Our golden years

— Спрашиваю второй и последний раз. Где ещё одна? Человеческий голос на границе с рвущимся наружу рыком. В руках податливая чёрная кожа, врезающаяся молнией в ладони. А напротив непримиримо сопротивляющиеся вторжению серые глаза с еле сдерживающимися слезами. Ему так хотелось увидеть, как они сбегут по точеным скулам. — Я ни слова тебе не скажу. Кто бы ты ни был. Так хотелось стереть эту напускную силящуюся дерзость в тоне. Раздавить. Вырвать. Вырезать смотрящее на него с неприкрытым вызовом серебро, что так раздражало в столь непозволительной близости. Близости, в которой почему-то оказывалось не в первый раз, будто обозначая какое-то мнимое влияние на него. Но влияния не было. Ему было всё равно. Что нужно сделать, чтоб показать, насколько мне всё равно?! — Ладно. Толчок в грудь. И стоило серебру исчезнуть из виду, инстинкты враз заверещали, толкнув его следом в глотающую дым пасть. А потом так же враз замолкли, еле успев среагировать вовремя. — Думал, я действительно дам тебе умереть? Адреналин, разделённый на двоих. Насыщенный мускус, забирающийся в самую глубь рецепторов. Его вело от этого запаха сильнее, чем от любой самки. Но ты не имеешь на меня никакого влияния. Всё, чего он желал, это услышать последний вдох девки, что вызывала в том такой бодрящий ураган тревоги. И так даже лучше. Пусть прознают всю ту агонию, что бурлит в нём самом от потери родного брата. — Где бы вы ни спрятались, я найду её, и тогда, хоть грудью своей заслоняй, — услышь же, насколько мне, блядь, всё равно, — я пробью тебя насквозь, если потребуется. И сорвавшееся с губ напротив терпкое дыхание сменилось резким глотком аромата свежего постельного белья. Римус резко приподнялся, скользнув локтем по слишком гладкой простыне, и с нажимом провёл ладонью по заспанному лицу. Понадобилось пара десятков учащённых ударов сердца, чтобы сообразить, где он находится. Погруженная в полумрак просторная комната. Занимающая, наверное, четверть площади кровать с балдахином. Поблёскивающая золотая окантовка лампы на тумбочке. Платяной шкаф из тёмного лакированного дерева с переливающимися бликами от пробивающегося через шторы утреннего света. Ничего лишнего. И ни звука, кроме того же загнанного сердцебиения. Шумно выдохнув и облокотившись на вторую руку, Римус лишь захватил взглядом остальную часть комнаты ближе к окну, как ритм моментально споткнулся. — Что такое, малыш?.. — раздался обманчиво ласковый рокочущий голос из высокого кресла. — Кошмар приснился? — Вспыхнули во мгле два синих огонька, и Римус отлетел к спинке кровати. — Что ты… — удары стали ещё громче. — Не-е-ет, Римус, это что ты тут делаешь? — Неторопливо подался вперёд Сивый, сверкнув ровным белым оскалом. — Мы не так договаривались. Припоминаешь, наш договор, скрепленный кровью, когда ты вступил в стаю, м? Ещё громче. И тот рывком поднялся, ступив к нему и вытянув руку, в которой бешено сжималось окровавленное человеческое сердце. Вырванное из проломленной насквозь его, Римуса, груди сердце. — ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ МНЕ!!! — Нет!!! — Подорвался он на кровати, словно только что летел в свободном падении. Ладонь лихорадочно прощупала солнечное сплетение — на месте, как и сердце — и вытерла липкий пот, покрывающий лоб. — Снова кошмар? — Всё та же комната. Тот же предрассветный полумрак. То же кресло. Но совсем другой голос. Монохромный и уставший. — Что на этот раз? — Выгнул бровь разминающий висок Блэк. Римус, откинув одеяло, опустил ноги на мягкий ковёр и сжал со всей силы простынь. Он не мог смотреть на Сириуса. — Как я сбросил тебя с четвёртого этажа, — совершенно ровным тоном. — Ммм, незабываемые были ощущения, — облачился в панцирь сарказма Сириус, но ему не хватило убедительности. Видимо, потому что после полубессонной ночи, проведенной в кресле, сил на иронию было маловато. Зато сил молниеносно вскочить, как только Римус поднялся с кровати, оказалось достаточно. — Сириус, мне нужно в ванную, — мельком пересёкся он с воинственным взглядом, чуть отвернув голову. — Ладно, — освободил тот путь, сложив руки на груди, — пошли, — направившись за ним, и Римус сразу крутанулся. — Серьёзно? — Абсолютно, — повёл Блэк плечом, словно вообще не видел в происходящем ничего нелепого. — Ради Мерлина, я всего лишь хочу умыться… — взмолившись к потолку, выдохнул Римус и, не учуяв подвижек в глухом отрицании, таки посмотрел тому прямо в глаза. — Сириус, я никуда не денусь. — Сказал он два года назад. Рот приоткрылся сам по себе. Язык будто обожгло ядом, скатившимся по гортани, трахее и разъевшим внутренности. Римус просто проглотил его, и Сириус, уведя взгляд, протопал мимо, слишком громко сбежав по лестнице. И так они сосуществовали уже почти неделю. Римус невидяще окинул комнату, в которой условия были явно лучше клетки для ожидающих суда, но которой он отчасти предпочёл бы сейчас клетку, и едва удержался от напрашивающегося удара, наверняка пробившего бы стену, свернув по коридору в ванную. Он чувствовал всё, что думал Сириус. Сириус, блядь, думал очень громко. Стены этого дома отчетливо кричали ему всё, что тот подавлял в себе, боясь даже начать разговор. Потому что эти жалкие дозы яда были ничем, по сравнению с накопленной за два года обидой. И Римус был готов принять её полностью, лишь бы покончить уже с этим. Однако Сириус травил его по чуть-чуть и сбегал, стоило плескающейся внутри боли проступить наружу. Сбегал — то есть уходил в другую комнату, чтобы через минут пять вернуться к роли его надзирателя. Хотя, на самом деле, они оба были пленниками. И если бы их было только двое… Навалившись на раковину, Римус зажмурился изо всех сил и подставил затылок под мощный напор ледяной воды. Это никогда не помогало. Ни остудить голову — фигурально. Ни температуру тела — буквально. И Римус, задышав только быстрее, нехотя поднял взгляд на своё отражение. Радужка тут же вспыхнула неистовым пламенем. А об этом я мечтал целых два года… Вроде ты хотел вырвать хребет… Сойдёт… Спазм, поднявшийся из желудка, согнул бы его вдвое, если б не вцепившиеся в раковину прямые руки, самовольно выпустившие когти. — Хватит, — шёпот на тяжелом выдохе. По горлу прошёл ещё один спазм. Пальцы разжались, и Римус, перехватившись крепче за край, уставился на свою правую ладонь, вымазанную в багровых густых разводах. Как и вся раковина, которая несколько секунд назад была белоснежной. И вторая ладонь тоже. Хватит противиться, тебе же нравилось. Нам нравилось. — Нет… я не делал этого. «Бездействие равно соучастию». Разве не так говорил наш любимый Сириус? — Заткнись. Вспомни, как сладко было ощущать в руках чей-то пульс. Даже его. Ту власть. Контроль. Мы были бесстрашны. А что теперь, Римус? Прячемся, как жалкая крыса, от своих братьев и сестёр. От отца. Ты уже не заткнёшь меня. Я часть тебя. После стольких лет ты опять собираешься мне сопротивляться, серьёзно? И Римус, приоткрыв глаза, увидел рассматривающее его по ту сторону зеркала лицо со снисходительной ухмылкой. Он был уверен, что не ухмылялся. Глаза на мгновение загорелись, и кровавые разводы внизу исчезли. Они померещатся снова. Они постоянно мерещились, не отмываясь, сколько бы Римус ни соскребал их, раздирая кожу. Они преследовали его, когда Римус спал. Когда просыпался. Когда смотрел на Сириуса, у которого непременно открывалось кровотечение слева под рёбрами. Там, где теперь навсегда остался безобразный шрам. Естественно, тот не показывал его, не спеша оголяться в присутствии Римуса, но он чувствовал до сих пор заживающую область, распространяющую контрастный жар. Из всех сотворённых вещей — за эту Римус не простит себя никогда. И плевать, что этот шрам последнее, что заботит шепчущегося сейчас внизу с Поттером Блэка. Наоборот, как раз оттого, что произошедшее в Портсмуте заботило Сириуса в последнюю очередь, становилось только хуже… Ты принадлежишь мне, — и Римус придержался за дверной косяк, переступая порог. Сколько бы мощнейших защитных чар ни скрывало его, этот голос теперь всегда мог добраться до него. — …вы хоть разговариваете? — сонно спросил Джеймс. Ответом послужил шумный выдох. — Бродяга, надо же с чего-то начинать… — Сохатый, если я начну, я нахрен взорвусь, я буду орать так, что весь Лондон свернёт себе шеи… — Ну и что? Как будто Лунатик тебя не знает… лучше проорись, пока… — Даже не произноси этого, — зашипел Сириус. Римус привалился рядом с дверью в зал и тихо постучал. — Конец связи. Щелчок. Мельтешение. Топот быстрых шагов, и дверь распахнулась. Римус скользнул взглядом по непроницаемому выражению на выпирающие ключицы. — Я слышу через заглушающий барьер, — и дверь перед носом захлопнулась так, что затряслись стены. Римус кивнул сам себе, практически видя, как Сириус упёрся ладонями и лбом в дверь, пытаясь выровнять дыхание, а затем отшагнул, пропуская того, устремившегося на кухню. И спустя ещё пятнадцать минут надсадного громкого молчания, Сириус поставил перед ним сковородку с наполовину подгоревшей наполовину сырой яичницей, посыпанной с явным перебором специями. Похоже, в сырой части ещё и рис плавал. — А это съедобно? — Возможно, — буркнул Блэк, подпирающий столешницу и скрестивший все конечности. Как бы там ни было, Римус съел всё подчистую вместе с кусочками скорлупы, хрустящей на зубах, и чтобы перебить вкус трудов Сириуса, запил их кофе. Залпом. Это был кофе с молоком и корицей. И он так давно его не пил, что решил приготовить ещё одну порцию. — Тебе тоже нужно завтракать, — отправив две ложки молотого зерна в турку. — Я позавтракал. — Чашкой кофе. Если ты не будешь есть и нормально спать… — Спасибо, я в Мунго проспался, — с грохотом кинул тот за спиной сковородку в раковину. Римус медленно моргнул. Кипящий прицел Сириуса проедал затылок. Ещё немного и… — Могу взять готовку на себя, я научился… — ДА ПОСМОТРИ ТЫ НА МЕНЯ!!! Римус, рефлекторно увернувшись от разлетевшейся вдребезги справа от головы кружки, через силу обернулся к задыхающемуся Блэку. И таким же образом взглянул тому в глаза. В бурлящее болезненно проникающее под кожу серебро. — Я не подохну! Не развалюсь на части, не истеку кровью! Ничего не произойдёт, если ты хоть раз посмотришь на меня дольше грёбаных трёх секунд, Римус! — Знаю, — еле удерживал он зрительный контакт, — …но это не значит, что я не вижу, как ты истекаешь кровью, — на чёрной кофте уже разрасталось ещё более черное пятно. — И что теперь?! Последний раз, когда ты так же не мог смотреть на меня, ты исчез на два года! — Шагнул Блэк к нему. Столешница вонзилась в поясницу. — Мне плевать, Римус. Я не боюсь тебя, — ещё один шаг, и Римус впечатался лицом в ладони, с трудом оставаясь на месте. Потому что Сириусу стоило бояться. — Я, блядь, знаю, что это был не ты! — Но это был я! — Заставил он Блэка шарахнуться, а сам рухнул на ближайший стул. Только не выходи из себя. Не выходи из себя. — Без разницы, в сознании или нет, отдавая отчет или нет, кто мной управлял, что мною двигало, всё это неважно. Это был я, Сириус! Как ты не понимаешь?.. — Да нет, я понимаю, — невозмутимо ответил тот. — Я «посидел лишний час в библиотеке», — деланной интонацией повторив насмешку из «сна» Римуса, происходившего на этой же кухне. — Я понимаю, что волк часть тебя и что это никогда не изменится. Понимаю все совершенные в прошлом ошибки. Понимаю, почему ты ушёл. Понимаю, почему ты хотел помочь своей стае. Я заебался понимать! Последние два месяца я только и делал, что всё понимал, не имея возможности на злость. Но теперь она у меня наконец появилась, — беззвучно усмехнулся Сириус, забегав глазами по кухне, и воткнул в него наполненный найденным здесь и сводящим нутро чувством взгляд, — и я ненавижу тебя, Римус. — Я знаю… — Я знаю, что ты знаешь!!! — Пнул Блэк сдвинувшийся на полметра стол. — И хули толку от твоего «я знаю»?! Нахрена ты притащил меня в Мунго?! Ты чем вообще думал?! — Чем я думал? — Смочив зудящие голосовые связки, поднял голову Римус. — Сириус, ты умирал у меня на руках! — Да лучше б умер!! Ты мог принести меня в любую магловскую больницу! А что ты, блядь, плакатик не нарисовал? «Я оборотень, получите-распишитесь — полумёртвое тело». Зачем ты раскрыл себя? — Сириусу еле удавалось скрывать надрыв в голосе. — Зачем всё это тогда было? Я вернул тебя, чтоб снова потерять?! Чтоб тебя за решётку упекли?! — Последнее, что меня парило в тот момент, это моя свобода, Сириус, — уставился Римус в пол, облокотившись на колени и закрыв глаза, чтобы не видеть свои переплетённые пальцы, — после всего, я должен ответить перед законом. — «Ответить перед законом», — посмаковал его слова Блэк, — перед законом он хочет ответить, — и за плечо выпрямил Римуса, вдавив в спинку стула. — А передо мной ты ответить не хочешь?! — Отступил тот, взмахнув руками. — Я заслужил твоего ответа, Римус?! Хоть чем-то, а? Почему ты не пришёл ко мне?! Ты мог рассказать мне всё, как есть! — И ты бы дал мне уйти, чтобы защитить тебя? — Непреднамеренно сорвался тон на ироничный. — Да я не про школу!! — И Римус, предвидев ту тему, которую вообще не хотел сейчас затрагивать, задержал дыхание. — Прошлым летом! Перед тем как побежать стирать свои чувства! — Сириус… — не надо. — Что «Сириус»?! — Разом покраснели серые глаза. — В чем была блядская проблема прийти ко мне?! — Я приходил!! — Внезапно оказался он на расстоянии меньше руки, смотря на мгновенно переменившегося в лице Блэка сверху вниз. — Я приходил, — полушёпотом и снова уведя взгляд. — Ты был с Мэри… — насильно повернул он голову к Сириусу, который осёкся, словно от пощёчины. — Нет, — отшагнул тот, почему-то начав криво улыбаться, — нет, — издав нервный смешок и уйдя в себя. И Римус не смог уловить, отчего сокрушаются его мысли. Сириус будто находился в другом месте. — Вот что «я сделал»? — Что?.. Сириус продолжил пятиться, и Римус машинально попытался взять его за руку, но тот моментально её одёрнул. — Нахуй, — оборонительно подняв ладони, — с меня хватит. И Блэк, даже не посмотрев на него, обогнул Римуса и стремительно вылетел из кухни. Была бы вместо арки дверь, тот бы, несомненно, ею хлопнул, прежде чем взбежать по лестнице. Он имел право хлопать дверьми перед ним до конца жизни. Однако Римус ни отреагировать не успел, ни проанализировать, что это только что было, как шаги на лестнице развернулись. — Нет, не нахуй, — влетел обратно Блэк и, не сбавляя шаг, пихнул его в грудь. — Ты издеваешься надо мной?! — Убрал тот перекинувшиеся на лицо волосы. — Ты не смеешь предъявлять мне за то, как я пытался жить без тебя! — Сириус, я не предъявляю, — остановил он того, мягко перехватив за запястье, — я просто… — Уцепился? Использовал как предлог? Раз, блядь, я не сидел в поясе верности, плача на подоконнике, то можно идти дальше спасать невинных и трахаться с очередным хиппарём?! — Пихнув свободной рукой. В плечо. Но ощущалось ударом под дых. — Молодец, Римус! А не прихуел ли ты часом? — Всё не так. — Боже, всё вообще не так… — Да ну? — Наиграно вскинул тот брови. Не вырываясь. — Да, — сам отпустил ускоренно пульсирующее запястье Римус, восстановив между ними позволяющее дышать пространство. — Сириус... больше всего я хотел вернуться к тебе. Условием сделки был один год в стае, один год вашей безопасности… и когда срок истёк, меня отпустили, но часть меня осталась с теми людьми. Я в любом случае попытался бы им помочь, — оттолкнулся он от столешницы, развернувшись к потерянно наблюдающему за ним Сириусу. — Я пришёл к твоему дому, так и не выбрав, стоит ли мне снова возвращаться в твою жизнь, напоминать о себе, а потом увидел вас с Мэри в окне, как вы… ну, — поджав губы. — Я понял, что с тобой всё в порядке… — В порядке? — Упала челюсть у Блэка. — В порядке?! А ты поближе не мог подойти, чтобы почувствовать, в каком я порядке?! — В десятый раз взревел тот, схватившись за запрокинутую голову. И когда опустил, в глазах уже стояли слёзы. За которые в ответе только ты, Римус. — Ты вырвал мне сердце… — споткнулся в шаге от срыва любимый голос, — не «почти», не «три недели назад». Два года назад ты вырвал его и забрал с собой! Оставил меня ни с чем! А нет, с долбанным рисунком и ключом от банковской ячейки, — сглотнул Сириус и рвано выдохнул. — Я два года жил с этой пустотой, пытаясь хоть чем-то её заполнить... — серебристые глаза поднялись к потолку, и вниз сорвалось два блестящих следа. — У меня даже нет патронуса, Римус! Потому что ты забрал с собой всё хорошее, что было в моей жизни! И больше всего я ненавижу тебя именно за это! За всё, что ты со мной сделал! За всё, что дал мне тогда почувствовать, а потом лишил! За то, что, несмотря ни на что, спустя два года! Спустя два грёбаных года я так и не смог тебя разлюбить!! Блэк, подавившись своими же словами, зажал рот ладонью и застыл. — Сириус… — попытался начать он, ненавидя сейчас самого себя за то, что он даже не может прослезиться. Соль ощущалась в горле, скулы сводило от судороги, но он так привык не показывать слабость, как бы ни было больно. А тот ждал. Смотря сквозь него. Сквозь ушедшие два года, словно проживал их заново. И Римус, так и не найдя слов, думал уже шагнуть к тому, зная, что Сириус сразу опомнится и сбежит. Однако им обоим дал опомниться третий голос, прогремевший из ворвавшейся в кухню светящейся пантеры. — Заседание суда назначили на завтра. Подготовься, Люпин. В девять утра буду у вас. Патронус рассеялся, и Сириус, содрогнувшись, выбежал в коридор, в конце которого хлопнула дверь. И только тогда, оказавшись наедине с застрявшим в глотке рёвом, Римус осел на пол и захлебнулся разряженным вязким воздухом. Через минут десять дверь хлопнула уже наверху, откуда раздавались сдавленные всхлипы, заставляющие сжиматься всё внутри. Сириус не хотел его сейчас видеть, но то, насколько он нуждался в нём, ощущалось через потолок. В каждом остервенелом ударе ладонью в плечо. В отсутствии малейшего порыва вырваться из его хватки. Ну так, и что сидим? — фыркнул голос в голове. — Как будто тебе есть дело, — выплюнул он. Мы одно целое, Римус. И Римус, вытерев лицо, закрыл глаза и прислушался. Действительно же — внутри сжималось абсолютно всё. Волк чувствовал ту же боль. Он его часть, и хоть раньше Римус не мог с ним говорить, волк был с ним на протяжении всех лет в школе. Когда Римуса корчило, тот тоже скулил под рёбрами. Когда он злился во время ссор с Сириусом, волк вставал на дыбы. Когда они были в постели, желание удваивалось — распалялось так, что Римус едва не терял человеческий рассудок. Воспоминания о Сириусе никогда не принадлежали ему одному. Поэтому, когда они вернулись, волк тоже пережил их вместе с ним. Долбанная клиника. Особенно слышать голоса в голове. Это всё-таки случилось — он рехнулся. Вроде Марлин рассказывала, что такое лечится с помощью введения штырей в череп. Плеснув в лицо холодной воды, Римус по привычке замочил сковородку, убрал осколки кружки и, поправив сдвинутый стол, направился наверх. Из спальни Сириуса уже не доносились всхлипы, зато доносились ноты сигаретного дыма. Мальборо. Он не стал стучать. Просто толкнул дверь, на которую, если б тот хотел, наложил бы запирающее, и размеренными шагами подошёл к стоящему напротив окна силуэту. Здесь остаточно пахло сандалом, хотя Сириус, по всей видимости, перестал пользоваться тем парфюмом. Вообще перестал пользоваться парфюмом. Но его собственный запах не изменился, и он был несравним даже с самым дорогим одеколоном. И Римус вдохнул его, обхватив сотрясающегося в ознобе Сириуса за талию. — …ты ведь сам никогда меня не простишь, — выдохнул он в шею. — Если тебя упекут, точно нет, — лихорадочно затянулся тот, и Римус отодвинулся, дав выкинувшему сигарету Сириусу обернуться. — Ты всё ещё «жаждешь мести»? — Скрестив руки. Римус, подойдя к кровати, сел на край и зарылся лицом в ладони. Столько вещей сложны для объяснения самому себе, не то что другому человеку. — Нет, — провёл он языком по зубам, нащупывая подходящие слова, которыми вынужден был разбить пронёсшуюся по спальне волну облегчения. — Но я всё ещё злюсь, сильно… правда, скорее на «обстоятельства», — украдкой окинув приблизившегося к нему Блэка. Руки уже висели по швам. — Волк никуда не ушёл, Сириус… теперь я даже слышу его голос, — от того не исходил даже намёк на удивление. Только сожалеющее понимание. — И меня тянет назад. Пока меня допрашивали две недели, я чуял запах арестованных из стаи, осадок их мучений. Я хочу вытащить их, не хочу оставлять тех, кто на свободе, но ещё меня словно затягивает назад цепями… которые держит Сивый, — в волосы зарылись тонкие прохладные пальцы, — …не знаю, как объяснить, это что-то вроде… — Связи? — Внезапно закончил за него Сириус, заставив задрать голову. — Я многое узнал об оборотнях. Мой дядя, как выяснилось, встревал по магическим существам, — округлил тот глаза, и уголки губ Римуса слегка поползли вверх, а охлаждающая ладонь Блэка переместилась на затылок, когда тот сделал ещё один шаг к нему. И Римус прижался лбом к обтянутому тонкой кофтой прессу, набирая в иступлено-разворачивающиеся лёгкие насыщенный пряно-терпкий аромат не отталкивающего его тела. Сириус заметно похудел — и со школы, и за две недели восстановления, но Римус бы соврал, сказав, что тот выглядел хуже. Его изгибы стали ещё более изящными, как и черты лица, обрамленные укороченными волосами. Видимо, Мэри таки дорвалась до своей цели. Но Римус бы и соврал, сказав, что не винит себя за каждый потерянный фунт под атласной фарфоровой кожей. — Я не могу её разорвать, — прошептал он осевшим голосом, — но если мне и удастся её подавить, то только благодаря тебе, — обхватил он того по бокам, будто удерживая на последнем расстоянии от себя и чувствуя, как от прикосновения сократились мышцы живота. Сейчас Римус был уверен, что когти не выпустятся. — Только ты помог мне продержаться эти два года, Сириус. Ты был рядом, даже когда я этого не осознавал, — и вторая ладонь тоже забралась в волосы, прижимая его к себе. — Прости меня… прости за этот шрам. За тот... что нанёс гораздо глубже. За то, что не подошёл ближе к твоему дому прошлым летом… прости за то, что сдался во время затмения, а ты продолжал бороться, даже когда бороться, казалось, было уже не за что, — сжал он Сириуса ещё сильнее, когда сверху проронилась пара капель. — И прости, что не сказал, что люблю тебя два года назад, хотя всегда любил... кажется, с самой нашей первой встречи в поезде. — Ты сказал. Римус так резко вскинул подбородок, что позвонки щёлкнули. — Ну, вернее, пробулькал, — горько усмехнулся тот, — я думал, что тебя так пробило от моей пламенной речи, — и Сириус, вытерев влажные следы, вернул руки на его плечи и замотал головой. — Я не смогу простить… у меня не будет времени, если тебя отправят в Азкабан, — держа его уже за шею, чтоб не дать отвернуться. — Римус, мне наплевать, что ты сделал под эгидой Сивого, Дамблдор сам отправил тебя к нему, какого хрена тебя вообще судят? — Сириус, — переплел он их пальцы, вновь перенимая мелкую дрожь, — я должен был быть среди напавших на Косой переулок... вы меня просто выдернули. — Да какая, блядь, разница! Ты ничего не совершил! — Римус сглотнул, и тот перевёл на него мечущийся взгляд. — Нет же?.. — и он посмотрел на Блэка так, что уже отвечать не имело смысла. Он бы сказал, что ему жаль. Но это тоже была бы ложь. Ему было жаль только за судорожный выдох Сириуса. За то, как раз за разом серебристую поверхность затопляет солёная влага. И за то, что Сириус отшагнул от него, обреченно рухнув рядом. Не касаясь. — Ребята наверняка тоже завтра придут... ты их… — Частично, — откинулся он на спину, — я помню их через тебя. — По закрывающим верхнюю половину лица предплечьям пробежали мурашки от обратившегося взгляда. — Ещё в школе, перед уходом, Элерс посоветовал мне спрятать пару козырей в рукаве... на случай если надежды не будет и всё в таком духе, — облокотился Римус на покрывало, пока была возможность смотреть на Блэка, который почему-то больше не истекал кровью. — Я спрятал тебя. Все чувства, воспоминания — в течение года я заталкивал их как можно глубже... и, очевидно, у меня получилось затолкнуть их настолько глубоко, что они не стерлись, даже когда Элерс всё подчистил. Но так вышло, что каждый мой день, вдох, разговор, так или иначе, сводился к тебе. — Значит, всё-таки вселенная вокруг меня вертится? — Почти ехидно прищурился Сириус, припоминая однажды выкинутую Римусом фразу. Римус как вчера помнил их ссору на его школьной кровати, когда он просил Сириуса не лезть в его «личное». Римус теперь всё помнил, как будто это было вчера. — Да, — заползла на лицо полуулыбка. — Ну, — повёл он плечом, — моя вселенная точно. — И Блэк прыснул, зачесав назад волосы. — Это слишком слащаво даже для тебя. — Это правда, — вполголоса. Как-то было совсем не до обоюдных подколов. Даже если Сириусу они нужны были для защиты на клеточном уровне. Римус пространно обвёл сидящего вполоборота Блэка, а снова подняв взгляд, понял, что тот пристально сверлит его почерневшими глазами. Да так понял, что вопреки поднявшемуся из груди инстинкту зарыться в волнистые волосы и притянуть Сириуса к себе, решил свалить подальше. Но стоило только сесть ровно, тот шустро перегородил путь, поставив коленку на край кровати между его бедер, и навис сверху, запрокинув ему голову. Римус просто нахрен вцепился в блядское покрывало. Он чувствовал раскалённый жар, исходящий от Блэка. Насколько тому было всё равно плевать, что бы Римус ни совершил. Насколько тот жаждал его, боясь вновь потерять. И всё это не шло ни в какое сравнение с собственным практически животным желанием поймать горячее дыхание, уже касающееся его губ. Окунуться в пожирающий взглядом омут, заполнивший радужку. Заново ощутить его вкус, каждый изгиб тела, услышать задыхающиеся стоны и пожалуйста-Мерлин-пусть-это-будет-не-в-последний-раз. Но если в последний, то не лучше ли оставить эти швы нетронутыми? — Сириус, — сел голос до самой нижней планки, — я не думаю, что это… — Поцелуй меня. Хорошая идея.