Our golden years

...спустя два месяца в норвежских горах. Из всех видов магических существ у оборотней сильнее и нагляднее развита иерархическая система. Отношения в стае основаны на уважении, схожем с обожанием, реже — на страхе, но здесь важно уточнить, что стая, которую я повстречал, была свободной. Эти оборотни не подвергались гонениям и обосновались в горах по собственному желанию... — Пряничек? — А?.. — Сириус вынырнул из дневника, уставившись на протянутый мешок мучных окаменелостей, и мотнул головой. — Зря. У тебя часов пять во рту даже крошки не было. — Зато ты уже пять часов жуёшь так громко, словно это не пряники, а гравий, — фыркнул он, ища нужную строчку. — Отвлекает. Медоуз хмыкнула, но промолчала, поёрзав на софе и снова сменив позу. У него и у самого затекли все конечности, и Сириус вытащил из-под поясницы подушку, кинул её на пол и распластался, вытянув ноги. Читать на весу было неудобно, но теперь он хотя бы укрылся в карьере из стопок дневников. Возможно, они отчасти приглушат посторонние звуки. От Доркас всегда исходило слишком много звуков. Она вечно грызла что-нибудь непременно твёрдое и хрустящее, пила газировку через трубочку — и пытала и её, и Сириуса, когда содержимое полулитрового стакана заканчивалось. Если Доркас не жевала, она обязательно бубнила себе под нос то, что читала. ... а также ввиду повышенной температуры тела оборотни предпочтительно селятся в местах с умеренным климатом и, как правило, вблизи непроходимых, безлюдных лесов… — Ты знал, что Альфард год преподавал в Ильверморни? — Сириус подхватил первый попавшийся дневник и запульнул им наугад из сымпровизированных окопов. Слишком высоко, чтобы попасть в Медоуз, но в нужном направлении, чтобы посыл был ясен. — Мимо! — В следующий раз не промахнусь! Это тебе не приключенческие романы, Доркас. Какое отношение Ильверморни имеет к тому, что мы ищем? — А ты смотри шире. Например, угадай, что он преподавал. — Сириус нехотя сел в вертикальное положение только ради того, чтобы смерить мулатку как-ты-мне-дорога взглядом. — Можно было бы подумать на Уход за магическими существами, но не тут-то было. Астрономию, Сириус. — И? — Зачесал он назад волосы, облокотившись на стопку. — Ты сказал, что мы ищем «взаимосвязи». Если он был хорош в астрономических науках, может, надо искать что-то связанное с небесными явлениями? — Ради бога, — упал он обратно. — Всё, что касается лунных циклов, мы прошли на пятом курсе. Медоуз там что-то побурчала, и Сириус, не растрачивая нервы, вновь поднял дневник над головой. Вопреки его замечанию про приключенческие романы, у половины прочитанного было предостаточно общего с этим жанром. Оттого мучило навязчивое ощущение, что они попусту тратят время. Время, которое истекает, если припомнить слова вампира. Так Доркас, вызвавшаяся помочь — хотя Сириус её не просил — ещё и спускает его на всякую хрень, зачитываясь увлекательными похождениями Альфарда в Америке. Сириус прочёл страниц десять по диагонали, не выделив ничего полезного из опыта пребывания в скандинавской стае, и, захлопнув хрен-знает-какой-по-счету дневник, отложил его в сторону. Голова уже гудела от количества бесполезной информации. Он размял ладонями лицо, будто это поможет взбодриться, но когда взял следующий блокнот в кожаном переплёте, буквы начали разбегаться, а строки сыпаться. — Так, мне нужен кофе, — рывком вскочил он, тут же слегка покачнувшись. — Ты хоть знаешь, который час? — Изогнула бровь Доркас. Теперь она лежала на диване вниз головой, забросив ноги на спинку. — Да, — крутанулся он на пороге, обведя срач из фантиков, окружающий Медоуз. — Час тебе трансгрессировать восвояси, а мне выпить кофе, — и сбежал по лестнице. — Час ночи! Пфф, детское время. Сириус ложился примерно в тот промежуток, когда небо становилось сизым, но солнечные лучи ещё не бились в непроницаемые шторы. Конкретный час он не знал. Все часы были выброшены на помойку в первую же ночь в этом доме. Он не выносил блядского тиканья с детства. Когда-то оно даже умиротворяло и помогало уснуть маленькому Сириусу, либо было вовсе незаметным, если не заострять внимание. Когда-то… а потом его мать перестаралась со своими воспитательными мерами и подарила ему шикарнейшее воспоминание, пронизанное такой безысходностью, что он до сих пор помнил те захватывающие ощущения. Помнил, как сидел в спальне брата, погрузившегося в глубокий сон. Его тоненькие застывшие черты, практически прозрачную кожу и пугающе медленное дыхание — абсолютно беззвучное. Во всей комнате не было ни звука. Кроме грёбаного стука секундной стрелки. В тот день, сидя перед кроватью Рега, сгибаясь всё ниже и сильнее хватаясь за волосы с каждым ударом, он и взорвал свой первый циферблат. И потом никогда уже не мог не замечать дотошного въедающегося звука отсчёта, переносившего его в то воспоминание. Которое повторялось и повторялось. Даже когда он уже учился в Хогвартсе. Когда перед ним лежал уже не Регулус. Когда вокруг была не комната, освещенная одной свечой, а слишком светлое больничное крыло. Биение стрелок навсегда закрепило за собой это гнетущее чувство. Беспомощность. Просто сиди и жди, пока дорогой тебе человек не откроет глаза. Шипение почти достигло пика, и прежде чем оно переросло бы в бурление, Сириус снял турку с огня на деревянную круглую подставку и, опёршись ладонями на столешницу, прикрыл на минуту глаза, гоня из-под век непрошеные картины. А прогонять их становилось всё сложнее. С того момента, как он зарылся с головой в поиски этой соломинки в яме с иголками. Каждая строчка дневника — новый укол, напоминание, пускающее кровь, вытягивающее силы похлеще поцелуя дементора. И хоть бы одно воспоминание было хорошим. Нет. Даже будь они изначально самыми светлыми, драгоценными — спустя два года, их словно покрыл слой невыводимой плесени, которой уже дышать было невозможно. Ему приходилось перечитывать страницы по несколько раз, потому что внутренний голос постоянно перебивал другой — то спокойный и рассудительный, то низкий с притягательной хрипотцой, то встревоженный и уверенный. Разве это возможно — помнить чужой голос до таких мельчайших подробностей? Наверное, если бы Доркас, Мэри или Марлин не составляли ему по очереди компанию в штудировании залежей повестей о быте оборотней, Сириус в итоге бы свихнулся и таки заговорил с ним в своей голове. А пока ещё с трудом, кое-как, но удавалось его насильно заглушать, читая про себя во всё горло. — …моя мать видела во мне монстра! Отец выпер меня из дома, считая, что раз я не хочу садиться в клетку, то мне дорога только в стаю Сивого, а мой пушистый попутчик вроде как и не против… Пожалуйста. Заткнись уже. — Я так-то молчала, — заносчиво прокомментировали из-за спины. Сириус не заметил ни как та спустилась в кухню, ни как заговорил сам с собой, ни как настолько сильно сжал кулаки, что с внутренней стороны ладоней пропечатались отметины. Судя по скрежету, Доркас собралась устроиться на стуле и совсем не собиралась трансгрессировать восвояси. А Сириус, словно и не рассчитывая на второе, сразу подготовил две кружки, когда только начинал готовить магловское зелье бодрости. Он вместе с Медоуз мирно распивает кофеёк на кухне его дяди. Вот уж необъяснимое явление. Сириус точно и не помнил, в какой момент их отношения достигли дружеской отметки, но из всех бывших «Мародёров и Ко» с Доркас ему было легче всего. Он даже умудрился заскучать по ней за время её долгой командировки. Разумеется, Сириус в этом не сознается и под страхом самой мучительной смерти. — Так ты идёшь на свадьбу? — Буднично спросила она, удерживая пряник кончиками пальцев и купая его в кофе, пока Сириус еле удерживал стремящееся перекоситься лицо. Извращение какое-то. Но всё равно спасибо за уведенную от главной повестки тему. — Как будто есть выбор, — по-доброму фыркнул он в сторону. — Он есть. Алиса не расстроится, если у тебя «возникнут обстоятельства». — Именно поэтому я просто обязан там быть. Пусть знает, что потеряла, — поиграл он бровями. Доркас проглотила смешок и покачала головой, явно припоминая разразившуюся в украшенной цветами гостиной Гриффиндора сцену на четвертом курсе, когда Сириус поверил в себя и нацелился соблазнить самую недоступную и строгую на веку Хогвартса старосту. Тогда у Алисы были длинные каштановые волосы, а не стрижка пикси, как сейчас, и для тогдашнего-Сириуса этого повода было предостаточно, чтобы подкатить к девушке. Даже наличие в комплекте парня его никак не смущало. — О да, она увидит тебя в твоём лучшем костюме, пожалеет об упущенном шансе и сразу бросит своего надёжного, заботливого и вменяемого жениха. — Такой план, — поднял он кружку, в которой был не только кофе. — А ты? Пойдешь в платье или, может, в костюме? — Я ещё не решила, пойду ли вообще, — пожала она плечами. — У нас обоих есть тот, кто не расстроится из-за «возникших обстоятельств»... сам понимаешь. — Марлс так и не позвонила? — Мог и не спрашивать. — Не хочется встретиться в первый раз после возвращения в формальной обстановке, да ещё и делать вид, будто ничего не было. С другой стороны, ничего ведь не было. И не будет. Почему я с тобой это обсуждаю… — вздохнула она, склонившись над чашкой. — А с кем ещё тебе это обсуждать. Что-что, а в «не тех» чувствах к «не тем» людям Сириус немного разбирался. И в сложности проявления этих чувств тоже. Наверное, на этом поприще их с Доркас отношения и преодолели взаимную непереносимость. Сириуса так долго раздражала возникшая в одночасье нерушимая дружба между нею и Марлс, что он даже не сумел разглядеть в ней нечто большее. Пока однажды не перехватил во время общей посиделки перед выпуском особенный взгляд, с которым Доркас смотрела на смеющуюся с какой-то шутки подругу. Раньше Сириус бы не придал ему значение, но тогда он уже знал этот взгляд. Он так же смотрел на одного человека. И ещё дольше насильно заставлял себя смотреть на кого угодно, кроме него, чтобы вот так не попасться. Как уже давно выяснилось, Марлин всё видела, когда они встречались. Оттого и невдомёк, как она не замечала чувства подруги — того трепета, с которым Доркас к ней относилась. Но как выяснилось относительно недавно, это Сириус позабыл, что Марлс мастерски умеет закрывать глаза на неудобные вещи. Почти как Сириус. Тут два варианта. Либо ты просто не знаешь, что нужно делать. Либо знаешь, но тебе просто до усрачки страшно. И когда полгода назад, за день до отъезда Доркас в Румынию, на заснеженном крыльце его дома появилась до костей продрогшая Марлин, обнимающая голые плечи трясущимися руками, он и узнал, какой из них верный. — … я просто не смогла. Не смогла, Сириус… — зубы Маккиннон стучали громче дров в камине. Она нервно подносила к покусанным губам стакан с джином, но не сделала ни глотка. — …она призналась, так внезапно, я думала, что я смогу, но я… Сириус гладил её по спине через плед, сидя рядом на подлокотнике. Слушал еле складывающиеся в цельные предложения обрывки мыслей. Он понимал реакцию Марлин, но сильнее ощущал жалость к Доркас, которая осталась одна с неопределенным «прости, я так не могу». Которой сам дал совет признаться до отъезда. Хреновый совет, очевидно. Но кто вообще стал бы слушать советы Сириуса по любовной части — ещё и бухого в стельку. Только отчаявшийся человек, очевидно. Потому что последний, к кому следует прислушиваться в таких делах — это, блядь, Сириус. Больше прока будет спросить дорогу у заблудившегося путника или секреты успеха у спившегося бездомного. Не по адресу. Сириус мастак разве что в вопросах, как достигнуть блестящего с эпическим размахом краха. И совершенно точно не умеет утешать. Или забыл, как это делается. Поэтому: — Дерьмово. Но испугаться это нормально, Марлс, ты ж не знала. — Я знала. И дальше Сириус уже целенаправленно вслушивался в треск камина. Слова Марлин всё равно были громче. — Конечно, я знала. Как можно не видеть этого, когда вы практически живёте вместе? Она сбивалась, если взгляды встречались чуть дольше положенного, всегда отводила свой первым, краснела от простых прикосновений, отворачивалась, когда я выходила из душа, воспринимала в штыки всех, кто проявлял ко мне симпатию... — ох, Сириус бы с лёгкой руки накидал ей инструкций «как можно не видеть этого». Достаточно быть кретином. — Я же не слепая. — Или слепым, да. — Просто чем настойчивее я спрашивала себя, а что будет, если правда вскроется, тем расплывчатее становился ответ. Я люблю её, но как друга же… а теперь… В том, что там «теперь», Сириус окончательно запутался. Сама Марлс после той ночи тему не поднимала, хоть её тоска по подруге была заметна невооруженным глазом. Какого же рода была эта тоска, из Маккиннон и клещами не вытянешь. Отчасти он был рад, что, несмотря на небезоблачное совместное прошлое, Марлин пришла именно к нему в момент перелома. Отчасти желал бы вычеркнуть ту ночь из своей жизни, так как она вновь окунула его в другое прошлое. Слишком похожая ситуация. Разница лишь в том, что Марлин не была готова сталкиваться с кризисом ориентации даже из-за страха потерять друга. — …признайся, скажи всё, что чувствуешь, пока есть возможность. Даже если кажется, что её нет, что уже поздно, лучше скажи. Потому что, когда её действительно не будет, это сожаление сожрёт тебя заживо. Определенно, хреновый совет. Признание не даёт никаких гарантий. В представлении волшебников человек, ставший оборотнем, руководствуется животными инстинктами и скорее имитирует человеческое поведение, дабы вписываться общество, но обдумывая увиденное и подслушав ряд разговоров, я могу заключить, что наше представление в корне неверно. Пребывая в стае, я не раз слышал «мой волк» или «твой волк», и что-то подсказывает, это не претенциозная фигура речи. Оборотни говорили о «волках» как об отдельных личностях со своими желаниями, потребностями, волей и даже голосом. Возможно, я ошибаюсь, но сознание укушенного не подвергается никаким изменениям, он не обзаводится новыми чертами характера схожими с животными повадками. Он остаётся человеком. И, как и в случае с любыми человеком, на его становление влияют выпавшие на долю окружающие и внутренние факторы. Тем не менее, такой внутренний фактор, как разделение тела с ещё одной сущностью, в данном случае всё-таки перевешивает... Мерлин, Альфард, ты слышал что-нибудь про абзацы!? Есть два пути развития этих внутренних отношений. Вражда и «симбиоз». Оборотни, на протяжении всей жизни борющиеся со своим «волком», по сути, выгодны нашему сообществу. Они слабые, не представляют угрозы, в какой-то степени ненавидят себя больше, чем их ненавидят волшебники. Мне рассказали случаи, когда на утро после обращения человек просыпался с ранами уже несовместимыми с жизнью. Однако, если «вступить с ним в диалог», не подавлять животную сущность, она не будет пытаться нанести вред первому хозяину тела... — Блэк, на выход! Из-за скрытной натуры оборотни не выстраивались в очередь делиться со мной их тайнами, но мне удалось разболтать под бутылочку бурбона одного старого волка — что необычно — одиночку… — Я не собираюсь из-за тебя опаздывать! Сириус впечатал лицо в раскрытый на середине дневник и скользнул вниз по креслу. Быстрый стук каблуков, и маленькое укрытие исчезло, демонстративно отправившись на близстоящий комод. — А ведь только стало интереснее… — поднялся он. Мэри сделала шаг назад. — И я взял дневник только потому, что ты вечность возилась наверху. Когда ты уже перевезёшь свои шмотки? — Если они тебе так мешают, то никогда, — гордо взмахнула она волосами. Сириус по привычке прошёлся взглядом по втянутой в бордовое платье фигуре, оценивая плод двухчасового грохота в комнате выше этажом. Довольно скромное платье длиной почти до колен и с рукавом три четверти. Настолько довольно скромное, что приди Макдональд в таком виде, он бы впервые выполнил приказ Грюма и устроил ей допрос. — Миленько. А что не в рясе? — Очень смешно. Не хочу затмить невесту, это скорее по твоей части, — с ухмылкой заценив его облик. Сириус даже спорить не стал. — Пошли, пока весь праздник не пропустили, — подцепила она маленькую золотую сумочку с крючка. — Умоляю, — опрокинул Сириус свой аперитив. — Без меня праздник не начнётся! Сказал он. И весь вечер просидел в углу, видимо, задавшись целью собрать коллекцию пик для грёбаных канапе. Свадьба выглядела так, что не знай повода, по которому толпа народа набилась в, мягко сказать, небольших размеров гостиную, скорее подумаешь на слет любителей подышать затхлым воздухом. Не протолкнуться, не развернуться, не вздохнуть. Собственно, Сириус занял самое выигрышное местечко — в кресле возле фуршета — и вставать не намеревался. Что он намеревался, так это высидеть должное время, входящее в понятие приличия, и скоропостижно свалить. Среди гостей он распознал несколько учеников Гриффиндора, учившихся вместе с Алисой и Фрэнком, знакомые лица постарше, мелькающие в штаб-квартире Ордена — все до одного вырядившиеся в нелепые наряды, и мракоборцев с фотографий, развешанных по стенам. Доркас так и не пришла. И хоть причина была ему известна, он оставил её при себе, встречаясь глазами с растерянной периодически оглядывающейся Марлин. Полезет — только хуже сделает. Самым же примечательным гостем была женщина, поразительно похожая на кондора в зеленой шляпе, то и дело уводящая новоиспеченную Долгопупс в сторону и тычущая ей узловатым пальцем в переносицу, пока Фрэнк не замечал пропажу и не прибегал на помощь. Да уж, не хотел бы Сириус выйти замуж за кого-нибудь с такой свекровью в придачу... В смысле жениться… то есть… да господи! Давненько он не пил огневиски. Не мысли, а переваренная каша. От духоты даже картинка начинала расплываться, а ненавязчиво играющая фоном музыка сливалась с гомоном разговоров и не давала сосредоточиться ни на том, ни на другом. В один момент он поднял голову, и оказалось, что вокруг него столпились щебечущие девчонки, Сохатый и Хвост. Последний напялил на себя синий пиджак и брюки цвета охры. Сириус про себя, может, и похвалил бы его, если б Питер опять не ошибся с размером. Вытянувшись и превратившись из картофелины в человека ещё на седьмом курсе, тот словно до сих пор носил фантомный лишний вес. Они что-то говорили и говорили. Сириус не старался вникнуть в суть — просто натягивал улыбочку и кивал, когда к нему обращались. Все вместе, ну. Почти как в старые добрые времена, ага. И, тем временем, расстегнул на рубашке уже вторую пуговицу. Ему было абсолютно нечем дышать здесь. Но повнимательнее осмотрев обстановку, он не увидел никого, страдающего от таких же неудобств. Веселье, танцы, громкий смех, будто все забыли о жизни за тонкими картонными стенами. Сириус не мог позволить себе забыть. Он тратил время, ускользающее сквозь пальцы. Бросив взгляд на часы, подвешенные над камином, он сам для себя решил, что норма приличия на празднике высижена, и только собрался уйти по-английски, его беспардонно подвинули, заняв подлокотник, и закинули руку на плечи. — Давно у нас не было такого хорошего вечера, Бродяга, — плющил харю от счастья Сохатый, похоже, отплясав свою партию. — Я так рад за Фрэнка и Алису. Вместе со школы, четыре года в аврорате, а теперь они поженились. — Просто сказка! Будет, о чем нудеть своим спиногрызам. — Квартира маленькая, денег в обрез, поэтому наверняка они заведут кучу детей не по карману. Как по заказу, рядом завизжали пробежавшие друг за другом представители выводка Уизли. — Чарли, оставь Перси в покое! — Промчалась за ними Молли с ещё двумя рыжими личинками на руках. Джеймс засмеялся, Сириус непроизвольно скривился. Нахождение детей поблизости вызвало в нём чувство, схожее с несварением. До «ручек» допускался только один ребёнок. Дора. И то она уже в том возрасте, когда девчонки начинают строить из себя взрослых. Шесть лет, как-никак. — Они, наверное, вообще не спят, — с какой-то несоответствующей интонацией произнёс Поттер, — я даже завидую. — Моргана, Сохатый, ты перегрелся? — Покосился он на мечтательное выражение лица, с которым тот смотрел, как Артур и Молли разнимают своих отпрысков. — Возможно, но меня греет мысль, что однажды нас тоже ждёт эта суматоха. — Надеюсь, ты о вас с Эванс. Меня, пожалуйста, не приплетай. — Джеймс прыснул и пихнул его под руку, держащую стакан. Один стакан и всё. — Радует, что с вашими темпами это «однажды» наступит хрен знает когда. — Ну-у-у, — протянул тот, и огневиски опасно задержалось в горле, прежде чем Сириусу удалось его проглотить. — Это что ещё за «ну-у-у»? — Развернулся он всем корпусом, не желая раньше времени интерпретировать заговорщический блеск за окулярами. Только, блядь, не это. — Только не говори… — Ага, — Джеймс засиял ещё ярче и, быстро повертев головой, наклонился поближе, — я на прошлой неделе купил коль… — Ты прикалываешься. — Не вопрос. И оба выпрямились, словно позвонки насадились на железные пруты. — Нет, — твёрдо ответил Поттер, для пущей убедительности впившись немигающим взглядом. От столь серьезной физиономии напротив Сириус неконтролируемо усмехнулся. — Ммм, ну так держать, Сохатый, — ударил он того в плечо и, разом вылив в себя остатки пойла, отставил стакан, поднялся, накинул пиджак, а затем вышел в коридор и прямиком за дверь. Пролёт. Ещё пролёт. Без глотка свежего воздуха он сейчас просто не сможет трансгрессировать. Тотальный пиздец. Ему всего лишь нужно было быстрее оказаться на улице, но хлопок двери и разлетевшееся по подъезду эхо шагов внесли маленькие коррективы в его хитроумный план. — Что за нахрен сейчас был?! — Догнал его, любезно остановившегося, кажется, на втором этаже, Поттер. — Вау, ты аж выразился, Сохатый, — изобразил он, мол, боюсь-боюсь. Но видок у того, и правда, был грозный. Плевать, они не в школе, и тот больше не может лупить его мётлами. — Прости, а что в моей реакции тебя не устроило? — Ты, мать твою, серьезно? — Осторожнее, не поминай мою мамашу всуе, — вставил он меж зубов сигарету, ноздри Сохатого раздувались уже как два парашюта. — Забей, Джеймс. Иди развлекайся на свадьбе, делай вид, что у нас есть свободное время на такую заурядную хрень, возись с ребятнёй и мечтай обрюхатить Эванс, — начал отворачиваться он к спуску, как Поттер перепрыгнул последние ступени и резко развернул его к себе. — Ещё раз так скажешь и… — схватился тот за грудки. Сигарета выпала. Досадно. — Что? Вмажешь мне? Давай. Только сюда, — подставил он правую скулу, — у меня левая сторона удачная. — Да кто ты?.. — выдохнул Джеймс, отпустив рубашку. — Я так больше не могу, Сириус, — уронил тот голос. — Я стараюсь, изо всех сил стараюсь быть тебе другом, давать тебе пространство, спускать твоё отношение, потому что понимаю, как тебе пришлось. Но это уже край. — Слушай, Сохат… — Хватит, — жестко оборвал тот его попытку увильнуть. — Хватит отмашек, улыбочек, масок, — нехарактерно выплюнул Джеймс на одном дыхании и покраснел до кончиков ушей. Это действительно был край. — Прошло два года! Лунатик ушёл! Оставил нас, бросил тебя, мы не знаем причины, — Поттер развел руками и шагнул вперед, ткнув пальцем в прожжённую дыру в груди. — Но хватит уже злиться на меня за то, что я пытаюсь жить дальше! Не тебе одному хреново, просто я не имею право закрыться и уйти в запой. У меня есть обязанности, мне нужно заботиться о Лили, о папе, моя мама больна! Ты хоть раз спросил, поинтересовался, как она? Нет! Ты потерял одного друга, а я потерял двоих! Тебя тоже нет! Ты исчез! Где ты, Сириус? Где ты, блядь, эти два года?! — Закончил тот, тяжело дыша, так близко, что Сириусу оставалось только бегать между его разъяренными глазами и, пожалуй, самому прописать себе по роже. Ты урод, Сириус. Вот ты кто. — Я не знаю. — У Джеймса упала челюсть. — Не знаю, — отступил он, чуть не провалившись на ступеньке, — мне нужно идти. — И всё?.. — вконец обесцветившимся тоном. Так, что Сириус не смог снова посмотреть ему в глаза. — И всё. Он сбежал, чтобы не сказать слов, которых потом нельзя будет забрать назад. Сбежал, потому что Сохатый был прав во всём. И что бы Сириус сейчас ему ни сказал, это не исправит ровным счетом ничего. Слова бесполезны, они ничего не стоят, их нужно подкреплять действиями. И сейчас Сириусу нечего было предложить ему. У него даже нет ответа на первый вопрос. Да кто ты? Он не знал. Как вернуться к отправной точке? Как вернуть самого себя? Единственная зацепка к прошлому себе на третьем этаже дома на площади Бедфорд. Пока он не найдет её, всё останется бессмысленным, серым, блеклым. Пока он не встретится с прошлым, он не сможет «двигаться дальше». Поэтому с той встречи с вампиром, Сириус практически не выходил на улицу, не показывался на людях. Забросил ночные вылазки на другую площадь. И даже сейчас — когда от отчаяния и злобы хотелось трансгрессировать в совсем другой район, выплеснуть всё, разнести, как делал уже не раз, чертов мотоцикл с нулевым пробегом, чтобы потом собрать заново — он отправился домой. Всю ночь листать страницы с пустым содержанием в надежде отыскать ту самую нить. Пить кофе с добавленным на замыленный глаз виски кружку за кружкой. Потому что ему нужен ответ. Потому что единственной настоящей вещью в его жизни было то чувство, которое не удалось вытравить из себя за годы стараний с перерывом в жалкие полгода. Единственная вещь, заставившая его на короткий миг почувствовать себя счастливым. И если она была настоящей только для него, то он должен это услышать сам. А если ты правда любил меня… то какого хера ты ушёл?! Всё, что Сириус хотел знать. Люди ведь просто так не исчезают. Он же остался. Хотя мог всё бросить и примкнуть к своей семейке, быть рядом с братом. Но нет. Потому что он давал слово! Потому что он никогда не предаст своих друзей, даже отдались они друг от друга на разные концы Земли. Даже если Сохатый отречется от него — заслуженно по всем статьям. — Я наконец знаю, каким человеком хочу стать. Тем, на кого можно положиться, кому можно доверять. Тем, кто отвечает за свои слова. — Так ответь, ублюдок конченный! — Сорвавшись, закричал он на застрявший в дверном замке ключ, который вставил не той стороной, и упёрся лбом в прохладное дерево, зажмурив ошпаренные глаза. — Ненавижу… Он что-то бормотал, как в бреду, а ключ всё не поддавался. И когда Сириус уже был в секунде от того, чтобы взорвать вход Бомбардой, замочная скважина выпустила кусок железа. Он по инерции отлетел на пару шагов и запрокинул голову к глумящимся звёздам. Как вдруг ошпарило уже не глаза, а затылок. В сто крат сильнее. — Сириус? Этот голос.