Тогда ты знаешь, где выход.
Непоколебимый хриплый голос, запертый среди хлама на пыльном чердаке, пронёсся совсем рядом. Его не уносило буйным течением, не выносило из подкорки редчайшей магией — в отличие от прочитанного когда-то под действием веселящих паров послания.
…это всё, что я могу для тебя сделать.
Теперь написанные на пергаменте сухие слова переплелись с теплом покоящихся на плечах пальцев, с касающимися его макушки кончиками густых угольных волос и с угрожающим спалить письмо любимым голосом.
Этот голос, пропитавший каждое вернувшееся воспоминание, воскресил и смутное чувство смирения, которое он испытал, сидя в спальне и держа полученный на свой семнадцатый день рождения конверт. Смирение с избитой истиной, что некоторых людей [или дятлов] уже не исправить.
И этот же голос позволил Римусу утихомирить бушующий в груди протест даже на милю приближаться к дому, в котором его либо игнорировали, либо уже буквально запирали на пыльном чердаке. Тринадцать лет. Попрекали, принижали… можно перечислять до бесконечности.
Просто посиди на жопе ровно, — занёс он кулак для тройного стука и отшагнул. —
Это ненадолго.
Волк недовольно чертыхнулся.
От дома за версту несло аконитом — лучший способ донести до обладателей мохнатых ушек, мол,
как им здесь рады.
Римус даже не удивился. Его удивило другое.
От дома не несло зловонным перегаром. И дверь открылась почти сразу же. Так, что он и прочувствовать должный мандраж, как следует, не успел.
— Римус?.. — на миг растерявшиеся бледно-голубые глаза с нависшими веками сбежали вниз по его довольно странному для визита прикиду. На нём всё ещё были заимствованные у Сириуса и подогнанные по размеру туфли, брюки и черная рубашка. Очищенная от крови из расщеплённой раны на спине.
Напротив — опрятное терракотовое пальто, будто тот как раз куда-то навострился, серый костюм и выражение с нечитаемой смесью тревоги и облегчения. Облечение, которое вполне можно было интерпретировать как «подумать только, ты не сдох!». Но это навскидку и от подступающей к глотке обиды. Потому что слой насыпанного от души аконитового порошка раздражал обоняние и не пропускал ни одной мысли по ту сторону разделяющего их порога.
— Римус, — твёрже повторил Лайелл. И Римус отмер, осознав, что уже пару минут стоит как истукан, пялясь на отца, даже забыв, зачем пришёл. — Слава Мерлину... — как тот вдруг переступил порог и притянул его в несуразное [ненужное] объятие. Интерпретация же оказалась верной. Однако с совершенно другим подтекстом. — Ты жив, — стиснул его отец ещё крепче.
— Вроде того. — Руки Римуса болтались внизу, как верёвки, а всё нутро изворачивалось, словно маленький ребёнок, вопящий «отпусти».
Лайелл не имел права так его обнимать. Не имел права даже на унцию слёз радости.
Римус пришёл не облегчать тому ношу и потому аккуратно отодвинул от себя шмыгнувшего носом отца.
Откуда столько счастья? Проверку устроить не хочешь? А где серебряные вилы? — пока он героическим усилием воли фильтровал все приходящие на ум рычащие реплики, Лайелл заполнил повисшую паузу сам.
— Проходи скорее, снаружи небезопасно, — кивнув внутрь. И ещё до того как Римус с красноречивым намёком указал на гостеприимную полоску аконита, тот взмахом палочки заставил её исчезнуть. — Хотя теперь уже нигде не безопасно...
— Тебе известно про нападение на Министерство? — Запер он дверь, под которой тут же вновь появился сиреневый порошок. Судя по чудесным ощущениям, им были посыпаны вдобавок и все подоконники.
Давило нехило, но не настолько, чтобы его обезвредить.
И Римус, отойдя от двери, осмотрел из прихожей гостиную, ища привычный беспорядок с инсталляциями из пустых бутылок.
Ни бутылок. Ни беспорядка.
— Видел своими глазами. — Римус, чуть не свернув себе шею, прищурился.
Да ладно?.. Лайелл, повесив пальто на спинку стула, поставил чайник на конфорку и с тяжелым выдохом повернулся к нему, застрявшему на пороге кухни. — Меня не пустили на твоё слушанье, но… я был неподалёку.
— Понятно, — отрезал он, уведя взгляд под скрежет зубов. Смирение, очевидно, осталось за дверью.
Потому что лучше б тот в пьяном бреду погнал его от дома острыми пиками. Эту реакцию Римус, по крайней мере, смог бы принять, переварить. К ней он был подготовлен. Не к вылизанному дому, пропахшему домашней едой и чернилами. Не к кристально трезвому похожему на человека отцу. Не к блядскому сокрушению от [почему ты ими не захлебнулся?] сожалений, которые нужны были ему гораздо раньше.
Всё это нужно было
тому Римусу. Который с ветхим чемоданом переступил порог этого дома в прошлый раз. Думая, что он последний.
— Ты голоден?
— Нет, — под возмущённое урчание желудка.
— Сынок, послушай…
— Нет, — ощетинившись, оборвал Римус, — я не хочу это выслушивать. Я пришёл не выяснять отношения со своим «отцом», — пропустил он через себя рикошет собственного укора.
— Тогда зачем?.. — непонимающе мотнул тот головой, разведя руками.
Римус, размяв шею, шагнул в кухню, и кулаки в карманах брюк машинально сжались, оттого что он посмотрел тому прямо в глаза.
Давай, это не так уж сложно.
— Мне нужен
Лайелл Люпин. — Первая отрепетированная реплика есть. — Мне нужен один из лучших борцов с темными существами своего времени, — завуалировав «до того как он спился» и многое другое. — Мне нужна его помощь в деле, которое было смыслом его жизни почти два десятка лет. Так как теперь это и моё дело. — Отец озадаченно нахмурился, и Римус, выдвинув стул, опустился, сложив руки на стол. —
Я собираюсь убить Фенрира Сивого.
И по кухне разнёсся свист закипевшего чайника. Как нельзя кстати, потому что Лайелл посмотрел на него так, будто это у Римуса фляга засвистела. Возможно, так оно и было… но как бы там ни было, через минуту, за которую он ни разу не моргнул, взгляд отца принял воинственную решимость, и тот, разлив чай со смородиной по пивным кружкам, уселся напротив.
Спустя час или больше перед Римусом стояла опустевшая железная форма со сметенной за один подход мясной запеканкой [волк оказался той ещё продажной сволочью], а перед Лайеллом лежали практически все карты, которые Римус раскрыл ему, по порядку излагая свою [преступную] жизнь в стае. В основном, детали их иерархических натянутых отношений с вожаком. Как тот испытывал его, выделял среди стаи, пытался привить ему свои взгляды. Как играл с его волей, оставляя её нетронутой почти два года. Как ему, Римусу, удалось частично противостоять ему.
Лишь вскользь упомянув их связь — магнитную тягу, которая держит волка словно на цепи. И естественно, опустив подробности,
что именно помогло ему остаться собой в присутствии Сивого.
Про силу [лазурной] любви он ещё перед отцом не распинался.
Отец же ни разу его не перебил, не выказал отвращения, не было даже непроизвольной брезгливости, раньше то и дело проявлявшейся в выражении от одного взгляда на него.
Можно было бы предположить, что Лайелл отлично притворялся, сидя в штанах, полных счастья от возможности окунуться в былые времена живодёрской славы. Но исходящая от него аура говорила об обратном. Отец был полностью сосредоточен, внимателен, вслушивался в каждое его слово, будто проводя между ними красные нити. И при этом его сердце сжималось от всего, что вываливал ему Римус. Так, что к концу «предоставления данных» он уже смягчил и тон, и упрекающий взгляд.
— …как-то так, — откинулся он, проведя ладонью по лицу, — в общем… — недостаток сна после проведённой на ногах пары дней начал настойчиво звонить в дверь. — Все наработки Министерства пропали, а мысли вожака мне не прочесть, — сейчас Римус даже не чуял его. Прежде чем направиться сюда, он перевернул коттедж, в котором собрались выжившие после затмения, и нашёл только остывшее тело содержавшей его околдованной старушки. — Но ты так долго был одержим Сивым, изучал его, у тебя явно больше опыта в этой сфере, — продолжил Римус, смотря отцу в глаза. — Я подумал, ты можешь владеть информацией, которая поможет...
— Найти его? — Прохрипел Лайелл и, прочистив горло, подался вперед. — Или понять?
— И то, — пожал он плечом. — И другое.
Отец просверлил его настороженным сомневающимся прищуром, поводил нижней челюстью из стороны в сторону и встал, опёршись на стол.
— Идём, — убрав грязную посуду в раковину. Римус, потратив секунд пять на всевозможный шок, устремился следом. На серьёзно ослабших ногах. — Мне жаль, сы…
Римус. Аконит нельзя убирать. Эти меры не против тебя. — Римус угукнул, поднимаясь по лестнице, и вошёл за Лайеллом в свою бывшую спальню.
Но то, что перед ним предстало, не было его спальней. О прошлом назначении комнаты намекали только сдвинутые к дальней стене и заставленные коробками стол и кровать. Всё остальное пространство было так же заставлено коробками с папками, стопками газет, а во всю стену по правую руку находилась исчерченная заметками и красными линиями карта с прикрепленными записками, фотографиями и печатными вырезками.
Нападения оборотней. Розыскные плакаты с членами стаи. Странные явления со слов очевидцев. Нарисованный портрет Сивого — максимально далёкий от реальности. Колдографии с какими-то семьями. И ближе к центру Римус заметил старый выцветший снимок вроде с ним самим, однако женщина рядом с пятилетним мальчиком была ему незнакома, а лицо стоявшего за другим плечом закрывал листик с почерком отца: «личное».
— Ты в одиночку ведешь расследование?.. — неверяще, но не без приятного удивления повернулся он к Лайеллу. Тот, острым взглядом бегая по стене, слегка кивнул. — Как давно?
— Примерно с тех пор, как один твой приятель ворвался сюда два года назад и, размахивая руками, в самых нелестных громогласных и точных выражениях обвинил меня в твоём исчезновении, — монотонно и на одном дыхании.
…вы никогда не верили в него! — услышал он эхо, скрутившее мысли Лайелла, опустившего голову. Об этом Сириус не упоминал. А перед Римусом вдруг возник потирающий лоб уставший Джеймс, прячущийся от «стрёмного блинского блина» в библиотеке:
Так, может, стоило выслушать?
— Я бросил пить, — воспользовался минутой молчания отец, — полгода обивал пороги Министерства, чтобы меня вернули на службу, мне нужны были их ресурсы, —
чтобы найти тебя. — Искал встречи с Дамблдором и везде упирался в ужимки, разведенные руки и качания головой. Тогда я и взялся за всё сам.
Римус, прикрыв нижнюю половину лица ладонью, опустился на край кровати, подвинув коробки. Он чувствовал слова, которые Лайеллу так хотелось произнести, и теперь уже точно не знал, как бы он на них отреагировал. Но сейчас им было проще общаться только по делу.
Тот факт, что они вообще общались, уже был в новинку. Для одного дня тяготящих впечатлений достаточно.
— И что тебе удалось выяснить? — Сконцентрировался на повестке Римус.
— Мне пришлось начинать с нуля, — включив нужный официальный тон. — На сбор информации ушло больше года. Я отмечал места нападений, общался со свидетелями. Проку от их показаний было раз, два и обчёлся. А тех, кто мог обладать ценными сведениями, подвергали Обливиэйту. И я решил зайти с другого угла. Моя собственная память уже ни к черту, — [после десятилетнего запоя-то] — да… — словно прочитав мысли, выдохнул отец. — Но я постарался в деталях воспроизвести тот день, когда прикидывающийся обычным проходимцем Фенрир Сивый оказался за моим столом допроса. Я был молод, импульсивен, не стеснялся в выражениях… за которые поплатился ты, — шёпотом добавил тот, — и всё же его допрашивали и другие, более опытные, закаленные авроры, но тот взгляд я помню до сих пор, — сжались кулаки отца. — Как на долю секунды исказилось лицо Сивого, когда он услышал моё имя.
— Ты был небезызвестным
борцом за справедливость, — фыркнул он, — неудивительно…
— Были
и поизвестнее, Римус, — жестко перебил отец, смерив его свинцовым взглядом. — И они тоже не являлись образчиками такта. Но их детей не заставили отвечать за ошибки родителей, — покачав головой. — Предположения, вопросы… — выдохнул Лайелл, выровняв голос. — Я спросил себя:
может, это личное? Но повторюсь, я был молод и до того дня не пересекался с Сивым.
Тогда кто мог? Пришлось наведаться в одно место, — окинул отец коробки, — всё это дела, которые вёл твой дед…
Римус резко выпрямился.
— У меня есть дед? — Полуседая бровь Лайелла дернулась вверх, и он поднял челюсть.
Да-а, Римус… вот это вопрос, достойный юного детектива.
Собственно, спасибо отцу — он промолчал.
— Был, но да. Джон Люпин. От него тебе досталось среднее имя. —
Логично. — Вот кто был «одним из лучших борцов с темными существами своего времени». Настолько мнительный, что не доверил свои вещи Министерству, поэтому они не сгорели семнадцать лет назад. Я закопался в его рапорты, в приложенные материалы. Мне никогда не приходило в голову, сколько лет может быть Фенриру. Но когда я увидел колдографию, датированную от тридцать девятого года, многое прояснилось, — отец отцепил старый снимок по центру и подал его Римусу.
Левый край был неровный, словно его обрезали, и он, проведя по нему пальцем, оторвал записку, прикрывающую лицо мужчины слева от мальчика, которого принял за самого себя.
Никакой щетины, никаких мимических морщин, черные волнистые волосы обрамляли харизматичное овальное лицо с четкими скулами, но вне всяких сомнений с неё ему скалился тот же человек, что с той же улыбкой вынудил его положить ладонь на раскаленную конфорку. Что держал за шкирку главу Отдела по регулированию магических популяций, науськивая вспороть тому горло. Что наслаждался его потугами обменять свою жизнь на свободу стаи.
Что приказал ему вырвать сердце из груди Сириуса.
— Шон Гудман. Та ещё шутка, — невесело усмехнулся тот, — хорошим человеком он никогда не был. Из деревни вблизи дома с колдографии из года в год пропадали маглы, люди придумывали небылицы, мол, их лес проклят, что там обитает чудовище. Уходившие в него потом уже не возвращались. Когда слухи распространились, разумеется, это привлекло внимание твоего деда. Он не был поклонником «полумер». Сама операция прошла быстро и без затруднений. Сопутствующие потери тогда не называли
затруднениями. Однако под конец задержания отцу семейства удалось сбежать, отправив на небеса весь отряд. Джон Люпин лишь чудом успел трансгрессировать, а того и след простыл. Когда Магическую Британию сотрясло имя некоего Фенрира Сивого, все, кто помнил о Шоне Гудмане, уже были на том свете.
Римус, всматриваясь в практически неподвижную колдографию, надавил пальцами на веки. Сколько раз одна и та же история должна повториться, чтобы мир усвоил этот урок?.. Хрен с ним, что Сивый никогда не был белым и пушистым. Смотревший на него счастливый мальчик не мог быть чудовищем.
— А его сын... — поднявшийся на отца взгляд ожидаемо упёрся в напряженный профиль. —
Ясно. Сопутствующая потеря. — Римус вновь взглянул на снимок. — И он…
— Вылитый ты в детстве, — отчеканил Лайелл. — Да. Я заметил.
…я-то хотел, чтоб Лайелл жил как можно дольше с мыслью, что его дорогое дитя принадлежит мне, ну да ладно… Римус, ты мне нравишься, ты забавный, но неужели ты думаешь, что настолько?
— Сдаётся, на одну загадку ответ найден, —
почему он выделял тебя, — осталась всего какая-то пара сотен. — Римус издал непроизвольный смешок, но отец, у которого в закромах нашлось чувство юмора, оставался задумчиво-серьезным. — И поиск их стал бы гораздо проще, если б Сивый не был непредсказуемым самоуверенным безумцем...
Убийцей.
— Не думаю, что он безумен. Он будто специально создает такое впечатление, но в каждом его шаге заложена определенная цель, последовательность... Зримый образ просто не дает разглядеть общий замысел, но я видел приметы, когда что-то идет не по его плану.
Клянусь своей жизнью. Достойная цена для клятвы?
Лайелл, анализируя его слова, воздержался от комментариев. Римус на языке ощущал вкус отвращения, захлестнувшего того от одной мысли, что он защищает Сивого. Но Римус не выгораживал его психическое состояние, просто рассудил вслух.
Да и, начистоту, так-то было насрать, что там думает отец. Одной его части — уж точно.
— …дом, — встряхнул Римус снимком, — знаешь, где это место?
— Даже если б знал, — перекосило Лайелла, — думаешь, я сказал бы тебе?
— Ты же согласился помочь, — удержал он и лицо, и голос. — Чтобы убить Сивого, для начала надо его найти, так? Он не в курсе, что эта информация уцелела, и вполне мог выбрать старый дом как убежище.
— Об этом и речи быть не может! — Очень не вовремя разошёлся отец. — Я для чего тебе это всё рассказал? —
Очень-очень не вовремя. — Сивый сорок лет назад перебил отряд первоклассных волшебников! А ты ещё ребёнок!
Только вот не надо сейчас учить его жизни.
— Мне не нужно твоё разрешение, — процедил Римус, чтобы не пропустить рвущийся наружу рёв. — Я знаю, на что он способен…
— Да что ты можешь…
— Я провёл с ним два года! — Подорвался Римус, словно его толкнули в грудь. Изнутри. — Это в совокупности на два года больше, чем с тобой за всю сознательную жизнь!! —
Блядь... раскатистое эхо прокатилось по комнате, и он, не зная, куда деть глаза, уронил их в пол. Лишь бы не видеть покрывшиеся пеленой бледно-голубые. —
Извини, но я уже не ребёнок. Мне
пришлось повзрослеть в кратчайшие сроки.
— Не… — судорожно вдохнул тот, — не для меня, Римус. Ты
мой ребёнок, — и начал впопыхах срывать развешанные по карте снимки. — Посмотри на всех этих людей, — вручив внушительную беспорядочную колоду, — всех их детей забрал с собой этот монстр! Я не могу допустить, чтобы он забрал и тебя.
Не поздновато ли спохватился? — еле прикусил Римус свой язык. Но Лайелла буквально выворачивало от раскаивающихся угрызений. И он стиснул зубы ещё сильнее, опустив взгляд на счастливые семейные колдографии. Все как одна похожие на тот, что дал ему отец с Шоном Гудманом.
И их было немало. Девочки, мальчики, с виду пяти-шести лет…
— … но куда они подевались? — спросил он себя вслух, пока отец боролся с приступом аритмии дыхательными упражнениями.
Ты такой милашка, Люпин, — отозвался голос Дэмиана в ответ на этот же однажды заданный вопрос.
— В стае обращённых им было только трое, включая меня. Если он из-за потери был помешан на маленьких детях и терял к ним интерес, когда они подрастали, тогда почему не тронул меня и Харли?.. — нашёл он на стене её розыскной плакат.
У тебя потенциал воина, твой волк сильнее половины охотников, но тебе не хватает смелости… Стив, я не могу... Только ты и можешь, Римус. И всем это известно. У тебя его кровь и своя воля!
В тебе кровь нашего отца, ты силён. Но недостаточно, чтобы противостоять мне. Особенно, с таким вшивым контролем.
Всем это известно.
— Харли невероятно сильна, но она полностью зависима от отц… — [дожили, блядь] — вожака, — быстро исправился он. Похоже, пришедший в себя Лайелл только сделал вид, что не заметил. — Должно быть, справиться с ним может только тот, в ком течет его кровь… Сивый видел угрозу в своих же «детях» и расправлялся с ними до того, как те попытаются свергнуть его.
— Но размяк, увидев твоё сходство со своим родным сыном? — Прыснул отец. — Притянуто за уши. В Фенрире Сивом не может быть ничего мягкого и человечного.
— Так про многих можно сказать, —
ни на что не намекая, отбил Римус. — Но у всех есть слабые места, — улыбнулся он одним уголком возникшему перед ним Сириусу, расписывающему свою будоражащую встречу с верховным вампиром, пока они шли вдоль моря пару дней назад. — Сам говоришь, надо задавать вопросы. Что если размяк? — Встал он вполоборота к Лайеллу. — Когда мне было четыре, он проник в мою спальню и увидел сходство. Изначальный план был выкрасть меня, как и остальных, однако представив знакомый сценарий, решил его переиграть. Решил оставить меня расти с тобой, прекрасно зная, что существование будет…
не из приятных. А потом он появится как спаситель со своими распростёртыми объятиями. И, вуаля, я был бы благодарен ему, как Харли. — Отец глубоко задумался, очевидно, узрев в его словах намётки логики, и он снова оглядел схему расследования. — В этот план только не входило, что меня допустят до обучения в Хогвартсе…
…и то, что волк обретет собственный голос, став полноценной личностью. Однако Сивому это было на руку. Он всё знал, — осенило Римуса, невидяще уставившегося в одну точку.
Когда в ночь затмения в нём взял управление зверь, вожак наверняка понял всё, что произошло. Если раньше не догадывался. В теорию идеально вписывались и все испытания, идея переманить его на свою сторону по доброй воле. Сообразив, что это бесполезно, тот возрадовался его «уходу в себя», довольствуясь оставшейся половиной. Лучше, чем совсем ничего. После смерти Кая волк был готов следовать за ним и в огонь, и в воду.
Просчитался Сивый, только когда отдал Римусу приказ убить самого дорогого для него человека. И это только доказывает, что уж кем только нельзя назвать Фенрира Сивого, но точно не безумцем.
Он потерял терпение.
И тем самым сделал всё для того, чтобы Римус смог с ним тягаться…
— Я больше не преступник, — подал он безрадостный голос и развернулся всем телом к напрягшемуся Лайеллу. — Меня оправдали.
— Знаю, — кивнул тот, сведя брови.
— Поэтому тебе не нужно меня покрывать, арестовывать и тем более
бояться. Я кое-что покажу и прошу просто сказать, видел ли ты подобное за годы службы, хорошо? — Лайелл кивнул второй раз. И Римус, шумно вдохнув, пнул налопавшегося запеканки сожителя. К удивлению, отец не дрогнул. Хотя скорее впал в ступор, округлив глаза, в которых виднелось два красных огонька. Римус почти сразу вернул радужке естественный цвет. — Ну?.. — ненастойчиво.
— Никогда.
Да здравствует пополнение к неразрешенным загадкам.
Алые глаза вспыхнули в тот момент, когда он приказал Харли отпустить Сириуса, и та тут же подчинилась. Хотя
ой как пыталась воспротивиться. Просто не смогла. Возможно от неожиданности — Римус не очень верил, что у него получится провернуть этот фокус дважды. Интересно, будет ли шанс побеседовать перед схваткой с другим «отцом», видимо, владеющим ответами на все вопросы.
Наш малыш подрос.
Явно владеющим.
И явно будет. Сивый вообще любитель поболтать [поиграть с едой].
— Уже поздно, — вполголоса уведомил отец. Римус обернулся к окну, в котором отражалась вся комната. — Иди поспи... — и недоуменно скосил взгляд на Лайелла. — Тебе нужно отдохнуть. В моей комнате нет аконита, раздражает его запах.
— Не может быть, — выгнул бровь Римус, не подавив ироничную полуулыбку. Тот отмахнулся.
Он действительно уже валился с ног, так что было не до принципиальных отказов.
— А и... Римус, — окликнул его у лестницы Лайелл, — ты оставил его на столе, — протянув какое-то письмо, — видимо, забыл отправить… — Римус перевернул конверт, пробежавшись по своему кривому почерку, бросившему его в озноб. «Корнуолл». — Я не вскрывал. — И подняв глаза, благодарно моргнул отцу, поджав губы.
Ещё один заигравший красками утерянный фрагмент прошлого встал на своё место. Даже когда Римус вымучивал это рождественское письмо, которое он помнил дословно, его мысли всё равно витали вокруг Сириуса.
И навалившись на дверь, а затем вдохнув не приправленный аконитом воздух, он повертел перед собой запечатанный конверт, чуть улыбнулся и сжег его нахрен.
По сути, сжигая
того Римуса. Слишком слабого, трусливого, жалеющего себя. Теперь им было не по пути.
Снова драматизируешь, Римус Люпин, — ухмыльнулся ему Нейт.
— Может, и так.
Но у него не было времени, чтобы предаваться прошлому, вымоченному в любовных терзаниях. Он обещал Сириусу вернуться. Во что бы то ни стало. Что под собой, наверное, подразумевало такой
незначительный нюанс, что вернуться он должен живым. И тактика Сириуса —
я в девяноста девяти случаев из ста понятия не имел, что делал — сюда однозначно не подходила. Ему нужен был хоть какой-то план. Нужна была вся его выдержка, выструганная за два года в стае, а всё, что было «до», сейчас не имело значения.
Тем не менее, проснулся Римус, отлежав половину лица, впечатанного в подушку, полностью одетый, и всё ещё без плана.
Дай мне полный контроль, и никой план не понадобится, — подмигнуло ему его отражение с горящими алыми глазами. У Римуса волосы на руках, упёртых в раковину, встали дыбом. К этой чертовщине ещё поди привыкни. —
Тебе же всё равно духу не хватит расправиться с ним.
— Твоя поддержка, как всегда, выше всяких похвал, — отвернулся он, повесив на змеевик полотенце. И напялил оставленный ему на стуле комплект одежды. Джинсы, тёмно-серую толстовку и ботинки. Отец даже где-то достал потёртую кожаную куртку. — Всё, затухни.
Вести беседы в голове параллельно с людьми извне он ещё не научился. Волк, нецензурно рыкнув, умолк, и Римус вышел из ванной, как наткнулся на будто стерегущего его Лайелла, судя по синякам, не спавшего всю ночь.
— С кем ты разговаривал? — Заглянул тот за его плечо.
— Сам с собой, — и ведь даже не соврал. Отец сощурился. Римус оправдываться дальше не собирался.
Что ж, постоим, — разнёсся смешок в подкорке, —
может, всё-таки и с ним расправимся?
— Так, ну мне пора, — шустро спрятал Римус ладони в карманы куртки, двинувшись к лестнице. — Спасибо за ночлег и одежду! — Как ноги вросли в предпоследнюю ступеньку, и он, тряхнув головой и выбрав тон получше, обернулся на оставшегося наверху отца. — Спасибо
за помощь.
— Не позавтракаешь? — Кивнув, скорее попросил, чем спросил Лайелл.
— Мне лучше как можно быстрее убраться отсюда, — подошёл Римус к двери. То, что он не чует Сивого, не давало гарантий, что тот не сможет найти его. Но отец явно понял его иначе и, устало спустившись, прошаркал в кухню.
Сколько можно разрываться на части, чтобы разрываться было уже нечему?
Его сознание было располовинено. Его память представляла собой без остановки перемешивающуюся кашу. Он скучал по Сириусу, усердно гоня от себя эту засасывающую, подобно трясине, тоску, и пытаясь сосредоточиться на миссии. Он старательно убеждал себя, что намеревается совершить убийство во благо. И ему вообще было не до успокоения совести отца!
Тот заслужил повариться в последствиях своих действий подольше, чем какие-то два года. Пусть Сириус и наведался к нему, вытряхнув душу, репрезентовав Лайеллу все прошлые грехи и, по-любому, красиво послав в задницу [это он умеет] — этого ведь недостаточно. Римус страдал из-за него с четырёх лет. А сейчас ему уже почти двадцать...
Но, несмотря на всё перечисленное, сейчас он почему-то не мог просто взять и выйти за дверь. И не из-за полоски вонючего аконита.
— Возьми, — предложил ему отец фольгированный тёплый свёрток, — с индейкой, — и следом ещё и звякнувший монетами мешок, — пригодится, ты же не ходил ещё в Гринготтс.
— Как-то было не до этого, — принял он подачку, убрав вместе с сэндвичем в куртку.
— Моё слово для тебя ничего не значит, так что… — дрогнул осевший голос, — береги себя.
— Да я пытаюсь, — слабо улыбнулся он уголками.
Лайелл взмахнул палочкой, убрав с порога препятствие.
— И не как отец сыну, — заставил тот обернуться на крыльце, — я скажу, что попробовал бы склонить на свою сторону эту Харли. Раз она
так сильна. Не иди против Сивого в одиночку, Римус, — качнул Лайелл головой. — Тебе нужен союзник.
Настырный портсмутский ветер хлестнул по щеке одновременно со здравым смыслом в наставлении отца. В Гэмпшире конец сентября уже ощущался ранней зимой. В Лондоне не было ни одного отбитого, кроме него, оборотня, осмелившегося пойти против Сивого. А в голосе отца было беспокойство, которое бушевало подобно волнам океана за его спиной.
Римус сглотнул и осмотрелся по сторонам на монохромный однообразный пейзаж.
В принципе, какая уже разница?
— Знаешь… как
сын отцу, — провёл он языком по зубам с внутренней стороны и возобновил зрительный контакт. — Тот наоравший на тебя парень не
мой приятель. Он вроде как любовь всей моей жизни. — У Лайелла дёрнулся глаз. — Если в следующий раз, когда я приду, ты пустишь меня на порог, — отшагнул Римус, непринужденно пожав плечами. —
Я тебя выслушаю.
***
Первый вдох после прыжка аппарации вынудил поморщиться от едкого запаха гари, до сих пор распространяющегося из Косого переулка. И не только. Вокруг висел тягучий смрад тёмной магии, гнили, пота и годами нестиранных облачений местной фауны. Но недавний пожар поблизости не особо прибавил мрачности этому излюбленному пропащими душонками местечку.
Ведь мрачнее и так было уже некуда.
Завывающие бездомные, прячущиеся в глубоких капюшонах прохожие, шушукающиеся по углам с тайными покупателями шарлатаны, бренчащие подкладками мантий — все утайкой зыркали на него, вышагивающего по Лютному переулку, словно почуяв чужака.
Римус не боялся их. Он чувствовал аромат недоверия, оттеняющийся сотрясающим поджилки страхом. Максимум, что ему тут сделают — это спросят за жизнь, а ему достаточно будет лишь сверкнуть взглядом, чтобы желание задавать ему вопросы отпало у всех желающих напрочь.
Знакомых запахов, если они не потерялись в общем зловонии, он не уловил. И добравшись до пункта назначения со строгой вывеской над входом, потянул на себя дверь с мутным частично закоптелым стеклом, окунувшись в затхлый концентрат тёмной магии.
Популярная лавка встретила его — видимо, как и положено — неприветливой тишиной, и Римус, решив осмотреться, поводил глазами влево, вправо, вверх. И в себя.
Слишком. Много. Черепов.
Человеческие, лошадиные, козлиные, медвежьи. Иссушенные, хрустальные, серебряные.
На каждой полке каждого стеклянного стеллажа их стояло по дюжине, разбавленной, наверное, для приличия всякими редкими магическими предметами.
— Добро пожаловать в «Горбин и Бэрк», — донесся скрипучий, как доски под ногами, голос из проёма за прилавком. — А если нечем платить, то нечего тут жаловать и проваливайте, — выполз на свет угрюмый то ли мужчина, то ли старик.
Переходящий в лысину лоб немного сбивал с толку.
— У меня есть чем заплатить, — любезнейше привлёк внимание Римус.
Владелец, нацепив на крючковатый нос очки, стрельнул в него маленькими, как у крота, глазками.
— Колонии вшей, объедки и обещания не принимаем. — Римус, воззвав к человеческим методам социального взаимодействия, просто достал мешочек, подкинув его на ладони. Перезвон монет оказался убедительней любых слов. — Чего желаете? — Продемонстрировал тот ряд тёмных зубов.
Что бы Римус ни желал, в тот миг он всерьёз подумал пожертвовать деньги этому скряге на поход к стоматологу.
— Слышал, помимо прямой торговли, — приблизился он к прилавку, — здесь оказывают почтовые услуги и могут доставить
что,
кому и
куда угодно.
— Где слышали?
— Там же, где слышал, что здесь не задают вопросов, — зажёг он по красному огоньку в стёклах очков напротив.
Владелец, вытянув гусиную шею, скользнул по нему совершенно другим взглядом, расплывшись в мечте начинающего зубного врача второй раз.
— Главное, чтобы веса мешочка хватило.
Веса хватило.
Почти впритык.
Римус отставил себе лишь шесть галлеонов, а очевидно-Горбину — запечатанную деревянную шкатулку, которую может открыть только получатель.
Передать её содержимое лично в руки — не то чтобы было невыполнимо для Римуса. Вероятно, ему бы хватило сил впитать защитную магию дома на Гриммо и проникнуть внутрь. Но это было небезопасно, прежде всего, для Регулуса. Если кто-нибудь застукает их вместе — даже вскользь обронённое полуслово на одном из «собраний» может повлечь за собой худшие из необратимых последствий. А так — Пожиратель смерти просто получит посылку из лавки, славящейся магическим антиквариатом. Уж чему-то за свои «тёмные» похождения он научился.
Римус не сомневался, что Регулус заберёт зеркало, сразу поняв,
от кого оно и
зачем. После того, как они пересеклись в подземелье Малфой-Мэнора [почему-то из этого делали какую-то вселенскую тайну]. После того, как он, вернув себе контроль и всё вспомнив, заново прочувствовал положение Блэка-младшего, от которого ни на йоту не пахло верностью Тёмному Лорду. После того, как увидел страх за брата в глазах, разбившихся от того, что он [не] увидел тогда в Римусе.
После всего, он уже не сомневался в Регулусе.
— Доставьте как можно быстрее.
— Мы свою работу знаем, — чуток оскорблённо заверил его владелец, спрятав шкатулку под прилавок. Римус, не найдя в исходящей от того ауре поводов не верить, поблагодарил волшебника кивком и двинулся на выход. По всей видимости, гибкость нравов обуславливалась тряской за дражайшую репутацию. — Однако удивительные времена наступили... — будто сам с собой заговорил тот, — за всю жизнь не встречал ни одного красноглазого оборотня, а за последнюю неделю повстречал аж двоих. — И только Римус, обернувшись, закрыл рот, чтобы его открыть, тот провёл двумя пальцами по ухмыляющимся губам, словно застегнул молнию. — Благодарим за обращение в «Горбин и Бэрк». Храним секреты своих клиентов надёжнее Гринготтса.
Опять же — поводов не верить не было.
И ступив с крыльца в жуткий переулок, в котором определить время суток вызывало определённые трудности, Римус — без понятия, что теперь делать [по методу Сириуса] — выцепил взглядом ближайшие обшарпанные вывески, прогоняя разбушевавшуюся тревогу.
Раз в Лютном объявился подобный ему оборотень, он мог «засветиться» ещё где-нибудь. Насколько велика вероятность, что языки у завсегдатаев других заведений будут подлиннее?
А длина языка обычно увеличивается от волшебных горячительных напитков, и Римус, накинув капюшон, взял след зелёных перегарных паров.
К [недо]допросу пятого пьянчуги Римусу уже самому захотелось напиться. Стоило подсесть к кому-то, все поголовно и молча подхватывали свои манатки и пересаживались за другой стол. Наверное, он выглядел слишком подозрительно-прилично для местного антуража и откровенности — ему не хватало отёков на лице, изъеденной молью мантии, десятка волосатых бородавок и колонии вшей. И когда Римус уже всерьёз подумал потратить последние деньги на оборотное, несмотря на скрутившийся после первой затяжки желудок, он наобум запульнул сигарету за угол паба и только сделал шаг по направлению к лавке зелий, как заверещавшее чутьё потянуло его за ворот куртки.
Понять, что конкретно его одёрнуло, удалось не сразу. Не было ни знакомых запахов, ни звоночков грозящей опасности. Просто задетая краем глаза фигура в том проулке, куда он выбросил сигарету, вдруг выбилась на общем замызганном фоне.
А ещё не было одного конкретного звука.
Звука упавшего на брусчатку окурка. И сделав бесшумный шаг назад, Римус уставился на свою сигарету парящую над ладонью подпиравшего стенку облаченного в кашемировую мантию силуэта.
— Не стоит так беспечно раскидываться биоматериалом, — поцокал тот языком, и сигарета растворилась в воздухе. — Да и мусорить нехорошо, — молодой, судя по насмешливому голосу, парень, отпрянув от стены, повернулся к нему, — даже в таком убогом месте, — и снял капюшон, скользнувший по тёмно-каштановым коротким волосам.
Римус, на миг засмотревшись на представшего перед ним, еле успел отшагнуть от собравшейся пихнуть его горбатой ведьмы, бубнившей проклятия себе под нос и просеменившей мимо них вглубь проулка. И, опомнившись, вернулся к сделавшей ему замечание персоне. Если не считать примечательной не только для здешних подворотней внешности, брюнет не примечался вообще ничем. Последний раз люди для Римуса были такой же закрытой книгой разве что до совершеннолетия.
Он абсолютно ничего не чуял.
Но тот не был миражом, потому что Римус [именно что вдруг] четко услышал идущее вразрез безмятежному выражению привлекательного лица учащённое сердцебиение.
— Ты ещё кто?
Яркие губы растянулись в ожидавшую его вопроса закрытую улыбку. На смуглых скулах проступило по ямочке.
— Враг твоего врага. — И смеющиеся черные глаза окрасились в алый цвет. — Давай дружить?
Какого…
***
… хрена?
— О, а есть жульен? — Суровая тучная женщина, явно ненавидящая свою работу [особенно последние минуты] и мотавшая головой на все предыдущие расспросы, кивнула, и его новоявленный дружище хлопнул в ладони. — Что ж вы сразу не сказали! — Она сказала. Первым делом. Есть жульен и рыбный пирог. Больше ничего. — Так, а вы готовите его в горшочках? — Женщина мотнула головой, и тот выпучился на Римуса. — Моя мачеха всегда запекала жульен в горшочках. Что может быть милее? — С мечтательным вздохом.
— Действительно, — переглянулся он с хозяйкой «Белой виверны», у которой лицо было уже бордового цвета.
— Ладно! К дьяволу горшочки. Несите две порции, — наконец-то определился тот, — нет, —
не определился, — три. Четыре! Четыре порции жульена и…
так, а что есть из барного меню?
— Два огневиски. — Встрял Римус, предотвратив двойное убийство. — Пожалуйста, — послал он кроткую улыбочку хозяйке, готовой взорваться, и та грузной походкой отчалила выполнять заказ, израсходовавший весь жизненный запас нервных клеток.
Впрочем, у Римуса их тоже знатно поубавилось.
Дружище же, истязав бедную женщину и выдержку Римуса, в прекрасном расположении духа решил посозерцать обстановку паба, с не сходящей односторонней улыбкой задерживаясь на каждом посетителе.
— Приятнейшее место, а какое обслуживание... — и [под оглушительные аплодисменты] вспомнил о не спускающем с него глаз Римусе, — ...на чем мы остановились?
— Кто. Ты. Нахрен. Такой.
— А я не сказал? — Неподдельно удивился тот.
— Нет. — Сквозь зубы. Медитативный вдох. — Ты предложил дружить и, не дождавшись моего ответа, сказал, что голоден, взял меня под руку и притащил сюда, сказав, что слышал, мол,
здесь отличный жульен. Затем битый час пытал хозяйку, спрашивая про что угодно, но
не про жульен. Вспомнил
о треклятом жульене, словил ностальгию по горшочкам, насладился видами и спросил меня,
на чем мы остановились.
[медитация не сработала]
Брюнет насупился, призадумался и вскинул бровями.
— Да. Это похоже на меня, — весело заключил тот и хитро прищурился. — Спорим, ты ещё никогда не произносил так много раз слово «жульен» за одну минуту? — Римус, уже на пределе, сжал ладонь с зудящими ногтями под столом, как перед ними обрушилось два стакана, на треть заполненные виски. Хозяйка даже не подошла лично, отправив заказ по воздуху. — Ладно, Римус, ты у нас душка, я понял, — взял брюнет свой стакан и, откинувшись на скрипнувшую спинку, отсалютовал им. — Я Йен. Приятно познакомиться.
— Пока что вообще нет, — не пытаясь скрывать своё первое впечатление, смочил Римус горло. Тут же поморщившись.
Нет, это всё ещё невозможно пить. — Откуда ты меня знаешь?
— Мы же одной крови, — сказал так, будто это всё объясняет.
— Это не ответ. И я не слышу твой…
—
Запах? — Ухмыляясь, снял этот Йен с языка. — У меня отличный гель для душа. Мысли, наверное, тоже не слышишь, да? Должно быть непривычно, — осклабился тот, кинув мантию на угловой диван рядом с Римусом и оставшись в черной футболке, открывающей ровную загорелую кожу без единого шрама. Иллюзорными чарами вроде тоже не пахло, хотя Римус уже ничему не верил. — Но разве то, что мы сидим здесь, не наглядный пример выражения «кто ищет, тот найдет»?
Тебе же нужен союзник, — подмигнул парень тёмной бровью, и Римус инстинктивно подорвался. — Ну, хорошо-хорошо, сдаюсь, — закатил тот глаза, вскинув ладони. — Если честно, я за тобой следил.
И на стол обрушилось четыре порции жульена. Новый неприятный знакомый сразу подвинул к нему две тарелки и наклонился к своим, втягивая ароматные пары.
— Объеденье… — опустил парень веки с длинными дрожащими от трепета ресницами и открыл один глаз, посмотрев вверх. — Ну не стой ты над душой, Римус.
— Ты следил за мной? — Зашипел он, рухнув на сидушку.
— Да, — так же буднично. — А что такого? — И тот как ни в чем не бывало принялся за грёбаный жульен. — В крайний раз от того милого домика с розовыми рюшечками до Гэмпшира, — нарисовав прямую траекторию вилкой, и воодушевлённо уставился куда-то над сидевшим на низком старте Римусом. — Первая встреча с отцом после изгнания… так волнительно,
могу представить. А твоя финальная фраза, — театрально взмахнув вилкой, — что-то с чем-то!
Он любовь всей моей жизни. Я аж за сердце схватился. Это же ты про Блэка? — Воткнув зубчики в сырную корочку. Утробное рычание раздалось уже не внутри. — Эй, спокойно, я не осуждаю. Мы животные, а гомосексуализм среди животных в порядке вещей, в принципе,
как и не подтираться, — пожал тот плечом. — Интересно только, — направив вилку в его переносицу, — это ты таким родился или сексуальные предпочтения появились с обращением. Как считаешь?
— Считаю, сейчас самое время тебе врезать.
— Не-ет, — скривился брюнет, — тебе кажется. — Что Римусу точно казалось, так это то, что он когда-либо ощущал настоящее раздражение. До этого дня. — Хотя, если подумать... — снова уставившись в угол, — не, ещё рано. Ты же не получил ответы на свои вопросы, — вспыхнула на миг черная радужка, — про глаза... про то место на колдографии…
— Знаешь, где оно? — Скептично выгнул бровь Римус.
— Есть предположения, — пережёвывая, кивнул парень. — Ну, будет тебе, куда спешить? Поешь, выпей,
поболтаем. Я давно не наслаждался хорошей компанией.
— Почему-то я не удивлён, — [ни на что не намекая] заметил Римус и придвинул к себе тарелку. Жульен, однако, пах действительно соблазнительно. — И о чем ты хочешь поболтать?
Парень, разделавшись со своей порцией, сделал глоток виски и сдулся.
— Черт, когда так спрашивают, это убивает всю прелесть застольной беседы... — раскрутил тот на дне янтарную жидкость. — Придётся её спасать занимательной историей. Я достаточно знаю о тебе, поэтому будет честно и мне поделиться чем-нибудь личным. Тем более, у нас так много общего, — создав вокруг них плотный заглушающий барьер.
Им владели только оборотни, но Римус, оказавшись внутри, всё равно не чуял второго волка. У этого Йена было волчье сердцебиение, волчьи глаза, волчья магия, но запах был самого обычного волшебника.
— Например? — Украдкой прошерстил Римус взглядом не заинтересованных в их укромном уголке посетителей.
—
Например, мои отношения с отцом тоже были «не из приятных», — чокнулся брюнет с его покоящимся на столе стаканом. — А ведь это самые важные отношения в жизни мальчиков! — И вальяжно развалился на стуле, закинув локоть на спинку. Римус уже просто настроился дать тому выговориться, смирившись с тем, что путь к ответам лежит через бесполезную трескотню, и взялся за вилку. — Но если у тебя они испортились с четырёх лет, то мой ненавидел меня с рождения.
За что? — Римус не спрашивал. — За то, что я убил свою мать при родах. — И Римус, поперхнувшись, кашлянул в кулак. Парень же, не обращая внимания, продолжил крутить перед собой граненый стакан. — Интересный мужик… сам, будучи чистокровным оборотнем, обрюхатил маглу, а потом винил меня в её смерти. Ко всему прочему, я родился ещё и дефектным. Не суть, — отмахнулся тот на нарисовавшийся во всё лицо вопрос. — Представь, какая это была сладкая жизнь, Римус… он считал меня монстром, хотя сам был не лучше. Жестокий, кровожадный ублюдок, но с большой мечтой о большой семье! — Одухотворенным тоном. И парень, качнув головой, вылил в себя остатки виски и, развернувшись всем корпусом, облокотился на стол. А Римус больше ни разу не пошевелился. — Когда мне было девять, у меня родился младший братик. В этот раз отец выбрал самку, которая без проблем выносила волчонка в своём чреве. Вопреки воспитанию из дерьма и палок, я полюбил его... да и мачеха относилась ко мне как к родному. Она укрощала ярость папаши, и на какое-то время ей даже удалось сделать из него
хорошего человека. Но жестокость у рожденных оборотнями в крови. Он недолго продержался в роли примерного семьянина. Методы, которыми он оберегал свою берлогу, были просто бесчеловечны. Любой, кто забредал в наш лес... — Йен, красноречиво просвистев, указал пальцем наверх. — Я пытался помешать ему и в итоге своим вмешательством только вдохнул второе дыхание в его безумие. Наконец тот окончательно сбрендил, вбив себе в голову, что я угроза для него, для младшего брата и всей семейной идиллии, и изгнал своего четырнадцатилетнего сына в Тмутаракань у черта на куличиках. Надо сказать, лучше бы убил меня,
как и планировал… — отвёл тот увлажнившийся взгляд, но интонация наоборот набрала надрывающиеся забавляющиеся ноты. — А знаешь, что самое ироничное во всей этой истории?!
Не поверишь, — вернув маниакально бегающие по сторонам глаза. — Только он выпер меня из дома, не прошло и недели, как туда нагрянули авроры, прибив его жену и моего любимого братишку! — […] —
Кстати, — наклонив голову к плечу, — ты, и правда, чем-то на него похож.
Римус сглотнул стоявший в горле с середины монолога ком жульена, угрожавшего подняться обратно, и выпил одним махом весь виски, оставив пальцы на затрещавших стеклянных гранях.
— …как,
говоришь, твоя фамилия?
И перед ним возникла широкая белозубая улыбка один в один, как у того, кто приказал ему вырвать сердце из груди Сириуса.
