***
Вопреки неутешительному поводу, собравшему всех присутствующих в Годриковой Впадине, атмосфера вовсе не была гнетущей до желания свернуться калачиком. Оживлённые потоки людей, знавших в разной степени Юфимию, передвигались по дому Поттеров, образовывая небольшие компании. Из граммофона стелилась ненавязчивая музыка. Кто-то, обронив соболезнования и причину спешки, убавлялся. Кто-то, принеся соболезнования и обязательное блюдо в форме для запекания, прибавлялся. В остальном же, как бы это ни казалось неправильным, разговоры, так или иначе, сводились к нынешнему военному положению. Однако за прошедшие два часа комфортно Римусу было от силы секунд шесть. Ровно настолько стиснул его Сохатый на входе, по привычке одарив его двумя хлопками, хотя подбадривать нужно было точно не Римуса. А стоило открыть рот, чтобы сказать что-нибудь полагающееся, Джеймс округлил уставшие глаза, так и кричащие: не хочу слышать ничего полагающегося! По крайней мере, от них с Сириусом. — Просто отдохните и поешьте. Мама хотела бы только этого. Увидевшие его в первый раз после Портлевена, но уже [естественно] введённые в курс всех дел девчонки, слава Мерлину, не набрасывались на него, повиснув на шее, зато поддерживающе сжимали его предплечье через пиджак. И откровенно говоря, лучше бы и этого не делали. Будь у Римуса воля, он бы мимикрировал под полосатые обои. Странно, что у него не развилась именно эта особая способность, учитывая, что он стремился слиться с интерьером почти всю свою жизнь. Сегодняшний день должен был принадлежать Джеймсу, мистеру Поттеру, а в итоге всё внимание было обращено в сторону Римуса, [естественно] когда он отворачивался. И в обращённых глазёнках уже читалось, что вместо костюма ему намного больше пошло бы клеймо на шее. Все здесь теперь знали, кто он. Те, кто не знал — пребывали в неведении недолго благодаря гуляющим перешёптываниям, и хоть вставай на стульчик и объявляй в рупор, что клыков и хвоста его лишили — всем было бы совершенно наплевать. Для них он оборотень. Смертоносная тёмная тварь. С волком или без. С волком или без, ты мой старший брат! Эти слова… для Римуса они имели намного большее значение, чем недоступные, но без проблем прощупывающиеся мыслишки, занимающие головы окружающих. И только развевающийся внутри ломающийся голос волчонка не давал Римусу окончательно провалиться в разверзнувшуюся внутри пустоту. Как и психануть, выйдя за дверь и попробовав аппарировать, как обычный волшебник, куда подальше. Но от них же становилось и омерзительно холодно. От принесённого с ним осознания, сколь многое он растерял. А сегодня-дофига-великодушное приобретение, которое [по идее] должно было окупать любую жертву, избегало его под нелепейшими предлогами уже два часа. Видимо «мы это отложим» подразумевало «мы вообще не будем разговаривать». Сириус появлялся то рядом с рьяно поддерживающим все ведущиеся в доме беседы Джеймсом, то пререкался о чем-то с Пруэттами, то беседовал с Марлин и Доркас. На полчаса он свалил хрен-пойми-куда с Грюмом, который потом, посмотрев исподлобья на Римуса, спросил: «Люпин, ты с нами?». Как будто есть выбор. Лили же пыталась быть внимательнейшей хозяйкой, но стоило ей появиться или попытаться заговорить, зелень глаз затапливали слёзы, и она сбегала наверх, указывая в сторону ломящегося от блюд фуршета. — Вы пока поешьте, я проверю… Она так ни разу и не договорила, что ей так срочно нужно проверить. Тем не менее, спустя два часа, после очередного побега Римус таки взглянул в сторону заваленного запеканками стола и, убедившись в предельной занятости Блэка, переговаривающегося с Долгопупсами, пошёл на зов подвывающего желудка. И более-менее проснувшийся аппетит сменился подступающей тошнотой. — …не любишь жульен? — Заискивающе раздалось по правую руку, застывшую с потряхивающейся тарелкой. — Лунатик? — А?.. обернулся Римус к кивнувшему вниз Питеру. — Здесь ещё много всего. — Да, я вижу, спасибо, — картонно улыбнулся он нервно задёргавшимися уголками и, вернув чистую тарелку на место, вернулся на свой пост к полосатой стене. Хвост зачем-то пристроился под боком, переминаясь с ноги на ногу и уминая лазанью. Икнул. Извинился. Римус поджал губы в полуулыбке, мол, ничего страшного. И пустил взгляд в бессмысленные блуждания под натиском неловкого тихо жующего музыкального сопровождения. Неловкого, потому что ему было как-то совершенно не о чем говорить с Хвостом. На самом деле Римус практически ничего о нём не помнил, не помнил свои чувства к нему. Словно они никогда и не дружили. Он остальных-то помнил урывками и в основном по прожитым моментам, вертящимся вокруг Сириуса, который теперь исчез и из угла, где Римус видел его в последний раз. Помнил согревающий плед поддержки Лили, мудрые втыки Сохатого. Помнил выносящие мозг остроумные беспокойства Мэри, лежащее у него на плече понимание Марлин, стойко обороняющуюся от ревностных загонов Блэка Доркас… и помнил, как Петтигрю что-то мямлил где-то рядом. Сейчас, спустя пять показавшихся вечностью минут, он всё ещё стоял рядом, но уже без тарелки. И Римус решил попробовать начать разговор — скорее из вежливости, чем дани позабытой только им дружбе. — Кхм… — начало впечатляющее, — как у тебя дела?.. Хвост… — без комментариев. Собственно, на лице Питера отобразился ровно этот же жирный штамп, но он, мягко улыбнувшись самому себе, откинул голову на стену и невидяще уставился на люстру. Римус только сейчас как следует разглядел, что тот похорошел до неузнаваемости — по сравнению с временами, ознаменованными «фигурированием где-то рядом». — Грюм и многие другие считают меня предателем, причастным к нападению на Министерство, — утомленно ни разу не «промямлил» тот. — Мой хороший приятель, похоже, был причастен к этому нападению. Моя мама — не затыкающаяся ни на секунду стерва... — приглушенно усмехнувшись, — а ты, судя по всему, меня не помнишь, потому что никогда до этого не спрашивал, как у меня дела, — перекатившись по стене, чтоб искоса стрельнуть снизу вверх абсолютно не упрекающими голубыми глазами. — Прости, — машинально почесал он лоб, — я, правда, почти не помню... — и зависнув, возобновил зрительный контакт, — погоди, не спрашивал? никогда? — Питер, закусив впалую щёку, качнул головой. — Вообще-то, так даже лучше, — сдув с глаз чёлку, — хоть с тобой смогу нормально поговорить, — и вот эту фразу Римус вконец не понял, но Хвост, уже оттолкнувшись, покинул его укромный уголок. Постройневшая спина, обтянутая тёмно-синей плотной тканью, ссутулилась, как только того перехватила на пару минут вернувшаяся [наверняка на пару минут] Эванс, и Хвост стандартно перемялся с ноги на ногу. Она и к нему подошла. Поинтересовалась, поел ли он, ибо она понятия не имеет, куда девать все эти съедобные соболезнования. Римус, слукавив, кивнул. Лили даже успела твёрдо спросить, как он держится, но Римус ещё не ответил, а её подбородок уже задрожал. — Я сейчас, надо… — Проверить? — Провел он вверх-вниз по рукаву тёмно-зеленого джемпера, и Лили, прерывисто угукнув, вновь оставила его в углу и в компании тихо играющего граммофона. Though my eyes could see I still was a blind man. Though my mind could think I still was a mad man. I hear the voices when I'm dreaming. I can hear them say... Carry on my wayward son, There'll be peace when you are done. Lay your weary head to rest, Don't you cry no more… (Хотя я мог видеть, я все еще был слепцом. Хотя я мог думать, я все еще был безумцем. Я слышу голоса, когда сплю. Я слышу, как они говорят... Продолжай, мой блудный сын, Когда ты закончишь, наступит мир, Дай отдых своей уставшей голове, Не плачь больше) Пора на перекур, — подумал Римус, обведя взглядом гостиную и завидев краем глаза на кухне Сириуса, теперь злостно перешёптывающегося с ещё одним членом Ордена, проскочил к черному входу. Кого Римус по пути не заметил, так это вездесущего Джеймса, и пусть теперь он был практически слепым, глухим и потерял обоняние, почему-то Римус не удивился подпирающему снаружи стенку силуэту, гипнотизирующему внутренний двор. Римус, не сказав ни слова, пристроился в дюймах десяти, но за сигаретами не потянулся, припоминая отношение друга к этой привычке. И затем припомнил ещё кое-что. То, что из всех только они с Джеймсом столкнулись с потерей родителя. Мамы. И Римус сократил оставшиеся десять дюймов, прижавшись к плечу свесившего голову Сохатого. — … это пройдет? — вполголоса спросил тот, когда начали подмерзать кончики пальцев. — Да. Однажды пройдет, — нужным тоном, — …но порой всё равно будет больно. И тогда тебе каждый раз придётся находить силы, чтоб простить себя, — Поттер повёл на него головой с улавливающимся периферическим зрением вопросом, давшим Римусу зеленый свет чуть повернуться, — за то, что на некоторые вещи ты просто не можешь повлиять, друг. И Сохатый, позволив себе расклеиться, упал в его плечо, содрогнувшись всем телом и, разумеется, оказавшись в его поддерживающей хватке. Римус был полностью уверен, что подобное ему уже должны были сказать и Лили, и Сириус, но возможно Джеймсу хотелось услышать их от того, кто уже проходил это внутреннее поле боя. — Не нужно быть всегда таким сильным… — всё ещё в намокшую ткань костюма. — Не нужно быть всегда таким сильным, Джим, — отодвинувшись, вытер тот глаза под перекосившимися очками. — Последние её слова мне. Не страшно, если близкие люди увидят тебя слабым, на то они и близкие. — Хорошие слова, — сжал он плечо шмыгнувшего и поправившего очки Поттера с едва пробивающейся на свет улыбкой. — Я так рад, что ты здесь, Лунатик, ты не представляешь, — теперь только догадываюсь, — Бродяга вкратце пересказал нам всё, я вроде понял где-то половину… или меньше. И это… — натянув нижнюю губу ещё шире, — как ты? — В порядке, — моментально напоролся он на упрямое сверло меж глаз, — Сохатый, сегодня не нужно… — Поттер принялся сильнее продавливать его взглядом, и Римус, сдавшись, неопределенно взмахнул рукой, навалившись боком на стену. — Ну… — с чего бы начать, — у меня разрывается голова, сердце… мне так больно, что я хочу кричать, пока не сорву глотку. — И как говорится, стоило только начать. — Я не могу есть, дышать… я чувствую, что потерял того, кем являлся… потерял что-то очень важное, возможно, самое важное, что у меня когда-либо было, и боюсь, вернуть всё назад уже не выйдет… мне ещё никогда не было так страшно, — слетел с губ судорожный вдох. — Страшно, что вскоре случится что-то ужасное, а я не смогу это предотвратить. Страшно потерять то, что у меня осталось. Но хуже всего чувство вины, которое я испытываю, смотря на Сириуса, за своё желание всё вернуть назад. Да… наверное, если не считать всего этого, то я в полном порядке, Сохатый, — рвано усмехнулся он, подняв голову на Поттера. И от нацеленных за его плечо напряженных карих глаз выдохнул отчетливое «блядь», прикрыв веки, и обернулся к двери черного входа, которая могла бы ради приличия и скрипнуть, напоровшись на абсолютно непроницаемое выражение Блэка. Джеймс, легонько хлопнув его между лопаток [ну, спасибо], прошёл в дом, что-то шепнув тому на ухо. Сириус даже не моргнул, не отведя от него цепкого взгляда. — Он сказал «тебе нужно было это услышать», — пояснил Сириус, мол, ты же у нас теперь не можешь подслушивать. Римус, стойко приняв эту порцию яда, подпёр стену и достал пачку Мальборо. — Ну, и с какого момента… — С того, где ты потерял самое важное, что у тебя когда-либо было, — любезно поджёг тот его сигарету. После двух безуспешных попыток Римуса. И он, затянувшись, выдохнул подхваченную ветром струю дыма, которая, как назло, прилетела Блэку в лицо. Однако в контексте уже сорвавшегося с языка вопроса это было приравнено к покупке себе билета в первый ряд на очень громкий вечер. — Твоего «великодушия» хватит и это «отложить»?***
Дверь врезалась в стену так, что ручка по-любому оставила от себя кратер. В стене их спальни. В которую влетел Блэк, яростно снимая костюм и гремя ящиками комода. — Самое важное!! А я, блядь, кто?! Утешительный приз?! — По грохоту на восклицание. — Шоколадная лягушка на кассе?! Римус, просто скинув пиджак и закатав рукава, убрал три всученных впопыхах перед уходом запеканки в холодильник и обрадовался сейчас не меньше Ричи дожидающейся своего часа бутылке. Блэк опять начал орать что-то про путан на «лягушачьем» и, стремительно преодолев гостиную, примчался на всех парах к продолжению банкета. Римуса аж ветром хлестнуло, когда тот остановился, переодевшись в водолазку без горла и черные джинсы. Видимо, нынче сраться в парадном не комильфо. Но, как ни странно, видя Блэка в обтягивающем и на взводе, последнее, что желал Римус, это ссориться. — Ты прекрасно знаешь, что это не так, — поморщился он, осушив половину стакана. Да и от проевшего лобную долю прицела. Блэк демонстративно скрестил руки. — Сириус, попробуй хоть на секунду вообразить, что потерял свою магию… или, там не знаю, облысел. — Да я понял, что тебе хреново! — Хреново. Лишь поплавок на поверхности уходящей на мили в глубину скважины ощущений. — Почему ты всё это высказал Сохатому?! — Ну, — мигнул он плечами, — мне тоже интересно, — оторвав взгляд от столешницы. — Может, потому что ты там увлёкся мракоборскими совещаниями? Или потому что, скажи я такое тебе, ты бы всё свёл в шутку? — Сириус словно в нетерпении возразить открыл рот. — А может, потому что Сохатый, блядь, просто спросил?! — И растерявшись, закрыл обратно. — Это… нечестно. — Ага, — подмахнув стаканом, допил Римус джин одним внушительным глотком, — как и твоя претензия «в смысле я не самое важное», — и двинулся в обход, надеясь избежать дальнейших споров. Сейчас бы ещё начать сравнивать жопу с пальцем. — Ой, извините! Тогда как насчет другой претензии? — Ну, конечно… плюхнулся он на диван и лицом в ладони. Блэк оперативно и громко притопал следом. — Я уже не говорю о том, что давить на жалость одичалым пацаном, это грязный ход. К слову, второй день подряд обездоленные на пороге, следим за тенденцией, — спаясничав между делом, набрал Сириус полные лёгкие воздуха. Римус, зажмурившись изо всех сил, надавил на веки. — Но какого черта ты не подумал обмолвиться, что должен был стать вожаком?! Если я не ошибаюсь, вроде как вожак обязан следить за стаей. Объясни же мне, ничего не понимающему отшучивающемуся кретину, каким образом это соотносится с желанием вернуться ко мне?! Просто взять на заметку: не откладывать с Блэком ничего, требующего выяснения. Римус едва не оглох от новых вершин, открывшихся в голосовом диапазоне Сириуса. Ему даже показалось, что диван сдвинулся назад на пару дюймов. Спасибо, тот хоть не стал с силой дёргать его за запястья, дав возможность скрыть за щитом абсолютно беспомощное выражение. Он не мог сейчас ни помочь себе, ни ответить что-то дельное Блэку. Несмотря на четверть суток форы. — Римус, во-имя-блядь-Морганы, не молчи… кричи на меня, срывай глотку, поливай матом, — значит, всё-таки тот слышал его исповедь с самого начала, — только прошу, не молчи сейчас. Но Сириус не просил. Он практически умолял. И эта дрожь в голосе — тот же страх. Из-за нависших над ними непроглядной тенью времён. Из-за всепоглощающего бессилия, которое нельзя никому показывать. Сириус тоже боялся, что ничего не сможет вернуть, в том числе и его. Отсюда и столько недопонимания. Потому что невозможно удержать человека, если падаешь сам. — Хватит... — убрал Римус руки от лица и, дотянувшись до сжатого кулака, вынудил того шатко шагнуть вперёд. — Иди ко мне, — а затем, ухватив за бёдра, посадил потерявшего равновесие и вздохнувшего от неожиданности Сириуса на себя. — Я не хочу кричать на тебя, — поместил он ладони на горячую шею, — …или друг на друга, — серебристые глаза почернели, сорвавшись на его губы. И Римус, только этого и ожидая, обвёл одной рукой талию, придвинув того ещё теснее, а второй чуть запрокинул голову вверх и в сторону, поцеловав изгиб угла челюсти. — Поэтому теперь мы будем ругаться так, — ну, блядская хрипотца волку точно не принадлежала. — …опять грязный приёмчик, — придушенно выдохнул Блэк. — Так и задумано, — прикусил он мочку, зарывшись в густые волосы и забравшись под кофту, отчего тот прогнулся в пояснице. С волком или без, при такой близости все прикосновения ощущались через край. Он даже слышал отбивающееся в его грудь сердце Сириуса. — По законам стаи, да, я должен был стать вожаком, — проведя кончиком носа по ключице и параллельно огладив позвоночник, — … но я вообще об этом не думал, Сириус. Я хотел только избавиться от связи, чтоб быть с тобой. Так хотел, что это затмило все мои мысли… — коснувшись губами под точеным подбородком, чувствуя вибрацию в подставляемом горле. — Но, похоже, в этом и была главная ошибка, я перестал слушать волка, его желания… — и Римус не договорил. Блэк, окончательно распалившись, согласно промычал, словно не слышал ни слова, и впился в его губы, простонав прямо в рот, стоило столкнуться их языкам. Вжав его в диван всем своим весом, опьяняя разделенным на двоих горьким жаром и соблазнительными движениями на бёдрах. Силой удерживая за скулы. Слишком вымученно, словно Римус ускользал от него прямо сейчас. Но он не собирался никуда ускользать и потому еле-еле оторвал того от себя, несильно потянув назад за волосы. Сириус, охнув, вперился в него нетерпеливым разъедающим выдержку черным серебром. — У нас, вообще-то, спор в разгаре, — напомнил он, восстанавливая дыхание, и пальцы, сжимавшие расстёгнутую до середины рубашку, расслабившись, опустились на пресс. — Точно… — выпрямился тот и поправил растрепавшиеся локоны, отвернувшись и закусив распухшую губу. Собираясь с остывающими мыслями. — Это было облегчение… — качнул головой Сириус, — когда ты всё рассказал, я почувствовал облегчение, Римус, — наконец-то признался тот, и он с нажимом провёл по обтянутым в джинсовую ткань бёдрам. — Мы говорили, что волк твоя часть, и это не изменится… а оно взяло и изменилось, — вяло всплеснул ладонью Блэк. — А потом приходит этот дерзкий сопляк с щенячьими глазёнками, выворачивает хреново облегчение наизнанку и тырит мою любимую косуху! — Теперь ни разу не вяло, и когда Сириус посмотрел ему в глаза, в очистившемся серебре проступило сожаление. — Я правда хочу, чтоб тебе стало лучше, Лунатик… но ещё больше я боюсь, что перед тобой встанет выбор между мной и стаей, — совсем тихо, — потому что… — Сириус, что бы ни произошло, — притянул Римус того снова поближе, заставив поднять уроненный взгляд, — ты — самое лучшее, что у меня когда-либо было. Взрывное, эмоциональное, чертовски сексуальное лучшее. Даже если этот выбор когда-нибудь встанет, в чем я теперь сомневаюсь, мы найдём компромисс. В конце концов, Сивый мог неделями не появляться на базе. — Сомневаешься? — Прищурился тот не без доли кокетства, отчего у Римус вновь запекло в груди. — У тебя же было некое озарение, — и запекло ещё жарче, когда Блэк прочертил пальцами невесомую линию от основания шеи до конца солнечного сплетения. — Херня, а не озарение, — откинулся он назад. — Просто вспомнил, что Фокс особо чувствительный нытик. У оборотней болевой порог выше, но ему, по всей видимости, даже мой волк не помог... — То есть мы можем довести его до слёз «крапивой», — впечатленно подытожил Блэк. — Уже прогресс, — таким тоном, словно не расстёгивал в этот момент оставшиеся пуговицы, а Римус вовсе не забрался пальцами под ремень, оглаживая поистине уже обжигающую кожу. И только с рубашкой было покончено, он, не сдержавшись, рванул перенявшего правила игры искусителя на себя, как в грудь упёрлась препятствующая ладонь. — Это ведь не всё? — С лукавой ухмылкой. — Ну, пока я пялился на сырную корочку… — выражение Сириуса вмиг растеряло все пытливо-наслаждающиеся «руганью» оттенки, — даже не спрашивай. Я вспомнил, что он вроде кое-что упомянул вскользь. Что может существовать в нашем мире только благодаря якорю. А его якорь я, — пожал Римус плечом, — и выходит, пока я жив… — О, так какие проблемы? — резко приподнялся Блэк на коленях. — Сейчас только сгоняю за верёвкой и мылом, или предпочитаешь по классике Аваду? — Обернулся тот на не давшего ему упорхать в показательные выступления Римуса, крепко удерживающего предплечье. Сириус, цокнув, приземлился обратно и склонился к его лицу так, что дыхание защекотало губы, а мир вновь сузился до затягивающего любимого омута. — Я понимаю, что тебе кажется, будто ты потерял себя... но не волк делал тебя тем, кто ты есть, Лунатик. Не волк всегда приходил на выручку своим непутёвым друзьям, — скользнув на затылок, — не волк был вторым на курсе, пока я не стал отвлекать его от учебы, — вскипело разлившееся до краёв радужки желание, — не волк заставил меня влюбиться… так-то, если вспомнить! — Вдруг отстранился тот. — Эта мохнатая жопа только рычала на меня и пыталась убить, пока не пала перед силой моей «чертовской сексуальности»! Видимо, разрушить момент было просто необходимо. И Римус на грани того, чтоб уже специально зарычать, и во избежание новых концертов, подхватил того за раздвинутые бёдра и рывком уложил нашедшего время посмеяться Блэка на диван, нависнув сверху. Блэка — сразу растерявшего всю прыть в столь обожаемой щекотливой позиции. Обволакивающий смех растаял в предвкушающей, когда её нарушат самым приятным способом, тишине. — Ты сильный, справедливый и даже чересчур самоотверженный человек, когда дело касается помощи другим, Лунатик, — нежно провёл тот тыльной стороной пальцев по его скуле, переместив их за ухо. — Именно это я сегодня полдня вдалбливал в закостенелые мозги членов Ордена на своих «совещаниях». Римус теперь в настоящем озарении открыл рот. Сириус в отместку вскинул бровь вместе с уголком манящих губ и, нахмурившись, поёрзал тазом. — Не пойму, это там «чувство вины» в меня упирается? — Вот... — Сириус, — шикарная сволочь, откровенно забавляясь, промычала. — Заткнись уже. И он накрыл ещё шире растянувшиеся в улыбке губы своими. Так, как надо. Так, как любил целовать Сириуса. Распаляя страсть не из отчаянного страха одиночества, но из самозабвенного желания заботиться. Оберегать. Так, чтобы Сириус млел под его ладонями, а не сотрясался, когда они на мгновение исчезали. Так, чтоб в его объятиях Сириус позабыл об оставшейся за дверью боли. О завтрашнем дне, сулящем им погоню за тенью, застывшей над их миром в форме змеи и черепа. О начале гонки, в которой смотреть вперёд страшнее, чем оглядываться назад. Это всё — завтра. А сейчас Римус хотел лишь сцеловывать задыхающиеся стоны с полураскрытых искусанных губ.