***
Через 12 часов после бомбежки ремонтные бригады вышли на поверхность, чтобы определить уровень повреждения: больше всего пострадали ПРО*, потому что выдали себя. Несколько жилых отсеков не подлежат восстановлению, их законсервировали, а всех жильцов верхних ярусов переселили пониже. В том числе и нас. Как только люди снова попали в свои отсеки, жизнь закипела, расписание постепенно пришло в норму, как будто и не было никакой бомбежки. Никто не пострадал, все было в норме, только о Лютике мы ничего не знали, когда началась эвакуация, Прим была в больнице и ее не отпустили за котом. Ставлю монету, что она пыталась сбежать, да не удалось. Я спрашивала ее, но каждый раз сестра уходила от ответа. Ремонтникам дали приказ найти кота, но они то ли правда не справились, либо, что более вероятно, не хотели искать это агрессивное блошиное общежитие. Однако, несмотря на все злоключения, я была уверена, что проходимец живее всех живых! Все шло своим чередом, Крессида готовила сценарий новых роликов, Гейл все время проводил или на занятиях, или в лаборатории с Бити, Пит нервничал за нас двоих и старался все время держать меня в поле зрения. И только Коин было не узнать, она явно была крайне довольна собой и готовила ответную операцию. На третий день после возвращения в жилой модуль мне официально разрешили возобновить военную и спортивную подготовку. На большую часть занятий мы ходили с Питом, как сиамские близнецы: подготовка к новым съемкам, посещение столовой, мы все делали вместе и при этом все время рядом был кто-то третий: Хеймитч, Финник, Крессида, Прим или просто жители Тринадцатого. Это начинало утомлять, потому что я чувствовала, что происходит какая-то игра за моей спиной, но не могла понять, какая. — Можем мы поговорить наедине? — однажды, уловив момент, когда Плутарх отвлёкся на свой контактный прибор, шепнула я Питу. Он кивнул, но ничего не сказал. Остаток дня шёл по плану: Тренировки. Стрелковая практика. Тактика ведения боя. Обед. Ненавистные макияж и укладка от традиционно излишне эмоциональной Эффи, смерть Цинны ее подкосила, слезы все время струились водопадами по ее щекам, но даже несмотря на это, она умудрялась улыбаться видя нас с Питом вместе. На закате нас ждали съемки на поверхности, на фоне полуразрушенного Дома Правосудия. Это придумала Крессида. Очень язвительно, на мой взгляд, вполне в моем духе, даже жаль, что идея принадлежит не мне, ведь больше пятидесяти лет Капитолий использовал одни и те же кадры разрушенного Тринадцатого в качестве своего бэкграунда для политических роликов. Теперь ситуация переменилась. Таким образом Коин во главе оппозиции даёт понять, что отберёт у Сноу все до последней крошки. Сюжет был простой: Пит в комуфляжном костюме расхаживает по руинам, рассказывает о том, как легко мы преодолели нападение, а потом из ниоткуда появляется шпион Капитолия, камеру направляют на меня, я стреляю из лука и убиваю его, подхожу к Питу и мы поднимаем наши сомкнутые руки в воздух, прямо как на наших первых играх. Просто, эффектно и символично, хоть и абсолютно неправдоподобно. Когда звучит финальное "снято" Пит не отпускает моей руки, скорее даже сжимает крепче. — Погоди, мне кажется у Китнисс не было видно брошь, это важно, вы не находите, давайте проверим? — не слишком искренне говорит Хеймитч, кладя одному из Жуков руку на плечо. — Ты серьезно? — подозрительно спрашивает Крессида. — Как никогда! — удивленная его внезапной инициативе девушка уступает. — Хорошо… — протягивает режиссер. Пока они копошатся, мы отходим чуть в сторону. — Хеймитч боится, что на тебя готовят покушение. — Есть прямые причины? — спокойно спрашиваю я, заглядывая в голубые глаза, спрятанные под шубой длинных золотых ресниц. — Он не говорит, скорее всего, только косвенные, иначе бы он действовал активнее, но Хеймитч сказал не спускать с тебя глаз. — Что вы и делаете… — Да… — неловкое молчание заставляет мои ладони потеть. — Слушай, если тебя что-то напрягает, ты можешь мне сказать, — Пит, облокотившись на руины городской стены, неуверенно потирает сбитые костяшки пальцев. — Мое место может занять Прим или… — он не успевает закончить, как я его перебиваю. — Нет, наоборот, я очень рада… такому сюжету, — смущенно улыбаюсь я, оглядываясь на съемочную команду. Вдруг они подслушивают? — Я как раз волновалась, что тебя заставили быть все время рядом, — отшучиваюсь я, потому что ненавижу неловкие моменты. И это один из них. И почему все время нашего разговора я закусываю губу и не могу унять дрожь в коленях? — Как я могу? — наигранно возмущённо парирует Пит, и я чувствую, как его требовательный взгляд впивается мне в губы. Щеки краснеют. Осторожно поднимаю взгляд и чувствую, как его рука оказывается на моей талии. Мы смотрим друг на друга не моргая. — Могу ли я…? Я так и не узнаю окончания вопроса, потому что наше дыхание становится единым. Крепкая, но осторожная рука притягивает меня к себе. Поцелуй длится недолго. Стоит только открыть мне глаза, как приходится отстраниться. Я опять испытываю неловкость, я словно использую его привязанность, чтобы завуалировать сговор. Но щеки Пита горят так же, как и мои, он неловко улыбается, в этот раз он не сомневается, что я отвечаю ему взаимностью, а не игрой. Неужели это все, чего ему нужно для счастья? Чтобы преодолеть смущение и все обдумать, я отвожу взгляд и прячусь за плечо Пита. — Кхм. Вас ждут. Пора возвращаться, уже темнеет, мы и так задержались, — раздаётся голос Массалы, в котором я улавливаю нотки ехидства. — Как думаешь, он донесёт Коин? — спокойно спрашиваю я, беря Пита за руку. — Дорогая, ты забыла? Мы женаты! Весь Панем — свидетель! — Пит вроде бы и шутит, но в то же время выглядит таким счастливым, что я не могу перестать улыбаться ему в ответ, хоть и испытываю неловкость. Я впервые оказалась в ситуации, когда от меня требуется публично проявлять собственные положительные эмоции к другому человеку. Настоящие эмоции, а не бутафорские! Пит же не испытывает ни капли смущения, он на публике в своей тарелке, потому что ему никогда не приходилось быть кем-то другим. Всю обратную дорогу мы идём с сомкнутыми в замок пальцами. Я испытываю спокойствие и тревогу одновременно. Каждую минуту нашего пути я радуюсь, что тут нет Гейла. Он, пусть и на два дня позже, но все-таки улетел во Второй. Пока новостей немного, они пытаются захватить дистрикт без большого количества жертв, но никто не верит, что это удастся. Остаток дня мы проводим, просматривая отснятый материал, а затем посещаем последнюю, на этот день, необязательную тренировку. Возвращаемся в свои комнаты мы уже заполночь. — Прим наверняка спит, — шепчу я, облокачиваясь спиной на дверь. — Это приглашение? — И не думай! Я - целомудренная девушка, не вожу посторонних домой. — Отлично, значит нам никто не помешает… — шутит он, открывая дверь. — Все-таки муж я, или кто? — Свадьбы не было, у тебя даже кольца нет! — Пит нахально улыбается и достаёт из под рубашки толстый кружок серебра, висящий на вощеной нитке. Он явно ждал этого момента и приготовил речь, но, видя мое смущение, вместо колена он садится на мою кровать и продолжает будничным тоном. — Это папино, мне слегка великовато, но другого у меня нет. Он отдал мне его после выписки, сказал, что надеется, что мне пригодится, — самодовольная ухмылка озаряет лицо Пита. Можно даже не гадать, я вижу, о чем он думает. Пит очень долго мечтал об этом моменте, и теперь он надеется, что слова отца окажутся пророческими. На такие крутые повороты я не готова. Слишком уж много фарса было прежде в наших отношениях. Я долго сомневаюсь: а не перегибаю ли палку? Не слишком ли мы торопим события? С другой стороны, я точно знаю, что Пит не тот, кто будет на меня давить, стоит мне только попросить и он прекратит любой флирт. Но я не могу подобрать нужных слов. — Я… я просто не хочу усложнять ситуацию, не хочу дополнительного внимания, сплетен и лишних глаз из-за каждого угла… Сомнений в нашей искренности... — То есть… ты предлагаешь оставить наш роман в тайне? — Какой роман? Пять минут назад ты сказал, что я замужем! — отмахиваюсь я, улыбаясь во все тридцать два зуба, а потом меняю тон на более серьезный. — Спасибо. А что я должна с ним сделать? — Просто сохрани его у себя, пока я не попрошу у тебя… — Пит намеренно не завершает фразу снимая нить с шеи, встряхивая копной золотистых кудряшек. — Ничего особенного, просто одна безделушка от меня. — Но у меня уже есть жемчужина и кулон… в котором, правда, не хватает твоего фото. — Лицо Пита меняется, он явно не ожидал, что я сохранила все его подарки. — Правда? — он на мгновение замирает от удивления, а затем возвращается к своей фирменной ослепительной улыбке. Я отвечаю взаимностью и кротко киваю. — Тогда будет коллекция! — Он кладёт кольцо мне в руку. От прикосновения тело пробивают мурашки, а щеки наливаются краской. — А теперь спать! — Конец фразы он не произносит, но я будто читаю его мысли: «Мне некуда спешить, я ждал пять лет и ещё подожду…» Спать вместе — в нашем случае это не что-то развратное, а просто попытка расслабиться. Только вместе с Питом я чувствую себя в безопасности, потому что он — единственный, кто меня никогда не подводил. Единственный, после папы. Теперь мне кажется, что они даже в чем-то похожи, в обоих присутствует ни с чем не сравнимая легкость характера и проницательность, вкупе с мудростью не по годам. В этом, пожалуй, основное отличие Пита от Гейла, даже имея козыри в рукаве, победитель 74-ых Голодных Игр не пытается меня ревновать, манипулировать эмоциями, не уговаривает и не доказывает свою любовь публично, выставля меня бессердечной идиоткой. Его трепетное отношение чувствуется без лишних слов и настойчивых действуя, подобно любовному зелью. Он очаровывает своей искренностью, чуткостью и обаянием. За это все люди так любят Пита. За это люблю его я. Я лежу у стены, Пит уже заснул, а я все не могу расслабиться, мы спим в одежде, чтобы, в случае, если кто-то войдёт, не возникло неловкости. Поэтому мне доступен лишь маленький клочок открытой кожи на его шее, который я рассматриваю. Рука так и тянется погладить, но я боюсь его разбудить. В какой-то момент я не удерживаюсь и позволяю себе эту слабость. Пит чешется и переворачивается на другой бок, лицом ко мне. Кровать очень узка для двоих, поэтому переворачиваться не слишком удобно. Он лежит, вытянувшись, словно солдатик, заложив руку под подушку. Кожа Пита пахнет мятой и розмарином, откуда только он их взял? Мне отчаянно хочется коснуться его лица, пушистых ресниц, сдвинуть упавшую на лоб челку, погладить колючую щеку, поцеловать горячие губы. Вместо этого я просто глубоко вдыхаю, утыкаясь носом в покатую грудь, и мирно засыпаю, укутанная успокаивающими ароматами.***
Когда я просыпаюсь, рядом слышится только ровное сопение Прим. Никаких кошмаров. Через пять минут включается общий свет — знак, что нам пора вставать. Мы умываемся, собираемся, идём на завтрак. Я пытаюсь открыть дверь в комнату Мелларков, но она не поддаётся, в столовой их тоже нет. Впервые за неделю я оказываюсь одна. Вкупе с внезапным исчезновением Пита это настораживает. Уже на пути в кабинет Коин меня нагоняет Хеймитч. — Привет. Пита не видел? — начинаю я. — Видел… — Хеймитч виновато смотрит себе под ноги, явно не зная, как лучше сообщить мне новость.