Our golden years

С такой лучшей подругой, как Макдональд, и три старших брата не нужны. Чистая правда, и Римусу не просто не стоило её тогда игнорировать. Её следовало воспринять как личное предупреждение. Но в тот день, естественно, он ещё и подумать не мог, что фраза, в которой объектом неусыпной опеки была Марлин, будет иметь отношение к нему самому. С одной стороны, факт того, что Макдональд догадалась об их отношениях, радовал и вызывал глупую улыбку, не сходившую с его лица в течение всего вечера, когда Мэри погналась за Сириусом. Он, кстати, вернулся целым и невредимым, если не считать психологической травмы [она сказала, что выкрутит мне яйца, Лунатик!]. С другой — запугав Сириуса настолько, что тот смотреть на него боялся в её присутствии, она взялась за Римуса. Ежедневная воспитательная беседа [монолог] о том, какой Блэк подонок [самое безобидное ругательство], не пропускающий ни одной юбки, заканчивалась одним и тем же — жуткой мигренью. На каждое слово в защиту Сириуса, у Макдональд находилось десять непристойных прецедентов с участием Блэка и женских рыданий. Поэтому Римус, сдавшись, лишь разминал пульсирующий висок и молча следил, как та расхаживала взад-вперед, размахивая руками, и ждал, когда в спальню/туалет/пустой кабинет явится Поттер/Эванс/Маккиннон и уведут распалившуюся подругу, которой, видимо, пора было присваивать ранг ХХХХХ [смертоносное создание, не поддающееся приручению]. — Считай, принял эстафету, Римус, — погладила его, уткнувшегося лбом в стол, Марлин. — Могла и предупредить, — пробурчал он. — Так было бы неинтересно. И он отлепился от парты, чтобы увидеть её ничуть не сочувствующую улыбку. — Но она же остынет? — Ну, мы встречались четыре месяца, — Маккиннон свела бровки, словно скрупулёзно считала что-то в уме. — Значит где-то, — в конце туннеля показался тусклый свет и... — ага! Сто двадцать лекций о том, что я заслуживаю большего, — тут же померк, — плюс-минус. Не кисни, — хлопнула она его два раза по щеке, — со временем они станут короче. — Или нет, — учитывая, что скептический настрой Мэри к Сириусу только усугубился после их разрыва с Марлин, которая, как и Римус, вполне может постоять за себя сама! — Или нет. Но, возможно, когда-нибудь, если звёзды сойдутся, у Мэри кончатся синонимы к слову «легкомысленный», и у тебя выдастся выходной, пока она будет пополнять запасы. Утешение что надо. Римус поднял сумку с пола и, поморщившись, вылез из-за стола. Голова всё ещё гудела. И мышцы после полнолуния тоже. — Скорее всего, я повешусь раньше. Спасибо, что спасла, Марлин, — она привела благоразумно не задающего вопросов Вуда, чтобы тот забрал свою девушку. Мэри не была анимагом, но при Кори тут же превращалась в милого котёнка. В принципе, за это можно отнять у неё одну Х [опасное создание, с которым может справиться волшебник высокого класса]. — Ты ведь не обязана. — Прекрати это повторять, Римус, — фыркнула подруга, остановив себя в последний момент, чтобы не шлёпнуть его по плечу. Наконец-то он смог собрать их всех и провести инструктаж на тему «как бы руки ни чесались, не надо лупить его в первые дни после обращения!». — К тому же Джеймс на тренировке, а Лили помогает Макгонагалл, так что сейчас моя смена. Идём? — Кивнула Марлин в направлении, по словам Сириуса, его постоянного жилища, когда они вышли из пустовавшего кабинета Заклинаний, куда Макдональд его запихнула, не иначе как обойдя все защитные меры и трансгрессировав с потолка. Потому что он оглядывался — её не было в коридоре! — Не-не-не, Мэри знает, что я буду там. Лучше спрячусь в спальне. Марлин покачала головой, мол, как дети малые, и вприпрыжку застучала своими каблучками в сторону библиотеки. Римус же, озираясь и осторожно заглядывая за повороты, прежде чем завернуть в новый коридор, добрался до башни и, достав мантию-невидимку, устроился на кровати. Ему осталось вымучить из себя ещё четыре страницы эссе по Защите от Тёмных искусств, которое сдавать к завтрашнему утру. А назвать процесс учёбы по-другому у него сейчас язык не поворачивался. Как сосредоточиться на тексте параграфа, когда вокруг так много отвлекающих факторов, стучащихся в макушку, подобно тем же дятлам? Макдональд так вообще больше напоминала уже огромного коршуна, методично выклевывающего ему мозг. Он, конечно, понимал, что она просто переживает. Но должны же быть какие-то границы! — Римус, ты помнишь, почему мы с Блэком расстались? — Да, потому что нельзя встречаться с самим собой. — Нет! Потому что он поцеловался с другой, когда мы встречались! — По-моему, ты сама тогда пришла признаться ему, что кого-то поцеловала. — Сейчас речь не об этом, Римус! После этого Мэри перестала давать ему слово. А Римусу можно было медаль смело выдавать за то, что он даже в преддверии полной луны терпеливо её выслушивал. Хотя сомнения насчет морали «нельзя повышать голос на девушек» у него всё же потихонечку зарождались. Очевидно, Мэри считает Сириуса эмоциональным калекой, не способным испытывать высокие чувства и использующим людей. Иронично, как она, виртуозно жонглируя фактами, избегает параллель с тем, что сама меняла парней как перчатки. До встречи с Вудом. И раз она умудрилась остепениться, то неужели того же не может произойти с Сириусом? Изначально Римус выжидал, когда она снизит ультразвуковые частоты, чтобы вклинить этот вопрос ребром. А потом один вытекающий момент всё-таки навеял тучек в его безоблачные мечты. На удивление Мэри у него до сих пор не спросила, как у них вообще всё началось. Зато Римус, мысленно репетируя ответ, сам впал в некий ступор. Если вспомнить, Сириус хотел его поцеловать, когда ещё встречался с Марлин. И ляпни Римус такое — победно вскинутые брови Макдональд в придачу с «я же говорила!» тут же поставят жирную итоговую точку в этой истории. Она и слушать не станет о вроде как смягчающих обстоятельствах. Да и Римус не был уверен, что долговременно подавляемые чувства, подогретые огневиски, являются оправданием. Может, в чем-то она и права... Может, когда-нибудь ему, как и Марлин, придётся пройти через рыдания и ужасную, нестерпимую боль из-за того, что Сириус переключится на кого-нибудь другого… так, ну всё, хватит! Возвращаемся к эссе. Что там? …заклинание ужасной, нестерпимой боли. [Да Салазара твою в душу мать!!!] Римус швырнул учебник на пол и растёкся по кровати. Можно ему просто побыть счастливым? Для разнообразия, в конце-то концов! Перевернувшись на живот, он вжался в лоскутное покрывало и глубоко вдохнул яркие ноты любимого одеколона, которым пропиталась его постель. Низ живота сразу же свело от приятной истомы, уносящей сознание всё дальше от учебы, насмешек вселенной и назойливых страхов. Сириус был в его постели. Не раз. И не два. Они урывали возможность улизнуть в спальню в течение дня — если удавалось сбагрить Мэри, разумеется. Ненадолго. Но за это насыщенное «ненадолго» Римус успевал вознестись на небеса [не раз и не два]. Потом, конечно, приходилось больно приземляться, падая обратно на землю, так как он всё ещё пытался работать над своим табелем, и прилагать всю мощь силы воли, чтобы не поддаваться на уговоры Блэка смотаться наверх «ещё разочек». Римус не обладал феноменальной памятью и харизмой, чтобы выезжать на экзаменах только на них, поэтому через скулёж вырывался из лап воистину ненасытного Сириуса и заставлял себя переться в библиотеку. Если там были Сохатый и Лили, он был в относительной безопасности. Наверное, ради этого «ненадолго», можно и порыдать потом от нестерпимой боли… И пока Римус, зарывшись в покрывало, торговался с любящей опрокидывать его жизнью, [пиздец подкрался незаметно] на лестнице послышался суматошный топот. Настороженно приподнявшись, он покосился на дверь. Может, свернут в другую комнату? Здесь же живут ещё пять десятков парней. Не тут-то было. По ушам ударил чрезмерно высокий голос, и Римус, спохватившись, поправил одеяло, подогнул колени и накинул на себя мантию-невидимку. — … не рассчитывай убежать от меня, Блэк! — Распахнулась дверь, ударив несчастной ручкой о стену и запустив набыченного Сириуса, тащившего вцепившуюся в его мантию не менее набыченную Макдональд. Тот потянул за завязку, и верхняя одежда осталась в руках брюнетки, а затем её кинули на пол и перешагнули. — J’en ai marre de toi, — цокнул Сириус, подходя к своей кровати. — Чё ты там вякнул, лягушатник хренов? Настрадавшиеся виски моментально запульсировали. Надо валить, он сегодня свою порцию уже выслушал. И только Римус подумал по-быстрому прошмыгнуть к выходу, Мэри вернулась и предусмотрительно закрыла дверь, наложив заглушающий барьер. Опять западня! — Говорю, обожаю тебя, Макдональд, — любезно перевёл Блэк [наверняка враньё], — аж задушить в объятьях хочется. Ударение на «задушить». — Сейчас умру со смеху. — Да поскорей бы… — выдохнул Сириус, рухнув на кровать и проведя ладонью по лицу. Римус обреченно откинулся на спинку. Вероятно, являть себя уже поздно. — Блэк! — Что «Блэк»? Мэри, у тебя эти дни, что ли? Хватит ко мне цепляться. И к Лунатику тоже. Ты не находишь, что лезешь своим курносым носиком не в своё чертово дело? У меня твои угрозы поперек горла уже. — Давай скажи ещё, что они безосновательны, — скрестила руки Мэри посреди комнаты. Вот теперь точно поздно. — Я знаю тебя, Сириус. Знаю, что на твоём избалованном нарциссическом уме. В Хогвартсе изобилие других девчонок и, раз уж ты теперь действительно трахаешь всё что движется, парней! — [ауч] — Почему ты взялся за наших общих друзей? — О господи… — упал тот на лопатки. — Одной Марлс тебе было мало?! — У Римуса предательски запершило в горле. — Хватит приплетать Марлс, — абсолютно безэмоционально. — С чего это? — С подчеркнуто надменной интонацией. — Ты забыл, как сладко запевал мне про серьезные намерения? Я её не обижу, Мэри. Я изменился, Мэри. — Годрик, ему ведь совсем не нужно этого слышать [подслушивать]. — Я вот хорошенько помню. Для тебя люди, как вещи: взял, поигрался, выбросил! Макдональд с вздымающейся грудью выжидающе уставилась на будто прикинувшегося мёртвым Блэка, а Римусу отчасти стало уже интересно, что тот ей ответит. — М-да, ты задела меня за живое. Это что, блядь, за ответ? Кажется, у него глаза из орбит полезли. Как и у Мэри, которая вновь включила ультразвук. — Сейчас я нахрен оторву тебе кое-что «живое»! — Рванула вперёд Макдональд, и Сириус с реакцией мангуста кувыркнулся назад, спрыгнул с кровати и пробежал в ванную, захлопнув дверь прям перед её курносым носиком. — Думаешь, я с дверью не справлюсь?! — Мэри, давай честно! — Крикнул он по ту сторону. — Что я сейчас ни скажу, ты всё равно не передумаешь меня кастрировать. Так зачем мне пытаться оправдаться?.. — Пунцовые губы подруги выровнялись в поджатую линию. Видимо, в словах Сириуса был толк, да и тон наконец обрёл искренние оттенки. Тяжелой усталости и щемящей безнадёги. Так-то Римус никогда не видел, как они общаются наедине — это же технически невозможно [ну, только при наличии мантии-невидимки], поэтому, по сути, и не представлял, насколько они близки. Но по потухшему запалу в синеве глаз подруги, а теперь только за ней Римус и мог наблюдать, прочиталось, что она тоже прочувствовала эту смену в голосе Блэка. Тот, судя по шуршанию, скользнул вниз и приложился затылком о дверь. — Предлагаю сделку. Пили меня сколько и когда пожелаешь, но оставь в покое хотя бы Лунатика. — Приносишь себя в жертву? — Тронула её лёгкая улыбка. — Благородство проснулось? — Сириус не отозвался, и она, поводив губами из стороны в сторону, щёлкнула языком и спустилась на пол, принимая, очевидно, аналогичную позу. — Ладно… рискни. Попробуй оправдаться. Кто ж знал, что если между молотом и наковальней проложить дверь, то можно обойтись без жертв. — Тебе Марлс вообще рассказывала, почему мы разошлись? — Нет, она же кремень, — усмехнулась подруга, и тот же печальный смешок послышался из ванной, прокатившись внутри Римуса. Этот разговор не для его ушей, но даже заткни он их, всё равно бы слышал каждый вздох Блэка, каждый пропущенный удар сердца. Любопытно ли ему, что у Сириуса на душе? Бесспорно. Но Римус лучше бы заглянул в неё, когда тот сам бы ему открылся. И он с радостью поступился б своим любопытством, вот только деваться уже было некуда. — …я не играл с ней, Мэри. Никогда. — Да знаю я, — обхватила она свои колени. — Сначала было сложно, конечно… но она понимала, принимала меня и стала самой дорогой мне девушкой. Я правда думал, что мы дойдем до этой чуши, что люди называют «долго и счастливо». Помнишь? — Помню… — Мэри улыбнулась так, словно вот-вот начнет плакать, — такой бред. Это что-то только их. Личное. У Римуса ещё сильнее сдавило в груди, и он отвернулся, ревностно подгоняя, как назло, задерживающиеся перед витриной с его болевыми точками слова. — Бред, но на какое-то время я поверил и захотел его. А затем… выяснилось, что я не замечал другого очень важного для меня человека. Он всегда был рядом, но я не видел, не хотел видеть... И когда я разглядел его, с нового ракурса, как бы я ни старался думать только о Марлс, уже не получалось. — После Рождества, — уронила голос Мэри, Сириус легонько стукнулся затылком, и Римус всё-таки повернулся, чтобы рассмотреть её выражение. Понимающее. — Я обещал ей стараться лучше, обещал остаться с ней, а ей это было уже не нужно. Она должна быть единственной для кого-то. Мне жаль, что я перестал подходить для этой роли… — подруга шмыгнула, зачем-то притворившись, будто у неё просто зачесался нос. — И они оба знают меня, Мэри, — твёрже и громче произнёс тот, — ты лишь впустую тратишь силы, «открывая» им глаза. Но ты права, я не изменился. Мне плевать на чувства людей. Посторонних людей. А вы все… вы для меня всё… ну, кроме Хвоста, он на полставки. — Дурак, — шлёпнула она тыльной стороной ладони по двери. Дурак. Самое милое, что Римус слышал от Мэри. — Да, это я. — ... и что, ты теперь би? — С долей скепсиса. — Пфф, нет! — На несколько октав подскочил голос Блэка. — Наверное. Я сам пока не понял. Просто… это Лунатик. — Если ты обидишь и его, я тебя точно кастрирую. — Договорились, — без промедлений согласился тот на совершенно неубедительную угрозу. В затянувшемся молчании Римус не разрешал себе даже сглотнуть. Мэри легла щекой на предплечья, теперь в аналогичной ему позе, и порозовевшие глаза отсутствующе нацелились точно на него. — Что будешь делать, когда Вуд закончит школу? Вам осталось три с половиной месяца. Её веки тут же сжались, но ответ прозвучал настолько ровно, что, не видя, ни за что не догадаешься, насколько сильно дрожали её черные кукольные ресницы. — Подстригусь. До плеч. — Тебе пойдет. Два слова, содержащих в себе намного больше. Сириусу не нужно было на неё смотреть, чтобы понимать. Они были очень близки. И две прыснувшие в унисон усмешки, не имеющие ничего общего с весельем, разогнали неозвученные, повисшие в воздухе подтексты. Мэри вытерла уголки глаз и одним движением поднялась с пола, взявшись за ручку. — Выходи уже, прохвост блудливый! — Да ни в жизнь! Ты с потёкшей тушью на гота похожа, меня потом кошмары замучают. — Скотина. — Кровопийца. — Блэк?.. — тот промычал. — Не ненавижу тебя. — Взаимно, Макдональд. И Мэри, довольно хмыкнув, откинула волосы назад и, виляя бёдрами, покинула комнату. Сделав остановку, чтобы заботливо убрать с ковра мантию Блэка. Да уж… у этих двоих своя атмосфера. Пары секунд в затаившейся тишине хватило Римусу лишь на то, чтобы перевести дыхание, как дверь слева от его кровати приглушенно скрипнула, и он вновь замер. Одновременно с Сириусом, сделавшим шаг и в замешательстве нахмурившимся. Могучие волшебники, древние боги и святые — все, кого Римус вспомнил, пока тот поднимал с пола брошенный учебник — устав от его бесконечных просьб, сделали вид, что чрезвычайно заняты своими очень важными всевышними делами. Однако, похоже, мантия-невидимка прятала его не только от чужих глаз, но и от вездесущего закона подлости. Потому что Сириус оттряхнул улику, вполголоса изрёк «вечно всё разбрасывает» [эй, я, вообще-то, всё слышу!] и аккуратно положил её на тумбочку. Физически в комнате находилось два человека, но, по всем ощущениям, Римус был в ней один. Сириус словно улетучился куда-то. Возвращался в прошлое? Заглядывал в будущее? Как всегда по выточенному из мрамора лицу ничего нельзя было прочесть. Кроме того, что Сириуса с ним не было. Римусу оставалось только подпереть подбородок коленями и наблюдать за ним. Пять минут Сириус, развалившись на кровати, созерцал точку на потолке. Затем перекурил, высунувшись в окно по пояс. Размеренно перебрал пальцами его, Римуса, пластинки. Снова упал на кровать и ещё минут пять в такт секундам открывал и защёлкивал серебряное зеркальце. А затем, вдруг подорвавшись, снял с вешалки пальто и действительно оставил его одного. После отбоя им с Сохатым пришлось тащиться в «Кабанью голову» забирать мистера Я-Просто-Так-Решил-Набухаться-Посреди-Недели. Но в отличие от врубившего наутро режим берсерка Поттера, вооружившегося Нимбусом, Римус ни слова не сказал ему о случившемся. Он так не хотел ссориться. Так боялся потерять его. И, отбившись от Джеймса, Сириус после короткой паузы благодарно ему моргнул — так, что Римус искренне поверил в верность своего решения. Решения позволить Сириусу убежать от реальности, которой он проиграл на один день. [А верного ли?] Ведь, казалось бы, пустяк. Вот только Римус уже сталкивался с подобным. Он знал — очень хорошо знал — человека, каждый день совершавшего побег от реальности, которой проиграл тринадцать лет назад. Но Римус запихнул его так далеко на задворки сознания, чтобы отгородиться от причинённой им боли, что не смог увидеть даже малейшее сходство. Не смог. А оно было.