***
— Не знаю, как они это сделали, но я обожаю этих Мародёров, — повис на нём Крис и, облокотившись на плечи, ткнул пальцем в младшекурсников, ошивающихся возле таинственного проёма, возникшего вчера рядом с круглым камином. — Эм... Нейт?.. — Всё схвачено. Никто с не обсохшим молоком на губах не пройдёт, — пробираясь через заросли рунического текста, который его попросила проверить визгливая подруга нарушителя личного пространства. Крис, положив ладонь под подбородок, задрал его голову. — Ты сам наколдовал возрастной барьер? — Вытаращились на него синющие глаза. Слишком близко. — Слава барсукам, что ты на нашем факультете. — Крис, ты вот так пойдёшь на день рождения Блэка? — Оказала медвежью услугу Холланд, приземлившись рядом, отчего его половина дивана вытолкнула Нейта вверх. Но слава-тем-же-барсукам тот, переполошившись, уже отошел, закрутившись вокруг оси. — А что не так? — Лучше спроси, что так, — закинул Нейт локоть на спинку, сев вполоборота, — ты будто только с конвейера зубной пасты, — указал он на странный завиток из волос на голове, которым можно было кого-то покорить разве что в пятидесятых. И тот стремглав рванул к спальням. Нейт кинул на Лив что-за-недоразумение-взгляд, как она опустила свой на пергамент в его руках, прищурилась на имя в верхнем правом углу и, фыркнув, реквизировала чужие каракули, содержавшие ошибку на ошибке. — У тебя воспаление добродетели? — Пробежалась она по сплошь перечеркнутому переводу. — Ничего не попишешь, обладатели мозга с грецкий орех заставляют трепетать мою благотворительную чакру, — вернул он эссе, скользнув по обтягивающему черному платью из люрекса. — Зачетный прикид. К середине вечеринки ты на стенку полезешь от зуда. — А ты даже не старался, — пропустив мимо ушей его пророческое предупреждение. Нейт в джинсах и школьной рубашке, повёл плечом. — Мне не нужно стараться, чтобы произвести впечатление. И было бы на кого… боже, беру свои слова обратно, они оскорбляют чувства грецких орехов, — подчеркнув не имеющее смысла целое предложение. — «Было бы на кого»? А как же один застенчивый меланхоличный львёнок? — Холланд, уймись. Это была шутка. Обитатели шкафа меня не заводят, много мороки. — Оливия красноречиво прочистила горло. — Ладно, даже если чуток и заводят, он меня в упор не замечает. — Ты ещё даже не пробовал подходить в упор, — не унималась та. — Прошу тебя, он врезался в меня сегодня в коридоре и, смотря в пол, пробубнил извинения и что-то про время начала вечеринки. А на собраниях старост не поднимает свои глазки выше значка. На кого он смотрит, так это на Блэка. И что мне сейчас точно не нужно, так это лезть в водоворот безответных первых любовей. Плавали, знаем. — Да. Знаем, что они со временем проходят, — кивнула подруга в сторону спален. Нейт усердно изображал сосредоточенность на манускрипте. — Окей, тогда пари? Если он сегодня посмотрит, ты к нему подойдёшь. — Он не посмотрит. — Посмотрит. — Не посмотрит. — Посмотрит. — Не посмотрит. The boys are back in town! The boys are back in town! The boys are back in town! Он посмотрел. — Всё, открывай свою обольстительную чакру и вперёд, — подпихнула его Лив, другой рукой расчёсывая бок. — Или нет… — синхронно проводили они Римуса Люпина, заслужившего награду за самый очевидный побег года. — Значит, после собрания старост подойдешь. — Ты ведь не отвяжешься? — Не-а, — непреклонно обозначила Холланд, почёсывая теперь локоть, и Нейт, взглянув на засасывающего язык Марлин Маккиннон именинника, осушил свой бокал. Так рьяно бороться с отчаянным желанием прогулять заунывное вытягивающее жизненные соки собрание ему не приходилось ещё никогда. В итоге зря мучился. Хоть поначалу дело продвигалось со скрипом, у них с Римусом получилось родить нечто, вполне напоминающее диалог. А под конец Люпин поразил его до глубины души, попытавшись предложить как-нибудь потом его продолжить. Нейту, конечно, пришлось помочь закончить предложение, но это было даже мило. И оттого, что Нейт нашёл милым обретённое рядом с ним заикание, он впустую протаращился на нетронутые в течение просиженного в библиотеке бесполезного часа записи. Сердечная мышца, ёкнувшая, когда Римус посмотрел ему прямо в глаза, перед тем как разойтись, никак не хотела успокаиваться, и эта запущенная реакция ему совсем не нравилась. Его упрямая тяга к не тем людям ему совсем-совсем не нравилась. Она ни разу не приводила ни к чему хорошему, и пойти у неё на поводу снова — означало всё-таки признать себя безнадёжно больным мазохистом. Признать себя глупцом, не понимающим дважды преподанный урок. Нет, нахрен. Никаких Римусов Люпинов! — Никаких лакричных конфет! Крис, ну ты ещё сироп от кашля на вечеринку прихвати! — Доносился через два стеллажа голос главнокомандующей по закускам. Нейт же загребал в пакет шипучие драже на развес в дальнем углу «Сладкого королевства», ощущая себя в толстовке с капюшоном так, словно творит беззаконие. С треском продутый матч гарантировал грандиозный размах вечеринки. Их декан как всегда будет заливать горе с Макгонагалл, так что верещащие, кусачие и смертоносные зеленые любимцы будут волновать её в последнюю очередь. — Рассчитывал, что в этом магловском шмотье я тебя не узнаю? — Коснулся уха просочившийся через плотную ткань капюшона жар. Блядь. — Рассчитывал, что магловское шмотьё сработает в качестве оберега, — закинув ещё одну горсть самых ходовых конфет в пакет. Адриан, усмехнувшись, пристроился рядом, молча наблюдая за тем, как он набирает определенно больше нужного. Похоже, придётся самому давиться этими конфетами. — У меня свободный вечер, не хочешь составить компанию? — Нет. — Правда? Нет. Неправда. Но он должен. И самое отвратное, что наиболее веским аргументом в пользу отказа было обещание, данное Лив — не заставлять её волноваться. Если она сейчас нагрянет в их проём, то лишь за нахождение с Уизли на одном квадратном метре на шашлык его пустит. Заодно и к закускам на вечеринке прибавится. Забив пакет доверху, Нейт осмотрел несправедливо пустой проход и таки обернулся к слизеринцу. Чуть приподнятый уголок тёмных губ, чуть приподнятая тёмная бровь — всё свидетельствовало о том, что Адриан знает, что он думает, что чувствует. Как на него действует. Словно паук, наблюдающий за только присевшей в центр паутины бабочкой, которая ещё не осознает своего положения. Как назло, в «Сладком королевстве» ещё и звучала до нелепого навязчивая детская песенка. И это тот самый случай, когда достаточно заиграть ей в неподходящий момент, она будет преследовать тебя в жутких кошмарах до конца жизни. — Слушай, Эйд, — от короткой формы обращения карие глаза словно обрели багряный оттенок. — В прошлый раз у меня был лихорадочный бред, — дернув плечом, — он прошёл, и я вспомнил, что ты не лучший компаньон для свободного вечера. Нейт сделал шаг назад, как бы проводя черту, оканчивающую разговор, но тот шагнул вперёд, и конец черты соединился с началом, обрисовав вокруг них круг, поглотивший всё, что было за пределами. Нейт вжался лопатками в стеллаж — тщетно сохраняя дистанцию — и вскинул подбородок. — Может, у тебя есть компаньон получше? — Может быть. — И кто он? — Наклонил Адриан голову, проведя кончиком языка по ровному ряду зубов. Не ревность. Лишь любопытство. Он ненавидел себя за желание увидеть хоть каплю ревности. — Кем бы он ни был, его второе имя Тебя-это-ебать-не-должно. — Адриан, забавляясь, подмигнул бровью. Что бы Нейт ни говорил, он был не способен задеть его. — Извиняюсь за фальфиниш, но теперь точно всё. Окончен бал, погасли свечи, — вильнувшим кивком попросил он пройти на выход. Просто отойди от меня. — У тебя снова та улыбка. — Нейт, сглотнув, натянул рискующие уже задрожать губы ещё шире, как Адриан подался к нему, будто они вовсе не в людном месте, практически на витрине перед всем Хогсмидом. — Мне бесполезно врать, — пальцы невесомо обвели линию челюсти, и он в шаге от того, чтобы прослезиться, отвернулся. — Приходи, когда созреешь… И когда Нейт открыл глаза, трель колокольчика уже стихла, вокруг снова на всю громкость играла глупая веселая песенка, а в проходе никого, кроме него, не было… — Ого, больше смахивает на паёк для заедания стресса, — вытянулось лицо Криса, когда он вывалил перед седым владельцем смертельную дозу шипучего сахара вдобавок с захваченными по пути леденцовыми палочками. Нейт — ещё не в силах взаимодействовать с людьми — улыбнулся и кинул на стойку внушительную горсть галлеонов, стараясь игнорировать сканирующую его и подозрительно притихшую Лив. — И что это было? — Стоило покинуть личный ад диабетика, подхватила его под локоть подруга, замедлив шаг, чтобы отделиться от остальных. — Я видела, как он выходил. Ещё бы ты не видела… — Это был заключительный аккорд. — Холланд поджала губы. — Всё хорошо, Лив. — Правда. Потому что всё не плохо. Ему не плохо без него. Ему намного лучше без него. — У нас вечеринка, десять килограмм конфет, куча подростков, которых нужно как следует накурить, чтоб они всё съели, и… — И заикающийся львёнок по курсу, — вдруг пихнула она его под рёбра, вынудив посмотреть в сторону «Трёх мётел», где, пристроившись у стеночки, курил созерцающий небо гриффиндорец. Нейт окинул мерно выдыхающего дым Люпина, явно погруженного в себя. Широкие плечи были расправлены, шея немного вытянута. Тот не знал, что на него смотрят, а значит, нечего было смущаться, и тогда от него веяло этой развязной бойкой заманчивостью, которую хотелось попробовать на вкус. А вкус её несомненно раскрывался, если по близости не было двух других мародёрских светил. К сожалению, тот сам позволял затмевать себя. Это печальное зрелище разворачивалось перед Нейтом с середины прошлого семестра, когда он сел спиной к столу Слизерина. — Давай, — перешла Лив на шёпот, — пригласи его. И может, дело в банальном порыве помочь встать на ноги пихающим себе палки в колёса бедняжкам. Может, дело в том же неуёмном любопытстве: что кроется под покрывающей того плотным слоем застенчивостью? А, может, дело в грёбаном неумении усваивать жизненные уроки! Потому что он опять сдуру решил, что от одного раза ничего не случится. Но что в тот момент, что в дальнейшем — для Нейта дело никогда не было в замещении. Делая первый шаг к Римусу, вне зависимости, согласится тот прийти или нет, Нейт не думал использовать его, чтобы забыть другого человека — проклятье, достойное занять место среди непростительных. — Римус Люпин, вот я и нашёл тебя! Приглашая его на их частное мероприятие, он видел перед собой именно Римуса. Его улыбка не была вымученной. — Если хочешь, подгребай через час-полтора к теплицам. Танцуя с Римусом на столе в тесном окружении своих близких друзей, он ни разу не вспомнил о другом поступившем ему в тот вечер приглашении. Он хотел быть именно там, где находился. Чувствовал одурманивающее похлеще травки счастье, расходящееся от растворяющегося в моменте парня. — В чем твоя сложность, Римус Люпин? И когда их губы соприкоснулись, Нейт ни разу не сравнил неумелый, но такой пылкий поцелуй с другим, достойным места в перечне существующих и ещё не придуманных извращенных пыток. Однако этот недооценивающий себя и — надо отметить — быстро обучаемый гриффиндорец умудрился сделать вещь похуже всего, что с ним случалось за прошлый год. Он забрал его сердце. Сердце, несмотря ни на что, до того дня остававшееся в груди Нейта. Пусть и изъеденное кратерами. Пусть периодически ноющее от фантомных болей, возможных при ампутации. Ведь Адриану оно было не нужно. Нейт сам позволил распространиться по организму плотоядной болезни, которую даже нельзя квалифицировать как любовь. Потому что Нейт не любил конкретно его. Он любил того, кем сам становился рядом с ним. Ровно в той же степени, в какой и боялся. — Все возведённые нами же запреты, рамки… мы сами выбираем пресную жизнь… не видим, сколько возможностей может подарить магия… стоит лишь забыть о выдуманном человечеством слове… правильно… но ты видишь, Нейт… — Может, я не хочу видеть. — Ты боишься. Пока что. Именно этот страх — признать, кем он, возможно, является на самом деле — разъедал его сердце. Но тот огрызок, что от него остался, всё ещё принадлежал Нейту и был способен испытывать «светлые» чувства. А Римус словно вытащил его через глотку и унёс с собой. И что самое обидное — про запас.***
— Мне пора к своим, нужно переодеться, — вдоволь насмеявшись, повернулся к нему Римус. Нейт, поджав губы в полуулыбке, кивнул и перевёл взгляд на Криса с Оливией. Друг, на удивление сообразив первым, тут же подскочил. — Я проверю горизонт! — Крис, высунувшись наполовину из купе и выступая живой ширмой, завертел головой. — Тишь да гладь. Оливия нашла что-то очень интересное за окном, и Нейт, воспользовавшись созданным моментом, потянул на себя недоумевающего Римуса за ворот, украв до смешного невинный поцелуй. — Вот теперь иди, — слегка оттолкнул он порозовевшего до линии волос гриффиндорца. — Увидимся вечером, — прошептал тот, фактически лишь пошевелив губами, и, ещё раз оглянувшись на их компанию через дверное окошко, двинулся к своему львиному вагону. — Действительно, не такой уж запущенный случай, — хмыкнул Крис, — что?.. — столкнувшись железобетонным выражением Холланд. — Я имею в виду, ему было бы полезно зависать с нами почаще, а то в школе выглядит уж слишком зажатым. Ну, то есть на фоне Поттера и Блэка. Нейт, смотревший по большей части сквозь них, аж вздрогнул от произнесенной фамилии и поднялся. — Ты куда? — В голос. — Прыгать с поезда. — Две пары перепуганных глаз полезли из орбит, и он незлобно закатил свои. — Да в уборную я, куда ещё. Задвинув дверь и выйдя из поля зрения друзей, Нейт слегка пошатнулся, опёршись на поручень. Он готов был прибить Лив за то, что она позвала Римуса «позависать» с ними, не дав ни Римусу возможности отказаться, которую тот редко упускал с такой лёгкостью, ни ему — переварить свалившуюся новость о том, что Римус будет теперь жить в пряничном домике Поттеров. Вместе с Блэком. И все шесть часов Нейту пришлось давиться ею с приветливой улыбкой на лице. До тошноты. — Ты же знаешь, что если захочешь обсудить подробнее определение отца к отряду дятлообразных, то я к твоим услугам? — Я знаю, знаю, но… я пока не готов. Конечно. У тебя есть тот, с кем ты всегда можешь и готов всё обсудить. Пальцы соскользнули с поручня и спрятались в прорези мантии, сжимаясь до нарастающей жгучей боли с каждым шагом, удаляющим его в конец поезда. В противоположный конец поезда, где была ближайшая уборная — к счастью, пустовавшая в ту минуту, когда он ступил в последний вагон, не разделенный на купе. Отдыхающие на диванчиках по сторонам от прохода не обращали на него внимания, и он старался удерживать взгляд строго прямо перед собой. Но вот до заветной комнатушки метр на метр осталось десять шагов, и среди переплетающихся голосов таки выделились два — не нуждающиеся в опознании. — О, Натаниэль! — Ладонь в кармане сжалась ещё сильнее, и он, приосанившись, повернулся к окликнувшей его Уизли. Ада лежала, привалившись к груди сидящего у окна близнеца, а потому сохранять зрительный контакт только с ней было немного легче. Просто не поднимай взгляд. — Как прошло твоё Рождество? — Никто не траванулся восэйлом, так что, можно сказать, успешно. А твоё, Ада? — Вежливо спросил Нейт конкретно её. — Познавательно, — лукаво ухмыльнулась та, — мы как раз обсуждаем одну теорию. Поделишься своими мыслями? — Нейт подгоняя любительницу прелюдий, чуть вскинул подбородок. — В одном собрании, не будем говорить, из какой секции, была пара слов о возникающей связи между сердцевиной волшебной палочки и магическим ядром волшебника, на которого она направлена. В нём допускалось, что часть силы в момент угасания ядра поглощается сердцевиной, иными словами… — Иными словами, забрав чью-то жизнь, ты забираешь его магическую силу, — не понижая тон, обобщил он. Внимание за соседними столами мгновенно сосредоточилось на его персоне. — Будь это так, чистокровные волшебники истребили бы друг друга пару веков назад, — буднично, — и волшебные палочки не резиновые, так что, скорее всего, это мечты очередной маниакальной личины. — Но идея интересная, да? — Ада закусила губу, а в блуждающие по нему азартные глазки словно масла подлили. Заманчивая. — Не настолько, чтобы у меня лопнул очень важный внутренний орган, — откланялся он, зашагав в конец вагона. И защёлкнув замок, опёрся на борт раковины, очевидно, предназначающейся — как и всё в поезде — для лилипутов. Внутреннюю сторону ладони моментально защипало, и Нейт, уже зная отчего, выдернул пару одноразовых полотенец, приложил к кровоточащим отметинам и вытер алые разводы с акрила. — Санаре Стигма, — с кончика древка вырвалась струйка тумана, обвившего ладонь, словно бинт, и когда она растворилась, ссадины от ногтей исчезли. Это заклинание помогало исцелять только мелкие раны, и в первый раз оно ему пригодилось в ночь после первой ссоры с Римусом, которая не могла не содержать одно единственное имя. Имя, натягивающее нервы так, что они готовы были разорваться. По всей видимости, его тело самоуправно избрало лучший способ заглушить внутреннюю боль, сосредотачиваясь на физической. Её было проще вынести. — Занято! — Прикрикнул он в ответ на тройной стук. И даже не удивившись раздавшемуся через миг щелчку, убрал палочку за пояс. Словно их до сих пор связывала однажды опробованная ментальная магия. — А если б я занимался естественными процессами? — И что я там не видела? — Ада наложила запирающее и, подперев лопатками дверь, прикурила сигарету. Нейт по-джентельменски приоткрыл форточку, чтобы не задохнуться в их тесном пространстве, и качнул головой на предложение затянуться. — Чистый табак. Ну, как знаешь, — как вдруг её пытливый взгляд скосился на урну и вернулся к нему вдвойне заинтересованным. — Твоя кровь? — Моя грязная кровь, не стоящая твоего внимания, — Нейт шагнул вперед, но Уизли не сдвинулась. — Твоя кровь ценнее половины вагона за этой дверью, — с невероятно серьезной интонацией произнесла та и, выпустив дым в сторону, огладила его вниз по плечу. — Возвращайся, Нейт. Через полгода нас здесь уже не будет, — несильно сжав запястье, — неужели ты не хочешь оторваться напоследок? — Неужели во всей школе закончились младшекурсники со свободными нравами? — А твои нравы сейчас свободны? — Похлопала она кукольными чёрными ресницами. — Эта кровь ведь от подрезанных крылышек. Или точнее сказать... — её пухлые губы гипнотически сомкнулись на фильтре, а кончики пальцев переместились на полу мантии, — подгрызенных одними львиными клыками. — Ада, ты прелестный манипулятор, — без дешёвой лести, просто констатация факта, — но я уже вырос, чтоб вестись на твои сладкие речи. — Да, — пропустила она через пальцы его волосы, — теперь ты ведешься на сладкие обещания, — и принялась выводить незамысловатые рисунки на вспыхнувшей шее. — Он тебя не полюбит, — сделала та бровки домиком в ответ на, очевидно, проступившую в его выражении растерянность. Как бы там ни было, Нейт всё-таки глупо полагал, что у него могут быть секреты от этой больной парочки. Что у него может быть что-то своё. — Даже если отмести, что смотря на тебя, он видит только нашего сколько-то-там-юродного кузена, — небрежно мигнула она плечом вверх-вниз, — такой, как он, никогда не полюбит такого, как ты. Но это не потому, что ты недостоин. Наоборот, он тебе неровня… — и Нейт довольно грубо убрал её руку от своего лица, удерживая за тонкое запястье. — Что ты от меня хочешь? — Я хочу, чтобы ты перестал втаптывать в грязь то, что расцвело благодаря нам, — практически зашипела Уизли, закончив свои предварительные ласки. — Тебя никогда ни к чему не принуждали, тебе нравилось заигрывать с магией, испытывать возможности сознания, силы, тела. Зачем ты пренебрегаешь собой? Ради своего Мародера? Сам знаешь, как только покажешь свою сущность, он тебя отвергнет. — А ты только и ждёшь, чтобы поднять бокал по этому поводу, — выплюнул Нейт смешок, оборвавшийся в груди оттого, как Уизли на него посмотрела. И повисшую тишину развеял уже откровенный сардонический смех. — Ада, не смеши мои косички, — чуть поуспокоившись, — кому всецело на меня плевать, так это Адриану. — Раз ты, действительно, так считаешь, — направив палочку на дверной замок и отойдя в сторону, — значит, не такой уж ты и уникальный. — Свершилось, мы пришли к консенсусу, — бросил он и вышел в вагон подальше от всего прозвучавшего. И неозвученного. Потому что этот разговор можно было бы продолжать до бесконечности, если б Нейт нарочно не завершил его, сфальшивив на ревностно-обиженной ноте. Но им с ней не о чем разговаривать. Даже несмотря на особую связь близнецов, Ада не могла полностью понять брата. Она искажала смысл их отношений в самой просьбе: возвращайся. Адриан никогда бы не попросил его об этом. Чтобы вернуться, нужно для начала уйти. А им обоим — только им — было известно, что Нейт никуда от него не уходил. Пусть он свёл шрамы. Пусть он пытался жить своей жизнью. Пусть все мысли были заняты другим человеком. Часть Нейта всё равно оставалась там. Добровольно. В тех объятьях, в тех разговорах, что велись только между ними с Адрианом, когда Ада засыпала. В той пустоте, которую они заполняли. И Адриан никогда бы не стал давить на его слабые места. Он тебя не полюбит... Эйд не сказал бы этого. Ему и не нужно было — как Нейту совсем не нужно было слышать то, что он и так знал! Тот продолжал бы наблюдать издалека, подобно тому же сытому пауку, за барахтаньем бабочки, силящейся вырваться из паутины, выделяющей сладостный парализующий яд от каждого движения. Яд, распространяющийся по организму от каждого заведомо обреченного порыва улететь. Возможно, по итогу Адриан бы даже отпустил его, вознаградив за отчаянную борьбу. Но в итоге Нейт сам перестал бороться. Потому что улетать было не к кому. Потому что Ада была права, его крылья были повреждены львиными клыками. Да только не теми, о которых она вела речь. — Сириус Блэк. Будем знакомы. Лично. — Натаниэль Белл. И с того вечера в библиотеке, когда Римус сперва ушёл со своим «другом», о котором ему, Нейту, «не нужно беспокоиться», а затем не пошёл за ним, его стало заматывать в незримый отравляющий кокон. Исцеляющее заклинание пригождалось всё чаще. Яростная обида вступала в реакцию с ядом, застилая глаза. Он исчезал, словно превращаясь в призрака. И каждый раз, смотря в спину тому, кто ему на самом деле был нужен, он проглатывал режущий горло острым лезвием немой крик. Ему так хотелось, чтобы Римус его услышал. Но хоть держи его двумя руками и кричи прямо в лицо: выбери меня! — это ничего бы не изменило. И когда тот уходил, Нейт обнаруживал себя в полной темноте. Темноте, принимающей всё более узнаваемую форму. Сужающейся до силуэта человека, смотрящего на него из разбитого зеркала. Смотрящего на осколок зеркала в руке и нашёптывающего: ну же... Этот шёпот был громче стука, выбивающего дверь в ванную. — Нейт! Что там у тебя происходит!? Открой дверь! Ну же, ты знаешь, что делать, чтобы ничего не чувствовать. Он открыл дверь, когда сдавленное в ладони стекло дошло до кости, и наконец испытывал уже только физические ощущения. Боль от мигом перевязанной раны, которую уже не залечить обычным заклинанием. Придётся утром идти в лазарет. Руки Лив, прижимающей его к себе. Стекающую по щекам солёную влагу. И, видимо, её было так много, что хватило растворить обвивающий его паучий кокон. Но то, что было внутри, вопреки всем законам природы, переродилось в совершенно другое существо. То, что смогло причинить боль дорогому человеку. То, что смогло взять своё силой без капли раскаяния. То, что смогло оставить собственноручно переломанного человека на полу в женском туалете и спокойно улыбаться прохожим до конца дня. Не подозревая об отведенном ему жизненном сроке. Один день. А обратить время вспять было уже невозможно. Нагнавшее его раскаяние ничего не могло исправить. Прояснившееся сознание не находило оправданий. Их и не было. — А на что ты рассчитывал?! Я не был с тобой честен, а потом было уже поздно, но без спроса влезать в мою голову? А че, сразу не изнасиловал? Хотя подожди, по сути, ты это и сделал! Почему-то Нейт надеялся, что хоть отчасти, но тот поймёт его. Тот, в ком самом была «тьма», наносящая ему шрамы. Ведь когда Нейт их увидел — отойдя от вернувшего его на год назад шока — он на миг допустил мысль, что смог бы открыться Римусу по-настоящему, что у них было нечто общее. Сдуру допустил. Теперь Римус смотрел на него и видел монстра. Зато в кои-то веки Римус смотрел именно на него. Пусть с ненавистью и отвращением. Монстру-однодневке удалось то, чего Нейт пытался добиться несколько месяцев. И если отбросить никому не сдавшееся чувство вины, ему оставалось только задавать себе два простых вопроса.Тебе понравилось? Ты хочешь быть таким человеком?
От них нельзя было убежать, смешавшись с потоком несправедливо быстро текущей вперёд жизни. Они находили его в одиночестве, в шумной гостиной, в переполненных коридорах, в галдящем Большом зале. Первый маячил перед глазами за столом Гриффиндора, второй пропекал затылок скользящим по нему взглядом со стола Слизерина. Факультета, который ему рекомендовала распределяющая шляпа. — Я бы даже посоветовал тебе переселиться в гостиную по соседству. И Римус. Римус, светящийся напротив ярче сотен свечей под зачарованным потолком. Римус, которого он, разумеется, не имел права ненавидеть, но хотел. Хотел ненавидеть за каждый подаренный тёплый взгляд. За всё, что говорил, давая надежду их отношениям. За то, что отвернулся, когда нужен был больше всего. За то, что тот так быстро сошёлся с Блэком. Хотел ненавидеть за то, что Римус был в порядке. Так было бы легче, ненависть дала бы ему отсрочку, позволила бы купаться в жалости к себе и забыть о двух самых важных вопросах. Но у него не было такой возможности. Он потерял право на неё в тот момент, когда насильно подверг того легилименции... В итоге у него была херова гора уроков, которые, как Нейту казалось, он перерос, погрузившись в мир тёмных искусств ещё на пятом курсе. У него был удивительно много ноющий Поттер, пытающийся поладить с гитарой и напомнивший Нейту о том, как давно он сам не брал её в руки. Римус, бросавший на него брезгливые взгляды, когда они сталкивались в коридорах. И целые ночи, чтобы выворачивать себя наизнанку в поисках ответов. Наверное, так всё и должно было случиться, чтобы он всё-таки понял, кем является и кем хочет быть. Поэтому стоило честно признаться себе: «да, понравилось», ответ на второй вопрос пришёл сам.***
— Долго же ты шёл. Приходи, когда созреешь… Нейт прикрыл дверь, обрывая гомон слизеринской гостиной, где ему всегда были рады, и повернулся к отошедшему на середину уже обезличенной погруженной в полумрак спальни. — Ты ждал бы меня и дольше, — приподнял он плечи, просовывая руки в карманы джинсов, а затем и взгляд навстречу заинтригованным кажущимся чёрными глазам. Адриан, не отрицая, прислонился к колонне кровати, возле которой были выставлены два чемодана. — Прежде чем я скажу… — не спеша приблизился Нейт, — покажи мне. — Посмотри сам, — глухо произнёс Адриан, протянув ему согнутую в локте левую руку. Нейт, удостоверившись в отсутствии издёвки, медленно расстегнул манжет и аккуратно подвернул рукав, обнажая дюйм за дюймом исчерченное венами предплечье, пока перед его глазами полностью не предстала черная татуировка. Собственные пальцы невесомо обвели элегантный контур извивающейся змеи, выползающей из черепа. Любой нормальный человек — в самом что ни на есть примитивном значении нормальности — испугался бы, оттолкнул, переполнился отвращения. Или незамедлительно приставил бы палочку к беззащитному горлу. Но он уже устал прикидываться нормальным. И точно не смог бы пустить в ход палочку против этого человека. А единственная мысль, что была у него в голове — красиво. Нельзя любить океан, только когда он тихий и спокойный. — Хочешь знать, убил ли я кого-то ради неё? — Ты ещё не убивал, — встретился он в упор с пронизывающим его откровенным взглядом, — но убьёшь… — посмаковав эти пророческие слова. Да, всё именно так. — И надо же, меня это совсем не волнует, — усмехнулся он и, отпустив руку, отшагнул в прямом смысле от греха подальше. — Всё это время я… — промелькнул в голосе наступающий мандраж. Адриан же, не пряча долбанную метку, стоял изваянием возле долбанной колонны. Снова наблюдал. Давал выговориться. И только ему Нейт и мог когда-либо полностью выговориться. — Я думал, что ты выбрал меня как подопытного, что ты хотел сломать меня ради забавы, острых ощущений. Ведь у тебя притуплено всё, что принято возвышать среди человеческих чувств… и только питаясь чужими эмоциями, ты способен отдалённо хоть что-то ощутить. Ты правда психопат, Эйд. — Тот едва заметно мигнул бровью, наклонив голову. — Ты научился видеть людей насквозь, использовать их, вытаскивать наружу самые глубинные чувства, даже не понимая их природы. Я думал, что нужен был тебе только для этого… — Что думаешь теперь? — Пробирающимся прямиком в подкорку тембром подтолкнул тот, шагнув к нему, и Нейт вновь слегка задрал голову к совершенно ничего не выражающим грубым чертам лица. Теперь. Не спустя год. Спустя всё произошедшее за этот год. — Ты хотел, чтобы кто-нибудь увидел тебя, — на удушающем выдохе. — Не через слепое обожание боготворящей тебя Ады. Не через разумеющуюся «любовь» родителей. Ты выбрал меня, потому что увидел во мне то же одиночество. Того, кто поймёт тебя. Примет. Полностью. Несмотря ни на что, — всё тише и тише. — Того, кто подходил бы тебе как вторая кожа… — И не ошибся. — Не ошибся, — и Нейт втянул скулы, собираясь духом перед повисшим между ними больше года назад ответом. — Я последовал бы за тобой куда угодно, — пусть для Адриана его откровения, даже самые очевидные и долгожданные, всегда были лишь аперитивом, Нейту нужно было произнести их, прежде всего, для себя. — Я столько раз рисовал себе фантазию, как мы могли бы запивать отменный стейк красным вином, пока ты расписывал бы мне ощущения при использовании всех возможностей магии. И, возможно, однажды, мне самому захотелось бы их испытать. Разделить с тобой всё до последней капли. Власть, наслаждение, никакой боли. Но… — споткнулся он на проскользнувшей перемене в статичном выражении. Понимание. — Я уже познал всё это. За один день. И тот, кого я увидел в себе после… — глазами другого человека, — я не хочу его больше видеть. Не хочу им быть. — Выбираешь сторону «добра»? — Ухожу. — Настолько твёрдо, насколько мог. Адриан прищурился, словно он наконец его удивил своим ответом. — Пройдет год-два, «добрые» волшебники будут использовать непростительные чаще Пожирателей, все границы сотрутся… — пожал он плечом, начиная манёвр отхода, — предпочту держать дистанцию, как бывший наркоман от притона. И тот резко притянул его к себе, одной рукой удерживая за пряжку ремня. Вторую же — с меткой — требовательно положив на шею. — А честно? — Забесновались искорки на дне бездны смоляных глаз. — Просто нельзя уйти дважды. Если понадобится, ты не сможешь убить меня. В самый нужный момент палочка опустится, и кто-нибудь очень сильно пострадает, — ладонь скользнула на талию, неотвратимо прижимая его ещё теснее, — потому что ты любишь всё во мне... — Тоже мне сенсация, — прыснул он, уведя взгляд. — Безответно влюбляться в кого ни попадя — моя главная фишка, — и Адриан чувствительно надавил за ухом, вынуждая вернуть блуждающий взгляд на своё положенное место. Но Нейт ненароком опустил его на проницательную опьяняющую ухмылку. В нескольких дюймах. — Да... — сглотнул он. — Поэтому. А затем, взявшись чуть выше метки, сам подался вперёд, врезаясь в тут же раскрывшиеся губы. Всего раз. Ему так хотелось ещё раз почувствовать вкус этого помешательства, так схожего с хронической одержимостью покорять одну и ту же смертоносную волну, которая лишь из своей прихоти не добивала до конца во все прошлые попытки. Ещё раз отдаться в её власть. Позволить действовать одним инстинктам, подстраивающимся под действия направляющей силы. Неукротимой. Разрушительной. И в тоже время ласковой, если полностью ей подчиниться. И прежде чем способность соображать окончательно его оставила, он качнулся на чужих бёдрах, подцепив сползающую с кровати футболку, и выудил из нагрудного кармана кое-что принесённое с собой. В последний раз? — Подмяв его под себя, переплел Адриан их пальцы, зажав лезвие между ладонями, и спустился настойчивыми губами с шеи на ключицу. А голос раздался прямо в сознании, подвергнувшемся ментальному заклятию. Когда нет сил на разговоры, обмен мыслями лучше любого афродизиака. В последний раз... — Так куда пойдешь? — Выбор невелик, — знатно осевшим голосом. — Мои родители классно пошутили, родив меня под старость, — издал Нейт слабый смешок. Действие Нексуса закончилось, и снова использовать голосовые связки по назначению было даже утомительно. — Буду помогать им, вникать в семейные и другие житейские дела. К черту магический мир с его соблазнами... — Ещё свой адрес Пожирателю смерти скажи, — казалось бы, угрожающе упёр Адриан руку с вновь скрытой под рубашкой меткой справа от его виска. В запечатанную дверь по ту сторону нетерпеливо постучали. Раз в пятый. Оба и бровью не повели, поддерживая скорее зрительный поединок, чем контакт. — Ты и так знаешь, где я живу, — парировал Нейт, — и ты никогда не придёшь за мной. Хоть что-то я для тебя всё-таки значу. — Возможно, — оттянул тот ворот его футболки, запечатлев уже подсохший порез, — возможно, настолько, что я отдал бы тебе часть своей души. — Если б тебе было что разделять, Эйд, — улыбнулся он, прекрасно читая во взгляде, что у него вновь та самая улыбка. И потому, распечатав дверь, напоследок лишь пожал плечом. Как всё началось, так и закончится. Между ними никогда не звучало приветственных слов. Не прозвучит и прощальных. Их история словно писалась с середины. Словно ещё до первой встречи они уже досконально знали друг друга. Диалоги обрывались на полуслове и возобновлялись с того же места — спустя дни, недели, месяцы. Но на этот раз покидая слизеринское подземелье, Нейт, впервые за два года, не почувствовал преследующего его по пятам присутствия. Ни снаружи, ни внутри. Он был свободен. Пусть и обратной стороной этой свободы было вернувшееся одиночество. Иногда ты улыбаешься так, будто вот-вот заплачешь, но продолжаешь улыбаться. Ты не выбираешь лёгкий путь, Нейт. Вот что меня привлекло.******
— … я всё-таки нашёл того, кто меня полюбил. И ни за что не поверишь, это даже взаимно, — усмехнувшись, приподнялся он на локтях. — Прям та самая любовь с первого взгляда… — проведя ладонью по ровному срезу ярко-зеленой травы, щекочущей кожу. Крадущееся к зениту солнце слепило глаза, а очки благополучно остались дома, так что загорал Нейт с прикрытыми веками, наслаждаясь обходительным ветерком, теплым газоном и припекающими лучами. — Она не даёт мне спать, обожает мою стряпню, мы проводим вместе почти круглые сутки... правда, сейчас ей всего три года, но когда возраст был помехой, да? — Нейт, щурясь, приоткрыл один глаз на своего сохраняющего молчание собеседника.Адриан Септимус Уизли (1958-1982)
— Ладно, можешь мне не отвечать, — принял он сидячее положение, обхватив колени, — но это не очень вежливо, знаешь ли... — и уткнулся потухшим взглядом в мраморную плиту, подперев подбородок. У него заняло целый год, чтобы прийти сюда. Ровно год, утёкший с того момента, когда Нейт, одной рукой разбирая почту, другой — исправляя манную катастрофу с комочками, ногой — протирая пол, наткнулся на ничтожный некролог в «Ежедневном пророке». Не то чтобы он не знал, что однажды ему придётся прочесть его. Знал. И всё же в тот момент выронил из рук и газету, и кастрюлю. «Кончина одного из самых преданных последователей Темного Лорда» — была, безусловно, радостной новостью для магического мира. Как и отправленная в Азкабан Ада. Даже приносить соболезнования остальному семейству Уизли, давно списавшему их со счетов, не было нужды. Однако тот ещё парадокс: сначала не уделять своим детям должного внимания, отцеживая заботу мерными ложками в равной степени на каждого ребёнка. Упускать из виду тревожные звоночки, которых не могло не быть с самого детства. А потом отрекаться от практически самостоятельно выросших близнецов, убеждённых, что кроме друг друга у них никого и нет. Сложно уследить за всеми, когда дом — это один большой галдящий базар. Просто факт. Нейт никого не осуждал, не собирался учить жизни и до сих пор не оброс предрассудками. Но… вспыхнувшая в тот момент обида за две канувшие в сумеречную зону истории когда-то невинные души выбила почву из-под ног. Наверное, появление дочери наложило свой отпечаток — осознание, пришедшее к нему, когда он в первый раз посмотрел в непропорционально большие такие же, как у него, глаза. Когда Нейт увидел в них кристально чистый белый лист, которому предначертано заполниться от его руки и всех встретившихся на жизненном пути людей. Иными словами, никто изначально не рождается «самыми преданными последователями Темного Лорда». Возможно, если бы он не повстречал одного меланхоличного львёнка — вернее, волчонка — его некролог находился бы по соседству. А аморально ли было проронить несколько крупных капель на поднятую с пола газету? — Нейта не волновало. На больший выхлоп эмоций он не имел ни права, ни времени. Его нещадно крутило на мелководье обязанностей, требующих улыбаться: дома — одной особо чувствительной к перепадам настроения особе, держащей его в рабстве; в музыкальном магазине — посетителям. И если бы не периодически спасающая его Лив, он бы, по-любому, уже продал кому-нибудь манную кашу, а вместо сказок на ночь расписывал разницу между медиаторами из разных материалов. Но пускай он и зашивался, Нейт всё равно был счастлив. Намного больше, чем в тот ознаменованный кольцом на руке год. Первый и последний раз, когда Нейт поддался шаблонной ереси, женившись на девушке, имя которой он узнал после новости о беременности. Потому что «так надо». И, разумеется, как и всё, у чего единственная лежащая в фундаменте причина — это «так надо», его брак заранее был обречен на провал. Главное же и лучшее приобретение от этого «провала» сейчас наверняка ставило вверх дном дом своей крёстной, которая дала Нейту первый за год полноценный выходной. И то, что целый год утягивало уголки губ вниз наедине с собой, привело его на забытое богом, но ухоженное кладбище. Оказывается, ему всё-таки нужно было попрощаться. И, наверное, пора было уже свести оставшийся с ночи перед отъездом из Хогвартса шрам. Под левой ключицей. Шрам, так и не забывший руку, нанёсшую его, после того как он пообещал больше никогда не причинять себе боль сам. Потому что это самый «лёгкий» путь справляться с другой болью. И вот, спустя шесть лет, он сидел рядом с прямоугольным куском мрамора и с той самой улыбкой. Те два последних школьных года были самыми противоречивыми в его жизни. Вероятно, вернись Нейт в прошлое, он бы надавал лещей своей юной версии, чтобы перестала заниматься отчаянным саморазрушением. Но это была его юность. А тот, кто повлиял на неё больше всего, теперь лежал на глубине шести футов. Однако Нейт приятно ошибся, посчитав, что сюда, кроме него, некому прийти. Легкий шорох шагов остановился в паре метров за спиной, и он, быстро проморгавшись, непроизвольно усмехнулся своей оправдавшейся догадке. Эти ядрёные ноты французского парфюма он узнает где угодно. — Прячемся от прытко-пишущей папарацци? — Не оборачиваясь. В ответ донеслось красноречивое цоканье. И Нейт, решив, что его время наедине с безмолвным собеседником вышло, поднялся на ноги, оттряхнул от травы джинсы и повернулся к не сводящей с плиты серебристых глаз знаменитости. Растерзываемой на куски чуть ли не в каждом выпуске «Ежедневного пророка». Он принципиально не читал их. — Ты знал его? — Вполголоса спросил тот. Острый кадык съездил вверх-вниз. Почему-то теперь Нейт был уверен: сними черный лёгкий плащ, развяжи галстук, расстегни накрахмаленную белую рубашку, и там будет такой же шрам, как у него. И, очевидно, он слишком долго тянул с ответом, неприлично разглядывая нежданного гостя, который, встряхнув угольными кудрями, стрельнул в него напряженным взглядом. — Нет, — пожал он плечами, — загорать с утра пораньше у случайной могилы — моё давнее хобби. Парень недоверительно прищурился. Нейт, уже еле сдерживаясь, выгнул бровь. И Блэк, закатив глаза, таки удостоил его ироничным полуфырканьем-полусмешком. Пусть и быстро померкнувшим, стоило вновь опустить взгляд. — Ладно, — кинул он, разворачиваясь. Приветственных слов вроде не звучало, так что и в прощальных не было необходимости. Как вдруг тот издал какой-то неопределенный звук, отразившийся на лице вполне себе определенной просьбой. Эм... — ладно. И следующие минут пять переносица Нейта свербела от вопроса: где он свернул не туда, оказавшись перед могилой Уизли с молча попросившим его остаться Регулусом Блэком? Старший брат которого, собственно, Адриана и прикончил. В принципе, эти пять минут были на удивление легкими. Хоть они ни разу и не общались. Нет, не так — они не были даже представлены друг другу в школе. В те вечера, когда Нейт мог заглянуть в гостиную Слизерина, они не пересекались. И вроде бы Блэк-младший не очень-то подходил под портрет того, кто так запросто впускает во что-то личное первого попавшегося незнакомца. А Адриан Уизли — это всегда что-то личное. Треклятое чудесно... теперь вдобавок засвербело проснувшееся любопытство. Но только Нейт открыл рот, он сразу захлопнулся. Потому что Блэк, видимо, решил спятить по семейной традиции и рассмеялся. Заливисто и заразительно — так, что неконтролируемо начал смеяться и Нейт, а потом тот поднял на него неоднозначно светящийся взгляд. — Спасибо. — За?.. — протянул Нейт, всё ещё чего-то не догоняя. — За то, что научил правдоподобно произносить «поганая полукровка», — и смутно припоминающийся короткий эпизод на четвёртом курсе всплыл на застеленную туманом поверхность. Кажется, Нейт тогда спускался к Черному озеру и заметил классный артефакт в руках мелкого слизеринца. Да, амбитус — грубо говоря, компас, помогающий найти важных сердцу людей. Но он не помнил подробностей разговора… вроде тот парень ему чем-то пригрозил и... — …немного тренировок, и у тебя всё получится. Но вещица, правда, занимательная! — Забудь о ней для своего же блага! Мерлин, точно... и как он тогда порчу в спину не получил? — Так это был ты, — взглянул Нейт по-новому на разительно изменившегося парня. Как минимум, он никак не мог вообразить, чтобы тот Регулус когда-либо смеялся. — Это был я, — опустошённо выдохнул Блэк, снова уведя взгляд на землю. — Ну… выходит, у тебя всё получилось, — Нейт остановил порыв хлопнуть того по плечу, просунув руки в карманы куртки, и подался уже назад. В его планах было ещё заскочить в несколько музыкальных магазинов Лондона, пока Лив не поняла, что переоценила свои силы, вызвавшись целый день сидеть с трёхлетней занозой в злачном месте. Но отвернувшись и сделав пару шагов, потянул себя за низкий хвост, который всё не было времени подстричь, и крутанулся обратно. Регулус тут же заискивающе повёл головой в его сторону. Зараза, только этого не хватало... — В общем, — по привычке втянул Нейт скулы, поражаясь необъяснимой возникшей неловкости, и усмехнулся, — здесь, конечно, атмосферно, — обежав глазами кладбище, — но в Корнуолле тоже есть много подходящих в качестве укрытия от папарацци местечек. Если захочешь... могу как-нибудь показать, — ни к чему не обязывающе подмигнул он плечами. Блэк-младший, закусив щёку, прищурился и помедлил долгие — Нейт зачем-то посчитал — десять секунд. А затем поджал губы и... Вот же блядь... Кивнул с такой улыбкой, будто вот-вот заплачет.