Our golden years

Минусы у «открытого» Поттером и Блэком антипохмельного заклинания всё же нашлись. И весьма ощутимые. Оно довольно успешно могло нейтрализовать физические симптомы, но вот с эмоциональным спадом однозначно не справлялось. Наоборот, оно словно усиливало депрессивный коматоз, всегда логично наступающий после веселья. По крайней мере, Римус ещё с прошлого года отметил для себя такое последствие алкоголя, работающее и без особых поводов, а при наличии весьма конкретной причины разрастающееся до гигантской бездонной пропасти уныния. И даже проваляться полдня, свернувшись калачиком под одеялом, не помогало. Второй минус, которого удалось избежать при первом использовании разве что по чудесной случайности, проявляется, если волшебник недостаточно сосредоточился, или отвлекся, или был слишком слаб [сам страдая от похмелья], и заключается в диаметрально противоположном эффекте. Поэтому весь следующий день Питер провёл, лихорадочно обнимаясь с белым другом, за что Сириусу явно было не так стыдно, как следовало бы. Мэри, Марлин и Лили, посмотрев на «бедняжку» Петтигрю, решили обойтись собственными силами и гордо перенести на ногах заслуженную дионисовскую кару. Но как бы там ни было, все выходные школа, подобно настоящему рою, жужжала о самой шикарной вечеринке всех времён. И, естественно, по закону жанра половину фактов преувеличивали и перевирали. Так, помещение девять на девять метров уже стало размером с Большой зал, рекой лившееся вино оформилось в реальный фонтан из огневиски, танцевали все до рассвета, хотя Сириус с повисшими на нём Джеймсом и Питером ввалились в спальню в четыре утра, и кто-то точно видел Катриону Маккормак из «Гордости Портри». Но одно заключение, порхающее из угла в угол, оставалось неизменным: Мародёры устроили легендарный фурор! Сириус с Джеймсом пребывали в эйфории от навалившейся славы, наверное, больше, чем от самой вечеринки. Питер бы тоже разделил их чувства, если бы не стоял в позе собаки над унитазом. А Римус был немного занят тем, что напоминал взбудораженным тусовщикам с трёх факультетов быть потише и не орать на всю округу о «легендарном» нарушении школьного устава. И всё же за ужином он поймал красноречивую лукавую улыбку от Дамблдора, довольного как ребенок, на фоне буквально дымящейся от праведного гнева Макгонагалл. Не пойман — не вор, как говорится. Римус, надев невиннейшее забрало, неопределенно улыбнулся в ответ и уткнулся обратно в невероятно увлекательное содержимое тарелки. Римус никогда не представлял, насколько занимательным может быть подсчет крупинок риса. Главное, найти хороший стимул. И преобразившаяся источающая свет Маккиннон прекрасно выступала в этой роли. Римус не хотел думать, что именно сделал Сириус, но свидетельство перехода их отношений на новый уровень сидело напротив с красной помадой и расстёгнутой на пару пуговиц блузкой. Одним словом, Марлин расцвела. И ей, бесспорно, это шло. Помада зрительно отбеливала зубы, и её ровная улыбка стала ещё краше, она отлично сочеталась с кофейной кожей и светло-русым каре, которое было уложено волосок к волоску. А неглубокий вырез открывал вид на тонкие изящные ключицы. Рука Сириуса, спрятанная под столом, очевидно, покоилась на её бедре и, судя по время от времени зарумянивающимся щекам, время от времени сжималась. Римус снова сбился и начал заново пересчитывать рис, стараясь игнорировать яркий запах вожделения, исходящий от парочки. И вдобавок игнорировать Джеймса. Римус просто был в чертовой ловушке. Он не мог находиться в кругу друзей и не мог улизнуть от них, чтобы побыть в одиночестве. Потому что достаточно было один раз взглянуть на Поттера и понять, что тот вознамерился любыми средствами подстеречь Римуса и вылить на него еле сдерживаемый поток извинений за свой великий план «найти Римусу парня». На его месте Римус бы сделал вид, что ничего не было. Жаль, этот стиль присущ кому угодно — Римусу, Сириусу, но не Джеймсу Поттеру. И казалось бы, куда уж хуже? Но, как сказал сам Римус, Блэк умеет удивлять. Он быстро сообразил, что правило Джеймса «никаких разговоров о девчонках в спальне» работает при условии, что Джеймс находится в спальне. А значит, как только тот уходит в ванную, можно со спокойной совестью присесть на ухо всегда готовому выслушать Римусу. Вот так Римус узнал, что они с Марлин дошли до второй базы. Ещё, что Марлин не хочет торопиться, и Сириус намерен ждать, сколько потребуется, потому что: — Она того стоит, Лунатик. А Римусу стоило огромных усилий, чтобы после этой фразы не пойти и не выйти в окно. Конечно, ему не один раз приходилось проглатывать новеллы о любовных похождениях Блэка. Иногда даже не от первого лица, когда Лили жаловалась на кровь из глаз, если натыкалась на Сириуса с очередной девчонкой во время патруля. Но у него получалось пропускать их мимо ушей, потому что это ж было несерьезно, так, ерунда, опыт. Но Марлин — не ерунда. Марлин — та девушка, которой по итогу признаются в любви. И ему нужно с этим смириться. Ну, или можно запустить в себя Обливиэйтом. Римус основательно приступил к рассмотрению такого варианта. Стереть подчистую воспоминания последних трёх лет — выборочно не выйдет. Сириус вплетен в них слишком плотно, запустив корни в каждый день, каждый вдох Римуса. Что ему терять? Быть оборотнем он не разучится, школьную программу нагонит, Лили объяснит ему, как быть старостой, парни — как быть Мародёром, и они вновь станут друзьями. Беспроигрышный вариант. Был бы, если б не один изъян. Римус уверен, даже потеряв память и вернувшись к исходной точке, он абсолютно точно влюбился б в Сириуса Блэка снова. Тогда появился второй вариант намного проще в исполнении. Признаться. Набраться храбрости, возможно, напиться и признаться Сириусу во всем, надеясь на его понимание, которое он всегда проявлял к Римусу. Скорее всего, Блэк взбесится или возьмёт таймаут, но в конечном счете пожмёт плечами и скажет что-то вроде: «Нарциссизм. Гомосексуальность. В каждой голове своё дерьмо». Зато тема с Марлин в присутствии Римуса исчезла бы навсегда. Или исчезло бы присутствие Римуса. И пока Римус ставил этот исход выше своих мучений, он не мог пойти на такой риск. В какой-то момент мысли свернули на шоссе абсурда, и Римус приехал к плану Джеймса. Что если, и правда, найти себе парня? Хер знает, как это сделать, но вдруг перекрыть Сириуса другим человеком действительно сработает? Фатальный пиздец какой-то… — На сегодня всё, — продекларировал женский голос, вырвав Римуса из дремлющего состояния. Он реально чуть не уснул на этом собрании и теперь едва сдерживался, чтобы не начать зевать и потягиваться. Вокруг чересчур шумно задвигались стулья. — А, и Розье, обязательно проследи, чтобы в ближайшую среду никто из твоих первогодок не покидал гостиную. У Толстого Монаха день смерти — зрелище не для слабонервных. — Обязательно, — не внушая доверия, усмехнулся староста Слизерина. Римус, закрывая тетрадь без единой записи, бросил на него оценивающий взгляд и поморщился. У Эванс было то же сочащееся неприязнью выражение. И они оба закатили глаза, не желая растрачивать на слизеринца ни одной лишней нервной клетки. — Привет, — раздался слева заспанный голос. Римус поднял голову и упёрся в явно сражающегося с приступом зевоты префекта Пуффендуя. — Привет, Нейт, — опередила его Лили. Римус смазано кивнул, чтобы не запускать неловкую цепочку из перекрёстных приветствий. — Утомительное мероприятие. И почему эти сборища всегда назначают на понедельник? Одобрительный смешок откликнулся внутри Римуса. Он задавал Эванс ровно тот же вопрос каждый раз при подходе к кабинету. Пуффендуец шагнул назад, давая ему выйти из-за парты. — Собрания префектов — необходимая мера. — Вздёрнула нос Лили. — Раз в месяц можно и потерпеть. О, да! Раз в месяц можно перетерпеть многие вещи. Римус осознал, что он до сих пор не проронил ни слова и сконфужено повернулся к наблюдающему за ним блондину. Как назло он промахнулся тетрадью мимо сумки, и она упала прямо под ноги Беллу. Ну что за недоразумение! — Держи, — подал её обратно пуффендуец. — Спасибо. — На лице Натаниэля отчетливо прочиталось: «ого, он всё-таки разговаривает!». — Римус, мы идем в библиотеку? — Окликнула его Лили. Римус обернулся, пытаясь передать ей ментальную просьбу дать ему пару минут, и она слегка нахмурилась, видимо, подозревая, что тут замешано «их с Бродягой хобби». У Пуффендуя была определенная репутация. — Ладно, догонишь. Остальные старосты уже постепенно покидали кабинет, и Лили, осуждающе взмахнув волосами, присоединилась к ним. — Мне кажется, или она решила, что я твой дилер? — Изогнул бровь парень. — Тебе не кажется, — выдохнул Римус. Они последние вышли в коридор и остановились в паре метров от двери. Ну почему косячит Сохатый, а расплачиваться должен он? Хотя, в принципе, не впервой. — О, нет. Вижу, что ты хочешь сказать. Я подошёл не потому, что убитый в хлам Джеймс Поттер тыкал в меня пальцем. — Префект растянулся в широкой и чертовски обворожительной улыбке. — Не поэтому? — Тогда Римус ничего не понимал. — Да, я хотел спросить, как вы нашли Выручай-комнату? — Ты понял, что это была она? На удивление совсем не многие сообразили, где именно происходила вечеринка. Половина даже не задавались этим вопросом, их вполне устроили неведение и таинственность, другая половина решила, что Мародёры просто проявили верх изобретательности и с помощью магии переделали один из учебных классов, проведя в него прямые проходы из гостиных. Выход на восьмой этаж они предусмотрительно убрали так, чтобы гости не догадывались даже, в какой части замка находятся. — Заподозрил в тот же миг, когда посреди танцпола возник подиум. Я тоже пытался её отыскать… Мягкий голос пуффендуйца задвинулся на задний план, и Римус резко потерял нить разговора, заметив в конце коридора подпирающего стену Блэка. Младшего. Без мантии, в одной рубашке и брюках его тело казалось ещё более хрупким и тощим. Лица из-за спадающих волос было не видно, пока тот не поднял голову навстречу приближающемуся Розье, и Римус разглядел, что оно было бледнее обычного, словно кому-то не мешало бы иногда выбираться из подземелий на солнечный свет. Оттолкнувшись от стены, Регулус что-то ему сказал, и они вместе скрылись за поворотом. В последнее время Блэка-младшего всё чаще можно было обнаружить в сомнительной компании Розье и ещё одного шестикурсника — Эйвери. Не то чтобы Снейп и Мальсибер, конечно, были окружением мечты, но от них не веяло серьезной потенциальной угрозой, как от этой новой свиты. Эйвери и Розье — не шестёрки, не спаниели на поводке. И ни для кого не была секретом их особая любовь к тёмной магии, не ограничивающаяся общедоступной секцией библиотеки. Эйвери так вообще перевёлся из Дурмстранга на четвертом году. Они никогда не попадались на испытании проклятий на малолетках, зато, если кто-то из слизеринцев использовал совершенно новое ужасное заклинание, они непременно околачивались где-то неподалёку, будто наблюдали за проведением собственного эксперимента. При этом Розье не пренебрегал обязанностями снимать штрафы со своих пребывающих в замешательстве подопытных крыс. Схема — не доебаться. Римус взял за правило, заходя в Большой зал, украдкой осматривать стол Слизерина, надеясь перехватить взгляд Регулуса, сам не зная зачем. Наверное, ожидал увидеть в нём что-то твёрдое, заверяющее, что он всего лишь играет по правилам, что на самом деле он отличается от них. Прочесть в холодных глазах еле уловимое «всё в порядке», как в первый день, когда Сириус не появился в Хогвартсе. Но натыкался только на ту же непроницаемую стену на худом скучающем лице и заглядывающего в рот Розье Нюниуса. В каком-то плане Римус был благодарен Марлин за то, что она отвлекала Сириуса от мыслей о младшем брате, выяснение отношений с которым тот, похоже, задвинул в дальний ящик. Но Римус знал, что он так же легко откроется в обозримом будущем в любой момент, выпустив наружу уничтожающую всё на своём пути бурю. — … видимо, желание прогулять Травологию для комнаты не достаточно уважительная причина, чтобы показаться, да? — А? — Римус похлопал глазами, возвращаясь к обращающемуся к нему префекту. Блин, он всё прослушал. — Да… — Ты ещё здесь? — Белл осмотрел пустой коридор позади себя и сощурился, но на его переносицу не заползла ни одна морщинка. Римус, стыдясь, пробормотал что-то невнятное. — Расслабься, не имею ничего против людей, витающих в облаках во время диалога. — Прости, просто голова забита... всяким, — поправляя сумку на плече, замялся Римус. — Что ж, обращайся, если захочешь её разгрузить, — неприкрыто намекнул пуффендуец, и он точно не держал зла за проявленное Римусом неуважение. Возможно, незлопамятность — критерий отбора в Пуффендуй. Но никому не было бы в кайф беседовать с не проявляющим интереса человеком, и по языку тела Римус понял, что Белл собирается отчалить подальше. Изнутри поднялась волна сопротивления такому развитию событий. Мерлин, Римус не хотел быть отталкивающим типом, от которого пятятся маленькими шажками. — Знаешь, на самом деле нет точной инструкции. — Слишком быстро и громко начал он. — Вернее есть, но мне кажется, комната открывается, если желать чего-то всем сердцем и очень подробно её представить. — И чего же ты пожелал? — С ожившим интересом повернулся к нему обратно Белл, и Римус опешил. — С чего ты решил, что это был я? — Не думаю, что чистокровные Поттер, Блэк и Петтигрю — такие фанаты «Космической одиссеи», «Ночи живых мертвецов», «Бонни и Клайда», — перечислял он развешанные киноафиши, пока Римус боролся с неравнодушным изумлением, — а, и Джеймса Дина. Остаёшься только ты. Пуффендуец, довольный произведенным эффектом, взметнул вверх брови, и Римус вдруг ощутил прилив крови к щекам. — Ладно, так и есть. На самом деле, я просто хотел порадовать друга, — небрежно пожал плечами Римус [ну, он надеялся, что это вышло небрежно], — его очень подавляла перспектива тухнуть в гостиной. — Святые барсуки! Хоть что-нибудь в этой вселенной не вертится вокруг Сириуса Блэка? Они оба рассмеялись, и если у Римуса смех вышел отрывистым, то у Натаниэля он был обволакивающий и мягкий, как стелющийся по водяной глади молочный туман. — Иногда я задаюсь тем же вопросом, — будто сам себе ответил Римус. Сейчас он ощущал себя странно комфортно, болтая с этим парнем, и ему подумалось, что в другой, неформальной обстановке им действительно было бы, о чем поговорить. До этого они могли разве что обменяться парой слов во время собраний старост и только по делу, например, сверяя график патрулей. Похоже, он разбирался в кинематографе, и порой Римусу не хватало именно таких приземистых тем, не связанных с волшебным миром. Джеймс вообще в магловских прибамбасах был два по пять, Питер, даже если и пытался разобраться, каждый раз забывал названия картин, имена актеров и режиссёров, и приходилось по кругу объяснять одно и то же, пока он с перекати-полем в глазах не выдавал «а, точно, я вспомнил!» [нихера он не вспомнил]. А вовлеченность Сириуса ограничивалась музыкой, с которой знакомил его Римус. И хоть Сириус и проникался рок-балладами, и у него сформировался список любимых исполнителей, в этом году они ещё не прослушали ни одной пластинки по понятной русоволосой причине. — Ну, ты вроде собирался в библиотеку, — Белл снова ненавязчиво вытащил его из толщи мыслей уже в полразворота к нужному коридору. — Да, точно, — опомнился Римус, — тебе тоже туда? — Вот так совпадение, — усмехнулся парень. — Не поверишь, но я частенько зависаю в колыбели знаний в то же время, что и ты. Просто сижу в самом начале, так как у вас там много шума. Все эти потрясающие волнующие события и приключения, а страсти-то какие! — Не сказал бы, что ты предпочитаешь уединение, — отбил Римус, припоминая крутившихся вокруг префекта девушек на вечеринке. — Все эти вздыхающие девчонки! — Хах, — покачал головой Нейт, — тот ещё парадокс. Если не пытаешься залезть к ним под мантию, они начинают либо сами вешаться, либо видят в тебе слив для своих девчачьих переживаний. Знакомо, да? Они уже почти дошли до пункта назначения, а Римус и не заметил, как прошло это время. Он постарался не выдать свои эмоции, метающиеся между огорчением от окончания прогулки и удивлением от услышанного. Он-то думал, что Натаниэль, как и Сириус, страдает комплексом Казановы. Но то, что тот сказал о себе, скорее напоминало Римусу своё положение. Он, конечно, был не против выступать «сливом» для Лили, Мэри и Марлин, которые ещё на четвертом курсе выделили его среди Мародёров — тихого, стеснительного Римуса, а не гордящихся своими ломающимися голосами Поттера и Блэка и ими же отправляющих комментарии по поводу появляющихся форм у девчонок. Ужасно жалкая картина была, к слову. Римус вдруг остановился перед двустворчатой дверью, пока они не вошли и не разошлись по своим местам, и почесал затылок. Ему нужно было невзначай что-то предложить, но, кажется, он разучился сближаться с людьми, потому что всё приходящее в голову, звучало несуразно и неестественно. — Нейт, слушай, как насчет… — Зависнуть как-нибудь? — Помог блондин. — Да, — с облегчением ответил Римус, и рука наконец перестала расчесывать основание черепа. — С удовольствием, — растянувшись в улыбке, подмигнул ему префект. А Римус заметил, что у того были необычайно теплые карие глаза. Почему-то в его представлении у всех блондинов глаза должны были быть голубыми. — Я найду тебя, Римус Люпин. Римус только и смог, что кивнуть и пройти внутрь, провожая взглядом Белла, свернувшего к окну после первого стеллажа, а сам на ватных ногах двинулся к запретной секции. Лили буквально пропустила его через зеленоглазый рентген, показательно задержавшись на карманах мантии, но ничего не сказала. Он не стал оправдываться или переубеждать её, лучше пусть считает его любителем веселящих веществ, чем… чем кем? Римус сам пока не определился с характером нового знакомства, но оно наверняка включало бы предысторию сцены, устроенной Джеймсом, из-за которого Римус теперь не мог воспринимать префекта Пуффендуя как обычного рядового ученика. Все эти улыбки, взгляды. Очевидно, он опять взялся за старое, придавая чужим поступкам больше смысла, чем вкладывал человек. Но… я найду тебя, Римус Люпин. Парни же так не говорят. И ему совершенно точно нравилось это сленговое словечко «зависнуть», словно способное вместить в себя простор для фантазии, как именно они будут зависать. Позже к ним присоединились Мэри и Марлин, сбежавшие с тренировки ребят. — Даже Блэк и Поттер не стоят наших отмороженных на трибунах прекрасных задниц! — Там такой дубак, — поёжилась Марлин. «Что ещё за дубак?» — пронёсся недоумевающий голос Сириуса в голове. Римус отложил в сторону руны, и они вместе принялись готовиться к Зельеварению. Завтра их ждало практическое двойное занятие, на котором они будут варить противоядие от магических ядов, и они по очереди прогнали друг друга по последовательности добавления ингредиентов и уделяемому каждому этапу времени. Макдональд через раз путалась, в каком направлении следует помешивать зелье, и начинала краснеть от злости на саму себя. — По часовой, Мэри. По часовой, три раза, — как мантру произносила Маккиннон. Римус несколько раз порывался сжалиться над подругой и освободить её от мучений, рассказав, что урок, вероятнее всего, будет сорван после запланированной на эту ночь вылазки. Но с него взяли слово держать рот на замке. Чем меньше людей знают о розыгрыше, тем лучше. О том, что все уже в курсе закона, гласящего: «если что-то в Хогвартсе идёт не так, то виноваты Мародёры», Сириус и Джеймс даже слушать не стали. Собственно, с этими двумя Римус встретился уже вечером в гостиной. Поттер, чуть ли не полностью залезший в камин, подскочил и ударился головой о кирпичный выступ, в то время как Сириус, сидящий на ковре с идеальной осанкой и протягивающий к пламени идеальные, мать их, пальцы, повернулся лишь, когда услышал голос Марлин. Она подбежала к нему сзади, набросила обруч из своих рук на плечи и впилась в губы Блэка, будто они не виделись не пару часов, а полгода. Питер в другой части комнаты играл в шахматы с пятикурсником. Девчонки сразу уселись вокруг камина, принявшись жаловаться на тяготы подготовки к завтрашнему уроку. Лили уже ловко левитировала к ним кружки и чайник, а Римусу для начала нужно было подняться в спальню, чтобы освежить прохладной водой лицо и мысли. Джеймс таращился на него, как нашкодивший щеночек. И Римус, решив, что хватит этой беготни, прошёл к лестнице. Не захлопывая за собой дверь [замок щёлкнул через несколько секунд], он сбросил на кровать сумку, потёр глаза и таки повернулся к переминающемуся с ноги на ногу Поттеру. — Ну, давай. — Лунатик, я такой осел! — Завыл Джеймс. — Нет, Сохатый, ты олень. — Да… прости, я перебрал и нёс полный бред… я не хотел тебя обидеть. — Ты меня не обидел, забей, Джеймс. — Ну, правда, Римус, я не считаю тебя геем, — Мерлин, какая святая наивность, — голубым или как их там. То, что тебе нравится Бродяга… Погодите-ка, дело не в наивности. Поттер на серьёзных щах считает Сириуса настолько исключительным в своём великолепии, что влюбляться в него абсолютно естественно для всех — и девушек, и парней. И пока Сохатый с усердием закапывал себя всё глубже в яму неловких объяснений, Римус почувствовал острую нужду прояснить кое-что. И для Поттера, и для себя. Он невольно обернулся на постер, который теперь висел рядом с кроватью Сириуса, и Джеймс Дин ободряюще ему подмигнул. Хватит бегать, он знает правду о себе уже давно. — Сохатый, я гей, — оборвал он тараторящий поток, — голубой или как меня там. Меня никогда не привлекали девчонки. — Оу, — лицо Поттера исказилось так, будто ему сказали, что главным магическим спортом теперь является крокет. — О, ну… это ничего. — Тебе нужно время подумать? — Осторожно поинтересовался Римус. Он-то свыкался с этим фактом больше трёх лет, неудивительно, если Джеймсу тоже потребуется уложить в голове «сенсационную новость». — Что? Нет. Мне не надо ни над чем думать! — Да, узнаю Джеймса Поттера. — Ты мой друг, Лунатик. — Ты мой тоже, — Римус так растрогался, что сгрёб Поттера в объятья. — Знаешь, не такой уж план и бредовый, если честно… — Серьёзно? — Джеймс поправил очки на носу с готовностью разрабатывать стратегию матча [по крокету]. — Ну, возможно, я попробую прислушаться. Рассмотреть варианты, понимаешь? — Обтекаемо ответил Римус. — Кажется, понимаю. В любом случае, я всегда к твоим услугам, Лунатик. В смысле, конечно, моё сердце… — Принадлежит твоей будущей жене, я знаю. — Не дал ему опять упасть в яму Римус. — Если мне будет нужен твой стратегический мозг, Сохатый, я обращусь. Поттер похлопал его по плечу и скрылся за дверью только после вытянутого обещания, что Римус спустится к ним через пять минут, которые он в итоге с придурковатой улыбкой простоял на том же месте. И по истечении обратного отсчета встряхнул головой и пошёл вниз. Они проболтали до самого отбоя как всегда обо всём и ни о чем. Предстоящие матчи, учеба, клуб Слизней, намеренно избегая скользких тем, выходящих за ворота Хогвартса. Римус сидел на диване между Мэри и Лили, бесперебойно подливающих ему чай, и чувствовал бы себя весьма беззаботно, если бы не периодически стреляющий в него пронзительный взгляд Сириуса, устроившегося в кресле напротив и с Марлин на коленях. Конечно, от Блэка не утаился их с Джеймсом тайный разговор наверху. И молчаливый укор так и кричал, что Римусу теперь никак не избежать допроса с пристрастием. В одиннадцать они с Эванс закончили обход замка. И, оставшись с ним наедине, Лили была подозрительно притихшей. Римус всё ждал, когда её бомбанёт взрывной волной нравоучений, но этого не случилось, а полагающийся участливый вопрос в нём так и не созрел. Иногда его охватывал немой ступор в делах, касаемых гложущих девчачьих проблем, да и, как правило, Лили сама охотно ими делилась. А он по себе знал, что вторжение извне может быть либо излишне-докучающим, либо спровоцировать неконтролируемый срыв. И ни с одним, ни с другим иметь дело ему сейчас не хотелось. Своего дерьма хватало. К его возвращению в спальню Мародёры, успешно провернувшие миссию, уже валялись по кроватям с чувством выполненного долга. Хвост восторженно поведал всё, что Римус и так знал. Как Джеймс с Сириусом мастерски заколдовали все, пока он стоял на стрёме. Римус сдержанно похвалил его и так же сдержанно подал Сириусу сигнал заткнуться, опережая пляшущие в серых глазах едкие комментарии. Тот прищурился, морща нос, но удержался, а потом прищурился снова с другим посылом, адресованным конкретно Римусу, мол, даже не рассчитывай лечь спать. Поэтому Римус не пытался устроиться поудобнее, задвинув балдахин, и принялся, не особо вникая, пролистывать бестиарий. И как только с одним приглушённым храпом синхронизировался второй хрюкающий, занавески раздвинулись и бестиарий полетел обратно на тумбочку. — О чем вы говорили с Сохатым? — Всухую и без смазки, называется. Сириус устроился у него в ногах, наложив вокруг бесшумное заклинание. — Между прочим, даже копы сначала задабривают подозреваемого, Бродяга. — Блэк словно оскорбился, сложив руки на груди. — Ты не на допросе. — Да? А ощущения один в один. — Так, если он не сбавит обороты, они опять поссорятся. Но Римус уже потерял управление. Какая-то его часть теперь выталкивала Сириуса, хотела задеть его, отогнать от себя. Она же безумно скучала по Сириусу, которого в последнее время стало ничтожно мало в жизни Римуса. И эта же часть, до Римуса дошло, была несправедливо обижена на него. — Не всё во вселенной вертится вокруг тебя, Сириус, и я не обязан тебе докладывать о каждом своём личном разговоре. — Что такого личного у тебя может быть с Сохатым? — Скептично скривился Блэк, очевидно, пропустив мимо ушей то, что он не центр мироздания. — Ты серьезно? — Его брови отчаянно рвались к линии волос. — Как можно быть таким высокомерным кретином! — То есть беспричинно огрызаешься ты, а кретин я?! — Разразился Блэк и, несмотря на укрывающее их заклинание, оглянулся и перешёл на шёпот. — Да что не так, Лунатик? Да что с тобой не так? — услышал Римус. И вспышка раздражения тут же потухла. Я чувствую, что теряю тебя… — ответил внутренний голос. Вот что не так. — Просто я не в настроении, — как можно убедительнее произнёс Римус и сдавил пальцами гудящую переносицу. — Сириус, оставь мне хотя бы один секрет, пожалуйста... Ладно? Сириус изучал его лицо, наверное, вечность. Тягучую раскалённую дотошную вечность. Бегая взглядом по всем доступным местам, по каждой черточке, тени, шрамам на руках и ссутуленных плечах, и Римус беспомощно закрыл глаза. — Ладно, — монохромным голосом без малейшего эмоционального окраса, позволившего понять, что тот думает на самом деле. Матрац с его стороны ощутимо осел от пропавшего дополнительного веса, и Римус, открыв глаза, обнаружил только драпированную штору. На её фоне минуту назад сидел самый важный в его жизни человек, который постепенно ускользал, исчезал из неё. И он ничего не мог с этим поделать.