***
Сегодня я окончательно поняла, что эта война в первую очередь моя личная! Я буду биться до последней капли крови за то, что осталось от моей семьи, друзей и просто людей, которые в меня верят. Ни Сноу, ни Коин не остановят меня. — Мне больше не следует оставаться под землей! — Коин это только на руку, — парирует Хеймитч. — Это может быть уловкой! — с сомнением шепчет он. Я вижу, что ментор сам не знает, как поступить правильнее. Я это понимаю, а ещё понимаю, что если это наживка, то я клюнула. — Значит, мы должны действовать на опережение… Но я просто не могу его бросить. А что, если Пит попадёт в руки Капитолия, пока мы отсиживаемся в бункере? — от одной мысли меня передёргивает. — Ты права, но нужно быть очень осторожной, — Хеймитчу явно не нравится такой расклад, я буквально слышу, как крутятся шестеренки в его голове, но не могут сгенерировать ничего достойного. — Да… — нерешительно отвечаю я, как бы прощаясь с ментором. — Пожалуй, я попытаюсь полететь с тобой… и по ходу придумать какое-то стоящее решение. — Хеймитч явно не в восторге от такого развития событий, но он всё ещё Ментор с большой буквы. Он по-прежнему готов разорвать свою грудь и вынуть большое, наполненное алкоголем, сердце, чтобы осветить нам с Питом тернистый путь. — Спасибо… — все, что я могу выдавить из себя, сопротивляясь мерзкому кому в горле. Пока мы непривычно крепко обнимаемся на прощание, я чувствую, как мой карман тяжелеет. Эбернети отдал мне свой любимый складной нож, с которым никогда не расставался. — Я купил себе новый носовой платок, не переживай! — Он игриво утирает пальцем несуществующую слезу. — Будь осторожен! — шепчу я, показывая ему три пальца. Изначально этот символ просто был данью уважения, но последнее время приобрёл политический контекст. Весь день проходит как на иголках, я бегаю, тренируюсь, учусь с тройным рвением, словно пытаюсь надышаться перед смертью. Наконец-то у меня по-настоящему начинает получаться, все это снова напоминает мне время перед нашими первыми играми. Не могу дождаться вечера и вестей из Первого. Мой разговор с Коин утром не удался, ее не было в кабинете, но Хеймитч, я уверена, позаботится, чтобы слова прозвучали правильно и вовремя. До ужина Пит так и не появляется, и тогда я решаю во что бы то ни стало получить аудиенцию у президента. Даже строю глупый план побега с ближайшей поставкой оружия, если она откажет, но потом мне приходит в голову идея получше.***
— Жители Панема! — приветствует Коин присутствующих и включённые камеры штатных репортеров. — Я рада вам сообщить, что Первый дистрикт тоже в полном составе присоединился к нам! Сегодня ополченцы захватили здание Дома Правосудия! Включаются короткие отрывки, на которых я вижу самые выигрышные для оппозиции этапы противостояния. А в конце замечаю, как младший сын пекаря взбирается на баррикады и с остервенелым лицом кричит мотивационные речи. Если бы я не посещала Первый, то ни за что бы не догадалась, что кадры с Питом сняты не на главной площади, а на окраине города. Мы проезжали это место, оно запомнилось мне, потому что там были удивительные мозаичные фрески, очевидно, это считалось Старым Городом. — Так-то лучше, значит они заботятся о нем. Все верно, Коин мешаю только я, а не Пит. Что ж, придётся вставить ей палки в колеса! — бурчу себе под нос, пока присутствующие в зале аплодируют. Я поддерживаю их свистом и кричу: — Ура! Слушатели ликуют, а я начинаю своё движение к постаменту Коин. Едва ли делаю пять шагов, как передо мной образуется живой коридор, все любопытные взгляды обращены на меня, а внимательнее всех Президент. Я поднимаюсь к ней на трибуну. — Вам есть что добавить, мисс Эвердин? — лукаво спрашивает она. — Да! — твёрдо говорю я, и она, явно не без тревоги, уступает мне микрофон. Красная лампочка все ещё горит, все, что я скажу услышат не только местные жители, но и весь Панем, если мне удастся произнести достойную речь, конечно. — Я предупреждала президента… Сноу, что он может убивать нас, мучить, сжигать, но мы не сдадимся! Он убьёт одного, на его месте появятся двое! Капитолий пытается запугать нас, сжигая госпиталь? Теперь за его головой будут охотиться все выжившие, даже те, кто до сих пор оставался в стороне, потому что не бывает чужой гражданской войны! Ни один президент не способен пережить гнев преданного им народа! Каждый, кто не с нами — против нас! И против меня лично! С меня довольно сидеть в бункере! Настало время показать предателям когти! Завтра же я вылетаю на охоту за головой Сноу! — лицо бледное, под глазами мешки, хищный взгляд, перекошенный от злобы рот — вот какой они должны меня видеть, а не расфуфыренной куклой. Зал согласен с моими мыслями и моментально взрывается небывалыми овациями, которые, просидевшей всю свою жизнь в норе Коин, даже не снились. Не слишком ли прямолинейно я дала ей понять, что угрожаю ее власти? Я не вижу ее лица, но ощущаю руку на моем плече. Судя по всему, вторую она сжала в кулак и поднимает вверх, потому что тут же толпа подхватывает этот жест, а я присоединяюсь к ним. — Что ты задумала? — шепчет она словно змея. — Я хочу убить Сноу, разве не об этом мы договаривались? — не дрогнув и мускулом говорю я, глядя главе Тринадцатого в лицо. Коин молча кивает, но ее глаза сужаются с подозрением. — Ты молодец, — ухмыляется президент, — все-таки импровизация — твоя сильная сторона. — Как там Пит? Не хочу, чтобы вся слава досталась ему одному… — не удерживаюсь от вопроса я. — Планировалось, что он вернётся ближе к утру, — не без удовольствия произносит она, — но теперь, возможно, имеет смысл отправить вас обоих в Восьмой, если, конечно, он не будет против. Конечно, Пит не будет против, он бы вообще оставил меня «дома» и сделал все сам, только вот дома у нас больше нет, а я не милый наивный щенок. Переговариваясь о планах на ближайшие дни я провожаю Коин до кабинета, где ее уже ждут Боггс и Плутарх. По пути на последнюю, перед сном, тренировку я снова встречаю Хеймитча, он молча кивает мне: «Будь осторожна!» и торопливо заворачивает за угол, в сторону штаба. Будут спорить всю ночь… Даже самые изнуряющие тренировки и грубое, если не сказать жестокое, обращение командира по основам самообороне не может отвлечь меня от мысли о том, где же сейчас Пит, все ли с ним хорошо. Я специально остаюсь подольше, чтобы вернуться как можно ближе к отбою. Уже у своей двери я соображаю, что мистер Мелларк, наверное, тоже не находит себе места и осторожно стучусь к нему. — Да? Войдите… — голос звучит осторожно, даже слегка испуганно: кто принесёт хорошие вести в такой час? — Я просто хотела узнать: как ваши дела? — Спасибо, дочка. — Я вижу, что такое обращение вырвалось у него само собой, но решаю пропустить мимо ушей. — Завтра я вылетаю к вашему сыну. — Он в порядке? — с надеждой говорит Генри. — Я не знаю, надеюсь, что да, ведь мне надо вернуть ему это… — Достаю из-под рубахи нитку, на которой висит кольцо. — Фамильные амулеты каким-то образом сами тебя находят, да? — он улыбается в седоватые усы, намекая на мою брошь. Мы молчим, потому что оба не знаем, что сказать. — Спасибо, — произносит пекарь на прощание, — спасибо, что, несмотря ни на что, приглядываешь за ним. — Теперь мы связаны навсегда, — на самом деле, я имела в виду Игры, войну и все эти кошмары, которые мы пережили вместе, но присутствие кольца, похоже, вводит отца Пита в заблуждение. Он очень радостно улыбается моим словам, словно это не я ношу его кольцо, а моя восемнадцатилетняя мать. — Храни тебя небо, Китнисс. Для отца нет большей радости, чем видеть детей счастливыми! А теперь ступай спать, вылет же наверняка ранний! — Да, вы правы… — радуюсь я возможности пойти к себе. — Спокойной ночи. — И пусть удача всегда будет с вами! — произносит он уже закрывающейся двери, но я отчетливо слышу слова. Голос Эффи с наших первых Игр тут же проносится в моей голове. Кожу покрывают мурашки. Я обнимаю себя, чтобы успокоиться и победить страх. Психотерапевт говорила, что я должна проговаривать основные постулаты моей жизни, чтобы бороться с паническими атаками. — Я — Китнисс Эвердин, мне семнадцать лет, завтра я лечу в дистрикт Восемь к моему… Питу.***
Вернувшись в свой блок я застаю Прим уже спящей. Решаю, что уехать, не попрощавшись, будет неправильно и завожу будильник чуть раньше нужного. Все зря. Я не могу заснуть до самого утра, буквально за полчаса до будильника дремота побеждает, но не успеваю я провалиться в сон, как проходимец начинает истошно пищать. — Что? Почему так рано? — ворчит сестра, глядя на часы. — Я улетаю в Восьмой, — сухо констатирую я. — Что? Когда? Надолго? — тут же подскакивает Прим. — Я не знаю. Коин обещала, что Пит тоже должен быть там. — Будешь приглядывать за ним? — сестра повторяет вопрос Генри Мелларка. — Кто ещё за кем приглядывает… Я просто решила, что снова исчезнуть, ничего не сказав, будет неверно. — Ты все сделала правильно! — Прим пересаживается на мой матрас и крепко меня обнимает. — Ты знаешь, как я тебя люблю, поэтому будь осторожна. — Мы молчим и обнимаемся столько, сколько это возможно. — Пообещай мне вернуться… — Я сделаю все, что в моих силах… — уклончиво шепчу я. — Обещай! — со слезами на глазах шепчет Прим. — Обещай, что вы с Питом вернётесь живыми! — Я обещаю… — теперь слёзы катятся и по моим щекам, как тогда, на 74-х Голодных играх. Только теперь никто не разнимает нас. Мы встаём и разнимаем объятия сами. Хлюпая носами по разным углам мы собираемся каждая по своим делам. Прим, такая большая Прим, уже стала с меня ростом, она прижимается к моему лбу своим и, не выдерживая напряжения, слёзы катятся водопадом по ее щекам. — Я должна идти… — Возвращайся скорее… — бормочет она мне вслед. Никогда ещё так сильно мне не хотелось домой, но я знаю, как важно мое присутствие для жизни Пита, если даже Коин и хочет меня подставить, то надо помнить, что нас обоих Капитолию она ни за что не отдаст…***
Дорога до Восьмого занимает никак не больше двух с половиной часов, это ближайший к нам дистрикт после Одиннадцатого и … и Двенадцатого, который стёрли с лица Земли. Все время Хеймитч сидит рядом со мной и регулярно потирает руки, мокрые от волнения. Погода безоблачная и все время, что мы снижаемся, я вижу, в каком ужасном состоянии находится дистрикт. Большая часть мануфактур и текстильных заводов разрушена взрывами, каждое десятое жилое сооружение уже не подлежит восстановлению. Восстания тут начались одними из первых, поэтому у Капитолия ещё были силы и ресурсы на ожесточенное сопротивление. Как только мы снижаемся достаточно, чтобы разглядеть посадочную площадку я начинаю выискивать взглядом знакомый силуэт. Не успевает опуститься трап, как я спускаюсь по нему и вижу шеренгу солдат в серой форме. И, о чудо! Один из них — мой Мальчик с хлебом! Вокруг куча людей и, в последний момент, я понимаю, что каждый из них меня оценивает, поэтому бросаться Питу на шею — не лучшая идея. Я широко улыбаюсь всем и каждому, в особенности тому, ради кого прилетела. Как только появляется возможность наши пальцы переплетаются. Генерал Левай, так зовут местного лидера ополчения, вводит нас в дело, Хеймитч даёт нам карточки с текстом и очень злобно смотрит на меня. Ну да, он вспомнил нашу выходку во время первого Тура Победителей в Одиннадцатом. — Это не повторится… — извиняюсь я. — Будь так любезна, в противном случае меня сочтут предателем, мы всю ночь эти писульки сочиняли. — Мы с Питом переглядываемся, слишком уж все выглядит знакомым. Речь проходит быстро и непринуждённо. Мы сообщаем зрителям цель своего визита: они, в Восьмом, — большие молодцы, за короткий срок сшили огромное количество военной формы, даже несмотря на ужасное состояние фабрик. Но сегодня нам нужен от них не только надёжный тыл, но и толпа новобранцев! Я дочитываю свою часть карточек и понимаю, что наша задача — рекрутировать новобранцев, которых, потом, не успев обучить основам самосохранения, отправят против Капитолия как пушечное мясо. Сейчас мы на границе последнего рубежа и у тех немногих мужчин и юношей, кто ещё не успел уйти на войну просто нет времени на то, чтобы получить достойную подготовку, да и получают ли они её вообще? Люди, которых мы зовём в наши отряды, по сути, будут для нас живым щитом, и, чем лучше я сделаю свою работу, чем больше из них присоединится, тем больше из них погибнет… тем больше у нас шансов выжить и победить. Их кровь навечно останется на моих руках… Но если мы будем биться одни, то, скорее всего, проиграем… Заученные фразы, камеры операторов, беснующихся поблизости — все проходит как надо, за нами из дистрикта уезжают сотни добровольцев. После Восьмого мы отправляемся с той же миссией в другие дистрикты, посещаем почти все, кроме первых двух и Четвертого, туда отправляют Финника, ожидая большего резонанса. В некоторых регионах нам рады больше, чем в других. Так, например, в третьем, Хеймитч лично проконтролировал, чтобы мы выучили карточки побуквенно, от и до. — Я же дала слово. — Не уверен я, что ему можно верить… — скалится ментор. — А моему? — вступается Пит и кладёт свою большую горячую руку мне на талию. — Я лично проконтролировал… — Это чистая правда весь прошлый день мы провели в моем купе и учили тексты, изредка отвлекаясь на осторожные прикосновения и робкие взгляды. — Все пройдёт хорошо, Хеймитч. Ментор ничего не отвечает, но надменный взгляд Фульвии, которую отправили, по официальной версии, следить, а, в действительности, доносить о ходе агитации, говорит за него. Мы надеялись на мирную демонстрацию, на которую придут в основном дети и старики, однако, как только выходим на сцену, встречаем разъяренную толпу, скандирующую поочередно мое имя и «Смерть Сноу!» Руки потеют и трясутся, ноги перестают слушаться. В памяти всплывает фигура старика, которого убили на моих глазах в прошлый раз только за то, что он поднял в воздух руку. Но сегодня другой день, миротворцев нигде нет. И хорошо, что сейчас мы на стороне толпы, а не против неё. В двух дистриктах нас не слишком талантливо пытались убить: бомба в пятом так и не сработала, а Молотов из Седьмого пролетел мимо и разбился о монолитную стену за спиной Пита, на которой висел старый герб Панема. Вышло настолько символично, что сомнения брали верх: не Коин ли подготовила этот финт. Однако все это, как и скитания по разрушенным и разгневанным провинциям, не произвело на меня большого впечатления, после Восьмого это стало неуютной и разочаровывающей обыденностью. Надломило, растерло в порошок меня посещение дистрикта Руты. Краем глаза вижу, как Крессида командует «жукам» что и как делать через маленький микрофон. Пит крепко берет меня за руку и произносит свою часть речи, когда приходит моя очередь, слова сами вылетают из моих уст. Я замолкаю. Пит поднимает наши сомкнутые кисти, как символ единства и толпа взрывается новой волной разъяренных воплей. Я не чувствую с ними единения, их злость и агрессия пугают меня. Большая часть присутствующих — это разгневанные мужчины за гранью призывного возраста, потерявшие сыновей. Есть и неокрепшие юноши, оставшиеся без отцов, совсем немного женщин, потерявших и тех и других, больше у этих людей ничего не осталось. Только жажда отмщения. Все они осознанно пришли записаться в нашу армию, чтобы умереть за свободу, свободу, которую с Коин никто из них не увидит… Когда мы уже собираемся уходить из толпы на сцену выскакивает один мужчина. Не успеваю я что либо предпринять, как Пит прикрывает меня и мы падаем ниц. Оглушающий выстрел. Стон Пита. Тишина. Ненадолго меня контузило выстрелом, просвистевшим прямо над моей головой. Поднимаюсь, чтобы понять, что произошло, но Пит сопротивляется. Проходит долгая минута, прежде чем я понимаю, что случилось. На сцене лежит обездвиженный силуэт тщедушного мужчины, слегка за пятьдесят. На его смуглом морщинистом лице нет ни единой эмоции, а на лбу красуется жирная алая клякса. Моя безупречная охрана сочла его опасным. К нам подходит Боггс, командует подчиненным увести нас с Питом, но я сопротивляюсь, желая увидеть, что он протягивал мне в своих руках. Перекрывающий путь щитом капитан пинает кулак старика, и из него выскальзывает мое фото, больше похожее на какую-то странную религиозную картинку из старого мира … икону. Я настолько поражена, что не могу даже дышать. Пытаюсь закричать, но все безрезультатно. Прежде чем двери закрываются я вижу, как тело поднимают за руки и за ноги, а мое блаженное изображение тонет в багряной липкой луже. Плачу, снова плачу белугой. Как глупо. Пора уже повзрослеть, стать сильной. Как только я начинаю приходить в себя, то понимаю, что нахожусь в маленькой неуютной движущейся комнате, салоне высокого военного автомобиля. Пит сидит напротив и держит мое лицо в своих горячих, как огонь, руках. — Все будет хорошо, ты справишься. — Впереди ещё так много… — вспоминаю о тех дистриктах, что ждут впереди. — Мы справимся. — У нас просто нет другого выбора, Солнышко… — как всегда в своей манере добавляет Хеймитч и нервно потирает вспотевшими руками колени.