Двадцать четыре белых розы

      ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: В ЭТОЙ ГЛАВЕ БУДУТ ТАКЖЕ ОПИСЫВАТЬСЯ ТЯЖЕЛЫЕ ДЛЯ МНОГИХ ТЕМЫ.       С пасмурного неба медленно упала первая снежинка. Вскоре за ней, кружась, последовали и ее сестры. Приземляясь на теплые руки, они сразу же растекались миниатюрными капельками, часть стекали на землю, а часть протекали под рукав, к раздражению рыжего. Некоторые застывали на огненных волосах, выбившихся из-под фирменной шляпы. Со стакана крепкого кофе медленно поднималось облачко пара, быстро исчезая в белом вихре. Горячий напиток уютно грел ладони, не давая замерзнуть.       Уже подросшая псина радостно уплетала свежую порцию консервов для собак. Ее ободранный черный хвост быстро метался из стороны в сторону. Черные глазки изредка благодарно взглядывали на рыжего. Уши, одно из которых слегка надкусано, дружелюбно торчали на голове.       Взглянув на часы, Чуя понял, что если он не прибавит шагу, то опоздает на смену. А злить босса не хотелось, после ночи пару дней назад, Мори стебался над рыжиком больше обычного, не пропуская момента сказать очередную гадость. И как обычно, он не мог ничего ответить.       В спешке выкинув окурок в сугроб и ласково потрепав собаку по спине, он побежал к больнице.

***

      Сидя на подоконнике, и печально глядя в окно, Дазай до сих пор раздумывал над своим решением тогда. Он зря напился с рыжиком, зря пожелал поцелуй после выигрыша. Осаму понимал, эти чувства хорошо не закончиться, но уже было поздно. Суицидник влюбился по уши.       Все в Чуе было идеально. Аккуратный и острый, немного вздернутый, носик. Чистая и ровная кожа, без единого изъяна. Большие, небесно-голубые, глаза, которые он так мило щурит. Узкие светло-рыжие брови. Ровные, еле желтоватые от сигарет зубы за бледными, на ощущение, нежными губами. Длинные пушистые волосы, с столь завораживающим оттенком рыжего.       За ним всегда витал шлейф перегара сигарет, кофе, лавандового шампуня и конечно же, стерильный запах больницы. Идеально белоснежный халат, без единого пятнышка, бесформенно висел на тонких плечах, заставляя врача выглядеть еще меньше.       Рост совсем не сочетался с характером, делая его еще милее. Когда Накахара смеется, закидывая голову назад, выставляя на показ тонкую шею, красиво украшенную минималистичным чекером, так и хотелось, запятнать своими следами.       Перебинтованный мог часами описывать, что ему в его враче нравятся. За это он себя ненавидел. Он не достоин второго шанса, он не смог спасти одного, не сможет спасти и другого. История всегда повторяется, навряд ли в этот раз все будет по-другому. Но маленький огонек пустой надежды уже успел разжечься в нем. Хочется думать, что все будет как в сказках. Хотя шансов почти нет. Все что Дазай приносит в жизнь других — это неудача и страдания. Сам себе он не может позволить, сломать Накахару. Он не хочет повторения прошлого.       Мысли суицидника переключились с Чуи на его маленький секрет под кроватью. Это сто процентов сможет угомонить ураган в его голове. И он только сейчас этого и заслуживает. После проделанного, он не достоин ничего хорошего в этой жизни.       Соскользнув с холодного подоконника, шатен быстрым движением руки поднял край одеяла, открывая вид на то, что прячется под койкой. Просунувшись до локтя, тонкие пальцы обхватили желанный предмет.       Холодная стекляшка приятно легла в руке. Неровно острые края опасно переливались под светом. Это осколок от стакана компота, который он припрятал. Был момент, когда Чуя скорее всего его заметил, или так показалось больному. В тот момент, он чуть не умер со страху, что его самодельное лезвие заберут.       Покрепче обхватив предмет, перебинтованный преступил к делу. Кожа красиво разделялась под стеклом, алая кровь капала на белое белье. Хотя он его и испортит, Дазай сейчас не хотел волноваться на счет этого. Все негативные эмоции вытекали вместе с кровью. Чувство вины перед Чуей, жалость к себе и ощущение полной безнадежности. Боль в теле убирала душевную боль в груди. Наконец, он смог вдохнуть полными легкими.       После пореза всегда накрывает мимолетное чувство эйфории. Сейчас в Дазае больше не осталось эмоций, он был полностью пуст, но пока пустота перекрывалась расслаблением и гормонами эйфории. Когда эффекты спадут - цикл повториться, но в этот раз, ради не пропадания чувств, а их появления. Уже сколько лет Осаму как осенний лист колышется между двумя экстремумами, никак не найдя середину. Вырваться из этого цикла, пока не получалось, это было зависимее любого наркотика, эффективнее любой таблетки, иначе, почему столько людей страдают этим?       Уже сколько раз перебинтованный пытался бросить, только быстро потерял мотивацию, ведь нет смысла прекращать то, что помогает и делает счастливее. Даже Ода не смог помочь любимому бросить, лишь значительно уменьшил частоту и серьезность действий.       Количество порезов и шрамов невозможно сосчитать. Кареглазый до сих пор помнит первый раз, когда в седьмом классе впервые выкрутил лезвие у точилки, как тогда было страшно и одновременно хорошо. После того дня, это стало частым ритуалом.       Отворив дверь в палату, молодой специалист предстал перед неприятной картиной. Дрожащие пальцы сжимали осколок стакана, который пропал пару недель назад. Светло-синяя рубашка была задрана. А живот пациента был покрыт безобразными кривыми порезами. Кровь медленно стекала на ноги и на кровать. Ее потеки частично перекрывали множество белых штрихов под ними.       Глаза Дазая наполнились паникой, когда он осознал, что его застукали. Брови взволнованно сложились домиком. Самодельное оружие полетело в угол, а одеяло вверх в попытке скрыть сделанное. Тщетно, от зорких глаз доктора не ускользнула ни одна деталь.       Вот когда суицидник хочет его видеть, никто не знает, где его носит, а в единственный момент, когда хотелось остаться одним, он приперся.       На удивление сидящего на кровати, его врач не промолвил ни слова. Лишь молча подошел, аккуратно забрал лезвие. Помог переодеть одежду, промыть и перебинтовать раны.       У Дазая не осталось сил сопротивляться, он просто тихо сидел и терпел, даже не дрогнув от дезинфекции на порезах. Он совсем недавно добрался до осколка, но крови и увечий было много, намного больше, чем Чуя хотел бы видеть.       На непонимающий взгляд врача, который беззвучно задавал вопрос «зачем» кареглазый просто отвернулся. Закончив с процедурами, он вызвал уборщиц, чтобы поменять белье.       Перед тем как выйти, он его тихо обнял, уткнувшись носом в широкую грудь. Руки обхватили талию, стараясь принести как можно меньше дискомфорта. Пациент наконец перестал дрожать и умиротворенно вздохнул. Тепло передавалось от одного к другим. На удивление второй повторил его действия, вдыхая запах шампуня и сигарет с рыжих волос. Притягивая коротышку еще ближе, игнорируя жжение порезов. «Как же приятно держать его рядом» — пронеслось в его голове. Осаму хотелось, чтобы это длилось вечно. Но рыжик вырвался из объятий и так же тихо покинул комнату, бесшумно закрыв дверь. Пациент печально проводил его взглядом, он не хотел, чтобы тот уходил. Как бы неправильно это бы не было, ему нравилось проводить время с его доктором, и этот факт отрицать — глупо, а идиотом Дазай себя не считал.       Врач скорее всего никогда не поймет своего пациента. Как бы не хотел он понять и попытаться помочь, сам, он в этом бессилен. Каждую ночь лишь мысли о суициднике властвовали в голове, но никаких годных решений кроме отправления в психиатрическую больницу не было. Хоть идея не плохая, молодой специалист не может заставить себя отправить его туда, ведь знает, после такого, Осаму его возненавидит.       Если бы мир был честным местом, то парень бы признался всем о своих чувствах. Но мир не честный, и Чуя тоже не честный человек. Поэтому он со вздохом уходит и засовывает чувства так далеко, что даже сам он их не осознает.       Он просто врач, а Дазай просто пациент, это нормально о них волноваться и заботиться. Ведь это его работа, верно же?       Опустив взгляд, становится видна тоненькая струйка крови, капающая с ладони. Он даже не заметил, как сильно вжал ногти в свою нежную кожу. Накахара думал, что оставил эту привычку в прошлом, оказывается нет. Прошлое всегда преследует человека по пятам, игнорировать его, мало у кого получается, и как бы Чуя не старался, он не мог этого сделать.