Награды за Лучшую мужскую роль Сириус всё-таки лишился.
С его лица не сходила счастливая лыба, он неустанно уводил танцевать Марлин, а когда у неё уже заболели ноги, прилип к Мэри. Раз в десять минут он подбегал к Римусу, пытаясь вытащить его на танцпол, хотя заранее знал, что ничего не выйдет. Но, похоже, он так показывал, что между ними всё по-прежнему. К тому моменту, как все выдохлись, он всё ещё впадал в нирвану на камине. И всё бы ничего, если бы не одно беспрецедентное «но».
Сириус нажрался.
В стельку. В хламину. Вдрабадан. До такой степени, что вырубился прямо на ковре рядом с натерпевшимся камином.
Не воспринять это на свой счет было невозможно.
Римус остался помочь с уборкой Джеймсу и Лили, и они втроём усердно игнорировали посапывающее тело, укрытое пледом — Марлин согласилась пойти спать, только удостоверившись, что они перенесут его потом в спальню. Однако, когда весь учинённый разгром был ликвидирован, Римус кивком указал Сохатому на бездарного актера, и тот покачал головой.
— Обойдется, — непреклонным тоном сказал абсолютно трезвый Поттер. — Будет уроком.
Ему стало даже жалко Сириуса, как и Лили — она подложила под его голову диванную подушку, но решила не спорить. Как и Римус.
— Не бери в голову, Лунатик. Я выбью из него всю дурь к Новому году, — сластил пилюлю друг, поднимаясь наверх.
И Римус не ответил своё традиционное «я сам разберусь». Он понятия не имел, какого рода эта «дурь». Но одно Римус знал точно. Единственный, кто вынесет урок из сложившейся ситуации — это ничего не подозревающая малышня, спустившаяся в общую комнату ранним утром.
Урок на тему: «Не будите спящую собаку».
Ну и, вероятно, ещё Римус с Сохатым и Хвостом получат бесплатные курсы по французской нецензурной лексике, когда бешеный от злости Блэк ворвётся в спальню, непременно хлопнув дверью, чтобы разбудить их всех.
Возможно, он зря отказался от Прорицаний. Потому что, ровно как он предположил, так всё и случилось. Притом из-за обострившегося слуха у Римуса было ощущение, что дверь ударилась не об стену в трёх метрах, а об его голову. Внизу же явно кто-то ревел.
— Je vous déteste, enfoirés! Putain, pourquoi vous m’avez laissé là-bas?!* — Прогремело вместо пожелания доброго утра. И спустя полминуты яростной возни с балдахином с кровати Сириуса уже доносился вообще не аристократичный храп.
— По-моему, там было что-то про путан, — просунулась между штор голова Джеймса. Свежего, жизнерадостного и ничуть не сожалеющего.
— Всё ещё считаешь, это была хорошая идея?
— Римус, я знаю, что делаю. — Заверил его Джеймс “Величайший Стратег” Поттер. — Пусть лучше бесится, чем закрывается в себе.
В этом был определенный смысл, признал Римус. Извращённый, конечно, но вполне под стать Сириусу. Разжечь пожар в его голове, чтобы вытравить всех тараканов.
Римус полностью передал вожжи другу, хотя раньше бы весь извёлся от факта, что Сохатый в некотором плане ближе к Бродяге. У Джеймса всегда получалось лучше нейтрализовать сириусовские загоны. Он умел виртуозно управлять его вагонеткой с альтернативными личностями, несущейся на эмоциональных американских горках. И мог даже сбить её с рельсов, выйдя сухим из воды. В то время как Римус только получал по роже ветром, когда она проносилась мимо.
Взять, к примеру, вчерашний «разговор». Сириус злился? Сириус был обижен, связав воедино все красные нити, протягивающиеся от эпизодов со всплывающим «личным», куда Римус просил его не лезть? Сириус гомофоб, но не хочет разрушать их дружбу?
Но он же сказал, что не осуждает. Тогда что это было? Римус не понимал.
И пока что не хотел понимать. Что он хотел — так это есть. И ещё раз увидеть Нейта перед отъездом.
Они попрощались как следует ещё вчера днём, предвещая загруженное вплоть до отправления поезда с платформы расписание, в которое вряд ли получилось бы впихнуть даже пять минут наедине. Римусу нужно было сложить чемодан [плюс, видимо, чемодан пребывающего в отключке Блэка], занести в библиотеку книги, забежать в лазарет за целительными зельями, и всё это в посыпке из префектских обязанностей — организовать сборы и доставку первокурсников до Хогсмида. Хотя здесь он мог бы отдать вожжи Эванс. И времени всё равно бы не осталось.
Поэтому всё, на что можно было рассчитывать — это на простые переглядки с Нейтом в Большом зале. Естественно, при условии, что их пути не разминутся, а Римус, надо не забывать, состоял в абьюзивном любовном треугольнике с судьбой и законом подлости, в котором ему доставались все шишки. Но у него имелась парочка дальних приятелей — полумёртвая надежда, держащаяся за жизнь на последнем издыхании, и удача, звонившая раз в полгода. Впрочем, в последнее время она зачастила. Это было приятно, но подозрительно.
И в это утро она не просто позвонила, а заявилась в гости и озарила его улыбкой префекта Пуффендуя, идущего к выходу из зала как раз в тот момент, когда он с друзьями шёл на завтрак. Римус сразу остановился в широком проёме, сказав им, что подойдет позже, и на душе стало невероятно тепло. Теперь ему не нужно было выдумывать оправдания. Они благосклонно кивнули, и Римус почувствовал острое желание обнять каждого.
А потом убить нахер!
Римус пять раз попросил их не делать ничего странного, поставившего бы его в неудобное положение, на что они, хлопая невинными глазками, обещали вести себя как обычно. И вот, пожалуйста:
— Привет, Нейт!!! — Хором и на пол зала.
Кучка предателей.
— П-привет, — на миг растерялся Белл, оглядываясь на спины дезертиров с сотрясающимися плечами.
Ненавижу. Римус осознавая, что у него на лице вовсю бушует фестиваль красок, чуть не провалился под землю. Нейт же, обкатав волну шока, теперь стандартно сдерживал смех. — Ну, привет.
— Привет, —
Мерлин, ему хоть раз при встрече удастся не опозориться? — Я им рассказал, — почти неслышимым шёпотом.
— Думаю, я догадался. Что-то, знаешь ли, подсказало, — закусил губу Белл, обворожительно улыбаясь. Римус машинально впитал это движение. Стоять рядом на виду у всех — хоть и на соответствующем общественным рамкам расстоянии — было, как минимум, непривычно. Как максимум, будоражаще.
— Да-а-а, прости за это.
— Да нет, это даже мило. — Усмехнувшись, обернулся Нейт, и пять повёрнутых в их сторону голов молниеносно уткнулись в тарелки. Он точно их убьёт! — Так понимаю, всё прошло гладко?
— Ну, не без шероховатостей, — потупил взгляд Римус, потому что дрыхнущий сейчас в башне Блэк скорее был глубокой неустраняемой царапиной, — но всё оказалось не так страшно, как я представлял… Как прошла ваша вечеринка? — Неприкрыто свернул он с темы, и Нейт [спасибо-спасибо-спасибо!] сделал вид, что не заметил крутого поворота.
— Уж точно веселее вашей, судя по отсутствию похмелья. — А ведь так и было. Никому даже не понадобилось заклинание. Они больше ели, чем пили.
— Ты как бы тоже не выглядишь умирающим, — парировал Римус.
— Это моя суперсила. — Точно, вдобавок ко всей своей потрясности Нейт ещё и разбирался в комиксах. Сам Римус знал только пару имён, написанных сумасшедшим шрифтом на обложках журналов, выставленных в продуктовом магазине. — Что ж… увидимся через две недели, Римус Люпин, — карие глаза преисполнились печальной нежностью.
— Да... — Чёрт, стоять как истуканы и не иметь возможности даже прикоснуться было настоящей пыткой. По выражению Белла читалось, что он думал о том же, но ничего не поделаешь, пора было расходиться. Он отошёл всего на шаг, а Римус уже по нему скучал. — Нейт, а если я напишу письмо… это же не будет слишком драматично?
— Будет. — Категорично отрезал тот, и притягательные губы лукаво ухмыльнулись. — Но ты всё равно напиши.
Римус проследил за удаляющимся силуэтом, пока он не исчез за поворотом, вздохнул и поплёлся к своему месту, где пять шпионов пытались вести непринужденную беседу, состоящую из одних междометий.
— Вы все просто невыносимы, — обвел он их снисходительным взглядом, закончив на Лили по левую руку, которой принадлежали эти слова. И они, ничуть не раскаиваясь, довольно засмеялись.
***
Стоило ступить на перрон, Римуса едва не сдуло порывом промозглого ветра. Штормовые беспросветные тучи плотно покрывали небо над головой и должны были вот-вот разразиться проливным дождем. А прямо напротив него на лавке с облупившейся, наверное, несколько веков назад краской сидела такая же древняя, как и ремонт станции, старуха, жующая дёсны и смотрящая так, будто Римус задушил её кота.
Дом, милый дом.
Правда, до него самого ещё топать и топать.
Примерно в паре километров ливень таки лупанул, и Римус промок до нитки. Зонтик с вырванными спицами отправился в одиночное плавание почти сразу, а дурацкая выдвижная ручка на чемодане решила, что ему недостаточно хреново, и сломалась. Вот Римус даже не сомневался, только он зайдет домой неисправность моментально исчезнет.
И до скулежа обидно, что ему пришлось уехать из Хогвартса, когда он наконец-то стал напоминать замок внутри сувенирного снежного шара. Не успел Римус насладиться наступлением этого чудесного периода, как уже нужно было снова возвращаться в мерзлую сырость.
Но один плюс из гостеприимных погодных условий у него таки получилось вычленить. Стена дождя не позволяла различить ничего дальше вытянутой руки, а дорога с вгоняющим в экзистенциальную тоску [в любое время года] пейзажем проходила по краю местного и единственного на многие мили вокруг кладбища. Римус не взглянул бы в его сторону в любом случае, но так он хотя бы не задевал непослушным периферическим зрением ряды гранитных плит.
Да, Римус, вот это оптимизм.
Каждый шаг давался всё труднее во всех смыслах. Пальто, которое без магии высушить точно не удастся, ощущалось настоящей кольчугой, чемодан больно бился о голень, суставы продавливались от лишнего веса, и Римус буквально чувствовал, как кости трутся друг об друга. Но всё это меркло и бледнело по сравнению с тем, насколько тяжелой становилась голова. Успешно избегаемые до возвращения в Портсмут мысли слетелись в неё, словно плотоядные птицы — затаившиеся и поджидающие момента, когда он останется один.
Когда некому будет прийти Римусу на помощь. Если проанализировать последние пару недель, он действительно непрестанно был окружен друзьями и поддержкой, не позволяющими ему провалиться вглубь себя и погрязнуть в рефлексии. Однако теперь отвлечься было не на что. Только метр видимости впереди и бездонная пропасть внутри, в которую с задворок сыпались обрывки фраз и воспоминаний, подхватываемые хищной стаей и растерзываемые на мельчайшие составляющие. И один гигантский кусок никак не поддавался — его не разорвать, не пережевать и не проглотить.
…надо было сказать раньше!
Что, блядь, это вообще значило? За столько лет Римус научился более-менее читать интонации Сириуса. Он знал, когда тот иронизирует, провоцирует, врёт ему, врёт себе, когда Сириус взволнован, в ярости, беспечен, когда маскирует терзающие переживания под маской легкомыслия. И как Римус ни пытался впихнуть в эту базу данных вчерашнюю фразу, для неё не было места — только в самом дальнем ящике. В папке под грифом «неопознанное». Там же, где уже хранилось однажды выпаленное:
ты моё дело, Римус!
Римус не открывал её с конца октября. По факту он повесил на этот ящик замок и выбросил ключ. Потому что его содержимое подходило под такую желанную в глубине души интерпретацию, а Римус запретил её себе. Сколько можно повторять одно и то же, пока оно не подействует?
Тебе показалось. И, если припомнить, там дальше следовал какой-то бред про друзей. Да, звучало неубедительно, но Сириус был в раздрае, за который ему теперь достается от Поттера, а Римусу больше не надо об этом думать.
И, что важнее [должно быть важнее], у него был Нейт. Тот, кто разгонял своим светом чертову стаю, вынужденную прятаться по жалким тёмным углам. Он же дал Нейту слово заслужить его доверие, что, по сути, подразумевало «я постараюсь забыть о Сириусе». Однако получалось, мягко сказать, скверно, судя по тому, как стоило источнику света пропасть из виду, мысли о Блэке слетались на дискотеку в его голове. Теперь под аккомпанемент «I Wanna Be Your Dog».
Мерлин, неужели он настолько плохой человек? Но…
…можно испытывать одни чувства к разным людям.
Великолепно, Римус! Давай теперь оправдывать своё слабоволие словами Нейта. Так потом, если что, ему и скажем: нечего было давать лазейку своими прогрессивными взглядами.
Это неправильно. Паршиво, паскудно и погано.
Совсем скоро он перешагнёт порог дома. Дома, из которого пять месяцев назад он умчался впопыхах, проспав первый поезд, не попрощавшись с отцом и чуть не опоздав на Хогвартс-Экспресс, а Сириус не явился вовсе. Пять месяцев назад состоялась самая отвратительная поездка в занятом Мародерами с первого года купе, и это при учете той, что была сегодня [уж лучше испепеляющий взглядом всех троих комок ненависти, чем пустующее место]. И спустя пять долбанных месяцев страданий, самовнушений, взлётов и падений, он возвращался ровно с тем же, с чем и ушёл.
Он всё ещё любил Сириуса Блэка.
Полнолуние, как несложно догадаться, прошло дерьмово. Римус вылез из постели только под конец второго дня. Зверь каким-то образом умудрился разодрать заднюю поверхность бедра, а без должного ухода мадам Помфри рана затягивалась гораздо медленнее, и спуск по лестнице казался непреодолимым препятствием. Спасали только выданные три флакона сонного зелья. «Римус, напоминаю, принимать с перерывом в три часа минимум» — «Конечно, мадам». И он выпил их все разом.
Когда он пришёл в себя, на тумбочке рядом с кроватью стояла тарелка с сэндвичами — хлеб успел заветриться, но в принципе было съедобно. Отца же, судя по гробовой тишине в доме, не было. Теперь он предпочитал накидываться в баре.
Социализируется. С возвращения Римуса они сказали друг другу, наверное, слов десять и это можно было считать практически рекордом при условии, что в день приезда Римус его вообще не застал.
Нацепив домашнюю растянутую футболку и такие же хлопковые штаны, он через режущую боль в ноге спустился вниз и прошёл на кухню. Пока он валялся в коме, в раковине скопилась гора посуды, в которой ещё немного и завелась бы жизнь, столешница вся была в хлебных крошках и липких пятнах, а возле мусорки тусовались пустые бутылки из-под рома — в любом деле главное стабильность.
На наведение порядка ушла пара часов. И вытирая с полок в гостиной пыль, уже обзаведшуюся документами, подтверждающими место жительства, Римус думал только об одном. Скорей бы к Поттерам. Но у него впереди было ещё три долгих дня и задача подстеречь отца в относительно вменяемом состоянии для неприятного разговора, и Римус надеялся, он так же не превысит лимит в рекордные десять слов.
Римус приготовил стандартные макароны с сыром — сразу целую кастрюлю, и прохромал к потертому дивану. Пришлось постараться занять такое положение, при котором пружины не впивались бы в область… во всё тело. А также пришлось постараться, чтобы найти что-нибудь не бесящее по телевизору. «Разум и чувства». «Грозовой перевал». «Доводы рассудка». Теперь Римус думал о другом. Скорей бы совершеннолетие. Тогда он сможет использовать магию вне Хогвартса и запустить в себя Авадой. Одни мелодрамы для домохозяек! И когда он уже почти впал в отчаяние, в очередной раз переключая канал, ему наконец-то попалось что-то не насилующее слёзные железы. Повтор рождественского выпуска «Доктора Кто».
И следующий час прошёл в блаженном забытье. Но после окончания серии Римус заметил под ножкой журнального столика подложенную книгу, и у него задергался глаз. «Сердца трёх».
Ладно, вселенная, я понял! Отъебись!
Выключив телевизор с третьей попытки, Римус замочил свою двухлитровую тарелку и протопал наверх, забыв о ноге, которая тут же начала кровить. Он раздраженно выдвинул стул, отыскал в столе чистые листы, конверт и достал чернила.
Вдох-выдох, поехали.
Дорогой
…
Милый
…
Привет, Нейт.
Надеюсь, твои каникулы проходят лучше моих
…
Привет, Нейт.
Как твои каникулы? Мои полная лажа. Дух Рождества, видимо, сдуло шквальным ветром, из-за которого мой дом скоро улетит в Страну Оз, и меня разорвут летучие обезьяны. Так что это моё первое и последнее письмо.
…
Привет, Нейт.
Надеюсь, твои каникулы проходят отлично, и ты побеждаешь в вашем семейном соревновании подколов. У меня всё терпимо, но я предпочел бы просыпаться до конца жизни под Stairway to Heaven, чем под попытки портсмутского ветра выбить окно в моей комнате.
Вроде не очень драматично.
Скучаю.
Вот теперь драматично.
Римус.
Он перечитал своё убогое детище и, махнув рукой, запечатал конверт. Всё равно ничего более путного у него не выйдет. Римус никогда не умел писать письма. Как правило, он на них только отвечал, а текст умещался в одну строчку. И отложив в сторону конверт — отправить его удастся только утром, сейчас престарелая сова отца уже охотилась — он принял душ, обработал рану магловским способом и завалился спать. Будь его воля, Римус бы проспал до самого отъезда.
Но не тут-то было. Его опять разбудила дребезжащая оконная рама.
Только на этот раз ветер был ни при чем. И разлепив припухшие веки, Римус увидел вылупившегося на него филина, нетерпеливо бившего клювом по стеклу.
Какой хозяин, такая и птица.
Привет, Лунатик!
Докладываю: дурь выбита.
Рождество отпраздновали, конечно, хорошо, но с тобой было бы в разы лучше. Приезжай скорее, если у тебя получится раньше, то будет вообще классно! Жаль, мы не смогли быть с тобой рядом, надеюсь, ты не сильно пострадал.
Мы все тебя ждём!
P.S. Я так и не придумал ничего другого, что подарить Хвосту. А ты?
Сохатый.
Привет, Римус,
Ты же приедешь на мой день рождения?
Твой друг, Питер.
Римус шумно выдохнул, удержав стремящиеся вверх зрачки, и развернул последний лист с идеальным каллиграфическим почерком.
Дорогой Лунатик,
Сохатый меня заебал! Что с ним в этом году не так? Я словно в исправительной колонии. Напиши ему, что у нас всё в порядке. С утра до обеда тренировки, потом уроки психотерапии и до вечера выполнение домашки, заданной на каникулы.
Я никогда не делаю домашку на каникулах!
Ещё и Флимонт постоянно спрашивает меня о самочувствии, а Юфимия слишком много готовит.
Забери меня отсюда! Или приезжай сам, чтобы они переключились на тебя.
P.S. Ты поговорил с Лайеллом? Как прошло «Рождество»? Жаль, я не смог быть рядом.
P.P.S. У нас же всё в порядке?
Сириус Идиот Блэк.
И впервые за шесть дней, что он дома, Римус улыбнулся.
Поторапливаемый непоседливым филином, он быстро накатал общий ответ, заверив Мародёров, что с ним всё хорошо и что они увидятся к Новому году [да, Хвост, я приеду!]. Писать три письма ранним утром у него не хватило бы ни сил, ни фантазии. И только почтальон выпорхнул за окно, Римус уже собрался было прилечь обратно и доспать законные часы, как до ушей донёсся хлопок аппарации, а затем лёгкие шаткие шаги. Прощай спасительный сон.
Римус спустился вниз, придерживаясь за перила. Перегарное амбре забралось в ноздри ещё на выходе из комнаты, и здесь даже не нужно быть обладателем волчьего обоняния. Просто кое-кому не мешало бы постирать верхнюю одежду, пропахшую питейным заведением, где отец, похоже, и проспался. Римус завернул на кухню и прислонился к дверному косяку, наблюдая, как тот, склонившись над раковиной, наливал воду в железный закоптелый чайник. Это уже что-то новенькое.
— Доброе утро, — прокряхтел Римус. Кажется, его голосовые связки атрофировались за ненадобностью. Лайелл, не оборачиваясь, кивнул и закрутил кран. — Разве не опасно трансгрессировать в таком состоянии?
— Это не твоя забота… — устало прошёл он к плитке, — сын.
Римуса слегка передёрнуло. Желания оставаться вдвоём в одной комнате дольше необходимого не было, а вести подготовительную светскую беседу, как ни пытайся, бесполезно. И укрощая нарастающий внутри мандраж, Римус размяв шею, собрался с духом и выдохнул.
— Я не буду регистрироваться.
Лайелл на него даже не взглянул, но повёрнутая половина его высохшего лица скривилась в пренебрежительной гримасе.
— Не мели чепухи. Конечно, будешь.
— Нет, — придавая голосу металлическую твёрдость.
И отец таки перевёл на него взгляд — совершенно не типичный для того Лайелла Люпина, которого знал Римус — полный решимости.
— Существует закон. Эта тема не обсуждается, — сказал он так, будто считал разговор оконченным, и Римус опешил.
Он не этого ожидал. Он ждал, что тот припадёт к новой бутылке рома и пойдет жалеть себя бедного и несчастного, как и всегда. А не твердить ему про закон, который сам нарушал последние тринадцать лет, готовя ебучий чаёчек!
— Не понимаю... тебе так принципиально, чтобы меня посадили на цепь? Зачем тогда нужно было скрывать меня всё это время?! — Взревел волк. — Ждал, пока я сам смогу ответить за твою ошибку?
— Единственная моя ошибка в том, — с нажимом, — что я не распознал в Фенрире Сивом оборотня в тот же миг, как увидел, — ударил по столу отец. — Чем ты в нынешних обстоятельствах будешь отличаться от его стаи убийц, если не сдашься в Министерство? — И до него дошло.
Всё из-за того нападения. — Я сказал, эта тема не обсуждается. И я не стану укрывать преступника.
— То есть? — Мотнул головой Римус.
— То есть не внесёшь своё имя в реестр, можешь не возвращаться.
На секунду Римус подумал, что ему послышалось. Не послышалось.
— С-серьёзно? Даже Дамблдор…
— Дамблдор? Дамблдору нужен ручной щенок. Мне казалось, ты смышлёнее, — на поверхность бледно-голубых глаз выступило нескрываемое разочарование. — Пора повзрослеть, Римус.
Давясь горьким застрявшим в горле комом и шумно дыша, Римус ненароком посмотрел на задвинутый стул, и его затрясло ещё сильнее. На чью сторону она бы встала? Позволила бы вышвырнуть своего ребёнка за то, что он хочет жить как все? Или пошла бы наперекор? Но она влюбилась в того Лайелла — рьяного и идейного борца с тёмными существами, высокого статного мужчину с горящим сердцем и целью зачистить мир от монстров. Может, увидев его проблеск в этом замызганном сорокалетнем старике, её хватила бы ностальгия.
Римус этого уже не узнает. Стул задвинут, а её давно нет. Есть только отец, махнувший на него рукой и отвернувшийся, чтобы достать кружку.
Сжав челюсти, Римус насильно сглотнул. И вздёрнув подбородком, хотя до его показушной храбрости никому не было дела, произнёс единственный возможный ответ, надеясь, что голос не дрогнет.
— Я принял решение.
— Тогда ты знаешь, где выход.
***
Наряженная ёлка сверкала сотнями разноцветных огоньков, подвешенных на пышных зеленых ветках. Вокруг неё друг за дружкой бегали разодетые в платьица две маленькие девочки лет пяти-шести, которых тщетно пытался ухватить за ноги затаившийся под деревом черно-белый кот. В соседней комнате красивая женщина с вплетенным в косу платком и передником поверх домашнего сарафана семенила возле накрытого стола, завершая последние приготовления. Она уткнула руки в боки и обратилась к мужчине, прятавшемуся от балагана за газетой, и глава семейства [но это не точно], поняв, что его раскрыли, убрал чтиво и окликнул беснующихся девчушек. Они сразу послушно остановились, и кот, цапнув за гольф ту, что была ближе, с чувством выполненного долга запрыгнул в стоящее в углу кресло. Однако жертва мохнатого злыдня не растерялась и постояла за себя, щёлкнув пальцами по черному уху, а затем поспешила за сестрёнкой к столу. Как вдруг девочка что-то заметила. И, развернувшись на полпути, она подбежала к окну, широко улыбнулась и помахала рукой.
Опомнившись, Римус сразу схватил чемодан и похромал дальше по заснеженному тротуару. Не хватало ещё получить солёную дробь себе в задницу за сталкерство.
Бедро болело уже не так сильно, но из-за неутоптанного слоя снега, достающего порой почти до колена, нужно было буквально пробивать себе дорогу, и ему приходилось делать привалы каждые пятнадцать минут. Дом Поттеров находился почти на окраине Годриковой впадины, так что он добрался до него только к сумеркам. Ну как добрался… дополз. Врезаясь в прохожих плечом. Впадая в прострацию перед вокзальным табло. Пропустив нужную станцию на обоих поездах. Пару раз забыв пункт назначения. Ноги сами вели его, но без поддержки помутнённого сознания им было тяжеловато.
Римус просто выпадал из собственного тела. Неконтролируемо. Внезапно. И стоило прийти в себя, он снова возвращался на порог его дома, на котором застыл всего на несколько мгновений, прежде чем перешагнуть.
Отец так ничего ему больше и не сказал. Хотя какие слова были бы уместны?
Удачи, сынок? Не пропади, сынок? Напиши, как устроишься в стае Сивого, сынок?
Наверное: прости, сынок, я погорячился. Но Лайелл даже не вышел к нему, чтобы закрыть за Римусом дверь.
И сейчас, спустя одиннадцать часов, подползая к дому родителей Джеймса под тихий скулёж свернувшегося под рёбрами волка, Римус не чувствовал ничего кроме опустошающей усталости. По крайней мере, ему так казалось.
Украшенная снежной глазурью крыша коттеджа уже виднелась за поворотом и подсвечивалась гирляндой, как путеводный маяк. Перехватив чемодан в другую руку, он подсобрался для последнего рывка. Оставалось только преодолеть детскую площадку, с которой доносился меланхоличный лязгающий звук, что странно для довольно позднего времени и полного штиля. Римус оторвал взгляд от тротуара — смотреть под ноги в подобных условиях жизненно важно, если не хочется навернуться и сломать шею — и обомлев, застыл на месте.
На одиноких качелях спиной к нему с поникшей головой, чуть раскачиваясь, сидел Сириус. В небо поднималась прямая струйка дыма, а на угольных волосах виднелись осыпавшиеся сверху хлопья снега. Кадык самовольно съездил верх-вниз, и Римус, поставив балласт, двинулся к нему. Он не намеревался скрывать своё присутствие, закрывать глаза ладонями и кричать «угадай кто!», от его проваливающихся в сугробы шагов раздавался весьма громкий хруст, но тот и головой не повёл, крутя в пальцах пачку Пэлл Мэлла. Ещё одна странная вещь, потому что Сириус не курит. Не так. Он стреляет сигаретку у Римуса, если надо, или они раскуривают одну на двоих. Для Блэка иметь при себе пачку — это зависимость, а Сириус Блэк слишком крут для зависимостей [цитата].
— Тебя настолько доконала любовь и забота, что ты аж закурил? — Сириус так подпрыгнул, что чуть не выронил упаковку и, поймав её в последний момент, резко обернулся.
— Лунатик! — Впились в него ошарашенные родные глаза и неверяще скользнули по нему сверху вниз и обратно. — Ты что здесь делаешь? В смысле, так рано?
Не дожидаясь ответа, Сириус сократил расстояние и притянул его, сцепив руки за спиной. Пропитавший длинное черное пальто сандаловый парфюм тут же проник в лёгкие, выгоняя весь кислород. И Римус разрешил себе им задохнуться, чувствуя, как от столь нужного объятия начали подступать слёзы.
— Римус, прости меня идиота, — затараторил Блэк, отстраняясь, но удерживая за плечи, — я… — он что-то говорил и говорил, но до Римуса не доходило ни слова.
Настигнувшая реальность, от которой он с горем пополам удирал целый день, безжалостно вонзила свои когти в позвоночник, и его пробил лихорадочный озноб, никак не связанный с холодом, а губы неуправляемо задрожали. Сириус враз замолчал, забегав обеспокоенным взглядом по его лицу.
— Лунатик… что случилось?
И всё.
И пиздец.
Щёки обожгло вырвавшимся из глаз солёным потоком. Все силы, позволявшие до сих пор держаться на ногах, покинули его, и он начал оседать так, что Сириусу пришлось его подхватить. И Римус, практически воя, уткнулся в ворот его дорогущего пальто, заливая шерстяную ткань всеми выступающими из лица жидкостями.
Римус не слышал, как вой оборачивается в заикающееся подобие слов, среди которых имя отца через одно. Не слышал, что Блэк шептал ему на ухо, почти касаясь губами. Он не замечал этого. Не замечал, как тот прижимал его к себе, зарывшись пальцами в волосы. Его просто разрывало от нестерпимой боли, которой слишком много в его жизни, и она никак не закончится.
Всё, что он мог, это цепляться за Сириуса, иначе он просто упадет и рассыплется на части.
