Our golden years

— Доброе утро, — простелился по пыльному полу низкий голос. Римус, резко открыв пересохшие глаза, подорвался с пола и, стягивая с софы тонкий плед, обернулся на источник, прикрывая причинные места. Источник же, нихрена не прикрывая, стоял у заколоченного окна, прислонившись к стене. — Рад наконец познакомиться лично, Римус Люпин, — обнажил тот ровный оскал со слегка выделяющимися клыками. — Мы незнакомы, — практически прорычав. — Моё упущение. Я Дэмиан, — очевидно-Дэмиан лениво оттолкнулся от стены, шагнул к нему и, абсолютно не стесняясь своей наготы, протянул через диван руку с сухими мышцами под кожей. Римус даже не разорвал зрительный контакт. И не пошевелился. — Ладно, — перекинул тот тёмно-русые спутанные дреды с груди на спину. — Просто другие наши обличия уже познакомились друг с другом. Ночью. — Парень наклонился к его сложенной одежде, вытащил из топорщащегося кармана джинсов пачку Мальборо и щелчком пальцев поджёг сигарету, усевшись на спинке диванчика. — Припоминаешь? Римус, блядь, припоминал. Но это вообще не объясняло, какого черта с ним пытается так непринуждённо вести беседу тот, от кого несёт Фенриром Сивым. Эта вонь была словно подложкой, на которой размешали другие ноты, но это точно был запах того самого чудовища, что обратил Римуса. Он видел его только на устрашающих портретных набросках, печатавшихся в газетах и, видимо, сделанных по описаниям чудом оставшихся в живых заикающихся очевидцев. Все архивы Министерства с колдографиями [по невероятной случайности] были уничтожены адским пламенем больше десяти лет назад. Однако те, кто встречали его во времена, когда тот прикидывался обычным бродячим волшебником, утверждали, что портреты не имеют никаких сходств с человеком, которого они видели. Да и наброски эти отлично подходили для игры «найди сто отличий». Будто люди придавали ему лишние особенные черты, стереотипно присущие оборотню. Каждый на свой лад — на одних он был полностью покрыт шерстью, на других у него был волчий нос или огромные клыки, а строение челюсти больше напоминало пасть. Тот, кто сидел и курил сейчас перед Римусом в Визжащей хижине, определенно не походил на сошедшего с газет монстра, но определенно был связан с ним. Он был из стаи Сивого. Тело, как и у Римуса, покрывали шрамы, но в разительно меньшем количестве, а самый яркий пересекал по диагонали смуглую грудь. У Римуса самый яркий был на плече. Самый первый шрам. — Что тебе от меня нужно? — С трудом выдавил Римус. Связки в горле всё ещё зудели при напряжении. Но анализируя своё состояние, он осознал, что ощущает себя намного лучше, чем после прошлых полнолуний за все тринадцать лет. В ленивых же движениях молодого оборотня — навскидку лет двадцати — не было абсолютно никаких свидетельств боли или скованности. От него и не исходило никакой враждебности, которую Римус мог бы счесть за зеленый свет для выказывания своего отношения. А выказывать, по идее, было что. Однако в недрах нутра в нём скорее разливалось только то, что можно охарактеризовать обволакивающим спокойствием. Дэмиан любезно предложил Римусу его же сигарету, и он качнул головой. Одной рукой он прикрывал пледом пах, а другую предпочёл на всякий случай оставлять свободной. — Я на разведке, — как ни в чем не бывало вывалил тот, пожав широкими плечами. — Мы никогда не теряли тебя из виду. Приглядывали, как ты тут обустроился, — обведя кончиком сигареты прогнившее убранство хижины. — Ты хорошо влился к волшебникам. Настолько хорошо, что даже не чуял нас с расстояния в два метра, — между лопаток скатилась омерзительная капля пота, и парень улыбнулся одним уголком губ. — Многие из нас уже успели поставить на тебе крест. — Вот и молодцы, — копируя добродушный тон. — Вхерачьте сверху ещё один, и разойдемся по добру. — Если бы всё было так просто, — поцокал языком тот. — Наш вожак не забывает о своих детях. И он бы очень хотел тебя увидеть, Римус. Он может закатать губу и пойти в задницу, — мгновенно созрел ответ, но что-то не дало ему сорваться с языка. Вязкая распространяющаяся вокруг аура, не дававшая Римусу повысить голос, нагрубить. И то, с какой интонацией тот произнёс «наш вожак». Это было уважение, переплетенное с любовью, а Римус не хотел бы выйти из этого нежданного диалога с разорванной глоткой за несдержанность в выражениях. Холодный расчет. На какой бы ступени в стае тот ни находился, Римус не чувствовал себя обязанным подчиниться или нужду обозначить превосходство. И всё же невозможно было не заметить ту животную тягу, что завернула его ядовитый ответ на полпути. Но что-то ответить нужно было. — Спасибо за предложение. Как бы так сказать, наши с ним желания не совпадают. Водиться с преступниками, — убийцами, — меня не очень-то прельщает. — Ты хотел сказать «убийцами»? — Между лопаток скатилась вторая капля, и разговор обрёл совершенно иной оттенок. Дэмиан развернулся корпусом и выпрямился в полный рост. Немного, но он был выше Римуса, с более крепким телосложением, а в цепком взгляде проступило нечто продавливающее. И если до этого Римус не отводил свой из-за банальной предосторожности, то теперь инстинкты закричали, что он не имеет права его отвести. — А убийцы, с которыми ты водишься сейчас, лучше? — Лучше тех, кто просто так выгрызает целую деревню беззащитных маглов. — Это то, что написали в газетах? — Двинулся тот к нему, обходя диван и вспарывая острыми когтями обивку. Римусу очень захотелось попятиться, но он остался на месте. Парень усмехнулся. — Чего-то другого от волшебников и ждать не стоило. А они не написали, что двое из той деревни были аврорами и за неделю до нападения убили троих оборотней, включая пятилетнего волчонка? — Остановился тот в едва ли половине метра. — Нет? Интересно, почему? Мы сделали то, что должны были. Ещё там жили родители одного второкурсника с Когтеврана. Оба мертвы. Так они не были маглами… — Но вы перебили всю деревню. Тех, кто ничего вам не сделал. — А как иначе донести мысль до возомнивших себя господами эволюционной цепи? Те трое даже не были из нашей стаи, они прошли регистрацию, но оказались не в том месте, не в то время. Волшебники мешают нас с грязью, лишают права на жизнь, клеймят. Ты поддерживаешь их или свой вид? — Скользнули сощуренные глаза чуть вниз и тут же вернулись обратно. — Что-то я не вижу клейма на твоей шее, а значит, не очень-то тебя прельщают их методы во благо. — Возможно, — насильно удерживая твёрдость в голосе. Если бы этот Дэмиан не говорил играющих против Римуса вещей, было бы легче возразить. — Всё равно это не причина присоединяться к вам. Тёмные губы растянулись в хищную полноценную улыбку. — Я сказал лишь то, что мы присматривались к тебе и что отец хотел бы тебя увидеть, — подловил тот. — А ты размышлял над этим? — Не больше секунды, — и парень чуть склонил голову, так и говоря «охотно верю». — Но, пусть и на секунду, ты задумывался. Потому что ты такой же, как мы, Римус. Твоё место не среди них. — Оно и не среди вас, — прорвалось пренебрежение, и на мгновение тёмно-зеленая радужка вспыхнула ярко-желтым. На плечи словно обрушился многотонный пресс, придавливая его ниже, и Римус чуть не посмотрел в пол, как вдруг волк будто встал на задние лапы, вскидывая его подбородок вверх. Всё же некий лейтмотив а-ля «кто главный?» здесь просачивался, ему не показалось. — Интересно, — удовлетворённо заключил тот, и тяжесть вмиг растворилась. — А как самочувствие? Процесс обращения выматывает, но, дай угадаю, сегодня ты перенёс его гораздо легче. Боль даже можно назвать приятной, да? — Не слушай его, не слушай его. Не слушай. — Да без проблем, можешь не слушать меня. — Блядь, да как?! — Слушай себя. И смотри, — кивнул тот вниз, Римус не повёлся, но оборотень схватил его за запястье и поднял предплечье на уровень глаз. Плед упал на пол. — Ты довольно сильно сопротивлялся возвращению сюда. — На внутренней стороне кровоточил след от волчьей пасти. Римус даже не почувствовал его. И тут Дэмиан, неотрывно смотря ему прямо в глаза, прошёлся языком по зоне укуса, а Римус так и застыл с открытым ртом. Теперь волк что-то не рыпался. В туннеле послышался лёгкий шорох. — Не благодари. — За то, что облизал меня? Не буду. Парень, беспричинно усмехаясь, отошёл спиной вперёд на несколько шагов. — До встречи, Римус. И прежде чем в дверь ударил тройной стук, тот развёл руки в стороны и исчез с глухим хлопком аппарации. — Дорогой, я могу войти? — Постучалась ещё раз целительница, и Римус отмер. — М-минуту, — и голос, и тело внезапно ослабли. — Я не одет, — подхватил он плед с пола, кинув его на софу, а сам со второго раза напялил на себя джинсы, — можно. — Мне показалось, я что-то слышала, — осмотрела комнату Помфри. — Да я сам с собой тут… репетировал, — как всегда прекрасные отмазки, мозг, спасибо. — Ох, это снова случилось, — помрачнела она, сдвинув брови, и присела перед ним, надевающим кеды, но вдруг на её лице отразилось недоумение, и Римус, проследив за траекторией пристального взгляда, уставился на своё предплечье. Размазанная тёмная кровь была, а открытой раны не было. Она затянулась, и даже через разводы было видно уже вполне заживший шрам. Не благодари. — Ничего не понимаю, это не твоя кровь? Римус прикрыв подозрительное обстоятельство рукой, попытался расшевелить свой генератор отмазок. Разумеется, он не может сказать, что не его. Все вышестоящие соучастники уверены, что из хижины выбраться невозможно, и желательно должны оставаться в этой уверенности. — Моя. Моя, просто всё уже зажило. Сам не очень понимаю, наверное, это из-за совершеннолетия. — Выражение женщины засвидетельствовало, что он её не убедил. — Или, может… волк додумался себя зализать? — Нам мало что известно, конечно, — хмыкнула она, — ты и выглядишь немного лучше, — дотронувшись прохладной сухой ладонью до его лба. — Я и чувствую себя немного лучше, — намного. — Мадам Помфри, можно мне тогда не идти в лазарет? Отдохну в своей комнате. — Об этом и речи быть не может, — выпрямилась целительница, поправив юбку в пол. — Но сегодня матч! — Вскочил он с дивана, и, как назло, от резкого подъёма голова закружилась, и он заметно шатнулся. Охренеть, ты только что столкнулся с оборотнем из стаи Сивого, а теперь капризно просишься посмотреть, как кучка подростков гоняется за летающими мячиками. Ну, а о чем ему ещё думать? О том, что встреча с другим оборотнем оказалась одним из самых захватывающих за всю жизнь мероприятием? О том, как этот дредастый самец вылизал его руку, и она вмиг исцелилась? О том, что он никогда не чувствовал себя лучше после полнолуния, и ответ «почему» лежит на ладони? Нет уж. Он будет думать о том, как бы поскорее выбраться из лазарета и посмотреть, как сборная Гриффиндора надерёт змеиные задницы. Нахер биологию. И нахер природу! — Матч только через четыре часа, дорогой, — сочувствующим тоном. — Поспишь их, а там посмотрим по состоянию. Я знаю, как это для тебя важно, но моя обязанность проследить за тобой, Римус. Споры с мадам Помфри — дело гиблое. Поэтому, перестав пререкаться, Римус таки накинул трикотажную кофту, которую не жалко, мантию, и позволил ведьме выполнить свою работу, отведя его в больничное крыло, напичкав зельями и подоткнув одеяло. И, как и заснул, проснулся он с тем же сквозящим в подсознании отголоском. До встречи… Римус не хотел повторной встречи. Римус — точно нет. А ту взбудораженную часть себя, что не могла никак улечься, он слушать не собирался. Ещё Римус не хотел торчать больше ни секунды в больничном крыле и не хотел долбанные брокколи. Но второе было единственной путёвкой на выход, поэтому он умял, даже не пережевывая, целую тарелку, и помчал скорее в башню принять душ и переодеться. Именно что помчал. Ни хромоты, которую всегда нужно было маскировать под медленной неуклюжей походкой, ни слабости. Наоборот, он чувствовал себя способным перепрыгнуть чуть ли не лестничный пролёт. И вдобавок, чувствовал, что овощи переварились ещё на середине пути, но тратить время на забег на кухню Римус не мог себе позволить. По-любому, игра затянется надолго, и у друзей обязательно будет с собой что-нибудь съестное. Когда Римус выбежал из спальни и бросил мельком взгляд на часы в гостиной, матч шёл уже минут сорок, так что он ещё прибавил шагу. А затем произошло нечто странное. На повороте в первый же коридор школьного лабиринта. Затылок ошпарило, позвонки прошибло высоковольтным разрядом, и лёгкое волнение преобразовалось в дикое холодное беспокойство, толкнувшее его вперёд. И чем быстрее он бежал, тем более остервенело необъяснимое шестое чувство дергало его за шиворот, словно он бежит совсем не в ту сторону, но Римус пока не мог его расшифровать. Разум затуманился, и он не знал, может ли [должен ли] ему доверять. Он только знал, что ему нужно скорее попасть на поле. Уже не нужно, — нашёптывалось в подкорку. Но Римус всё равно не поворачивал назад. И выбежав из главных дверей, он сразу же увидел расплетающиеся от стадиона группки учеников. Под диафрагмой что-то сжалось. Помимо того, что подсказывало острое зрение, он поймал ноты страха, горя, и донесенный ветром мандраж враз перекинулся и на него. Да что происходит, мать вашу? Вопрос, бившийся об стенки черепа, почему-то так и не оформился в слова — даже когда мимо него уже проплывали силуэты без лиц. Нарастающий гудящий гул перенёс его на несколько месяцев назад. Примерно так же он себя ощущал на вокзале, отправляясь в Годрикову Впадину со старым чемоданом. Обращённые в его сторону растерянные взгляды, перешёптывания, прохожие то врезались в него плечами, то обходили за метр, как прокаженного. И в ничтожном миге от того, чтобы схватиться за голову, рухнуть на землю и закричать от беспомощности, его развернули за плечо на сто восемьдесят градусов. Это уже было не шестое чувство. — Римус, — впились в него взволнованные карие глаза, а знакомый голос разом вывел его из поглотившего морока, впитавшего тревогу половины школы. — Ты почему не в лазарете? — Я-я только оттуда, мне лучше… — озираясь вокруг. — Нет, ты должен быть в лазарете, — настойчиво произнёс префект, а Римус вообще уже ничего не понимал. Мимо прошла ревущая взахлёб Эммелина Вэнс, и Нейт, сжав пальцы на локте, заставил посмотреть только на него. — Римус, ты меня не слышишь. Тебе. Нужно. В лазарет. И Римус отшатнулся на подогнувшихся коленях. И на них же ломанулся обратно в замок, ощущая на затылке прожигаемую сопереживающим взглядом дыру до тех пор, пока не оказался внутри. Сначала он бежал так, словно за ним гналось нечто неведанное, тёмное, но потом он ускорился ещё сильнее, словно ему во что бы то ни стало нужно было это обогнать. И он ни за что не мог пропустить вперед мысль, предположение, догадку, почему ему вновь потребовалось возвращаться в лазарет. Почему матч закончился так рано, почему каждый второй уходящий с поля выглядел либо потрясенным, либо опустошённым. Почему плакала Эммелина. Но стоило вырулить в последний оставшийся коридор, она сама вырвалась на передний план, распихав локтями всех огораживающих от самых худших мыслей стражей рассудка. Потому что прямо возле той самой двери, из которой он вышел от силы полчаса назад, собралась вся переполошенная команда Гриффиндора вместе с девчонками и Питером. Вот только одного члена команды он так и не досчитался. Бледный Поттер, заметив его, моментально потерял лицо и двинулся навстречу. И, кажется, Римус снёс того, подобно ничего не весившему препятствию, но тот упёрся ногами в пол, вынудив его замедлиться. Такие же бледные Эванс, Маккиннон и Макдональд одновременно прикрыли рты ладонями. Тогда-то до Римуса и дошло, что Джеймс без конца что-то тараторит и пытается повернуть его к пустой части коридора. — …в руки, Лунатик, возьми себя в руки! — Поттер вытаращился так, что у него покрасневшие глаза должны были вот-вот вывалиться. — Что случилось?! — Сперва остынь, — тот отвернул его от толпы, обхватив за щёки. — У тебя опять глаза светятся. Римус, пожалуйста! Паника, выходящая из берегов, остыванию не способствовала, но он заставил себя глубоко вдохнуть и выдохнуть, и когда Поттер выдохнул сам, Римус убрал его руки, при этом не отпуская предплечья. А голос всё равно был больше похож на утробный рык. — Что случилось? — И чуть не рассмеялся от неозвученного ответа. — Ты качаешь головой? Серьёзно? — Он, блядь, головой качает. Ебануться. — Сохатый, где он? — Он… Лунатик, он с Помфри, она всё сделает, всё будет хорошо. — Поттер больше себя успокаивал. — Она нас не пускает… мы не ходили к тебе, честно… Джеймс будто не мог выговорить то, что от него просил Римус, как вдруг на его ладонь, чересчур сильно сдавливающую руку друга, легла ещё одна — небольшая, гладкая и тёплая. И от проникающего заботливого взгляда, с которым Римус столкнулся, он разжал пальцы и отошёл от Поттера. — Прости… — тот кивнул, мол, ничего. — Римус, — переместила Лили ладонь на его скулу, — послушай меня. Он упал с метлы, но всё обойдётся, слышишь? — Она говорила словно на другом диалекте. Смысл улавливался лишь в общих чертах. — Падение затормозили, но бладжер угодил в левый бок и отбросил его на смотровую башню, — оперируя голыми фактами. Без качания головой и сочувствия. — Бывали травмы и похуже. Сириус поправится. Давай просто подождем, хорошо? Мы не будем ничего надумывать, — обратилась она уже к Джеймсу. — Он хоть в сознании? — Нет, но придёт, — без капли сомнений ответила Эванс. Совсем немного её уверенность подействовала и на него, и на Поттера. Римус скользнул лопатками по стене. Теперь, обладая информацией, он смог унять кипящие эмоции, отсеять голоса возле двери и прислушаться к возне по ту сторону. Решительная речь мадам Помфри, комментирующей свои действия и отвечающей на подрагивающие вопросы Макгонагалл, шелесты, постукивание склянок. И сердцебиение. Сбитое, но сильное. Всё будет хорошо. Он поправится. Поправится... — Как это вообще случилось? Почему? — Наконец его голос стал его голосом. И он звучал отнюдь не решительно. Подруга взглянула на Джеймса, и тот, тоже взяв себя в руки, подсобрался. — Это же Слизерин, — у Эванс аж лицо перекосило. — Не в том смысле, Лили! Но играют они грязно. С ними нельзя расслабляться… никто и не расслаблялся, Лунатик. В общем, там было дело трёх секунд. Эйвери послал крученый бладжер в Доркас, и Кэмпбелл еле успел отбить его, а счет шёл на секунды, и он не хотел, так получилось, но направил его прямо в Регулуса, — и дальше Поттер мог уже не продолжать. Римус ударился затылком об стену. — Он гнался за снитчем и ни черта не видел, и времени почти не было, чтобы даже битой замахнуться… Бродяга просто вылетел перед ним… Римус перевёл взгляд с Джеймса на Лили и лишь моргнул, так как силы окончательно его покинули, чтобы кивать или говорить. Ему нужно было переварить, процедить услышанное, представляемое в мельчайших подробностях, дорисованных уже воспаленным воображением. Однако что-то его напрягло в словах Сохатого — конечно, кроме каждого сказанного слова. Что-то на первый взгляд незначительное, но словно именно эта деталь была самой важной, преломляющей свет, озаряющий картину в целом. Но у него не получалось пока поймать её, поэтому — вынужденный тупо сидеть в коридоре, не имея никакой возможности помочь — он тупо спросил: — … а Регулус что? — Поймал снитч, — бесцветно ответил Джеймс. Ясно. Спустя несчитанное количество бесконечных минут они уже все сидели на полу, подпирая стенку с двух сторон от двери в лазарет. Римус через прикрытые веки ощущал бросаемые на него настороженные взгляды Мэри и Марлин. Как пить дать, они увидели вспышку в его глазах на подходе сюда, но сейчас ему было плевать на это с самой высокой хогвартской башни. Он слушал только ритм сердца Сириуса, его неравномерное дыхание и запрещал себе думать о чем-либо в принципе. И когда за дверью послышались торопливые шаги, он первым подскочил к входу, а затем ручка опустилась, и подскочили уже остальные. Целительница выглядела очень измотанной, но так выглядели здесь абсолютно все присутствующие. — Он стабилен, — сразу сказала она самую важную информацию, — но я не могу пустить всех, только двоих. Ему нужен покой, — и это она сказала, уже смотря только на них с Джеймсом. — Идите, — подтолкнула их Лили, — главное, всё обошлось. Мы подождём в гостиной. Римус, оставив позади расспросы и уточнения, прошёл мимо целительницы, декана, и как только он перешагнул порог, узрев закрывающую койку ширму, его замутило. Он ещё никогда не стоял по эту сторону от ширмы. Каждый шаг давался через силу, будто он ступал по зыбучим пескам, но Джеймс взял его за руку, и благодаря ему Римус таки преодолел последнее расстояние. И благодаря ему же не грохнулся на колени, когда ширма сдвинулась. Сириус неподвижно лежал с абсолютно умиротворённым выражением лица, грудь отрывисто вздымалась под опоясывающими бинтами, а на правом виске был приложен компресс. Но хуже всего был запах запёкшейся крови, смешивающийся с запахом корений, исходящим от мази. Если его снёс бладжер и удар о землю предотвратили, то откуда кровь? — Переломы залечатся через пару дней, но с травмой головы всё немного сложнее, — донёсся издалека обеспокоенный голос целительницы, стоявшей совсем рядом. Бладжер угодил в левый бок и отбросил его на смотровую башню. — Сейчас мы не можем узнать о степени урона… Джеймс что-то ответил за них обоих, а Помфри произнесла что-то ещё. Римус уже не слышал — подо лбом было нагревшееся тонкое одеяло, а в руке раскаленная ладонь Сириуса. Вроде Сохатый гладил его по спине. Вроде прошло несколько часов. Вроде с какое-то время его гладил не Джеймс, а Лили. Или Марлин. Римус слышал только сводящий с ума стук секундной стрелки и боялся пошевелиться, чтобы не всполошить замершие мысли, только повторяя про себя: всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё-будет-хорошо, всёбудетхорошо… а стрелка отбивала секунды всё громче и громче, и когда он поднял голову, за окном уже сгустился сумрак и с ним снова сидел Джеймс — переодевшийся и вопросительно ему кивнувший. Римус посмотрел точно в направлении раздражающего тикальника, и стекло на часах треснуло. — Ого… — Прости, — провел свободной рукой по лицу Римус, — …просто бесит. Поттер нашёл в себе силы невесело усмехнуться. — Не извиняйся. Не так радикально, но он тоже останавливал эти часы, когда мы с тобой сидели. Римус уставился на друга, словно тот только что дал подсказку к какой-то давно забытой нерешенной задачке. Он не смог вспомнить её суть. — Лунатик, всё будет хорошо. Мы не должны думать иначе, понимаешь? — Я пытаюсь, — сжал он безжизненную ладонь. — Давай попробуем отвлечься?.. Как прошло полнолуние? Судя по тебе… — Нормально прошло, — отрезал Римус. Даже если отвлекаться, то только не на эту тему. — Сохатый, я просто не могу. Не сейчас. Я не могу перестать думать о том, что будет, когда он очнётся… а если он потеряет память? — Джеймс тоже думал об этом, как бы ни запрещал себе, и лишь протёр глаза под очками. Мерлин… — Ладно, что в итоге с Кубком? — Когтевран заберет. Мы на третьем месте. — Хреново. — Да, — с пустым взглядом перед собой. Зашибись отвлеклись. Как вдруг Джеймс спохватился, и ещё до того, как Римус повёл головой вправо, его ладонь слабо сжали в ответ. Но Римус напрягся ещё сильнее. — Бродяга? Бродяга, ты очнулся?! — Подался тот вперёд, в отличие от него, со счастливым облегчением. Сириус, поморщившись и приглушенно охнув, разлепил веки. Гладкие черты исказились от боли, передавшейся Римусу через прикосновение. Серые глаза вскользь окинули его, Поттера и слабо вернулись обратно на Римуса. — … вы кто? — И Римуса затрясло. Сохатый рядом сглотнул, беззвучно разомкнул губы, сомкнул, разомкнул, и тут пересохшие губы Блэка растянулись в искривленную пародию улыбки. — Пфф, ну у вас и рожи, вы бы видели. — Лунатик, разрешаю, врежь ему, как только выйдет отсюда, да посильнее, — на полном серьезе отчеканил Сохатый, пока Блэк пытался смеяться через кашель. — Я врежу прямо сейчас по переломанным рёбрам, — страдалец засмеялся и закашлялся ещё громче, пока они еле сдерживались, чтобы не прибить его на месте. — А нехер обсуждать квиддич, когда я валяюсь при смерти, — прохрипел Сириус, оцарапав короткими ногтями внутреннюю сторону ладони, смотря на Римуса и умудряясь забавляться. — Неплохо выглядишь. — А ты дерьмово, — подавляя желание действительно треснуть Блэка. Или себя. Или просто наконец-то разреветься. — Пиздёж, я всегда великолепен, — ну, хоть с головой всё так же. Всё так же не в порядке. Сириус сделал попытку приподняться и мучительно скривился. Ему было очень больно, и в своём репертуаре он не хотел это никому демонстрировать. — Позову Помфри, — поднялся Римус, но Сохатый, надавив на плечо, опустил его на стул. — Я позову, — и только Джеймс вышел за ширму, смешинки в серых глазах померкли. — Как полнолуние? — Что, блядь? — Ты серьезно? — Похоже, сейчас из него всё-таки хлынет пара ласковых. — Ты чуть не расшибся на своём квиддиче и спрашиваешь о полнолунии? Мозги вконец закомпостировались? — Но я же не расшибся, — пожал здоровым плечом Блэк, удержав лицо. — Римус, успокойся. — Не в твоём положении просить меня успокоиться. — Да чё ты взъелся? Я же не наезжаю на тебя, когда ты тут просыпаешься весь израненный. А Римус сам не въезжал, почему он так злился. Потому что Блэк тут лежит со сломанной половиной тела и отпускает шутеечки? Потому что беспокоится о Римусе, вместо того чтобы позволить беспокоиться о нём? Потому что всем своим видом показывает, как ему наплевать на случившееся, когда Римус чуть не двинулся от страха, что мог потерять его? Что за безалаберное отношение? Хер с ним — к Римусу. Прежде всего, к себе? Хвала Годрику, подоспела мадам Помфри, и Джеймс отвел его, готового взорваться, к другой койке, пока она проводила осмотр. — Лунатик, ты чего?.. — вполголоса. Римус, выругавшись, мотнул головой и, не выдержав картины, как Блэк отмахивается и улыбается целительнице, сел на кровать спиной к нему. Что ты упустил? Что? Это упущение буквально выскальзывало из рук, как он ни пытался его поймать. Он был слишком уставший, голодный, раздраженный, чтобы суметь сконцентрироваться. А потом ему словно выдали два крюка, чтобы зацепиться за него. — Мальчики, время до отбоя почти истекло, — оповестила целительница, и дверь отворилась, впуская в больничное крыло ещё одного посетителя. Натужные смешки за спиной тотчас стихли. Регулус бегло пробежался холодным взглядом по нему, по Джеймсу, его верхняя губа дрогнула, а потом он, шумно вдохнув, направился прямо, уже смотря сквозь них. Они с Сохатым, мягко скажем, шокировано проводили слизеринца, свернув себе шеи, и одновременно отвернулись, отведав немого приказа Блэка-старшего немедленно испариться. Помфри с поразительной проницательностью ушла в кабинет, сболтнув что-то про какие-то зелья. И стоило оказаться снаружи, Римус оттащил Сохатого дальше по коридору и, со всем трудом усмиряя желание рвать и метать, развернул к себе. — Времени почти не было?! — Не понял? — Поправил очки тот. — Говоришь, Кэмпбелл отправил бладжер в Регулуса. Времени отбить его битой не было или почти не было? — Поттер, замявшись, потупил в пол, в стену, издал какой-то невнятный мычащий звук. — Джеймс. — Я-я не знаю, я был на другом конце поля. Но… — Сириус умеет играть, Сохатый. Он на прошлой игре отбил такую же подачу от тебя! Он умеет играть, умеет охеренно быстро реагировать. А ты мне говоришь, что он не успел замахнуться? Поттер сто процентов смекнул, к чему он ведёт, но, отказываясь верить, нахмурился. — Ты думаешь, что… он нарочно это сделал? — Я лишь знаю, что Сириус умеет быстро реагировать, — пятясь к противоположной стене и оседая всё ниже, — умеет, Сохатый. Умеет… — повторял и повторял он, как полоумный. И пробравший друга озноб уведомил, что тот тоже пересмотрел в корне изменившиеся обстоятельства. Потому что, блядь, Сириус умел играть! Он на лету отбивал любые бладжеры — рикошетные, крученные. Однажды он отбил мяч с жалким обрубком биты. Все эти юмористические отмашки, перескакивания с темы на тему. Если бы не это поведение, Римус, может быть, и принял бы на веру, что всего-навсего дело в Регулусе, мол, от угрозы брату у того мозги отказали на пару с инстинктом самосохранения. Но и в уравнении имело место беспечное поведение, и дело было в Регулусе. Сириус просто подставился. Наказал себя. Сдался. Опустил руки. — … ты слышишь их разговор? — Осторожно поинтересовался Поттер. — Нет, — соврал он. Римус слышал их даже через заглушающий барьер. — Лунатик, должно быть другое объяснение. И взамен ответа Римус внезапно для себя же откинул голову назад и засмеялся. Сириус там задвигал про спасение, Регулус зло шипел, что ему не сдалось это спасение, а смех Римуса звучал всё более жутко с истеричным оттенком. — … забыть! Рег, дай мне хоть шанс помочь тебе. Обалдеть! Какая интересная просьба, Сириус. — … от такого ублюдка. После дня рождения меня никто не посмеет тронуть. — То есть? Что будет после дня рождения?.. Рег?! Рег!! Римус, снимая с лица сардоническую ухмылку, поднялся с пола под уместно обеспокоенным взором Сохатого [да, можно вызывать ему санитаров]. Поднялся как раз к тому моменту, как дверь с дребезгом врезалась в прилегающую стену. — ЧТО БУДЕТ ПОСЛЕ ДНЯ РОЖДЕНИЯ?! — Вылетел надрывный рёв следом за забывшим о самообладании парнем. Римус одним ничего ему не стоящим движением вцепился в хрупкое запястье, выворачивая руку проносящегося мимо Регулуса и дёргая того на себя. Блэка всего аж передёрнуло от отвращения. Римусу было поебать. Пусть хоть ядом тут всё запрыскает, но в налившихся краснотой глазах, один в один как у старшего брата, была не только брезгливость. А влажными они были ещё до того, как Римус сделал ему физически больно. — Ты пожалеешь, — металлическим тоном под стать их аристократичной породе и чуть ли не касаясь носами. — Не сейчас. Но однажды. Когда будет уже поздно. Ты пожалеешь о каждом своём слове. И Римус отпустил вырывающегося слизеринца — так, что тот едва не потерял равновесие. К удивлению, Регулус промолчал. Не нашёл остроумного едкого ответа? Просто растерялся? Не желал показывать подступающих слёз? Видимо, всё вместе. Однако, очевидно, тот бы спать спокойно не смог, если бы сначала претенциозно не вытер руку и не вздёрнул подбородок, и только потом быстрым шагом устремился в конец коридора. Туда, где за углом сразу же раздался совсем тихий, сдавленный, но не тронувший Римуса даже на долю секунды всхлип.