"You love me. Real or not real?" "Real"

      Когда я вижу крошечное изображение загорелого лица, то не могу ничего с собой поделать, подскакиваю с места и моментально оказываюсь у экрана, касаясь его теплой поверхности пальцами.       Некогда отливавшая бронзой смуглая кожа получила синюшный оттенок. По всему лицу заметны небольшие неровности, явно неудачная попытка скрыть синяки и ссадины. На глазах и губах непривычно яркий макияж, брови выкрашены в голубой и стремятся к вискам, а над ними, на пару тонов светлее, крупные стразы. Он осунулся, минимум, на пятнадцать фунтов [1].       Цинну просто не узнать.       Я даже думать не могла, что после того избиения он мог выжить. Прикованная к его усталому лицу, я понимаю, что смерть для него была бы меньшим из зол.       Когда мы впервые познакомились, мой стилист уже был не молод, но хорошо слажен, рельефная мускулатура была заметна даже сквозь плотные дорогие ткани его одежды. Я не знаю, какого стиля он придерживался в юности, но сейчас это абсолютно другой человек. Если бы не подпись и громогласное представление от главного голоса Панема, я бы ни за что не узнала друга в таком гриме.       — Что они с ним сделали? Он же весь дрожит… Финник, у него не просто трясутся руки, он трясётся всем телом! — мой сдавленный вопль полон ужаса.       — Чш-ш-ш. Ты призовёшь сюда санитарок, и они заставят нас выключить экран! — Финник нежно обнимает меня со спины и кладёт голову на плечо. Даже не знаю, откуда в нем столько благоразумия.       Я уже не раз замечала, что когда он волнуется, то ищет физического контакта, а сейчас, по такому же принципу, пытается и меня успокоить. О, как бы я хотела, чтобы сейчас со мной был Пит. И в этот миг я осознаю, что на месте Цинны мог быть он! Единственный и неповторимый, такой светлый, вечный оптимист, ещё совсем юный Пит мог оказаться в цепких руках Капитолия. Моя неизменная поддержка и опора во всех делах за последние четырнадцать месяцев. Если бы нам повезло чуть меньше, то он оказался бы в плену и подвергся истязаниям так же, как и Цинна.       Даже боюсь представить, каково было бы ему, он же ещё подросток. Пит не разжигал эту войну, в отличие от Цинны, зрелого мужчины, исполнявшего роль моего стилиста. Плотно сжимаю веки и рефлекторно хватаю себя за волосы.       — Ну-ну-ну, Китнисс, отпусти… — убаюкивающе шепчет Финник, но все его слова пролетают мимо. — Давай я это выключу, — он выпускает меня из объятий, и я ведусь на уловку, как дурочка.       — Пожалуйста, нет… — шепчу я сквозь слёзы и открываю глаза, отпуская руку с небольшим клочком вырванных волос. Мой взор цепляется за угловатый крой пиджака Цинны, остроугольные белые лацканы его рубашки словно образуют символичный строгий ошейник, который надевают собакам бойцовских пород.       Мой стилист сбивчиво рассказывает, насколько не может поверить в то, что я пошла на поводу у повстанцев, которые мной манипулируют.       — Может быть, ты хотел бы что-то ей сказать? — с заботой спрашивает Цезарь.       — Да, хочу, — решительно отвечает гость и уголок его правого глаза и губ начинают нервно подлетать вверх со странным хаотичным ритмом.       Впервые темные глаза Цинны отрываются от пола и смотрят в кадр прямо на меня. Они красные от боли, левый глаз, который я вижу впервые, заплыл. Измученный взгляд на осунувшемся лице выглядит ещё выразительнее, чем раньше. Раз за разом я провожу заледеневшими подушечками пальцев по скользкой поверхности экрана, пытаясь дотянуться до друга. Я будто оказалась в собственном ночном кошмаре.       — Будь умной, хитрой, — продолжает он, с хрипотцой, пока я пытаюсь взять себя в руки. — Думай своей головой. Спроси себя, доверяешь ли ты своему окружению? Тебя хотят превратить в оружие, которое уничтожит всех нас. Используй своё влияние, чтобы остановить ненужные жертвы и прекратить войну. Китнисс, помни, кто твой настоящий враг… — словно от страха на последнем слове голос срывается и Цинна переводит испуганный взгляд на Фликермана. Тот только сочувствующе кивает.       — Я понимаю, как тебе тяжело, такое предательство, ведь вы с Китнисс, я знаю, дружили.       На экране появляется рябь. Нам так и не показывают Цинну снова. Что с ним сделают за кадром? Что такого непозволительного он сказал? Через несколько секунд картинка окончательно пропадает.       Финник выключает телевизор, нажимая на кнопку, и отводит меня обратно к постели. Машинально сажусь на неё и прячу ледяные ноги под одеяло. Сейчас сюда сбежится толпа людей, чтобы разрушить впечатление от слов моего стилиста и убедить меня в том, что он предатель и говорит из-под палки заготовленный текст. Возможно, мне придётся согласиться, но в реальности я не понимаю, что происходит. Кому я действительно могу доверять? Что имел в виду Цинна? Как они заставили его участвовать в этом фарсе? Ведь это точно был он, а не компьютерная графика, как в случае с Джоанной.       Я уже слышу шаги, когда Одэйр берет мое лицо в свои руки.       — Мы этого не видели.       — Что? — спрашиваю я.       — Мы с тобой не видели Цинну. Выключили телевизор сразу после ролика. Ты расстроилась, что не показали правду о покушении и из-за смертей всех тех людей, и я выключил телевизор. Поняла? Ты меня поняла?! — В ответ молча киваю, еще не догадываясь о том, насколько хитрой оказалась идея Финника.       — Доедай свой ужин.       Прежде чем входит Плутарх и Фульвия, я успеваю немного прийти в себя, ковыряясь в томленой картошке.       Неоднократно Одейр восхищается тем, как прекрасно в кадре смотрится мой кузен и как талантлива Крессида. Постепенно комната наполняется людьми, приходит и сам Гейл, и съемочная команда, все очень довольные, на их лицах я вижу облегчение, когда они встречаются с моей натянутой улыбкой.       Никто не упоминает Цинну.       Уже перед сном, заплетая бесчисленное множество тоненьких косичек, чтобы успокоиться, я в полной мере понимаю всю простоту и элегантность идеи Финника. Таким образом я одновременно решу две проблемы: никто не будет вламываться в мое личное пространство и убеждать, что мой друг меня предал; а так же мы сможем вычислить всех крыс на корабле.       Кому я на самом деле могу доверять?       Кажется, теперь первым в списке окажется Финник, как же мне хочется, чтобы имя Пита я смогла записать следующим. Гейл промолчал, но в присутствии свидетелей я и не могла ожидать иного. Однако, до конца дня, он так и не приходит меня навестить. Этот факт меня тревожит.       Следующие пару дней абсолютно ничего не происходит. Еда, лечебная физкультура, учебные книги, так как в местную школу я не хожу, после обеда и перед сном приходит Плутарх, рассказывает сухие новости, иногда с ним бывает Хеймитч. Только на третий день он берет с собой Пита, но нам ни разу не дают остаться наедине. Оба напарника выглядят напряженно, но сказать явно ничего не могут.       — Очень жду твоего возвращения, нам надо показать тебе новый ролик, — излишне крепко обнимает меня на прощание Пит, шепча мне слова на ухо.       — И я тебя, — одариваю его в ответ самой нежной улыбкой, целую в щеку, награждая за решительность, сердце учащенно колотится от радости, я не одна в этой борьбе. До последнего стараюсь не размыкать наших рук. Парень немного нервничает, переминаясь с ноги на ногу, но хитрый Хеймитч прерывает наше неловкое воркование.       — Так, детвора, потом насюсюкаетесь, а то все маме расскажу! — переводя на обычный язык: «Будьте осторожнее, Плутарх обо всем доносит Коин!». И так ясно, что доносит, но Пит был бы не Пит, если бы сидел сложа руки и не попытался меня предупредить.       Утром следующего дня нас с Финником выписывают, но при одном условии: если хоть раз за следующую неделю кто-то из нас пропустит прием лекарств и обследование, то он или она снова окажется в больнице. День за днем мы ходим друг за другом хвостиком, как изгои, никто больше не ищет возможности пообщаться с нами, как прежде. Мы подбадриваем друг друга и это помогает не сорваться.       За целую неделю мне так ни разу и не дали остаться с кем-то из друзей наедине. Очевидно, Коин все продумала. Как бы я ни старалась, все время с Питом или Гейлом кто-то был, а Хеймитч, похоже, решил, что меньше знаешь — крепче спишь и явно избегает меня по собственной воле.       Делать нечего, надо брать быка за рога. Раз подопечные стерегут всех по приказу Коин, мне придется наведаться к ней лично и расставить все точки над Й. Все утро дня Х я нервничаю. Проснулась раньше будильника, жутко потею, три раза переплетала косу, даже руки устали. Утром мы сидим в столовой с Прим совершенно одни, все боятся нас, как чумных. А меня мучают мысли: сестра не видела то жуткое видео или они запугали и ее? Я не знаю. Боюсь ее втягивать, поэтому молчу, еда не лезет в горло, просто тупо ковыряю кашу невпопад взятой на раздаче вилкой.       Провожаю сестру до учебных классов, желаю хорошего дня, а сама иду за лекарствами, всеми силами стараясь не встретить Финника, напарник в этом деле мне ни к чему. Рыжеватая шевелюра попадается на глаза уже на обратном пути и, чтобы избежать встречи, я забегаю в туалет. Жду там недолго, а потом осторожно выглядываю, проверяя, нет ли кого на горизонте. Коридор пуст. Осторожно прикрываю дверь и, словно шпион, решительно направляюсь по самым пустым коридорам в сторону кабинета Мадам Президент.       Дойдя до нужной двери потными становятся даже мои дрожащие ладони, как я ни пытаюсь взять себя в руки тремор никуда не уходит. Делаю глубокий вдох, нажимаю на ручку и с сильным толчком дверь раскрывается мне на встречу. Из кабинета Коин выходит Гейл с озорной улыбкой на лице.       — Кис-кис! Готова к сегодняшней охоте? — Я молчу и только хватаю ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. — Прим рассказала, что тебя выписали и ты чувствуешь себя прекрасно. Говорит, даже кошмары почти перестали тебя мучить, — врет он, — поэтому нам с Хеймитчем удалось уговорить Коин выпустить тебя на прогулку, да и местным мясо не помешает.       Прим однозначно ничего ему не говорила. Или говорила? Она уже совсем взрослая, беспокоится обо мне, видит, что я как птица в клетке. Могла ли она обратиться за помощью к Хеймитчу, а к Гейлу? Пока мы идем до моего отсека, на верхнем этаже «кузен» все время держит меня за плечо, как бы давая понять, что для разговоров не место и не время. Я молча и быстро переодеваюсь в удобную одежду и обувь, которую удалось спасти из Двенадцатого. Запах отцовской кожаной куртки придает мне уверенности, успокаивает. Уже у самого выхода я решаю впервые что-то сказать.       — Как ты?       — Хорошо, — некоторое время он словно пытается подобрать слова, чтобы не сболтнуть лишнего, я терпеливо жду. — Мама почти смирилась с потерей Вика, раньше она плакала каждый день, когда мы засыпали. Пози ходит в школу для малышей, после Двенадцатого детям тут, конечно, непривычно чисто и легко.       Я усмехаюсь его словам, потому что нас с Питом еще запросто можно отнести к детям, у меня день рождения в мае, а у Пита… Вот незадача. Я даже не знаю когда у него день рождения.       Стоит нам отойти на достаточное расстояние Гейл садится на корточки и, немного поковырявшись ножиком, ловко снимает с ноги трекер, потом переходит к моему. Еще около пятнадцати минут мы идем слушая только звуки природы. Гейл торопится и даже не оборачивается на меня. Меня это жутко злит, но я терпеливо жду, сколько могу.       — Гейл, в чем дело? — стараюсь, чтобы голос звучал максимально спокойно, но не могу скрыть тревоги.       — Что ты знаешь о том, что происходит в Тринадцатом?       — А что там происходит? — твою за ногу, Гейл, что нельзя просто рассказать все как есть?       — Пит сказал Хеймитчу, что Коин хочет тебя…       — Это я знаю, — Гейл не продолжает и только отрывисто кивает. — Ты хочешь сбежать? — я вижу на лице спутника разочарование. Вижу, что хочет, он готов исчезнуть вместе со мной на краю света, но знает, что ничего хорошего из этого не выйдет, потому что я привязана к Питу; потому что в Тринадцатом моя сестра и семья Гейла; в конце концов потому что еще есть Хеймитч, Финник и тысячи других людей, которые от меня зависят. Мое исчезновение однозначно будет на руку Капитолию, и Коин приложит все силы, чтобы меня вернуть.       — А Цинна?       — Видела…       — Я так и думал. Понял по тому, что ты не спросила почему тебе не дают с нами видеться. Ты стала подыгрывать Коин, делать вид, что ничего не произошло, как будто ты снова на арене перед всеми этими бесчисленными зрителями, — все время Гейл продолжает идти вперед, но постепенно сбрасывает темп. — Они долго спорили стоит ли тебе вообще говорить, Питу удалось убедить…       — Питу? — он оборачивается ко мне и хмыкает, а затем морщится, словно от боли. Видимо его задел тот факт, что из всей информации я выловила только имя экранного возлюбленного.       — Да, он сказал, что ты рано или поздно все равно узнаешь, и если это случится в неблагоприятных условиях, то взаимоотношения с тобой строить будет гораздо сложнее.       — Он прав…       — От этого еще противнее! — с горечью бурчит собеседник. — Ведь это мы росли вместе! Я должен знать тебя, как самого себя! Мы вместе учились, познавали мир, отмечали семейные праздники, становились единым организмом на охоте! Это мы понимаем друг друга без слов, а что он?       — Он спас мне жизнь, Гейл. Неоднократно. Был готов отдать свою. И по правде говоря, познакомилась с Питом даже раньше, чем с тобой…       Не знаю почему начинаю защищать Пита. Это было как-то само собой разумеющееся, наверное, если бы он стал возмущаться на Гейла, я бы и на его сторону встала, но сейчас с тактической точки зрения этого делать, конечно, не стоило. Со всей силы Гейл ударяет кулаком по стволу старого дерева и от него отлетает пара щепок коры.       — Дерьмо! — рычит он и трясет рукой от боли.       — Гейл … не надо, пожалуйста, — подхожу к нему и беру ушибленную конечность, осторожно рассматриваю, на лице юноши появляется гримаса боли и раздражения.       Не знаю, что я еще могла сказать? Наше время упущено, я не уверена, что буду счастлива с Питом или кем-то еще, но к Гейлу я никогда ничего романтического не чувствовала. Он для меня был лучшим напарником, другом, кузеном в конце концов… Но при виде Хоторна мое сердце никогда не замирало. Его не щемило от расставания длиной в пару дней. Он редко снится мне.       — Зараза! С больной рукой меня не отправят во Второй! — как только слова слетают с губ, я понимаю, что об этом Гейл говорить не собирался. Он тихо, но очень грязно ругается.       — Ты хотел скрыть это от меня? — недоверчиво, но спокойно спрашиваю я, зная, что переубедить его мне удастся только предложив что-то взамен, но у меня нет того, что Гейл ищет. Терпеливо жду ответа, разглядывая скуластое лицо покрытое короткой темной щетиной. Сейчас едва ли его можно назвать моим сверстником. Из-за высокого роста, небритость и рельефной мускулатуры Гейл выглядит намного старше своих лет.       — Я хотел тебя впечатлить…       — Меня не надо впечатлять, Гейл! — я кладу руку ему на щеку, чтобы он наконец-то перевел взгляд с наших рук на меня. — Ты дорог мне, но я не могу тебе ответить взаимностью. Я не хочу, чтобы ревность и интриги портили наши дружеские отношения. Я не переживу, если с тобой что-то случится по моей вине. Я понимаю, что это не те чувства, которые ты от меня ждёшь, но я люблю тебя только …       — Как кузена… — перебивает он.       — Да, — одними губами шепчу я. — Прости, что не могу дать тебе большего.       — Насильно мил не будешь, — язвительно фыркает он и отводит взгляд.       — Зачем тебе во Второй? Это же самый опасный регион, ты можешь погибнуть! Не стоит тебе туда лететь.       — Я хочу помочь. Я думал, что если нам удастся захватить «Орешек», ну так называют их главный оборонительный рубеж, то ты заметишь меня… — вижу по его лицу, что ещё до того как он закончил фразу понял, как глупо и наивно это звучит. Я не из тех девчонок, которым можно пустить пыль в глаза. Никакие шоу тут не подействуют, а жизни лишиться там не трудно. — Мы с Бити придумали стратегию, должно сработать…       — Правда хорошая?       — Мы думаем, что да, но не слишком гуманная и рискованная.       — А как же Хейзел? — внезапно вспоминаю я. — Она уже потеряла сына…       — Если мы будем бездействовать, то она потеряет остальных детей тоже! — тут он, конечно, прав. Спорить бесполезно.       — Она хотя бы знает?       — Нет еще, я хотел, чтобы ты рассказала…       — Я? Ты шутишь? Я не буду этого делать! Сегодня же за ухо тебя к ней отведу и, надеюсь, она высечет тебя, да посильнее!       Гейл наконец-то едва заметно улыбается от того, как смешно звучат мои слова. Хейзел никогда его не била. А во мне, даже в полном обмундировании, едва ли наберется сто фунтов[2], ростом я достаю ему до груди и чтобы дотянуться до уха пришлось бы встать на цыпочки.       — Да, мэм! — Гейл встаёт по стойке смирно и отдаёт мне честь. Выглядит очень смешно, и я начинаю хихикать.       — Просто помни: «Старайся избегать неприятностей, которых можешь избежать. Живым ты можешь повлиять на ход войны намного эффективнее, чем мёртвый!» — возвращаю я другу его же слова, сказанные пару недель назад.       — Хорошо, ты права, — Гейл накрывает мою руку своей, чтобы я не успела сбежать, когда он пытается ее поцеловать. Как только ладони касается жаркое дыхание я одергиваю руку, словно ошпаренная. — Я должен рассказать маме и быть хладнокровнее, — перемена в его настроении так радует, что я решаю не злиться, игнорируя его выходку, и просто крепко обнимаю Гейла. Он подхватывает меня, как котёнка и кружит. Я чувствую, что его сердце стучит невероятно быстро. Опасаюсь, что он собирается с духом, чтобы поцеловать меня. Но вместо этого Гейл ставит меня на ноги и нежно обнимает, гладя по макушке ушибленной рукой. Мне кажется, мы выяснили все, что следовало.       — Я люблю тебя, — шепчет он так тихо, что догадаться я могу только по ритму и интонации.       — Пожалуйста, не усложняй наше положение, — продолжаю я, но Гейл молчит, только громко дышит в мою макушку. До контрольного часа остаётся совсем немного, и на обратном пути мы стараемся наверстать упущенное время. Ловим трёх кроликов, тетерева и одну жирную утку, на большее просто не хватает времени. Даже чистить не решаемся наверху. Любое опоздание, и Коин может прикрыть лавочку.       Когда мы возвращаемся, то сразу ощущаем всеобщее волнение. Переглядываемся с Гейлом и без обсуждений направляемся в Штаб. Вот что задумала эта старая стерва?       Она рассчитывала, что мы поругаемся, потеряем счёт времени и опоздаем. Когда дверь в кабинет открывается, я вижу внутри всех: Плутарха, Фульвию, съемочную команду. Лицо Крессиды выглядит не очень довольным, даже, скорее, испуганным. Хеймитч, как всегда, не в духе, сидит с открытым ртом. А Пита я замечаю последним. Он удивляет меня больше всего, последний раз таким бледным и испуганным я видела его после объявления о второй квартальной бойне. Его кожа больше похожа на бумагу. Кажется, будто вот-вот он потеряет сознание. Только тогда я перевожу взор на экран за спиной Коин, которая обернулась на звук открывшейся двери, я замечаю, что происходит.       Экран мигает и показывает мое разгневанное лицо, сразу после выстрела в крышу полевого госпиталя в Восьмом. Они все же сделали из этого сюжет. Появляется рябь и эфир возвращается в руки Капитолия.       Цезарь спрашивает Цинну, есть ли у него прощальные мысли о Китнисс Эвердин, учитывая сегодняшнюю демонстрацию. Все это напоминает поминки сойки-пересмешницы.       При упоминании моего имени лицо Цинны искажается от напряжения.       — Китнисс… — он нервно сглатывает, его лоб покрыт испариной, — как ты думаешь, чем это закончится? Что останется? Никто не в безопасности. Ни в Капитолии. Ни в дистриктах. А ты… в Тринадцатом… — он резко вдыхает, словно борется за воздух; его глаза выглядят безумными, — не доживешь до следующего дня.       За кадром слышу приказ Сноу:       — Выключайте! Немедленно! — Впервые я слышу в его голосе нервные нотки и столь нескрываемую злобу.       Бити превращает все это в хаос, показывая всем снимки разрушений из разных дистриктов, пострадавших, умерших с небольшими интервалами. Но между изображениями мелькает происходящее в студии Капитолия. Попытка моего Стилиста продолжить говорить. Камера падает, виден лишь дубовый паркет. Слышен топот сапог. Звуки ударов сливаются с крикам мужчины.       Выстрел.       — Китнисс … прячься.       Еще выстрел. На этот раз в голову. Я не сомневаюсь в этом, потому что на экране я вижу кровь, ошмётки мозгов и остатки смуглого лица.