"You love me. Real or not real?" "Real"

      Просыпаюсь в объятиях Пита в районе полудня, чувствую себя, на удивление, бодрой и отдохнувшей, я уже и забыла, как это приятно. Потягиваюсь с громким зеванием и упираюсь Питу в щеку. А он и не против, нежно трется ею о мою голову. На его еще совсем юном лице начинает пробиваться довольно густая растительность. Когда щекой он прижимается к моей щеке я отстраняюсь, потому что колется щетина довольно неприятно. Пит немного разворачивается ко мне, но не выпускает из своих объятий.       — Как спалось? — как только наши взгляды встречаются, его улыбка освещает и лицо и, буквально, всю комнату в которой мы находимся. Изящным жестом левой руки Пит убирает упавшую на мои глаза прядь за ухо и нежно целует меня в лоб.       — Непривычно хорошо, а тебе? — спрашиваю я, рассматривая пряди густых, слегка вьющихся волосы, которые лежат настолько идеально, будто сбежали из древних книг про скульптуры эпохи возрождения[1].       — Просыпался только чтобы попить, мой личный рекорд! — Пит хмурится и запускает руку в упругую копну волос. — А тебе помогают те таблетки, что они назначили?       — Нет. Я уже говорила, что Прим почти каждую ночь просыпается от моих криков, — ворчливо отвечаю.       — Точно, прости, забыл, — он тушуется и трется носом о мои волосы. — Мне тоже не помогают, но сегодня, кажется, никто из нас не просыпался, — обычно, когда речь заходит о нас, Пит очень много шутит, чтобы снять напряжение, но сейчас он расслаблен и спокоен как никогда.       — Как и в те разы, когда мы спали вместе после первых Голодных Игр… — шепчет он, обжигая дыханием плечо.       — Как в те дни… — вторю я.       — Китнисс, послушай, — я уже чувствую, что разговор будет непростой. — Я люблю тебя и буду любить до моего последнего вздоха, что бы ни случилось! — внезапно огорошивает меня Пит своей настойчивостью. — Если ты меня отвергнешь, то это ничего не изменит, для моего отца это ничего не изменило. Он так и не был счастлив в браке. — Я поднимаю голову. Вот это откровение, оно заставляет мои щеки пылать. И ведь правда, отец Пита первым делом спросил у меня про маму и Прим, а не про свою жену. Мы молчим очень долго, Пит явно вспоминает все, что сказал ему психотерапевт, чтобы найти подступы к моей душе. — Просто дай мне шанс…       — А давай сделаем вид, что ничего не было? — мы начинаем одновременно, но мое предложение длиннее, поэтому получается так, как будто я его перебила.       — Совсем ничего? — Пит напряжен, как натянутая струна. — Это просто невозможно… — почти шепотом и с нотками надежды говорит он.       — Нет, я не предлагаю представить, как будто Игр не было, потому что это физически невозможно, даже если бы мы оба хотели. Давай сделаем вид, что всей этой бутафорской любви не было, никакой фальши между нами. Только правда. Начнём с чистого листа здоровые взаимоотношения, будь то дружеские или … — я так и не заканчиваю предложение.       — Хорошо, — сначала он серьёзен как никогда, потом фыркает и продолжает с улыбкой. — Какой твой любимый цвет? — как же я люблю, когда на его лице появляется улыбка.       — Это я тебе тоже уже говорила! Зелёный, как свежая трава или молодые весенние листья!       — Неправда, не было такого! Я этого не помню! — заговорщически подмигивает Пит. Тогда я понимаю к чему он клонит, мы глупо хихикаем, продолжаем болтовню, много рассказываем о детстве и больше не возвращаемся к теме Голодных Игр.       — Мне кажется, твоя проблема в том, что ты никогда не пробовал ничего другого, вбил себе в голову, что я — та единственная, идеализировал и романтизирован образ. Вот нашел бы кого-то более подходящего, например… Джоанну, она, кажется, в лифте пыталась флиртовать с тобой изо всех сил… — неловко шучу я. Не знаю, почему, именно в этот момент мне так сильно хочется его обнять, но я сдерживаю себя от очередного безрассудного поступка.       — К сожалению не в моем вкусе. Люблю скромных девушек, Джоанна, конечно, горяча, особенно топлес, но немного не то, — игриво ухмыляется он. — И к тому же ты неправа. У меня была девушка, — на этой фразе мои глаза округляются, а челюсть падает на грудь. Вот это день сюрпризов! — Это была величайшая ошибка в моей жизни, я не мог решиться подойти к тебе и хотел было забыть. Мы пробыли парой аж три дня! А потом она сказала, что я слишком милый, и она не хочет разбивать мне сердце, что бы это ни значило.       — Так вот у кого ты научился целоваться! — вспыхиваю я, а Пит закусывает пухлую губу.       — Именно, ее звали Пени, Пенелопа Уилсон, помнишь такую?       — Даже не слышала, она из твоего класса?       — Да, брюнетка такая, после этого она еще к Гейлу пыталась подмазаться в подружки, что-то мне подсказывает, что она просто хотела насолить тебе, не знаю уж где ты ей перешла дорогу.       — Понятия не имею даже как она выглядит, — фыркаю я и вспоминаю другую пару, рыжеволосую. — Интересно, жив ли Дарий….       — Кто? — озадаченно спрашивает Пит, очевидно удивленный такой резкой сменой темы.       — Бывший миротворец. Когда пришел Тред он вступился за Гейла. Его ударили в висок, он потерял сознание, а в следующий раз я его видела уже в Капитолии.       — Рыжий? — шепчет Пит, догадываясь о ком речь.       — Да, — я негромко сглатываю.       — Не думаю…. но был бы рад увидеть его снова, вроде хороший парень, — Пит намеренно не добавляет «был», оставляя надежду, что он ещё жив.       Впервые за столько лет я могу говорить просто о чепухе только ради того, чтобы говорить. Между нами больше нет барьеров, мы решили забыть все и начать сначала. Чувство свободы окрыляет меня.       — Пообещай мне больше никогда не строить планы у меня за спиной! — жестко говорит Пит       — Обещаю! — шепчу я и киваю. — А ты обещай не идеализировать меня.       — Зачем идеализировать то, что и так совершенно? — я фыркаю пропускаю эту реплику мимо ушей.       — Мне надо идти, скоро тесты по тактической и огневой подготовке, а я все ещё ниже среднего, — сажусь на край кровати, оборачиваясь, вижу, что Пит не хочет меня отпускать, ощущаю его теплое дыхание на своей ключице, когда собираю волосы в гульку. Меняется моя жизнь, теперь коса у меня ассоциируется не с домом, а с Голодными играми. Так как никакой резинки нет, беру со стола бинт, отрываю кусок и с трудом завязываю густые волосы в хвост.       — Надеюсь, меня скоро выпишут, и я смогу к вам присоединиться!       — Я тоже. О черт, мне же надо было найти Хеймитча! У тебя есть ручка и листочек?       — Нет… — подозрительно отвечает мой собеседник. — Ты же помнишь, что пообещала минуту назад? — я вздыхаю и, надев обувь, поворачиваюсь к нему. Лицо Пита, озадаченное и встревоженное, оказывается в паре сантиметров от моего, и я чувствую одурманивающий запах его кожи. Встаю на ноги, несколько секунд думаю, стоит ли говорить Питу то, что я услышала ночью.       — В общем, я случайно услышала подозрительный разговор Коин, сейчас мне уже не кажется, что они говорили обо мне, но если вдруг со мной что-то случится, знай — это дело ее рук, никому нельзя доверять. Будь настороже, будь подозрителен, доверять никому нельзя, но сегодня я попытаюсь добыть нам нашего ментора.       Крепко обнимаю Пита. Он не дает себе слабину и правда делает вид, что между нами ничего не было и хлопает меня по спине.       — А как мне узнать, что все хорошо?       — Не знаю, постараюсь прийти вечером. У нас нет никаких способов связи. Нет людей, которым мы можем доверять, кроме Прим, Гейла и Хеймитча, но если со мной что-то случится, им тоже может достаться. — Я безвольно развожу руки в стороны.       Мы понуро киваем друг другу на прощание, и я выхожу из комнаты. Смотрю на свой браслет, горит красный индикатор, я опаздываю везде и понятия не имею, где искать Хеймитча. Обдумываю свой план пару секунд и решаю, что даже если меня хотят убить, беготня по Тринадцатому в поисках ментора меня не спасет. Я ведь все еще в чертовой консервной банке, поэтому захожу за утренними лекарствами и отправляюсь на свои занятия. Перед уроком успеваю заглянуть в столовую, быстро перекусываю и ворую вилку. Глупо, но ножей в Тринадцатом не выдают.       Меня очень раздражают все эти правила, постоянные запреты… Почему за пределы столовой еду выносить категорически запрещено? Мы вообще никогда не питались в столовой, кроме школы, я привыкла кушать маленькими порциями, когда захочу и решу это сама! А тут — опоздала? Держи сухой паек! Набегу съедаю галету и какое-то подобие колбасы, но по вкусу она напоминает бобы. Запиваю водой и двигаюсь дальше. В спортзал.       Сначала у нас проходит общая подготовка. Мое отсутствие на утренней части занятий явно не осталось незамеченным, но, не дожидаясь расспросов, сама подхожу к старшине и объясняю, что у меня проблемы со сном и показываю на браслете проекцию заключения врача и график сегодняшнего сна. Он бегло смотрит то на меня, то на информацию с моего браслета и отправляет в конец шеренги.       К тренировкам в Тринадцатом особый подход. Тут никто не слоняется по залу, нет точек по видам деятельности, никто не спросит тебя: «Чего ты хочешь?». Есть строгое расписание, не появился вовремя — получаешь минус, собираешь пять минусов — это незачёт, пересдача через три месяца, из-за войны их, правда, сократили до одного месяца. Сначала мы занимаемся растяжкой несколько минут, потом стреляем, затем бег десять минут и снова стрельба. Так, по кругу, полтора часа.       Военные считают, что готовить нас надо максимально сурово. Кто не справится — не выживет на поле боя, а человеческий ресурс в Тринадцатом один из самых ценных. Детей очень мало и все репродуктивное население на вес золота. Нам даже порции в столовой дают увеличенные.       К счастью, с меткостью и выносливостью у меня все хорошо, зрение тоже не подводит, но иногда очень мешает тремор рук. Обещают, что скоро накопительный эффект моих таблеток начнёт действовать и симптомы начнут уходить. Поскорее бы, зачёт через неделю.       После занятия у нас перерыв на обед, а затем ещё одна полуторачасовая тренировка высокой интенсивности на все группы мышц с утяжелителями. Затем плавание, чтобы расслабиться. Выхожу на полдник практически без сил. Все тело болит. От утренней бодрости не осталось и следа.       «Да, Коин решила взять меня за задницу, но зачем, если все равно собирается убить?» — этот вопрос не покидает меня весь день. Несмотря на интенсивность физических упражнений, мой разум не смог перестать накручивать миллионы трагических финалов сегодняшнего дня.       Выйдя вечером из зала буквально врезаюсь в Хеймитча! На его лице неожиданно появляется радостная улыбка.       — Вау, хорошо выглядишь, для врага всего человечества! — ментор, очевидно, уже говорил с Питом и жаждет объяснений.       — Не всего человечества, а всего лишь пары президентов… — говорю я, убедившись, что поблизости нет любопытных ушей. По пути на очередной разбор дня выкладываю все, что удалось увидеть и услышать. Хеймитч слушает внимательно, не перебивает, а когда я заканчиваю, задаёт вопросы.       — Они упоминали твоё имя? — редко ментор говорит со мной в таком деловом тоне. Как будто я ему корову продаю.       — Да, — сначала я хотела сказать «Нет», но потом вспоминаю, что это не так.       — Дело, конечно, плохо, не думаю, что ты согласишься бросить нас всех и бежать, поэтому могу порекомендовать только обзавестись личным оружием, вроде этого, — Хеймитч достает из кармана брюк и показывает мне небольшой мультитул. — Лезвие отравлено ядом из капсулы морника. Советую и тебе таким обзавестись. Скажи, что боишься за свою жизнь, что люди странно поглядывают на тебя после заявления о том, что ты выставила свои капризные требования.       — Но ведь Коин это только на руку! — протестую я.       — Да, но она не будет это афишировать, и скорее всего согласится. Про морник, конечно, ни слова, — так я и планирую поступить. — А я постараюсь придумать что-то ещё, но на счастливое спасение я бы не рассчитывал, лучше напиши завещание… Кому завещаешь свою парадную серую робу? Надеюсь что Эффи, она смогла бы создать из неё что-то утонченное, — бросаю на Хеймитча подозрительный взгляд.       — Знаешь, я думала, что не могу тебя терпеть пьяным, но по правде говоря, трезвый ты ещё омерзительнее, — огрызаюсь я, когда мы подходим к просторному холлу, Хеймитч довольно ухмыляется, как будто я сделала ему комплимент, а не съязвила.       — И смотри, при этом в любом состоянии я намного сообразительнее и полезнее тебя! — мы замолкаем, когда заместитель Коин начинает вступительную речь. — Ах да, совсем забыл передать тебе радостную новость. Пита выписали, — Хеймитч успевает вставить свои пять монет пока Боггс передаёт слово Альме Коин, не давая мне ни малейшей возможности ответить.       Это сильно усложнит наши отношения. Мы, конечно, договорились начать все сначала, но теперь у нас не будет места, где можно поговорить наедине, обсудить как личные, так и политические проблемы. Гайки все сильнее закручиваются. Пока Коин ведёт отчёт я буквально ощущаю, как ее руки опускаются мне на шею.