"You love me. Real or not real?" "Real"

      Я прохожу за занавес, смердящий воздух ударяет по обонянию. Моим первым рефлексом было прикрыть нос, чтобы скрыться от зловония грязного белья, гниющей плоти и рвоты, созревающих в жаре склада. Люки в металлической крыше открыты, однако свежий воздух не в состоянии пробиться сквозь густую пелену жаркого зловония. Постепенно мои глаза привыкают к тусклому свету, ниспадающему с высоты, и я различаю многочисленные ряды раненых. Глаза так и не перестают слезиться. Страждущие лежат на койках, тюфяках и просто на полу. Места слишком мало для всех. Гудение черных мух, стоны измученных людей и плач их родных сливаются в один адский хор.       В периферийных дистриктах нет настоящих больниц. Мы умираем дома, что, на данный момент, кажется весьма желанной альтернативой тому, что происходит на моих глазах. Затем я вспоминаю, что многие из этих людей, вероятно, потеряли свои дома во время взрывов. Большинству просто некуда идти.       Пот начинает стекать по груди и спине, попадая под плотный корсет нижнего белья. Я дышу через рот, пытаясь уменьшить запах, но это абсолютно не помогает. Перед глазами мельтешат черные точки, и я думаю, что вот-вот упаду в обморок. Но замечаю испытывающий взгляд Пэйлор, которая пристально наблюдает за мной, будто ждет, пока я облажаюсь. Так что я отпускаю руку Гейла и неимоверным усилием заставляю себя пройти в глубину склада, пройти по узкой полосе между двумя плотными рядами кроватей.       — Китнисс? — хрипит голос слева от меня, прерывая общий шум. — Китнисс!       Рука тянется ко мне из тумана. Я цепляюсь за нее для поддержки, кто бы это ни был. Схватившая меня мертвой хваткой конечность принадлежит молодой женщине с окровавленной ногой. Кровь густым пятном просочилась сквозь тяжелые многослойные бинты, по которым кишат мухи. Лицо у нее отражает нестерпимую боль, но есть и что-то еще… счастье? Эмоции кажутся совершенно несовместимым с ее ситуацией.       — Это действительно ты?       — Да, это я, — выдыхаю так спокойно, как только могу.       Радость, наивная, чистая детская радость, вот что отражается на каждом из их лиц. Они все как будто увидели сказочную принцессу или великое божество, а не девочку-подростка. Мне не нравится, что они считают меня лучше, чем я есть, но если кому-то это поможет выжить, то я готова это терпеть. На мгновение звук моего голоса стирает боль и отчаяние с их лиц.       — Ты жива! Китнисс, ты выжила! — голоса раздаются из всех уголков ангара. — Нам говорили, но мы не верили! Какое счастье!       — Меня изрядно потрепало, но теперь я в порядке. Мне стало лучше, теперь ваша очередь, — заботливо отвечаю. Какая-то маленькая девочка со спины теребит крылья моего лука, что доставляет дискомфорт, но это ничего, я потерплю. — Я рада, что вы все тоже живы!       Ледяные и горячие, сухие и мокрые пальцы облепляют меня со всех сторон, желая прикоснуться к моему телу, как к чему-то великому. Их поведение пугает, но я стараюсь не подавать виду и даже пытаюсь улыбаться. Когда раненый мужчина сжимает мое лицо в ладонях, я безмолвно благодарю Далтона, что он посоветовал смыть макияж. Как нелепо бы я выглядела среди этих несчастных людей в разрисованной капитолийской маске. Шрамы, изъяны, боль потери, тревога, страхи, следы усталости — вот что на самом деле роднит меня с ними. Вот как они меня узнают, поэтому они готовы идти за мной.       — Я должен сказать своему брату! — слышу я откуда-то слева тоненький голосок.       К нам обращается мальчик лет двенадцати. Бинты закрывают половину его обезображенного лица. Я вижу, что его рот открывается, как будто он восклицает, но из него не вылетает и звука. Я подхожу к нему, аккуратно, прядь за прядью, убираю каштановые кудри со лба. Бормочу невпопад приветствие. Он не может говорить, но его единственный здоровый глаз смотрит на меня с таким восхищением, будто он пытается запомнить каждую деталь моего лица. Как будто для него это жизненно важно.       Другая женщина изо всех сил пытается сесть и зовет кого-то, на несколько кроватей левее. Я приглядываюсь, вижу, что это мальчик–подросток, но он уже не реагирует на слова матери.       Теперь я начинаю понимать, зачем повстанцы потратили столько сил на мое спасение. Что я для них значу. В войне с Капитолием, которая часто казалась мне единоборством, я никогда не была одна. На моей стороне стояли тысячи, десятки тысяч людей из разных дистриктов. Я стала их Сойкой-пересмешницей задолго до того, как сознательно взяла на себя эту роль.       — Эдди! Эдди! Иди сюда! Она здесь! Это Китнисс Эвердин! — но на ее зов Эдди уже никогда не придет. Теряю контроль над эмоциями, горло сжимает адская боль. Я не должна плакать, я должна быть сильной для них!       В этот момент раздается выстрел.       Успеваю только заметить немолодого мужчину в грязном белом халате с вытянутой рукой, как падаю замертво на холодную влажную землю. По лицу струится теплая липкая жидкость, рот наполняет привкус железа, на меня давят со всех сторон, начинается паника. Дышать становится невозможно, а в глазах темнеет. Сверху меня пытается защитить разъяренная толпа, жаждущая правосудия. От них меня отделяет только Гейл. Вытираю кровь с глаз пытаюсь встать с его помощью, пока четверка моих телохранителей обступает нас и оттесняет раненых в глубь госпиталя.       Когда мы принимаем вертикальное положение, я понимаю, что кровь была не моя, подстрелили несчастного подростка с кудрями на перемотанном лице. Он лежит навзничь, а его единственный остекленевший глаз все еще прикован к моей фигуре. Я стала его самым счастливым, но последним воспоминанием.       Я полностью столбенею от ужаса и не могу пошевелиться. Не прошло и получаса, как мы прилетели, а на меня уже совершили покушение. Слышу, как мое имя струится в горячем воздухе, разносится по больнице. «Китнисс! Защитите Китнисс! Отомстите за нее!»       Звуки боли и горя постепенно отдаляются, сменяясь призывами к решительным действиям. Со всех сторон слышу разгневанные голоса. Раздаётся ещё пара выстрелов и неудачливый стрелок заливается в последнем вопле. Гейл силой срывает меня с места, и уводит в сторону. Мы прячемся за брезентом, чтобы перевести дух. Ткань не спасет от пули, но хотя бы убережет от настырных взглядов.       Пока я заново учусь дышать, вдалеке слышу разъяренный вой толпы и какое-то странное гудение, пытаюсь прислушиваться, но ничего не выходит. Интуиция подсказывает мне верный ответ. Тогда я выхожу из укрытия, пока никто этого не ждет, с луком наперевес и достаю стрелу из левого отсека колчана.       — Сдохни лживая тварь! — последние слова вырываются из груди мерзавца, когда волна людей полностью поглощает его. Впервые вижу силу толпы. Если ты не с ними, то, будь они раненые или больные, у тебя нет шансов.       Прицеливаюсь и быстро стреляю, но не в людей, а в один из открытых люков. Гейл, кажется, думает, что я хочу взять правосудие в свои руки, но жизнь человека, который только что хотел меня убить, не очень меня волнует.       — Все на улицу! ЖИВО! — кричу я и не узнаю собственный голос, когда он успел стать таким сильным и властным? — Бросьте все и бегите!       Времени думать нет. Краем глаза замечаю, что моя съемочная команда продолжает нести свою непростую миссию. Люди растеряны, они не могут понять, что происходит. Пэйлор на другом конце коридора одними губами произносит: «Какого черта ты творишь?!». А затем, то же самое, но уже вслух, кричит в мое знаменитое капитолийское ухо напарник.       — Там! Планолеты! — кричит Боггс указывая на юг. — Бомбардировщики будут с минуты на минуту! — офицер еще за секунду до моего выстрела прислонил руку к наушнику. Теперь все понимают, что громкий взрыв, больше похожий на хлопок был предупреждением. Все кидаются врассыпную. Начинается жуткая неразбериха. Гейл достает нож и ловко, словно парную тушу, рассекает ткань, служащую в этом месте стеной.       Первым выходит Боггс, он протягивает мне руку, чтобы я не оступилась. Следом, словно алчущая рысь, из кустов вылетает Гейл, а за ним и все остальные. Нам повезло больше всех, мы были близко к выходу и никто не пытался нам помешать, а у других выходов началась смертельная давка из человеческих тел.       Стоит только нам коснуться тени от кроны близрастущих деревьев, как в госпиталь попадает первый снаряд. Он такой мощный и оглушительный, что волной нас относит на несколько метров вперед. Боггс прикрывает меня своим телом. Земля под ногами сотрясается от взрывов.       Стоять прижатой к широкому стволу дерева, когда вокруг сыплются бомбы, — ощущение не из приятных.       — Китнисс! — Я вздрагиваю от голоса Хеймитча в ухе.       — Что? Да. Что? Хеймитч, приём! — кричу в надежде, что он сможет хоть что-то разобрать.       — Слушай меня. Пока они бомбят, мы приземлиться не можем. Главное, чтобы они не заметили тебя.       — А они еще не знают, что я тут? Удивительно. Обычно причиной всех бед оказываюсь я.       — Разведка считает — нет. Так быстро они не успели бы, разве что были где-то поблизости, — голос звучит спокойно, но властно — голос главного распорядителя Игр, привыкшего командовать в любых обстоятельствах.       — Через три здания от вас синий склад. Внутри, с северной стороны, убежище. Сможете туда добраться?       — Постараемся, — говорит Боггс. Несмотря на то, что он стоит прямо за мной, расслышать голос мне удается только через девайс в моем ухе.       Плутарха, должно быть, слышали все, потому что телохранители и съемочная группа сразу поднимаются с земли. Я машинально ищу глазами Гейла. Он тоже на ногах. Кажется, его не задело.       — У вас около сорока пяти секунд до следующей атаки, — предупреждает Плутарх.       У меня вырывается стон, больше похожий на рык загнанного зверя, когда я переношу вес на правую ногу, но, несмотря на острую боль, не останавливаюсь. Нет времени осматривать рану. Может быть, даже лучше ее не видеть пока. К счастью, обувь на мне тоже разработка Цинны. Подошвы рифленые и хорошо пружинят. В разношенных ботинках, что мне выдали в Тринадцатом, я бы даже до туалета не добежала. Боггс идет впереди, я ковыляю следом. Остальные прикрывают меня по флангам. Второй серый склад позади, мы бежим вдоль грязно-коричневой стены третьего. Впереди уже виднеется выцветший синий фасад. Там убежище. Вот и угол, осталось только перебежать проход между зданиями, но тут начинается новая атака. Инстинктивно бросаюсь на землю в проход и отлетаю к синей стене. Теперь своим телом меня прикрывает Гейл. На этот раз бомбежка длится дольше, зато взрывы гремят не так близко к нам.       Я поворачиваюсь на бок и встречаюсь глазами с Гейлом. На мгновение весь мир отступает на второй план, я вижу только разгоряченное лицо Гейла с пульсирующей на виске венкой и приоткрытым ртом, которым он жадно втягивает воздух.       — Жива? — спрашивает он. Его слова почти тонут в грохоте.       — Да. Кажется, меня не заметили, — Гейл только едва заметно кивает. — Думаешь они охотятся не за нами?       — Нет, у них другая цель.       — Но тут ведь больше ничего… — осознание приходит не сразу.       — Госпиталь! — кричит Гейл, вскакивая. — Их цель — госпиталь!       — Это не ваше дело, — жестко отрезает Плутарх. — Бегом в убежище!       — Но там же раненые! — сопротивляется шокированный шахтёр.       — Гейл! — В голосе Хеймитча звучит угроза, а я уже знаю, что будет дальше. — Даже не думай…       Я выдергиваю наушник, оставляя его болтаться на проводе. Теперь, когда меня ничто не отвлекает, я слышу другой звук. На крыше коричневого склада строчит пулемет. Кто-то отстреливается. Прежде чем нас успевают остановить, бегу к лестнице и, хромая, карабкаюсь вверх. Если я что и умею делать как следует, так это лазать.       — Не останавливайся! — слышу снизу голос Гейла. Затем удар ботинком в чье-то лицо. Если это лицо Боггса, Гейлу очень… очень не поздоровится. Я уже у края крыши и перебираюсь с лестницы на черепичное покрытие. Разворачиваюсь, чтобы помочь Гейлу, мы оба бежим к пулеметным гнездам на противоположной стороне. Каждое оружие обслуживают несколько повстанцев. Мы бросаемся в ближайшее и пригибаемся к барьеру.       — Боггс знает, что вы здесь? — За пулеметом справа от нас стоит Пэйлор.       — Конечно, — отвечаю я чистую правду. Пэйлор смеется.       — Ну да, еще бы он не знал. Умеете стрелять из таких? — Она хлопает по стволу оружия.       — Я — да. Научился в Тринадцатом, — говорит Гейл. — Но предпочитаю свое.       — У нас есть луки. — Я поднимаю свой, и тут понимаю, насколько несерьезно, даже комично, он выглядит. — Это он только с виду такой безобидный.       — Надеюсь, что так. Ладно. Ожидается еще три волны. Им приходится отключать маскировку перед тем, как сбросить бомбы. Это наш шанс. Только не высовывайтесь раньше времени. — Я киваю и надеваю мой защитный шлем-капюшон.       В этот непростой для всех момент я понимаю, насколько мелкими и нелепыми были все наши проблемы в Тринадцатом. Я прощаю Гейла за все его дерзкие выходки — все что угодно, только бы он был жив. Сделаю все, чтобы закончить войну и увидеть, как Прим снова гуляет по полным людей улицам. Убью любого врага, чтобы посмотреть на картину, которую Пит назовет — «Мирное небо».       Гейл садится рядом на корточки.       — Поверить не могу, что ты позволила всем этим людям себя трогать, — кричит он в мое ухо. — Все ждал, когда же ты бросишься к выходу.       — Заткнись, — смеюсь я. Кажется нелепым смеяться в такой момент, но это лучшее, что мой друг мог для меня сделать.       — Твоя мама гордилась бы тобой, увидев все то, что ты сегодня сделала, — я не отвечаю, потому что не считаю, что сделала хоть что-то особенное: устроила взрыв, ослушалась сразу нескольких приказов, подвергла опасности кучу людей. Все как всегда.       — Начнем с зажигательных, — предлагает Гейл.       Я киваю и достаю стрелу из правого колчана.       Если мы не попадем в цель, стрелы куда-нибудь да упадут, и скорее всего на склады через дорогу. Лучше уж пожар, чем взрыв. Внезапно я их вижу. Семь небольших бомбардировщиков летят клином кварталах в двух от нас.       — Гуси! — кричу я Гейлу.       Он поймет, что я имею в виду. На осенней охоте у нас с ним выработалась особая тактика, чтобы не стрелять по одной и той же птице. Я беру на себя дальнее ответвление косяка, Гейл — ближнее, а в ведущую стреляем по очереди. Сейчас времени на обсуждение нет. Оцениваю скорость и делаю выстрел. Попадаю в крыло одного из планолетов, ближе к фюзеляжу, и его охватывает огнем. Гейл промахивается. Огонь вспыхивает на крыше пустого склада напротив. Гейл тихо, но грязно ругается. Планолет, который я подстрелила, выбивается из строя, но продолжает сбрасывать бомбы. По крайней мере, он не исчезает из виду — так же, как и другой, в который попали из пулемета. Главное — повредить маскировочные щиты, а добить его сможет любой.       — Отличный выстрел, — говорит Гейл.       — Я не в него целилась, — отшучиваюсь я, а напарник только ухмыляется.       Планолет, который я держала на прицеле, успел улететь вперед.       — Они быстрее, чем я рассчитывал.       — Приготовиться! — кричит Пэйлор.       Следующая группа планолетов уже на подходе.       — Зажигательные не годятся, — говорит Гейл. Я киваю, и мы оба берем стрелы со взрывающимися наконечниками.       — Склады, кажется, все равно заброшены, — невпорад разряжаю обстановку я, пока планолеты подлетают ближе. Прижавшись к артиллерийской установке стрелять из лука довольно проблематично и я принимаю опасное, но верное решение.— Я встаю! — кричу я Гейлу и поднимаюсь на ноги. В таком положении у меня максимальная точность. Целюсь в точку впереди планолета и с первого выстрела пробиваю днище флагмана. Гейл попадает в хвост следующего. Тот переворачивается в воздухе и с серией взрывов падает посреди улицы.       Неожиданно маскировку снимает третья группа. На сей раз Гейл точно поражает фланговый планолет, я подбиваю крыло головного, и тот, закружившись, врезается в летящий за ним. Оба падают на крышу склада через дорогу от госпиталя. Четвертый планолет прошивает пулеметная очередь.       — Вот так-то, — кричит довольная Пэйлор.       Языки пламени и черный дым, поднимающийся от обломков, закрывают обзор.       — Они попали в госпиталь?       — Неоднократно, — отвечает она мрачно.       По пути к лестнице, на другом конце крыши, с удивлением вижу, как из-за вентиляционного короба показываются Мессалла и один из «жуков»-операторов, кажется, Поллукс. Я думала, они остались внизу.       — Кажется, они начинают мне нравиться, — усмехается Гейл.       Внизу стоит один телохранитель, Крессида и второй «жук». Я ожидаю головомойки, но Крессида только указывает мне рукой в сторону госпиталя и кричит:       — Мне плевать, Плутарх! Просто дай нам еще несколько минут! Не спрашивая ни у кого разрешения, я выбегаю из прохода на улицу.       — О, нет, — шепчу я, едва вижу госпиталь. Вернее, — то, что от него осталось.       Я двигаюсь мимо выживших, мимо горящих разрушенных планолетов, не сводя глаз с того ужаса, который ждёт меня впереди. Женщины и мужчины кричат, дико мечутся, не в силах помочь знакомым и родным. Многие люди, ранения которых были не очень сильными, успели покинуть ангар, но большинство было не в состоянии этого сделать. Бомбы обрушились на крышу госпиталя и подожгли его, заперев часть раненых в смертельной ловушке. Группа спасателей пытается расчистить вход. Однако я знаю, что они там увидят. Если обломки и огонь кого-то пощадили, то дым сделал свое дело.       Сзади подходит Гейл. То, что он не кидается на помощь, только подтверждает мои подозрения. Шахтеры не опускают руки, пока есть хоть какая-то надежда.       — Пойдем, Китнисс. Хеймитч сказал, сейчас за нами пришлют планолет.       Я не могу пошевелиться. Не могу просто бросить их. Кто-то ещё наверняка жив. Там были дети. Мне кажется, я видела одну беременную девушку…       — Зачем они это сделали? Зачем нападать на людей, которые и так умирают?       — Чтобы запугать остальных, — говорит Гейл. — Им не нужны раненые. Во всяком случае, не нужны Сноу. Это лишняя обуза. Если Капитолий победит, что они будут делать с толпами покалеченных рабов?       Сколько раз в лесу Гейл заводил свои тирады против Капитолия? Я их почти не слушала. Удивлялась, зачем разбираться в мотивах — какая разница, почему наши враги поступают так, а не иначе. Теперь понятно, что задуматься стоило. Когда Гейл спрашивал, стоит ли собирать всех раненых в одно место, он, вероятно, думал не об эпидемиях, а об этом. Потому что понимает, с кем мы имеем дело.       Я медленно поворачиваюсь спиной к госпиталю и вижу в двух шагах от себя Крессиду с «жуками» по бокам. Ни следа волнения на лице. Вот у кого железная выдержка! Не могли же этому ее научить в Капитолии?!       — Китнисс, — говорит она, — по приказу президента Сноу бомбежка транслировалась в прямом эфире. Затем он заявил, что это его предупреждение мятежникам. Что ты об этом думаешь? Может быть, ты тоже скажешь что-нибудь повстанцам?       — Да, — рычу я.       На одной из камер мигает красный огонек. Меня снимают.       — Да, — повторяю я увереннее. Все — Гейл, Крессида, «жуки» — отступают дальше, предоставляя «сцену» мне одной. Мой взгляд фокусируется на красной лампочке. — Я хочу сказать восставшим, что я жива. Что я здесь, в Восьмом дистрикте, где Капитолий только что разбомбил госпиталь, полный безоружных мужчин, женщин и детей. Все они погибли, — потрясение, испытанное мной, перерастает в агонию. — Люди! Если вы хотя бы на мгновение поверили, что Капитолий будет относиться к вам так, как вы этого заслуживаете, если вы надеетесь на прекращение войны и мирное время, вы обманываете самих себя! Потому что вы знаете, кто они, вы видите их поступки. — Я машинально развожу руки в стороны, словно показывая весь ужас, творящийся вокруг меня. — Вот как они поступают! Низко! Подло! Убивают беспомощных и слабых. Они должны за это заплатить! Он лично заплатит!       Движимая яростью, я приближаюсь к камере и тычу в неё пальцем.       — Президент Сноу предупреждает нас? Я тоже хочу его предупредить. Вы можете убивать нас, бомбить, сжигать наши дистрикты, но посмотрите на это, — одна из камер следует за моим жестом, указывающим на горящие планолеты на крыше склада. Сквозь языки пламени четко просматривается капитолийский герб. — Огонь не тухнет, он только разгорается! — я перехожу на крик, чтобы Сноу точно не пропустил ни слова. — Сгорим мы — вы сгорите вместе с нами!       Мои последние слова повисают в воздухе. Мне кажется, будто время остановилось, и я парю над землей в облаке жара, исходящего не от пылающих вокруг обломков, а от меня самой.       — Снято! — голос Крессиды возвращает меня к реальности, остужая мой пыл. Она кивает в знак одобрения.       Это не просто то, что надо, это в сто раз лучше того, на что любой из нас мог рассчитывать.