Our golden years

— Нет, он нас не слышит. Сириус присел на корточки и снова поводил пальцем вправо-влево. Мёртвые глаза не сдвинулись с места, продолжая пялиться в пустоту. — Полный ноль. Приём! — Помахал тот ладонью перед лицом. — Мы сейчас в тебя водой плеснём. — Кто это «мы»? Говори за себя. Я не смертник, портить труды Мэри. — Но мы же не оставим его вот так! — Поднялся Блэк, указав на парня, сидящего на полу и подпирающего кровать. — Он что, в двух рубашках? Римус повнимательнее рассмотрел топорщащуюся из жилетки друга рубашку. Действительно, под ней была ещё одна. — Как ситуация? — Вошла в спальню Мэри. — Джеймс сломался! — Почему так долго? — Накинулся на Макдональд Блэк. — Мы уже все перепробовали. Визжащие леденцы, по щекам побили, пригрозили сломать Нимбус, я даже покурил в комнате. — В смысле долго? У нас в спальне, между прочим, та же картина. — Лили тоже нервничает?! — Ожил Поттер. — Я этого не говорила, — сложила руки на груди Мэри. Джеймс схватился за голову. — Эй, руки прочь от волос, я их еле уложила! Он что, в двух рубашках? Дверь снова распахнулась, впуская задыхающегося, но радостного Петтигрю с Нимбусом в руках. — Уже не надо, Хвост, — Питер, взвыв, сгорбился, бросил метлу и упал в подушку. — Сохатый, ты-то почему нервничаешь? — Вернулся Римус к другу, вознамерившемуся содрать кожу с лица. — Вы уже целовались. Лили сама тебя поцеловала на глазах у половины факультета. Вы даже за руки держитесь. Всё будет хорошо. — Ничего не будет хорошо! — Вскочил тот с пола так, что они втроём инстинктивно сделали шаг назад. — Я не знаю, что мне делать! Я и Лили! Прекрасная остроумная Лили и я! В кафе. Вдвоём. Это же настоящее свидание! О чем нам говорить? — У тебя в запасе было пять лет, чтобы подумать об этом. Мэри отвесила Сириусу подзатыльник. — Блэк, это не те слова, что нужны человеку в дюйме от нервного срыва. — Да какой нервный срыв? Сохатый в норме! — Да какая норма? Посмотри на него! — Перестаньте говорить о Джеймсе в третьем лице, он же здесь, — Мэри и Сириус, прервав спор, посмотрели на Римуса исподлобья. М-да. — Сохатый, — взял он того за плечи, — ну а о чём вы болтаете во время патрулей? Там вы тоже вдвоём. — Обо всём, — пространно ответил Поттер, — темы сами перетекают одна в другую. Но это же не то! — У Римуса задергался глаз. Злоебучее «это не то», оно распространяется. — Так, внимай своему другу Лунатику. Начните с животрепещущей темы. Признайте тот факт, что вам обоим очень неловко, посмейтесь, — Блэк рядом приглушенно прыснул. — А дальше само пойдет. Не думай о том, что это свидание, вы просто хорошо проведёте время. — Это… — расширились ещё больше глаза Сохатого, — офигенная мысль! — И все в комнате облегченно выдохнули. — Кое-кто поднаторел в любовных советах, — притянула его вниз за галстук Макдональд, когда Поттер заносился по спальне, подбирая разбросанную забракованную одежду, в которой он типа выглядел как идиот. К слову, одежда была ни при чем. — Горжусь. — Блэк подозрительно на них покосился, но в кои-то веки решив, что это не его собачье дело, принялся помогать Сохатому. Пригрозив оторвать руки всем четверым за компанию, если причёска Джеймса испортится, пока её не будет, Мэри вновь покинула комнату — очевидно, собираясь позаимствовать совет Римуса для устранения чрезвычайной ситуации в другой спальне. И спустя почти час наставлений с одной сутью: «будь собой», они вытолкнули Сохатого в общую комнату, и все вместе, разве что не утирая слёзы счастья и помахивая платочками, провожали двух друзей в Хогсмид на долгожданное первое свидание. — Он что, в двух рубашках?.. — нахмурилась Марлин, смотря вслед парочке, и они с Сириусом вытаращились друг на друга с четко отпечатанным в глазах «вот же блядь!». — Ладно, если все ссут, то скажу я, — привлекла внимание Макдональд после пары минут молчаливого переминания на месте. — Заскочим перед баром в чайную напротив и последим за ними? — Да!!! Римуса печальные зрелища [а первое свидание на фоне многолетней дружбы — это всегда очень печально и нелепо] не привлекали. Уж он бы точно не желал, чтобы кто-то сталкерил за ним с Сириусом. Они тогда минимум полчаса пялились по сторонам, прежде чем начали истерично ржать как кони. Это вовсе не было так романтично, как предполагал Блэк. Поэтому он, утомив Сириуса нудным перечнем заданных эссе [работало безотказно], отпочковался от недоделанных шпионов [у тебя один час, Лунатик]. И пока остальные занимались вторжением в чужую личную жизнь, прикрываясь добрым любопытством и заботой, он отправился в мир книжной пыли и спокойствия. Его так давно не окружала тишина, что гул голосов стоял в ушах даже наедине с собой — даже в пустом учебном коридоре в выходной вечер. Вообще-то, даже как-то слишком явственно и громко, и Римус, сообразив, что у него не галлюцинации, обернулся на шум, исходящий от роя старшекурсников. — Римус! — Помахав, окликнул его Вуд и, кинув пару фраз пребывающим в таком же заведенном состоянии ученикам, двинулся навстречу. Часик учёбы тоже помахал Римусу ручкой вместе с когтевранцем. Потому что он увидел, рядом с каким именно кабинетом кучковались семикурсники трёх факультетов. — Привет, Кори, — ответил он на крепкое рукопожатие. Чистокровные волшебники редко здоровались подобным образом. — По какому поводу столпотворение? — Только с дополнительных курсов. Вызывали патронусов. — Ого… — отвисла челюсть у Римуса. Это же невероятно мощная магия. — Ты видел своего? — У меня орёл, — ну ещё бы. Редкий патронус, символизирующий силу, ум, мудрость. Но Кори произнёс это без оттенков бахвальства. — Ты не знаешь, где Мэри? — Она с нашими в чайной. — Вы в чайной? Выгнулись каштановые брови. — Лучше не спрашивай и просто забери её оттуда. — Как хорошо, что Кори никогда не задавал вопросов, на которые никто не хочет знать ответов. — А профессор Элерс там? — Кивнул Римус на дверь. — Да, у него тоже… хорошее настроение. — А он может быть в другом? — Спасибо за наводку, — пожал тот снова ему руку. — Увидимся. Римус, поправив на плече сумку [которую только зря тащил], проводил того взглядом за поворот и, предварительно постучавшись, вошёл внутрь. Дышать тут же стало на порядок труднее, словно воздух здесь был вязким и тяжелым. Его приходилось буквально втягивать через ноздри. — Римус! — Снова спиной к нему поприветствовал учитель. Римус что, воняет? Наверное, для Элерса да. — На ловца и зверь бежит, — крутанулся тот на каблуках. На этот раз помпезное облачение профессора было аквамариново-золотым. Что ни день, то праздник. — Как тебе аромат? — С наслаждением вдохнул профессор, взмахнув ладонью, словно подгонял незримые пары от свежей выпечки. — Необычно, — единственное, что нашлось сказать. Римус прошёл вдоль рядов, держась ровно под прилипнувшим взглядом, и позволил себе присесть за первую парту. Элерс же позволил себе присесть на учительский стол. — Это от патронусов? — Верно. Напатронусили тут, что мне аж в голову ударило, — Римус прикрыл смешок кулаком. Профессор реально выглядел, будто разделил рюмашечку на брудершафт со Слизнем. — Сильный курс, практически все добились результата. И стабильно ни одного ученика со Слизерина. А ведь многие себя недооценивают, — сам с собой пустился в рассуждения профессор под шкрябающий звук пера, интенсивно что-то записывающего на парящем рядом пергаменте, — или переоценивают. Это уже как посмотреть, да? Познания Римуса на этот счёт были не особо углублёнными. Но он знал, что на седьмом курсе практическое занятие является добровольным и факультативным ввиду ряда несовместимых с жизнью побочек, возможных при раскладе, если патронуса попытается вызвать волшебник с определенными взглядами. Иными словами, если ты — мразь, мечтающая вступить в Пожирателей смерти, от своего патронуса тебе мало не покажется. Слизеринцы не ходили на них принципиально, мол, Салазар презирал эту магию. — Жаль, я не застану твоего патронуса. Предвижу нечто впечатляющее… — Вы не останетесь на следующий год? — Перебил Римус. Да сколько можно менять преподавателей?! — Ох, нет. Ещё одну зиму в ваших условиях я не перенесу. Мой народ теплолюбив. Не расстраивайся, Дамблдор подберет вам ещё кого-нибудь фееричного, — подмигнул Элерс. Так, Римус же не обзывал его фееричным фриком вслух? — Ну, в любом случае, вряд ли мне стоит даже пробовать, — тот перестал накручивать прядь и заинтересованно сощурился, — разве тёмным существам подвластна эта магия? — Профессор выразительно наклонил голову к плечу, и он непроизвольно закатил глаза. — Сейчас вы скажете, что я не «тёмное» существо, а «магическое», и что каждый сам решает, быть ему тёмным или светлым. — С подобной равнодушной пресностью что угодно будет звучать заурядно, Римус. Но да, именно это я бы и сказал. Ах, становлюсь предсказуемым! — Элерс драматично дотронулся тыльной стороной до лба и снова повеселел. — Так с чем пожаловал? Поведать, как поживают твои успехи? — Вроде того. Они пока не блещут, — их пока затмевают успехи на другом фронте, — но я хотел спросить ещё об одной вещи. — Тот изобразил, будто весь внимание, и Римус пересказал все свои странные ощущения, возникшие на уроках трансгрессии. Почему-то блаженное выражение профессора с каждой секундной становилось всё мрачнее. И в итоге Римус скатился с уверенной подачи до бубнежа и закончил унылым: — вот… Элерс же долго что-то анализировал, смотря ему прямо в глаза и вызывая дикий дискомфорт. Точно такой же взгляд у него был во время очной ставки над Снейпом. Но в отличие от Нюниуса Римус не собирался убегать, а профессор невесело усмехнулся и щёлкнул пальцами. Через Римуса прошла волна какого-то заклинания, и дышать стало проще, словно тот рассеял скопившуюся энергию. Однако что-то подсказывало, Элерс её впитал и использовал. — Как бы мне хотелось дать тебе ответ, решивший бы все твои проблемы, Римус, — необнадёживающе начал тот и, соскользнув с края стола, подошёл к его парте. — Но у меня его нет. А тот, что есть, не придётся по нраву. — Мне или директору? — С неожиданным для себя вызовом вздёрнул подбородок Римус. — А ты считаешь, Дамблдор имеет отношение к нашим с тобой разговорам? — Ухмыльнулся Элерс. — Ну, он же вас нанял проверять учеников на приверженность, если я не ошибаюсь. — Смышлёныш какой, — фамильярно потрепал его по волосам учитель и присел на парту, заставив Римуса откинуться на спинку, — не всё так просто, но направление мыслей верное. Тем не менее, как я и говорил, наши с тобой разговоры строго конфиденциальны. Возможно, он бы не одобрил и прошлую мою рекомендацию, хотя никогда нельзя знать наперёд все дальновидные планы вашего директора. Зачем-то же он взял тебя под свою опеку. Дамблдор? Дамблдору нужен ручной щенок. — И какую рекомендацию вы бы дали теперь? — Еле расслабил он лицевые мышцы, чтобы прозвучало не сквозь зубы. — Как твой профессор, я должен сказать тебе: будь паинькой и зубри уроки, сдай экзамены на высший балл и стань отличным волшебником, — казалось, тот расстелил полиэтилен, чтобы не заляпать всё вокруг кровью от нанесенного удара. — Но не как твой профессор, я мог бы сказать тебе, что оборотни не ради прихоти сбиваются в стаи, Римус. Против природы не попрёшь. Волк-одиночка, отбившийся от своих, отнюдь не столь сильный и независимый, как принято романтизировать. Сила раскрывается, преумножается в стае, обуздывается передаваемым опытом, о котором не напишут в учебниках. И ответы на твои вопросы сможет дать тебе только тебе подобный. — Вы были правы, мне не понравилось, — теперь сквозь зубы. — Правда не всегда приятна и выгодна. Можешь упираться, отрицать её, избегать, но это твоя природа, Римус. Я посоветовал тебе принять себя, и хоть ты говоришь, что не блещешь успехами, ты уже на половине пути, раз чувствуешь магические потоки. Но помочь тебе разобраться с контролем мне не по силам. Я сам по юности провёл не один год со своим народом, чтобы перенять приёмы. Тебе нужна стая, и, к сожалению, компания Сириуса Блэка, Джеймса Поттера и Питера Петтигрю на время полнолуний лишь видимость замены. — Римус открыл рот, и Элерс поднёс к своим губам указательный палец. Сколько же ему известно?! — Простите, профессор, — вылез Римус из-за парты, подбирая сумку, — но, даже если правда на вашей стороне, я лучше не смогу полноценно трансгрессировать и обойдусь видимостью замены. Единственная стая, которую я знаю, мне не подходит, — откланялся он, — как и ваша рекомендация. — Я предупреждал, — забавляясь, хмыкнул Элерс, ничуть не огорченный. И когда Римус уже был на пороге, в спину долетел совсем тихий комментарий. Он не должен был его услышать, до полнолуния было ещё две недели. Но он услышал. — Дамблдор хорошо над тобой поработал. И Римус еле сдержался, чтобы не хлопнуть дверью. Желательно так, чтобы обрушился потолок. Ещё бы определить, с какой стороны — чтобы завалило профессора или его самого? А всё дело в том, что, несмотря на его реакцию, которая другой и быть не могла, слова Элерса ковырнули что-то внутри, откликнулись. И откликнулись они одобрительным урчанием. А сказанное напоследок взбесило и Римуса, и навострившего уши волка. Никто над ним не работал, у него есть своя голова на плечах! Он не намерен вступать ни в одну стаю, какие бы золотые горы самоконтроля там ни обещали. Плата слишком высока. И у него уже есть стая, есть семья. Пусть ему придётся дольше осваиваться со своими способностями, он ни за что не оставит друзей. Так что пошёл бы Элерс на хер со своими советами! Пнув стену так, что осыпалась пыль со стыка между кирпичами, Римус добежал до башни и, бросив сумку на кровать, оцепенел. Опьяненный от вспышки злобы, он забыл, наносил ли косметические чары, доведенные до автоматизма. Шрамы во всей своей красе пересекали его лицо, придавая ему в сочетании с вздымающимися плечами и растрепавшимися волосами действительно устрашающий вид. Но всё бы ничего, если бы не одна деталь. Его глаза не были орехово-карими. Они стали ярко-желтыми. Римус медленным шагом приблизился к отражению и кончиками пальцев оттянул нижнее веко. Не может быть… такие глаза у него, когда он обращается? Но почему сейчас? Отойдя от зеркала, он с силой зажмурился, отсчитал от десяти до одного, выравнивая взбесившееся [нечеловеческое] сердцебиение. И открыв их снова, осел на пол. Цвет радужки стал прежним. Пиздец какой-то. Неужели волк так переполошился от идеи примкнуть к сородичам? Этого никогда не случится, — сжал он кулаки так, что ногти болезненно вонзились в ладони. Слышишь, мохнатая сволочь? Никогда. Никогда, никогда… — НИКОГДА!!! Крик сам вырвался наружу, а вместе с ним и все подавляемые эмоции, Римус буквально прочувствовал толчок от взорвавшегося кома, как бывает, когда выплёскиваешь нечто так долго копившееся. Но раздался множественный стеклянный треск, и Римус, разомкнув веки, обнаружил ещё более обезображенное отражение из-за сетки трещин на зеркальной поверхности. Миг, и осколки со звоном полетели вниз, разбившись в крошку. Ну и дела… — Ну и дела… — протянул разрумяненный Поттер, — а я думал, я выгляжу ошалело. Ты опять с Нюниусом подрался, Лунатик? — Твой час закончился два часа назад, — невзначай поставил его в известность абсолютно трезвый Сириус и подтолкнул ему кружку сливочного пива без слоя пенки. Вкус дал понять, что эта кружка как раз два часа его и ждала. Римус залпом вылил в себя всё содержимое и столкнулся с надменно приподнятой бровью Блэка. — Где девчонки? — Оглядел он переполненный паб, игнорируя оба выпада в его сторону и многозначительное цоканье, резанувшее слух. — Судя по моим красным ушам, вовсю обсуждают наше свидание с Лили! — Римус, уклоняясь от острого взгляда Блэка, намеренно держал зрительный контакт с Сохатым. Так он не из-за алкоголя такой красный. — И как прошло? — Не-е-ет, мы уже целый час это слушаем, — сполз под стол Питер, но Джеймс, переполненный энтузиазма обсуждать это до конца учебного года, послал Сириуса за четырьмя порциями выпивки и завёл шарманку. — Ничего не хочешь рассказать? — Наклонился к его уху Блэк, обойдя стол. Римус нехотя повернулся к его сучьему выражению [Сохатый даже на секунду не прервался]. От сандалового одеколона повело не слабее, чем от магии. Он мотнул головой. Точно не сейчас. — Ммм, ну дома поговорим, — довольно сильно стиснул основание шеи тот и направился к барной стойке. А Римус, вдохнув поглубже, повернулся обратно и на этот раз столкнулся с выгнутой бровью Петтигрю, переводившего взгляд с него на удаляющегося Блэка. Римус картонно улыбнулся и вернул внимание на трещавшего без умолку Поттера. Питер ничего не спрашивал. Римус ничего не говорил. С того дня, когда они с Сириусом заигрались на полу кухни, подобные ситуации случались практически ежедневно. Всё равно они с Сириусом не планировали вести себя как влюблённая парочка, обжимаясь при всех, так что у Римуса не было потребности озвучивать то, о чем Питер, видимо, уже и сам догадался. Его даже больше привлекала иллюзия неведения, вынуждающая прикидываться только друзьями и подогревающая ожидание встреч наедине. Кто ж знал, что Питер обладает чувством такта? Ну, Римус надеялся, что в его молчании замешано именно это чувство. На удивление они выпили всего лишь по одной кружке сливочного пива, хотя Римус ожидал, что Блэк принесёт чего-нибудь покрепче, и как прилежные ученики отправились в школу ещё до отбоя, зайдя за девчонками в чайную по дороге. Поттер и Эванс сразу отделились на несколько метров вперед. За ними Марлин и Доркас. Питер же, пройдя рядом с ними пару улиц в гробовом молчании, перебежал к «парочке» посередине. — А Мэри с Вудом? — Где ты был? — С места, блядь, в карьер. Но вполне можно отдать должное за то, что Сириус не пошёл искать его с помощью карты, как только отведенный час закончился. А час, проведенный в «Трёх мётлах», оказался втройне бесполезным. Он пропустил мимо ушей всё, что сказал Джеймс, толком не выпил и не придумал совершенно ничего вразумительного в качестве оправдания. С чего бы он ни начал, Сириус закидает его вытекающими правильными вопросами, на которые Римус либо не может, либо не имеет права ответить. Тайна Элерса ему не принадлежит, а вариантов, как обтекаемо подать новость об его внезапно проснувшемся дружке, чтобы логическая цепочка не привела к профессору, не существовало. — Впадал в отчаяние, — по сути, так и было, потому что он больше часа пытался усмирить свою магию, чтобы починить зеркало. Сириус резко остановился, одернув его за фланелевую рубашку, а затем, собственно, одним взглядом поинтересовался, какого такого хрена Римус вообще в рубашке? — Мне жарко. — Тебе жарко в апрельский вечер? — Можно было и без этой фальшивой интонации. — Что происходит? — Ладно, частично. Частичная правда вполне безобидна. — Всё нормально. Я пытался наладить связь с соседом по телу, и он типа очнулся. Вот ему и жарко. — Но сейчас середина цикла, — Сириус непонимающе двинул головой назад. — Я знаю, да. А ещё я слышу твоё сердце, четко вижу в радиусе четверти мили и до сих пор чувствую твой мстительный щипок на моей шее, — хотя здесь, возможно, волк и не при чем. — Похоже, если дать ему больше прав, обострение проявляется без привязки к фазе, — Сириус недоверчиво нахмурился, и почему-то эта вертикальная морщинка разогнала внутри чистое раздражение. — Какие-то проблемы? — Только с тем, что ты огрызаешься, — скривился Блэк, отворачиваясь, и Римус, задрав голову, остановил того, потянув за край косухи. — Да-да? — Извини, я на взводе. — Да я заметил. И что, теперь ты будешь на взводе весь месяц? Даже с девушками есть три недели для передышки, — поиграл бровями Блэк. — Потеряйся, — несильно врезал тому в плечо Римус, зашагав к замку. Сириус, вдоволь нахохотавшись, нагнал и закинул на него руку. — Злой и страшный серый волк, — прошептал тот, почти касаясь губами. И волна колючих мурашек пробежала совсем не по той причине, по которой бы хотелось. Римус в прострации провёл и их скромную посиделку, слегка морщась при слишком громких восклицаниях, а их посиделки это всегда про громкие восклицания. Чего стоят одни перепалки Блэка и Макдональд? Разве что ему приходилось периодически повторять «нет, не хочу» на непрекращающиеся расспросы. Нейт был прав, этот аргумент недооценивают. Но когда девчонки спровадились из спальни, и Римус думал быстрее прошмыгнуть в ванную, Сириус самым тупым способом [смотри, что там!] отвлек его и проскочил внутрь. — Бродяга, мне нужно в пять раз меньше времени, чем тебе! — Потеряйся! — Блеск, — ударил по двери Римус и повернулся к двум уставившимся на него Мародёрам. — Нет, я не хочу вечеринку. — Но это твоё совершеннолетие! — И дальше что? У Хвоста тоже не было вечеринки, — Поттер только открыл рот, и Римус поднял ладонь, — никаких «это не то», — Поттер поджал губы. — Ладно, при Доркас я не мог говорить, а теперь слушайте, — сдавил он гудящую переносицу. Впрочем, гудело всё тело. — Завтра мне семнадцать, завтра я кладу хер на закон Министерства и становлюсь преступником. Завтра я хочу полдня похандрить, потому что как раз за это меня и выперли из дома. Часам к четырём я собираюсь отпустить и забить, и вечером я готов выпить после каждого вашего поздравительного тоста, которые мне кое-кто задолжал, — снова стукнул он по двери, не сомневаясь, что Блэк всё слышит, — вот такой сценарий по мне. Никаких вечеринок, никаких уловок, никаких фуршетов. Настоящий междусобойчик, Сохатый. Джеймс, повзрослевший за этот монолог на несколько лет, закусил щёку и кивнул. — Мы не подумали, Лунатик. — Всё в порядке, просто давайте завтра без колпачков, гирлянд и праздничных фокусов, — две пары глаз распахнулись и переглянулись. — Да-а, никаких праздничных фокусов, — неубедительно улыбнулся Поттер. — Ага, совсем никаких, — вспотел Питер. И они скрылись на кровати Джеймса, задёрнув балдахин и оборвав взволнованный шёпот заглушающими чарами, а затем вода в ванной ударила о кафель. Точно недоделанные шпионы. Сам Римус, противореча себе, простоял под душем едва ли меньше по времени, чем Блэк. Поправка — под холодным душем — с целью снизить температуру и заодно остудить выводящее из себя исступление. Он даже перед полнолуниями так легко не заводился с пол-оборота по любому поводу. Он просто повторял, что буря должна улечься. Чертов волк должен улечься. Пусть не баиньки — Римус привыкнет к перманентному обострению чувств — но хотя бы сложить лапки и спокойно ждать своего выхода на сцену. А не рычать на всех подряд без разбора. Особенно, на Сириуса. Касающегося губами его уха. Сжимающего его шею в баре. Сириуса. Блядь. Раскаленный жар в груди стрельнул вниз. Так можно и с ума сойти. Он, в принципе, себя сдерживает круглые сутки, а теперь, наверное, окончательно рехнётся. О том, что он намекнул Блэку на дне рождения Сохатого, Римус старался не думать, чтобы не питать изматывающих надежд. Но в преддверии его дня рождения, этот неозвученный намёк ещё сильнее подстёгивал возбуждение, даже при учете неизменившегося поведения Блэка. Будь его воля он бы весь вечер отвечал: я не хочу вечеринку, я хочу Сириуса! Полоска света под дверью давно погасла, и Римус, плеснув в лицо ещё одну порцию воды, вытер его футболкой, толкнул дверь в спальню и кинул её на свою кровать. — Эй, ты охренел?! — Ты что делаешь?! — Зашипел он, оглядываясь на кровати Сохатого и Хвоста. — Я позирую, а ты швырнул в меня мокрой футболкой! — В полный голос пояснил Блэк, внаглую развалившийся в его расправленной постели. И Римус, отойдя от шока и поймав кинутую обратно одежду, разглядел-таки в комнате, освещенной только тёплым светом из ванной, отсутствие кого-либо ещё. — Они на вылазке. — Они на вылазке, — просмаковал он взглядом не прикрытый одеялом в меру накачанный торс, — а ты позируешь. — Дошло наконец? — Подпер Блэк голову, спустившись ниже. — Харе пялиться, а то я уйду. Футболка полетела на пол, и Римус, сделав вид, будто поверил угрозе, поставил колено на край и вытянул того из-под одеяла, ложась сверху поперек кровати и запуская пальцы в любимые волосы. — Не сказал бы, что ты хочешь уйти. По крайней мере, одна часть твоего тела очень хочет остаться, — наваливаясь всем весом, чтобы кожа к коже, чтобы между ними не осталось ни дюйма. И он не собирался спрашивать, насколько далеко собирается заходить Блэк, он собирался его поцеловать так, чтобы Блэк сам начал изнывать от желания. Но когда их губы должны были вот-вот соприкоснуться, тот увернулся, и Римус через грудной рык поднялся на локти. — Что не так? — Ты сам-то знаешь, что делать? — Слишком скептичным тоном, всё равно не помешавшим Римусу уловить мелкую дрожь в его низком голосе. И что за «сам-то»? — Я-то да, — уже да, спасибо дотошным курносым гуру, — а ты? — Блэк охренительно громко сглотнул и мог уже не отвечать. Однако стоило Римусу вновь наклонился к буквально испускающим магнитные волны губам, тот снова увернулся. На этот раз ещё и упёрся ладонями в грудь. — Ладно-окей-хорошо, у меня только один маленький вопросик, — решив не терять время, раз тот не даёт себя поцеловать, Римус, несмотря на нехилое сопротивление, добрался до шеи и, вопросительно промычав, провёл кончиком носа по пульсирующей жилке, вдыхая сладкий терпкий аромат. Сопротивление вмиг ослабло, а потом Сириус заёрзал [лучше бы ему так не делать] и вытолкнул его на прямых руках. — Схуяли я снизу? — Потому что ты много болтаешь, — И? отразилось на лице Блэка. — Хочется заткнуть. — Просто надо было ляпнуть, чтобы увидеть это задохнувшееся от противоречивых эмоций выражение. И тот может строить из себя оскорблённость сколько угодно, но в бедро Римусу дёрнулось никак не возмущение. — А ещё ты чувствительный. — В каком интересно месте? Римус, перенеся вес на одну руку, оторвал от себя ладонь Сириуса и не торопясь поцеловал его изящное запястье. — Здесь… — подул он на чуть влажный след. Сириус рвано выдохнул. — Здесь… — невесомо прикоснулся он губами к ямочке под шеей и обвел ими ключицу. Аромат тела стал ещё более ярким, и у Римуса замерцало под веками. — Здесь… — спустился он к солнечному сплетению и, выпустив уже не сопротивляющуюся руку, с нажимом провёл по груди, прессу, бедру и сжал уже дрожащего Сириуса под коленкой. И ни с того ни с сего... — ...тебе придётся взять ответственность. — Что? Римус, аж протрезвев, вернулся к прежнему положению, и то, что он увидел во взгляде Сириуса, было немного неожиданно. Нет, максимально неожиданно и не соответствующе ситуации. Что за скулящая тоска? — Ты сказал мне тогда, если я возьму за кого-то ответственность, то сделаю всё возможное, чтобы сделать этого человека счастливым. Тебе тоже придётся её взять. — Ты помнишь? — Вновь не узнал он свой голос. Это же было так давно. Сириус, практически не дыша, положил сейчас казавшиеся ледяными по сравнению с его собственным телом пальцы ему на шею. — Я помню всё, что мы когда-либо друг другу наговорили, — и теперь задрожал уже сам Римус. Всё в нём словно окоченело, парализовало. — Правда в том, — огладил Блэк ложбинку за ухом, прежде чем сказать то, отчего у Римуса внутри что-то оборвётся, — что это псы привязываются, Лунатик. Не волки. И Сириус приподнялся и прижался к его губам, забирая всю причинённую им же и проевшую душу боль. Казалось бы, забытую. Но она просто была замурована, спрятана так глубоко, что не достать. Она никуда не девалась, всегда была с ним, абсорбировала чувства к самому Сириусу, не пропускала их. Он даже не понимал, насколько не мог отдавать себя всего, что его сердце окутано этой непроницаемой коррозией, кровоточит из-за этой упущенной из виду обиды. Он знал, что он хотел Сириуса, любил его, мечтал о нём с третьего курса, и когда заполучил, знал, что должен радоваться и наслаждаться. Но он не осознавал, насколько искалеченной была эта любовь. Насколько искалеченным был он. А сейчас, целуя Сириуса до боли, до сводящего обоих ломящего изнеможения, он наконец почувствовал, как та рана зарастает. Обработанная столь нужными словами. Прижженная столь нужными прикосновениями. Наконец-то он хотел любить Сириуса. Мог позволить себе любить его по-настоящему. И даже разошедшийся за этот день волк притих, потому что теперь Римус знал точно. Он никогда не оставит Сириуса. Он взял ответственность.