Посмотри на меня! Делайте, что должны.
Знакомая кухня встретила его, наверное, ещё более прохладно, чем почти четыре месяца назад, когда он оказался в ней в «первый» раз. Истинно первый визит, являвшийся не раз в кошмарах — Римус не считал. Пытался забыть. Ведь его тогда здесь не было. Мы будем убивать выборочно… как «выборочно» наоборот? Вспомнил. Без разбора. Не было ли? Я не боюсь тебя. Я, блядь, знаю, что это был не ты! Но это был я! Без разницы, в сознании или нет, отдавая отчет или нет, кто мной управлял, что мною двигало, всё это неважно. Это был я. Он задавался вопросом, сколько в нём было от волка? Но сколько в волке было от него самого? В нём всегда велась непрекращающаяся борьба. Между волчьей и человеческой сущностями. Между тем, что он чувствует и должен чувствовать. И всё время он боролся сам с собой. А вся соль в том, что волк был прав. На этой самой кухне. Они одно целое. Они всегда были отражениями друг друга. Римус мог врать сам себе сколько угодно — волк просто швырял истину ему в лицо. В присутствующее в зеркале лицо. И факт в том, что с волком или без, вне зависимости от цвета глаз — его отражение ведь не менялось. Он всегда оставался тем, кто он есть. Оборотнем. Эта борьба была проиграна заранее. На рубеже первой же мысли, что он сможет победить. Потому что побеждать никого и никогда не нужно было. Но ещё бесполезней, очевидно, оказалось сражение с блядской моралью. Правильно — неправильно. Хорошо — плохо. Какой смысл в этой борьбе, если второе всегда побеждает? В мире, где публично казнят людей. Где одних упекают пожизненно за самооборону, а других хлопают по плечу за учинённую бойню. Где цена жизни определяется процентом чистой крови. Где кто-то может просто решить убить твою маму. Верно. Никакого смысла. В таком мире, что правильно, а что — нет, решает только сила. — Скажете, я не прав? — Выгнул он бровь на две зависшие в процессе анализа строгие физиономии по другую сторону стола. — Чем больше вы прячетесь в подполье, тем больше погибает людей. Не начнём действовать — от того мира, который мы хотим вернуть, ничего уже не останется. Амнистия — не такая уж высокая за него плата. — Люпин, — закончил жевать свои губы мракоборец, — среди тех, кому ты устроил побег, есть настоящие убийцы. — А среди вас нет? — Двинул он головой назад, пройдясь пристальным взглядом по Боунсу, Пруэттам и проигнорировав стоявшую справа от Скримджера Маккиннон. — Мы тут все убийцы. Или борцы за справедливость. Термин зависит от того, кто держит молоток судьи, — повёл он плечом. — Сдаётся, объяснять отъявленным военным стратегам выгоду от присоединения стаи оборотней к силам оппозиции нет нужды. — Её действительно не было. И две яро торгующиеся со своими закостенелыми принципами самые важные здесь головушки это четко понимали. — Если мы поможем вам победить, мы сядем за стол переговоров. Никаких отслеживающих клейм, гонений, охоты. Никакого отдела по регулированию, — [численности] — магических популяций. — Это ультиматум? — Сощурился Грюм. — Это сделка, — вставила свои пять копеек ветошь за его спиной, — ультиматум бы звучал: если вы не согласитесь, стая вернётся на сторону Волр… Вола… да как же его? Римус едва повернул голову, и ветошь, закинув в рот печенье из вазочки на столешнице, закрыла его на молнию. — Это договор, — надавил он. — Оборотни и волшебники предостаточно перебили друг друга. Теперь мы готовы сотрудничать, — не подчиняться, — если вы готовы. Блядский господь, Грюм, соображай уже! — Едва не пнул он стол, начиная закипать. И перевёл взгляд на немногословного, но явно занятого более глубокой работой мысли Скримджера. — Не думаю, что у нас есть право привередничать. Стол переговоров так стол переговоров, — протянул тот ему руку. — Только сразу обговорим. Отпущение прошлых грехов — не означает их попустительство в будущем. — Если оно у нас будет, — покосился на их рукопожатие Грюм. — Разумеется. Но в случае, если оборотень совершит преступление, его судьбу будет решать справедливый суд. Как и над волшебниками. С учетом всех обстоятельств, — всё-таки случайно пересёкся он с недоумёнными карими глазами подруги, как они перевелись за его плечо. Да и у всех стоявших по ту сторону стола в принципе. Римус с одолжением взглянул на свой прицеп, тянущий ручку, как прилежный первоклассник. И с всё туже натягивающим в груди узел позволением кивнул. — Я лишь хотел спросить, — осклабился Фокс и ткнул пальцем в направлении пристроившегося в углу Боунса. — А ничего, что он под Империусом? И не успели все, вникнув в суть повисшего вопроса, повернуться к ошарашенно выпучившемуся парню, тот едва рыпнулся, и Фокс взмахом ладони откинул Боунса на стену, по которой тот сполз на пол сломанной куклой. — Сдаётся, выгода сотрудничества стала ещё очевидней, — подытожил Римус, когда все перевели не менее ошарашенные взгляды на них с Фоксом. — На связи, — кивнул он мракоборцам. — Идём, — не оборачиваясь к гордому собой адресату. Марлин, когда они поравнялись, сделала шаг к нему, но Римус, смотря только перед собой, двинулся в длинный коридор, так же пройдя мимо Мэри и улавливая следующую за ним одну пару пружинистых шагов. Как вдруг к ней присоединилась другая — со слоновьей тяжестью и глухим перестуком. — Люпин!! — Окликнул его Грюм у порога. Римус, удержавшись, чтоб не закатить глаза, остановился. Открыл дверь, пропустил на заснеженное крыльцо Фокса и, не отпуская ручку, дождался, пока тот дохромает для, видимо, очень необходимого замечания. — Что? — Наскребя остатки дипломатично-учтивого тона. Мракоборец смерил подпёршего перила Фокса тяжелым взглядом и поднял его на с нетерпением ожидающее нравоучений выражение Римуса. Как тот с бухты-барахты решил помассировать его плечо мясистой ладонью. — Что там с тобой случилось, парень? — Брови взметнулись аж на дюйм, но давно зажившие раздробленные пальцы правой руки зашлись мелким тремором. — Ничего, — сжалась ладонь, — всё в порядке. Не забудьте сменить защиту, — мельком указал он вглубь дома на площади Бедфорд и ступил на улицу. В студёный декабрьский воздух, которому — даже пройди Римус пару кварталов — не удалось бы остудить пылающие бронхи. — Раньше не мог сказать? — Развернулся он на крыльце, стоило раздаться щелчку замочного механизма. — Ты же велел делать вид, будто меня не существует, — похлопал ресницами Фокс, и он, таки закатив глаза, отшагнул, спустившись на дорожку. — И вообще-то, мне всё ещё не шибко нравится, когда мною помыкают!.. — попятился тот, оттого как резко Римус крутанулся. — Что ещё тебе не нравится, Фокс? Жалобы? Предложения? Давай, я слушаю. — Фокс предсказуемо прикусил язык за своими стиснутыми зубами. — Я тебе дыхательные пути перекрою, если захочу, и мне даже пальцем трогать тебя для этого не придётся. Ясно?! — Ясно. Римус, худо-бедно выровняв дыхание, убедился в порозовевших мечущихся по его лицу зеньках, что тот действительно уяснил своё положение, и отошёл нахрен от ненавистной рожи. — Проверь ребят, обстановку и сразу на базу. — Проверить ребят или Бродяжку? — Съязвил тот в спину. — Что именно проверить, хозяин? В порядке ли он? После того, как ты его бросил. В который это раз по счету? И даже в глаза не посмотрел. Делайте, что должны. Зачем же проверять, я тебе сразу скажу: он в полнейшем порядке! Римус, шумно выдохнув, прикрыл ошпаренные глаза, сверлящие сквозь падающий снег стык таунхаусов напротив. Протолкнул обратно поднявшийся солёный ком.Я правда хочу, чтобы тебе стало лучше, Лунатик… Ты решил, если я тебя оттрахаю, мне станет легче? … но ещё больше я боюсь, что перед тобой встанет выбор между мной и стаей. Ты не так хотел изменить мир. Я убью тебя собственными руками!!! Мы пойдём за тобой, куда скажешь. Посмотри на меня!
Как он мог посмотреть в те глаза после всего, что они увидели? После всего, что он наговорил… В глаза, так бережно хранившие того мальчишку, отражавшегося в серебристой глади, ласково мерцающей с его бёдер посреди наполненной празднующим день рождения их лучшего друга народом Выручай-комнаты. В глаза, блуждающие нежным светом по его лицу в паре стремящихся сократиться дюймов. В раз за разом пронизывающие его тёплым пониманием глаза, из которых раз за разом сбегали слёзы. Из-за него. Каждый раз. Но каждый раз они находили оправдание. Которого теперь ведь не было. Просто не было… — Проверь, в безопасности ли они, обстановку и сразу же на базу, — понизил он тон и, разжав заходящиеся пальцы, трансгрессировал.***
Стоило оказаться в «милом домике», найденном стае Фоксом и даже соответствующем всем удобствам для увеличившегося в два раза количества людей, перешедших под ответственность Римуса, плечи самопроизвольно распрямились. Он выкурил сигарету за двадцать семь шагов до здания столовой заброшенного детского лагеря, кинул её в урну, и многоголосый шум за дверью тут же затих. Это всё ещё вызвало дискомфорт. Ко всем прочему, только он переступил порог, все повскакивали со своих мест, будто он не вожак на полставки, а папа римский. И сколько бы Римус уже ни указывал, что это вовсе необязательно, вбитые Сивым привычки хрен искоренишь. Собственно, поэтому требовал упоминания ещё один гораздо более важный момент. — Никого не убивать. По возможности. Основная задача задерживать живьём, — осмотрел он стаю. — Как бы ни хотелось, кто бы вам ни встретился и какие бы ни накопились личные счеты, — наседающе всмотрелся он в серые глаза Харли и вскинул подбородок на застрявший в них вопрос. — Есть гарантии, что по итогу «сотрудничества» нас не кинут? — Обратно в Азкабан, — подхватил актуальную концовку один из освобождённых. — Есть хороший шанс добиться лучшей жизни. По крайней мере, я костьми лягу, чтобы её для вас добиться. Вы видите, что происходит снаружи. У Новой власти нет намерений давать больше прав магическим существам. Они её не волнуют. А даже если она снизойдёт уравнять наши права с волшебниками, у кого из вас в жилах достаточно чистой крови? По новым законам здесь семьдесят процентов «грязнокровок низшего ранга». Сейчас Тёмный Лорд — наш общий враг, чем бы сотрудничество по итогу ни обернулось. В самом крайнем случае… — У вас есть я! — Раздался под боком довольный голос. Быстро же. Значит, в безопасности… — Да, — шумно выдохнув. — В самом-самом крайнем случае, у нас есть Фокс. Выкладывай. — Тот, насупившись, открыл рот, мол, а чтó именно? — Про Мэнор. — А-а-а… Мэнор. Всё чистенько. Стражник у ворот, три на территории, пять… — Римус перехватил взглядом поджавшиеся губы Дэмиана, мол, крепись. — Итого девятнадцать! — Получается, — завертел башкой выпросивший себе его биту [она всё равно нужна была только шугать на первых порах Фокса] Ричи, расхаживающий в чёрной косухе. Но у Римуса дёрнулся глаз по другому поводу. — Поровну! Здрасьте, приехали… это тоже надо объяснять? Дэм еле заметно кивнул. — Молодняк и пожилые остаются, — отрезал он. — Почему-у-у? — Надулся его младший брат по крови Сивого. — Потому что я так сказал. Хватит и тринадцати. Стив, — вполоборота к и так напряженно слушающему его парню, — остаёшься за главного, — и в напряженном выражении всплыло возмущение. — Возражения не принимаются. Десять минут и выступаем! Стая поддерживающе заголосила. Кто-то охотно и искренне — те, кто явно засиделся, пока Фокс отлынивал от своих обязанностей. Кто-то вполсилы — те, кто едва перевёл дух после Азкабана. Кто-то вынужденно — те, кто был не очень согласен, но на такие случаи, у него был Фокс. Вернее, сидящий в нём волк. Который может повторить каждый его приказ, подавляющим волю тоном. Возможно, демократией не пахнет, но волчьи законы изначально не про демократию. Так что, чем повторять одно и то же дважды, проще усечь с первого раза. К сожалению, не для всех… — Римус, мы можем поговорить? — Нагнал его Хартнелл у дальнего домика. — Только быстро, — оставил он дверь своих голых апартаментов распахнутой. — Ладно, — до щелчка закрыл тот дверь. — Быстро... так быстро. — Римус, скинув на нижний ярус кровати серое пальто-шинель, прошёл в ванную, чтобы умыться. — С каких пор я смотритель яслей? Конечно, я рядовой, как и Эшли, и другие… но им ты что-то не сказал сидеть и ждать. — Ты очень наблюдателен, брат, — проведя ладонью от лба до подбородка, на пару секунд взглянул Римус на хмурящегося парня через зеркало. — Им не сказал, а тебе сказал. Ты не идёшь, и точка, — отряхнулся он, не став поднимать с пола полотенце и двинувшись из ванной. — Считаешь, я настолько бесполезен?.. — вот минус быть вожаком на полставки. Ничего напрямую не мешает ему перечить. Прискорбно осознавать, но при Сивом такой херни не было. Тем временем Хартнелл всё продолжал просверливать в виске переодевшегося в толстовку и потёртую куртку Римуса сквозную дыру. Ввинчивая в него очередь давящих на выдержку вопросов. — …последний раз мы разговаривали перед долбанным затмением! Ты с тех пор, как вытащил нас, избегаешь меня больше, чем кого-либо! Вы даже с Харли и Дэмианом теперь лучшие друзья. Решил исключить меня из близкого круга? Хорошо. Но не надо считать меня жалким. Я оправился, Римус! Я могу сражаться! — Да я не хочу, чтобы ты сражался!! — Взревел Римус. Лицом к лицу. И тот ни с того ни с сего кивнул с мучительным выражением. Словно Римус что-то подтвердил. Ещё один минус быть вожаком на полставки: он вообще не чувствовал членов стаи. — Именно. А знаешь, почему? Потому что ты прекрасно понимаешь, что без жертв не обойтись. Потому что дорожка-то проторенная. Война за мир и обещанные привилегии! Как идётся? Легко? — Заставил тот отвести взгляд. Через верх. И ладонь вновь залихорадило так, что Римусу пришлось отвернуться. — Проще ведь всего сейчас пойти и начать валить Пожирателей! Призови Фокса, если хочешь, чтобы я заткнулся. Но ты этого не сделаешь, — обогнул его Стив, опять встав перед ним, и повернул его голову на себя. — По той же причине, по которой стыдишься смотреть мне в глаза. В глубине души ты знаешь, что поступаешь неверно. Что предаёшь того парня, который говорил мне, что нельзя изменить мир такими методами. — Стив, за полгода мир нехило изменился. — И не только мир… — Да он и так был дерьмовым! — Всплеснул Хартнелл руками, отшагнув. — И его невозможно исправить, ничем не пожертвовав, это правда. Войны уже не избежать. Разница в том, что тебя не должна вести агония. Дэм поддерживает вокруг тебя барьер, а она даже через него просачивается, Римус! Мы все знаем, через что ты прошёл, мы все через это проходили. Тебе ещё и приходится взаимодействовать с тем, кто лишил тебя важнейшего человека. Мы понимаем, — надавил Стив, будто чувствуя, как у него печёт за глазницами. — Но перестань думать, что ты один идёшь через этот ад. Мы — твоя стая, мы следуем за тобой, как велят наши законы. Просто не веди нас через него из-за одной только злобы. Не дай ей выжечь тебя изнутри, — сжав его правое предплечье, чуть унял Стив дрожь. — Причина, по которой стая шла за Сивым была не только в том, что он раздавал приказы направо и налево, и никто не мог его ослушаться. Он верил в то, что делает. Ты, Римус, не веришь, — мотнул тот головой и повёл плечом. — А раз ты в себя не веришь, как поверим мы?.. — с искренним переживанием скользнул Стив взглядом по его искорёженному шрамами лицу. В которое только что бросил все его ошибки. — Скажи, — сглотнул Римус, уже не дыша и еле стоя прямо, — передай всем, что я дал отбой. Пока что. И... — сжался кулак, — прошу, уйди сейчас. — Хорошо, — поджав губы, слабо кивнул Хартнелл и зашагал спиной вперёд, развернувшись только перед дверью. Почему-то не спеша её отворять. — Кстати, у нас в стае как-то был один отбитый чувак. Приставал ко всем со своими агитациями, стремлениями к лучшему, поначалу от него все отмахивались, но в итоге-то многие прониклись его «миссионерским нытьём». Потому что он не отступал, чем бы ему это ни грозило… вот в него хотелось верить. Однако порой он мог целыми днями питаться одними овощами… этого я, конечно, никогда не понимал, — с полуулыбкой обернулся Стив. И только дверь захлопнулась, Римус, задохнувшись собственным рваным вдохом, зажал лицо и, промахнувшись мимо кровати, рухнул на пол, стесав себе деревянным каркасом поясницу. Ему так хотелось сбежать. Отсюда. Как можно дальше. Из заброшенного детского лагеря, из этого кошмара, которым стал их дом. Из этого дня. Да хоть во времена, о которых вспомнил напоследок Стив. А лучше ещё раньше. Он так хотел вернуться в тёплый аромат чернил и пергамента. Чтобы на плечах лежали родные пальцы. Чтобы он мог запрокинуть голову под любимую ехидную улыбку. Чтобы один человек приземлился рядышком на стул и принялся отмачивать несусветные шутки, приправленные одами заслуживающим их в полной мере шикарным волосам, а потом дотронулся до души одной лишь, казалось бы, пустяковой фразой… …раз переубедить тебя не получится, и ты намерен запариваться, давай париться вместе. Где он? Тот парень, что отражался в тех игриво улыбающихся ему глазах. Как давно он уже не видел в них эту улыбку? Только силящуюся не проступить усталость… — …понимаешь ведь, что Хартнелл прав? — Простелился перед ним всё ещё осипший грубоватый голос. Римус, вытерев лицо, поднял голову под вздёрнутую тёмную бровь. — На самом деле, не помню, чтобы он когда-либо был не прав, — присоединилась к той вторая. — Скажешь ему, что я так сказал — брошу тебе вызов и прикончу, — усмехнулся Дэм в позе по-турецки, спровоцировав вторящую невесёлую усмешку. — Ты мог бы, — поддержал комедию он. — Тебя тоже обратил чистокровный. Станешь вожаком. — Нет уж, — наплевательски фыркнул тот, — этот управленский гемор не для меня. Так что вызов будет ещё и впустую. В тёмно-зеленой радужке погасли саркастичные смешинки, и Римус упал лбом на предплечья. И каким образом всё обернулось так, что Ланкастер словно стал единственным человеком в стае, перед которым он мог выдохнуть? Очевидно, это произошло после осознания Римуса, что тот поддерживал его на протяжении двух лет. Вне зависимости от того, как он с ним обращался, и ничего не требуя взамен. Даже после освобождения тот всячески пресекал попытки Римуса отблагодарить его хотя бы на словах. — Я не могу успокоиться, Дэм… не могу совладать с желанием сломать все его кости, разорвать… при одном его виде. У меня ощущение, будто если я его не вымещу, разорвусь сам. Не знаю, как я тогда смог остановиться… но кажется, уже можно было не останавливаться. Я в любом случае уже всё просрал в тот день… — Сейчас бы страдашки по Блэку выслушивать. Блядь… — Извини, — сдавил он переносицу. — Да хрен с ним. Я уже на тебя не претендую, — замаскировал Ланкастер под знакомой ухмылкой не утихшую рану. Ему пришлось в Азкабане тяжелее всех. Дэм привык чувствовать физическую и душевную боль всю свою жизнь, управлять ею, отгораживаться, но в том чистилище закрыться от тысяч испытывающих муки людей было невозможно. Пойманные члены стаи просидели за решёткой четыре с половиной месяца. Для Дэмиана месяц шёл за десять лет. Аппетит, другие желания… после такого гарантий полного восстановления сил не было. При этом Ланкастер ещё умудрялся держать вокруг него непроницаемый заслон. Ибо способность беречь свои мыслишки от стаи тоже принадлежала волку. А вожак, которого читают, как открытую книгу, так себе командир. Хотя, судя по Стиву, его и так прочесть не вызывает проблем… но это ведь потому, что Стив был и остаётся его другом? Он знал Римуса. Стив, Ричи, Дэм — те, кто верили ещё в того мальчишку, носящегося с «миссионерским нытьём». Были, действительно, и другие. Пусть Стив и упоминал об этом летом, Римус всё равно до конца не осознавал, пока его не поддержали целых шесть охотников. Однако нашлись и те, кого Фоксу пришлось приструнить после побега. С Харли же они провели самый долгий разговор, по большей части состоящий из ругани и угроз. На удивление рвалась оторвать голову она уже не Римусу. Брошенный вызов закончился головной болью и ударом коленей об землю. Но, в конце концов, она приняла беспрецедентно-двоякое положение дел. Стоило лишь вызволить из-за решётки Дэмиана. Харли, поклоняющаяся Сивому, как божеству, приняла! А Римус до сих пор не мог… и не был уверен, что когда-либо сможет даже приблизиться к принятию. К пониманию. Если раньше, сделав всевозможные скидки и выжав до последней капли остатки желания верить в людей, ещё можно было найти в душе силы для оправдания поступкам Фокса. Обозлённый на весь свет ублюдок хотел быть полноценным, жаждал мести, скучал [!?], боялся откинуть концы. Допустим. Может быть, когда-нибудь Римус бы и наскрёб в себе долбанное сочувствие. Теперь же… — …ты можешь забрать её? — Потерянно перевёл он взгляд со стены на Дэма. — Ты сделал так, чтоб Кай не помнил ночь смерти родителей. Он знал факт, но не помнил то, что испытал тогда... можешь сделать то же для меня? — Если прикажешь, у меня не будет выбора. А так — нет. Ты знаешь, что должен сам с ней справиться. — Ну, конечно. — Что до этого маниакального балабола… — хмыкнул Ланкастер, — твой волк же перешёл к нему добровольно? — Римус через силу кивнул. — Спроси сам себя почему. Они поладили. Забравшись в его тело, волк не мог не узнать, что он сделал, и всё равно не взбунтовался. Ты был дерьмовым хозяином, Римус, и, по правде сказать, им и остаёшься. Возможно, тебе стоит наладить контакт с Фоксом, чтобы наладить его с волком? — Наладить контакт с тем, кто просто так… — Да, — перебил тот, — вот такой вот пиздец, — и хлопнув себя по коленям, поднялся одним рывком. — Даже при моих силах я не могу прочувствовать его, но если боль переступает все границы, здесь как и с твоим барьером. У тебя она непрерывная, у него же она ритмичная, то ускоряется, то обрывается. Если это поможет, чем-то напоминает… — Останавливающийся пульс? — Дэм, вроде удивившись, вскинул бровь, но кивнул. Римус тоже. Сам себе. — Ты в курсе, что это наш самый длинный разговор, не считая первого? — И тот надел обратно своё угрюмо-невозмутимое забрало. — И последний. — Уже на пороге. — Дэм, — тихо позвал он, — что бы я ни решил... ты со мной? — Я давно с тобой, Люпин, — ещё тише. И Римус, так и не встав, привалился лопатками к каркасу, запрокинув голову на край кровати. …насколько должно быть больно, чтобы остановилось сердце? — промчалась волна дрожи по всему телу. — Тук-тук! — Вторая волна. Не от страха. — Чего тебе? — Вполголоса и прикрыв глаза. Петли скрипнули. — Наше превосходительство насовещалось? — Веки тут же раскрылись, лицезрев комично выпученные черные глазёнки, высовывающиеся из узкого проёма и явно заждавшиеся, пока Ланкастер отойдёт подальше. — Фокс, ты пораздражать меня пришёл? — Прошипел он, поднявшись на ноги, и тот открыл настежь дверь. — Что ты, разве я могу раздражать? — Размахивая полами пальто, навернул Фокс лёгкой походкой круг по его хоромам. — Ты просил докладывать о смене обстановки. Я сгонял туда-сюда, как мышка, всё равно вечеринка в Мэноре обломалась… — Ближе к делу. — Ближе уже некуда, — по-хозяйски рухнул тот на нижний ярус, пользуясь тем, что формально при стае Римусу не стоило его третировать. Гораздо проще это давалось, когда тот выпускал волка размять ножки. — …так вот, Бродяжка, Пити и горячая Печенька отчаливают из той развалины с ковром на стене. Подумал, вдруг тебе будет интересно, — непринужденно повел Фокс плечом. В такт свернувшимся лёгким. — О, а можно мне верхнюю кровать?! — Нет. — В десятый, мать его, раз! Желание сломать развалившиеся на его постели конечности отчаянно мешало соображать. — Десять… девять… восемь… — Римус убрал заходящиеся пальцы от переносицы, выгнув бровь как можно выше. — Ой, не обращай внимания, — отмахнулся Фокс. — Просто отсчитываю секунды до момента, когда ты его окончательно потеряешь. Пять… четыре… И Римус, от охватившего озноба даже позабыв отдать приказ не двигаться с места, моментально трансгрессировал. В отличие от лагеря, который располагался на юге, здесь уже прилично лежал снег, и он угодил по щиколотку в подсвечивающийся звёздным небом покров. Всего полметра вперед — и он попал бы в падающий из окошка тёплый свет, за которым ребята действительно собирались покидать это место. Питер складывал в сумку стопку книг, видимо, прошедших проверку на достоверность. Доркас, сунув тому в зубы пряник, наверное, чтобы не выкидывать, принялась забрасывать в свою ручную кладь посуду. И у него так защемило сердце, что уже закололо в уголках глаз. Постучать? Просто войти?.. — Можешь просто обернуться, — и последовавший душераздирающий визг качели был под стать исказившей родной голос ледяной интонации. Римус, выпустив из лёгких весь хапнутый в лагере воздух, обернулся. В два шага. И тут же выступившая влага вынудила его медленно моргнуть. Чтобы хоть как-то разглядеть расслабленно сидящего с одной поджатой под себя ногой Блэка. Цвет кожи был чуть ли не бледнее снега, а уже касающиеся плеч волнистые волосы темнее глуби леса, простирающегося во все стороны. Лишь слегка выделялась краснота под проедающими его серебристыми глазами. Он давно тут сидел, и эта поднесённая к практически бесцветным губам сигарета явно не первая. Из-за него… опять из-за него… — Отойдем?.. — еле произнёс Римус, скованно кивнув в сторону окна. Блэк протяжно затянулся. Глаза в глаза. Выдохнул в сторону струю дыма. — Зачем? — Небрежно дернул Сириус плечом. — Они уже слышали, как ты можешь на меня орать. — Что?.. нет… — Ага, — искривлено ухмыльнувшись и стряхнув пепел, — я не думал, что там понадобится заглушающий барьер. — Сириус, я… — Что? Пришёл извиниться? За что, Римус? — Скривился тот. — За то, что ты был сломлен, убит горем, но смог остановиться? За то, что в запале наговорил дерьма, когда я сам к тебе полез? Можешь перед Хвостом пойти извиниться, — махнув сигаретой, — вот у него, небось, психологическая травма, что мы, оказывается, трахаемся. Ой, нет, то есть ты меня трахаешь. Извини, не так выразился. Передо мной тебе не за что извиняться. И даже не надо извиняться за то, что нихера не сказал мне напоследок, исчезнув со стаей. А, вот оно… — перестал отыгрывать Блэк, — ты можешь извиниться за то, что исчез на блядские две недели!! — Прошу, — мельком оглянулся он, завидев два застывших силуэта, — ...давай отойдём. — Мне и тут заебись, — оттолкнулся тот ботинком, раскачав скрипящую качельку. И Римус поймал заверяющий кивок толкающей в гостиную Питера Доркас, мол, они сами наложили заглушающие чары. Хорошо… Нихрена не хорошо… — Сириус, — вдохнул он поглубже, вновь зажмурившись, а когда открыл глаза, Блэк гипнотизировал оранжевый огонёк сигареты. По сути, уже горящий фильтр. — Я пришёл не извиняться... — и тот слишком резко вонзил в него вспыхнувший испугом взгляд. — Я не могу больше перед тобой извиняться… я только это и делаю. Обещаю, не справляюсь и извиняюсь. Снова и снова. Как долго это может продолжаться?.. — развёл он сжатыми в карманах кулаками. — Больше всего я хотел бы, чтоб этих двух лет не было, чтобы ты никогда не страдал из-за меня... — Лунатик, — выставил Сириус ладонь, спустив согнутую ногу, и вышвырнул наобум окурок. — Ты что сейчас несёшь? Нет, не так. Ты к чему ведёшь? — Втянул тот щёки, стиснув челюсти. — Я буду строить из себя имбецила, пока ты не произнесёшь это вслух. Мне в глаза. И как назло, голосовые связки скрутило, как и все внутренние органы, и он даже сейчас отвёл размывающийся взгляд. Для маленькой передышки. Он же должен это сделать... просто должен. — Я так сильно люблю тебя… — опустил он взгляд со звёзд на обжигающее сильнее сорвавшейся влаги серебро. — Почему этого теперь недостаточно?.. недостаточно, чтобы всё окупить. Чтобы всё наладилось. Чтобы мне стало лучше от одной мысли, что у меня есть ты… — Потому что любовь, блядь, не подорожник, Римус! — Вскочил Блэк. — Я же понимаю, почему ты сорвался! Почему не мог на меня взглянуть! Ты вправе чувствовать всё, что с тобой сейчас происходит, и это твоя фишка — сваливать, когда тебе… — Да хватит меня понимать! — С сочащимся в тон Сириуса надрывом. — Я оставил тебя, стёр, чуть не убил... дважды. Фокс вогнал в меня клинок, и меня трясло при нём. Я практически вырвал тебе сердце, а ты вёл себя как ни в чем не бывало! Я постоянно причиняю тебе боль, Сириус, почему ты этого не видишь? — Проглотил он ядреную соль, насильно заставляя себя смотреть в до сих пор пытающиеся его оправдывать сверкающие глаза напротив. — Я — худшее, что с тобой когда-либо случалось. Втянул тебя в свою жизнь, которой даже никогда не распоряжался! Я раз за разом всё рушу… и уже понятия не имею, как всё это исправить… пожалуйста, перестань меня понимать, — от этого ещё хуже. — Ты должен меня уже ненавидеть. Ты заслуживаешь… — А можно я сам решу, чего я заслуживаю?! — Сириус, да где твоя гордость?! — В пизде, Римус!! Я буду считать, что ничего из этого не слышал! — Всплеснув руками, зачесал Сириус волосы назад. — Всё, вопрос закрыт. — И заговорил надломленным будничным тоном. — Как дела в стае? Мы вот след нащупали… — надломилась пародия улыбки, стоило встретиться с его взглядом. Я ведь хочу спасти тебя… уберечь. — Нет, Лунатик... — обхватили ледяные ладони его шею, потянув на себя и снеся на полметра, — …нет! — Почему тогда ощущение такое, словно он предаёт Сириуса? — Ты же… ты же сам не можешь этого произнести… — Не могу, — еле мотнул он головой не только из-за держащих её холодных пальцев. — Вот и не надо! Мы разберёмся. Как всегда. Ты не специально «не распоряжался» своей жизнью, ты не виноват ни в одной херне, свалившейся на тебя, и ты точно никуда меня не втягивал! Я сам втянулся. Да, порой нелегко, зато бодрит, — сделал попытку усмехнуться Сириус, и Римус мягко обхватил трясущиеся в преумножившемся ознобе запястья. — Не смей на меня так смотреть... я не согласен! Ты не можешь остаться? Хорошо. Устал бороться? Верить? Я буду за двоих! Боишься забыть, кем являлся? Я тебе потом напомню! Как выяснилось под ебучей рябиной, это моя работа. Напоминать тебе, что ты идиот, Лунатик, — прижался Сириус к его лбу, переместив цепляющиеся пальцы на полы его куртки, — что ты мой Лунатик… у меня в-ведь ничего бы не вышло, не сбереги ты воспоминания обо мне… так береги их, как прежде, и я всегда смогу тебя вытащить. Ты толкаешь дверь, я тяну, помнишь? Если ты без сил, подтолкни её хоть немного… а если… если и этого не можешь, я сниму её нахрен с петель. Но лучше просто не закрывайся от меня… пожалуйста… Насколько должно быть больно, чтобы остановилось сердце? — что бы это ни значило, Римус свой болевой порог выяснил. И что было сил, притянул Сириуса к себе за талию, вжавшись в солёные, никогда не сопротивлявшиеся ему губы. Ответившие с такой сворачивающей кости горечью и одновременно вновь оживившие сдавленный в диафрагме испещрённый орган, заставив бежать кровь в обратном направлении. Вернуться в то время, когда небо не рассекал проносящийся в нём черный дым. Когда оно было ясным и голубым. Когда оно отражалось в светящихся глазах. Тех самых, что были устремлены на него сейчас. И пусть свет в них еле пробивался, но они всё равно были самыми прекрасными во всей вселенной. — Зови меня, — твёрдо, как мог. — Если чувствуешь неладное, если вам нужна будет помощь, если отправляетесь на вылазку. Зови меня. — Сириус, зажав налившиеся красками и чуть припухшие губы, кивнул. — Я не ухожу, я всё равно буду присматривать за тобой. Буду рядом, насколько смогу. Хорошо? — Да. Отпустить любимого человека, зная, что без тебя ему будет лучше? Или остаться и постараться всё исправить, чтобы ему стало лучше рядом с тобой? Сдаться испепеляющему нутро гневу и ломануться вперёд? Или сделать шаг назад и приложить все силы, чтобы найти того парня, что верил в свои слова? Верил в людей… Исправить весь погрязший в боли мир любыми средствами? Или построить новый, чтобы в глазах любимого человека вновь отразилось чистое голубое небо? В момент совершения выбора ты никогда не узнаешь, правильный ли он. Но один сыгравший немалую роль в жизни Римуса человек, что любил помпезные шляпы, однажды дал наводящую подсказку. Ориентир, помогающий нащупать веру в то, что ты собираешься сделать. Правильный выбор всегда самый трудный.