили мозговой штурм. И остаток вечера ушёл на старые добрые разработки розыгрышей, чреватых получением рекордного числа отработок. Римус уже забыл, когда он последний раз так беззаботно смеялся и расслабленно себя чувствовал в их компании. Конечно, основную часть по реализации возьмут на себя Джеймс, Питер и Сириус, но участвовать в планировании должность старосты, по его мнению, никак не мешала. Они разбрелись по кроватям глубоко за полночь, когда уже идеи стали слишком абсурдными. И без малейших угрызений совести позволили себе проспать до обеда. Однако легкость бытия длилась недолго. Стоило Римусу задеть взглядом календарь, как весь внутренний накопленный за вечер и полноценный сон свет мигом потух, возвращая его в солёную промозглую темноту. Он ярко почувствовал запах океана, гнилых водорослей и увядшей травы, уносясь далеко назад. Всегда одно и то же. Этот день всегда наступал внезапно, словно мозг Римуса принципиально отказывался помнить о болезненной дате, игнорируя неумолимое её приближение. Двадцать девятое октября могло быть наполнено волнительным трепещущим предвкушением Хэллоуина или пройти мимо, как самый заурядный день, если бы однажды ему не было суждено стать для Римуса тяжелейшим днём в году. — Лунатик, — любимый голос за шкирку выдернул его из прострации, — харе копаться, пошли. Я готов гиппогрифа сожрать! Сириус, подгоняя, ущипнул его за бок через джемпер и вприпрыжку пропорхал к двери. Питер побежал за ним, видимо, не менее голодный. И Римус обернулся к специально задержавшемуся Джеймсу. — Ты как? — Терпимо. — Паршиво. Паскудно. Погано. — Спасибо тебе, Сохатый. За всё. — Никаких проблем. Когда-нибудь он должен будет отблагодарить Джеймса не просто словами. И Римус обязательно поразмыслит над этим как следует, но только не сегодня. Римус с Джеймсом добрались до Большого зала последними, прошли по разные стороны стола и уселись на своих местах. Сириус и Питер фанатично ликвидировали еду с тарелок под недоумение Лили, Мэри и Марлин. У Римуса же аппетита не было совсем. — Полагаю, лучше не спрашивать, чем вы занимались ночью, да? — Повернулась к нему Лили, когда Джеймс вгрызся в куриную ножку и застонал. — Да, не стоит, — деликатно ответил Римус, накладывая тушеные овощи. — Милый, мы ещё собираемся в Хогсмид? — Сириус бодро закивал, страстно пережевывая. Милый. Римуса уже даже не особо коробило. — Там тоже будет еда. — Я и там поем. Я буду есть сегодня весь день! — Я тоже, — с набитым ртом добавил Джеймс. Он попытался улыбнуться Эванс, продемонстрировав прилипшую к переднему зубу петрушку, и та очаровательно и переливчато засмеялась. — И я! — Пискнул Питер, озираясь по сторонам в поисках ответной реакции, но поймал только кроткий взгляд Римуса. — Так, давайте договоримся, — врубила организационный тон Макдональд, видимо, сожительство с Эванс не могло не сказаться, — встречаемся в четыре в «Трёх метлах». Мы с Марлин и Лили успеем пройтись по магазинам, вы успеете… — она неопределенно покрутила рукой, — не знаю, успеете позаниматься своей мальчишеской ерундой. — Только Марлин и я подойдем позже. — Да-да, мы в курсе. — В голос отмахнулись Мэри и Лили. Похоже, не только в их комнате эта тема набила оскомину. Марлин отчетливо смутилась и пристыженно взглянула на подруг и почему-то на Римуса. Он как можно дружелюбнее ей улыбнулся. Сириус — воплощение непробиваемости — накладывал вторую порцию курицы, передавая щипцы Джеймсу. Римус же решал в уме дилемму: соскочить с совместного похода, чтобы побыть одному, что ему очень хотелось, или всё-таки пойти, так как выпить ему хотелось не меньше. Надо завести на такие случаи бутылочку хереса в тумбочке. Да, конечно, заведи, Римус. Шикарная идея! Никого не напоминает? Как в насмешку от судьбы, он услышал нарастающий шелест. Его слух всё ещё был обострён, и пока ребята ничего не подозревали, он уже отложил приборы и приготовился ловить почту. Через пару секунд ворох сов влетел в зал, запустив стандартный переполох. На стол беспорядочно, но метко посыпались письма и газеты вперемешку с перьями. И Римус точным движением выхватил предназначенный ему конверт. Портсмут. Графство Гэмпшир. Точно по расписанию. Он провел пальцами по неровно нацарапанному адресу, воспользовавшись тем, что все вокруг были заняты, но распечатывать не стал. Сложил письмо и запихнул в карман джинсов. И пока он боролся с жесткой тканью, привычный окружающий гомон сменился странной тишиной. Римус озадаченно поднял взгляд на уткнувшихся в «Ежедневный пророк» друзей. Брови выгнуты в удивлении, глаза испуганно расширены, рот приоткрыт, и такая же картина за всем столом и столом Когтеврана. Он наклонился к Лили, и она чуть развернула к нему первую страницу. «СОВЕРШЕНО НАПАДЕНИЕ! ДВОЕ УБИТЫХ МАГЛОВ…» Зал начал оживать. Сначала постепенно раздались одиночные вздохи, а потом тревожный гул разом обрушился в троекратном размере. — Поверить не могу, — первой прошептала Лили. — Неужели это действительно происходит? — Война. — Непримиримо буркнул Джеймс и ударил по столу кулаком. — Как они могут не знать, чьих это рук дело?! — Взвинченным и высоким голосом спросила всех и никого Мэри. — Яснее ясного, чьих! Римус, теряя терпение, аккуратно вытянул газету из бледных рук Эванс и забегал по строкам. «… мракоборцы прибыли на место преступления… никаких видимых повреждений… анализ показал, что… непростительное заклятие… свидетелей нет… воздерживается от комментариев… преждевременные выводы…» Одна мутная вода, и это журналистика? И тут Римуса прошибло током по верхним позвонкам, будто он затылком почувствовал направленный в его сторону взгляд. И на Прорицания ходить не нужно, чтобы понять, кому он принадлежит. Но Римус не был целью, он был проводником, приведеньем, сквозь которого проходил электрический разряд. Сириус, сжав по краям газету, пристально смотрел ему за спину в одну точку за слизеринским столом, где, очевидно, второй Блэк отвечал ровно тем же. Остальные же настороженно притихли, словно интуитивно понимали, что они посреди минного поля. Никто не рискнул взглянуть в ту сторону или обернуться. Марлин аккуратно положила ладонь на его предплечье, и Сириус отмер. — К черту. Сразу идем в «Три метлы», — безапелляционно выпалил Блэк. — Да, — единогласно. Сириус поднялся первым и, смотря строго перед собой, быстрым широким шагом направился к выходу так, что встречный поток воздуха развевал его длинные волосы. Все неловко переглянулись с удрученными лицами и последовали его примеру. Двадцать девятое октября — теперь с усиленным вкусом притворства. Римусу не нужно будет изображать безмятежную радость, зато вместе с остальными придётся делать вид, будто Сириус ведёт себя абсолютно нормально. А тот выложится на все сто ради роли Сириуса “Меня не заботит моя семья” Блэка. Не день, а концентрированное отборное дерьмище. Внутри таверны нашлось много пустых мест, что неудивительно в два часа дня, и они заняли большой овальный стол в углу с удобным диваном и парой стульев. Сириус уселся в самый центр, рядом с ним, естественно, Марлин и Джеймс, по бокам от которых расположились соответственно Мэри и Лили. Питеру и Римусу достались места на расшатанных деревянных стульях. Первый круг сливочного пива ребята, не сговариваясь, выпили, не чокаясь, за двух погибших маглов. Знали ли бедняги, что умерли лишь ради громкого заголовка с одной единственной целью — запугать магическое сообщество, к которому не имеют никакого отношения? Смерть всегда так бессмысленна, неважно, приходит она в черном плаще с капюшоном или в образе разъедающей нутро болезни. Римус про себя добавил к короткому списку ещё одно имя и залпом осушил кружку. Постепенно отвлеченные разговоры и слабый алкоголь взяли своё. Никто не возвращался к мрачной новости, не желая ворошить осиное гнездо, вальяжно развалившееся во главе дивана. Сириуса было много. Он говорил громко, смеялся ещё громче над своими же шутками, заказывал новые и новые порции, каждый раз упражняя своё неотразимое обаяние на хозяйке, пытаясь уговорить продать им что-нибудь покрепче. Но мадам Розмерта была неумолима. И даже тот факт, что Сириус через несколько дней станет совершеннолетним, не возымел на неё никакого эффекта. В итоге, они больше бегали в уборную, чем пьянели, но языки всё равно заплетались. В сложившемся положении сильнее всех Римусу было жалко Марлин, которая, очевидно, вообще не представляла, что она должна делать, и чувствовала себя не в своей тарелке. Вряд ли Блэк поведал ей свою семейную историю. Вернее, Римус очень эгоистично надеялся на то, что он всё ещё единственный, кому Сириус приоткрыл эту дверь. Но раз уж они вступили в «серьёзные отношения», то когда-нибудь Маккиннон придётся научиться справляться с разрывающим Сириуса изнутри ураганом. Блэк предсказуемо полностью оплатил счет, и никто не сказал ни слова. Сегодня Сириусу нужно было сделать хоть что-нибудь, в его понимании, благотворительное. К моменту как они вышли из паба, на улице значительно стемнело и похолодало — притом как-то резко за то время, пока они одевались. Потому что, когда Римус предложил сворачиваться, было ещё светло. Шесть пролетевших часов в обнимку с пивом таки дали результат. Медленно, но верно они пришли к успеху, и теперь прилично поддатые возвращались в замок. Как это обычно бывает, когда тебе шестнадцать, чужая смерть — не настолько весомый повод предаваться скорби целый день, поэтому они, уже вовсю обнимаясь [цепляясь друг за друга для равновесия], перебирали ногами и припевали песни Beatles. Мэри объявила, что у неё в комнате припасено вино, хоть она и хранила его для другого случая. И теперь они, ещё больше воодушевленные, прибавили шагу. Римус плёлся в самом конце и курил сигарету, которую не мог позволить себе в «Трёх мётлах», чтобы не вонять дымом и не выслушивать, какая это мерзкая привычка. Он умудрился сохранить трезвость, периодически делая вид, что пьёт вместе со всеми. У Римуса было одно важное дело после отбоя, к тому же он чувствовал ответственность проследить за Сириусом. Как бы Блэк ни был хорош в актёрстве, Римус знал, что с ним творилось. А значит, когда тот выдаст какую-нибудь хрень — лишь вопрос времени. И Римус жопой чуял — совсем недолгого. Он только убедился в безошибочности своей чуйки, сидя в гостиной Гриффиндора и наблюдая, как в течение их спонтанной вечеринки лицо Сириуса приобретает всё более и более сучье выражение. Римус не поубавил бдительности, и когда они разбрелись по спальням. Джеймс упал физиономией в подушку, даже не раздеваясь, и сразу захрапел. Питер с горем пополам переоделся в пижаму и скрутился под одеялом, мерно посвистывая. Видимо, раз Джеймс пренебрёг душем, то и ему можно. Сириус, у которого натянутая улыбка моментально исчезла, как только они оказались наверху, прошёл к кровати и задернул занавески. Очевидно, мистер У-меня-всё-отлично желал, чтобы его не трогали. И Римус, предусмотрительно забрав мантию-невидимку вместе с картой, вышел за дверь. Он без проблем добрался до Астрономической башни и устроился на подоконнике. Это не иначе как чудо провидения, что за весь день им не встретился никто из слизеринцев. Словно они нарочно не вылезали из своего подземелья. Римус подложил под бедро карту, раскрытую на их спальне с тремя неподвижными именами — пусть будет на виду, поджег сигарету, отложил палочку и наконец достал полученное в обед письмо. Оно прилично помялось и теперь выглядело ещё неряшливей. Дрожащий почерк, неровные, стремящиеся вниз строки и промахнувшаяся по центру печать. Римус глубоко затянулся и вскрыл конверт, чтобы уже покончить с этим. Таким же дрожащим, кривым почерком: Был на могиле, оставил цветы. Она бы тобой гордилась. На глаза как назло навернулись слёзы. В последние дни он слишком часто стал плакать. Римус уронил голову на предплечья, в одной руке сжимая сигарету, в другой с силой сминая письмо. Из года в год одно и то же письмо. Лайелл даже фантазию не удосуживался проявить. Она бы тобой гордилась. Она предпочла умереть, чтобы не мучиться от мысли, что её сын вынужден превращаться в животное каждый месяц. Так написать было бы честнее. Но двадцать девятого октября Лайелла Люпина охватывала поразительная сентиментальность. И где-то между первой бутылкой рома и завтраком он вспоминал о необходимости настрочить Римусу пару банальных слов. Римус вытер мокрое лицо тыльной стороной ладони, взмахнул палочкой и проводил взглядом подхваченный ветром пепел [не от сигареты]. Он никогда не писал ответное письмо. Ему либо было нечего сказать отцу, либо он боялся, что если начнёт, то одного листа и с двух сторон не хватит. А ещё написать ответ означало взять боль с собой в завтрашний день. Римус не мог себе этого позволить. Он думал о Хоуп только двадцать девятого октября. Иначе Римус просто сломался бы. За мыслями о Ней следовала слишком длинная цепь факторов, способных обмотаться вокруг шеи и сдавить горло до синих гематом. Если вовремя не обрубить, на этой цепи можно было бы только повеситься. Римус слышал, что первые воспоминания могут закладываться в возрасте от полутора года. Джеймс часто раньше любил упоминать о своём детстве: какую огромную и ароматную утку приготовила мама на Рождество в его три года, как он тогда же сел на метлу или встал на коньки в четыре. Первое, что помнит Римус — внезапная и незаслуженная боль. Второе — нестерпимая бесконечно-тянущаяся боль. Третье — щемящая боль в глазах матери. Она так боялась его. Или за него. Уже не имеет значения. Потому что, какого бы рода ни была боль, Хоуп прятала её глубоко в себе, пытаясь быть лучшей мамой на свете. Она прилежно накрывала на стол трижды в день, учила его письменности, сидела у кровати перед сном, читая книжки. У неё прекрасно получалось. Кроме одного маленького нюанса — Хоуп не смотрела на него. Её серый тусклый взгляд всегда смотрел чуть левее, чуть выше, себе под ноги — куда угодно, но не Римусу в глаза. Фенрир Сивый укусил Римуса в четыре года. Когда Джеймс уверенно рассекал лезвиями коньков лёд, Римус корчился в агонии от того, что у него выворачивало кости. Сивый разрушил его жизнь, а заодно и две сопутствующие. Лайелл не мог справиться с чувством вины за произошедшее и нашёл способ притупить его на дне бутылки. Он оставил должность в Министерстве — или его выгнали за то, что его никогда не было на месте, — перевез их подальше от города в одинокий дом на южном побережье Англии и на этом всё. Поступающих с опубликованных книг денег хватало на ведение сносного существования и ром, так что, видимо, он посчитал, что сделал всё возможное. А Хоуп… она, правда, старалась, хоть и не подписывалась на такую жизнь. От Лайелла она знала, какая жизнь ждала оборотней [какая жизнь ждёт её сына]. Общение с ним взрастило в ней страх и ненависть к тёмным существам. И её сердце не смогло выдержать то, что Римус стал одним из них. Он читал этот страх в её отведенных глазах, а в дни полной луны чувствовал его запах. Пока однажды, когда Римусу было семь, он не учуял в её шлейфе ноты, схожие с гнилыми водорослями, выброшенными на берег. Хоуп стала пахнуть один в один как та огромная куча ламинарии возле кладбища в километре от их дома. А потом стерильной чистотой больницы. И затем слишком быстро ушла, оставшись в памяти Римуса лишь ароматом тех самых гнилых водорослей и солёного морского ветра, развевающим кудри девятилетнего мальчика, стоящего напротив надгробного камня. Римус же остался жить в хранящем молчание доме с призраком, напоминавшим отца. Он выполнял все обязанности, поддерживал порядок, мыл вручную посуду, потому что Лайелл не мог сотворить ни одного заклинания. Его сил хватало только на то, чтобы запереть Римуса на чердаке раз в месяц. Утро маленького Римуса начиналось со сбора пустых бутылок с пола и перетаскивания оттуда же отца на старый потёртый диван. Днём он пытался учиться, стирал и что-то готовил. О да, он в совершенстве освоил макароны с сыром! А вечером лежал у себя в комнате, смотря в потолок, и мечтал. Это было единственное его развлечение — представлять другую жизнь, полную красок, смеха и друзей, которых у него никогда не было. И день, когда к ним пришёл седовласый бородатый старик и дал Римусу шанс, был поистине счастливейшим днём в его жизни. Римус так думал ровно до того, как переступил порог случайно-выбранного купе Хогвартс-Экспресса. Как выяснилось, этот выбор был предопределён кем-то свыше, потому что в свой первый вечер в Хогвартсе он засыпал в окружении тех же самых мальчишек — таких разных, но одинаково добрых и непоседливых. У них был план: любой ценой войти в историю школы. У Римуса — стать с ними лучшими друзьями. Кстати об этих трёх болванах… Римус взглянул на карту и обомлел. На схематично нарисованной комнате значились только два имени из трёх. Римус выбросил затушенный окурок в окно, тут же жалея о поступке, но у него не было времени. Он спешно развернул карту, ища глазами нужное имя. Часы показывали одиннадцать вечера, и практически все подписи кучковались по жилым помещениям. В западном коридоре третьего этажа прогуливался префект Когтеврана, на втором бегала по кругу миссис Норрис. Римус чуть не ударил себя по лбу. На кой хер он ищет Сириуса в западном крыле? В итоге, боясь опоздать, он подорвался с подоконника и, пока спускался по ступенькам, открыл карту на схеме подземелий. И вот он! Имя Сириуса застыло на повороте, а дальше по коридору стоял второй префект. Отлично, он его задержит! Римус на всех парах побежал к тому месту, сверяясь с картой на случай нежеланных встреч. Мантия отчаянно стремилась ускользнуть из рук, громкий топот будил портреты, и ему в спину доносились недовольные и угрожающие возгласы. Но Римусу не было до них дела. Ему нужно было срочно остановить Сириуса. Римус сократил путь через библиотеку и оказался в поперечном коридоре от того, через который должен был пройти Блэк. Он накинул на себя мантию как раз в тот момент, когда на него вырулил присвистывающий когтевранец, и согнулся пополам, выравнивая дыхание. После незапланированного марафона лёгкие были готовы откинуться. Сириус не двигался. Похоже, ждал, пока свист патрульного отдалится на безопасное расстояние, и Римус, воспользовавшись заминкой, переместился к прилегающей стене. Наконец табличка с именем ожила. Десять метров. Пять. Три. Один. И мягкий топот перебирающих лап замер. Но уже достаточно близко, чтобы он смог дотянуться. Одним рывком Римус наполовину высунулся из-за угла, схватил за холку жалобно заскулившего пса и затащил в свой коридор. А в следующий миг Римус уже прижимал к стене самого Блэка, надавив локтем на грудь. — Ну и куда, блядь, собрался?! — Оглушительно зашипел Римус. — Пусти! — Сириус попытался вырваться — тщетно. Римус был сильнее его, когда хотел, и выше на пару дюймов. — Зачем? Давай, изложи свой блестящий, хорошо обдуманный и проработанный до мелочей план. Я весь внимание. Сириус, очевидно, за неимением разумного ответа продолжал буравить его почерневшими глазами и снова дернулся. Римус немного ослабил давление, стараясь не цепляться за мысль, что их лица разделяет опасно малое расстояние. — Скажи мне, что ты не думал ворваться в гостиную Слизерина в обличие пса и загрызть Регулуса. — Сириус отвернулся, прыснул, и, когда повернулся обратно, ущемленный гнев во взгляде сошёл на нет, сменившись лукавым огоньком. — Не то чтобы загрызть, — уклончиво начал Блэк, когда Римус всё-таки отшагнул назад, дав ему [прежде всего себе] пространства. — Не то чтобы ты думал. — Перебил он, сложив руки на груди. Сириус даже не стал отрицать, просто запустил пальцы в свои волосы, как делал всегда, когда подбирал слова. — Лунатик, эти нападения… Я, блядь, в ярости! — Так мог выразиться только Сириус Блэк. — Как он может продолжать общаться с ними? Он не видит, к чему всё ведет? Пока не поздно, я обязан вдолбить в его голову, что… что это неправильно. Что у него есть выбор! Нет у него выбора, подумал Римус. — Я понимаю. — Он тяжело выдохнул и дал себе пару секунд, подбирая мантию и карту с пола. Сириус нетерпеливо изучал его действия и затем переключился на лицо. Знать бы Римусу, что там у него происходило. — Вам нужно поговорить. Но, Сириус, не сейчас. Не когда ты на взводе. Подобные разговоры должны вестись на холодную голову, иначе ты можешь пожалеть… — Пожалеть, — внимая ему, прошептал Сириус. — Да, можно наговорить всякого и даже не понять… или не запомнить. А взять слова назад уже не получится. В какой момент Римус стал говорить не только о Регулусе? Он упустил. Но теперь в коридоре стало слишком душно, и пекло́ в груди. И как всегда Сириус уже спешит на помощь с ведром ледяной воды. — Ты мой голос разума, Лунатик. Что бы я без тебя делал? — Творил первосортную хрень, конечно, — стараясь придать своему голосу твёрдость. — Может, мы ещё успеем раскурить сигаретку? — Сириус вскинул бровью и закусил губу, и Римус чуть сам не заскулил. — Я там уже был сегодня, больше не хочется. — Римус отступил, уткнувшись в карту. — Сегодня… — раздалось за спиной, — Лунатик! — Блэк догнал его в два счета и одернул за плечо. — Лунатик, прости, я забыл… я… как я мог забыть… — Всё в порядке, ты не обязан помнить. — Римус бегал взглядом с карты на Сириуса и обратно. Он один знал о годовщине, заметив перемену в Римусе, когда он ещё не умел так хорошо скрывать эмоции. На волне Римус рассказал ему и о болезни Лайелла. Тогда ему казалось, что положения отвратительнее быть не может. Одиннадцатилетний Сириус пожал плечами и сказал: «Алкоголизм. Расизм. В каждой семье своё дерьмо». — Нет, обязан. И я помнил, правда, просто со всем этим… Да, конечно. Марлин, Регулус, война. — Это неважно. — Солгал он. — Бродяга, забей. Это не твоё дело, у тебя есть вещи поважнее. Блядь, Римус не хотел звучать как обиженная девчонка или сварливая женушка. У Сириуса действительно был вагон забот и уважительных причин. Ничего страшного не произошло, он и так поддерживал его все эти годы. — Ты моё дело, Римус. Римус резко поднял голову и в шоке уставился на него. Он что, прикалывается? Сириус не прикалывался. Сириус выглядел абсолютно серьезным. То есть это ты запомнил? И даже «Римус», не «Лунатик». — Лунатик, пообещай. — Сейчас что угодно. — Не закрывайся от меня. — Холодные аристократичные пальцы сомкнулись на его запястье. Римус осознал, что карта в его руках ходила ходуном, но прикосновение ситуацию не улучшило. — И разрешаю, не стесняйся регулярно напоминать мне, что я идиот. — Ты идиот. — Сириус бархатисто рассмеялся, и Римус, взывая к Мерлину, сбросил его ладонь. — И мне не нужно твоё разрешение. Пошли уже спать, я валюсь с ног. Римус закинул мантию-невидимку на плечо и двинулся в сторону башни Гриффиндора. Спустя пару секунд с ним поравнялся огромный черный пёс и боднул в бедро. И Римус, усмехнувшись, запустил пальцы в мягкую шерсть за ушком. Черт бы тебя побрал, Сириус Блэк.