Mój bohater

Шастун уже год с небольшим бьется на украинской границе с турками. Его умение поднять командный дух и отчаянная смелость не остаются без внимания главнокомандующего, поэтому каждый месяц конный полк Антона становится все больше и больше. До воинов долетают слухи о прошлом парня - теперь и здесь Шастуна называют богатырем. За 12 месяцев Арсений ни разу не приезжает, но каждые 1.5 недели запыхавшийся посол привозит пахнущий Москвой конверт с сургутной печатью лично от государя. Шастуна поражает скрытность Попова - в письмах царь лишь тактично интересуется ходом битвы и туманно отчитывается об обстановке во дворце. Правда, спустя именно этот злосчастный год Антон догадывается обратить внимание на загадочные буквы на обратных сторонах 37 посланий и получает результат новой государевой выходки. Сложенные в хронологической последовательности письма образуют фразу: MIŁY MÓJ MIŁY MÓJ MIŁY MÓJ KOCHAM CIĘ TĘSKNIĘ {здесь и далее пер. с поль. - милый мой, милый мой, милый мой, люблю тебя, скучаю}. "Именно о таком признании я и мечтал" - про себя иронизирует Шастун, пока лицо чуть не трескается от широкой улыбки. Над Северным Донцом стоит тихое утро. Утомленное русское войско ставит шатры через реку от турок, исход сражения с которыми пока неясен. В распоряжении воинов - сосновый лес и бескрайнее, заросшее травой поле. Антон произносит перед своим отрядом вдохновляющую на новые битвы речь и отпускает усталых мужчин на отдых. Прохладный утренний воздух наполняется гулом голосов, свистом сабель, косящих растительность, и стуком топоров, рубящих топливо для костров. Холопы отводят коня Шастуна к реке, затем, набрав воды и для парня, возвращаются к Антону. Они бережно снимают с него шлем, кафтан и кольчугу. Шастун остается в одной мокрой рубахе, потирая слипающиеся глаза. Вдруг вдалеке Антон замечает небольшое конное шествие. Прежде чем парень успевает разглядеть центрального, богато одетого всадника, над полем начинает разливаться в народной песне негромкий царский голос. Арсений поет редко, хоть у него это при должном желании довольно неплохо получается. - Я не вижу дарагова Ни в долинах, ни в лесах, Только тень маво драгова Завсегда в моих глазах. Нету слуха по лесам, Из ружья где мил стрелял, Нету слуха по полям, Где мил на коне езжал. Я любить давно умею, Как и в городе у нас, Но сказать того не смею, Что страдаю каждый час. Я люблю друга милова И в Украйне, и в Москве; Не забуду мила друга Ни в яву я, ни во сне... {песня простонар., адаптир., орфогр. и пункт. сохр.} - Наконец поет что-то нормальное, - смеется Шастун, поворачиваясь к холопам, - а то все свое да свое... Попов спешивается и бежит к Антону, на ходу сбрасывает тяжелый кафтан, оставаясь в атласной, вышитой золотом рубашке. Через высокую траву сверкают красные сапоги. "Дурачок, - Шастун идет навстречу царю (побежал бы, да сил нет), - люблю не могу..." Арсений с рыком голодного зверя бросается в объятия Антона, тут же отстраняется, разглядывая изменившееся за год лицо. - Ты так возмужал, - доверительно шепчет Попов, удивленно и как-то застенчиво прячет нос в собственных ладонях. - А ты такой же прекрасный, - фыркает Шастун, нежно улыбаясь парню. - Его Величество заморозил свою молодость! - обвиняюще тычет пальцем в царя подъехавший Шеминов. - Не вам его за это винить! - останавливает рядом своего коня Матвиенко. - Чайку? - спохватывается Антон и приглашает гостей в шатер. Арсений не может подождать и до конца трапезы - он дергает Шастуна за рукав, просительно заглядывая в глаза, пока парень не сдается. Да и кто может устоять перед таким красивым царем? Попов выводит Шастуна на воздух и толкает на скошенную траву, забираясь сверху. - Я скучал, - Арсений сначала покрывает почти невесомыми поцелуями пальчики Антона, теперь уже без множества перстней и браслетов, потом переходит к щекам, носу и лбу, руками играется с отросшими русыми кудряшками, и, наконец, его мягкие губы медленно опускаются на другие. - Я тоже, - пытается сказать Шастун, но лишь приглушенно стонет. Поцелуй после долгой разлуки необычайно сладок. Если обычно Попов целует будто ложку меда в уста кладет, то теперь это просто приятная, тягучая приторность. Через пять минут на военном заседании, кажется, никто, кроме Шеминова, не понимает, что смех у царя и его фаворита вызывает отнюдь не план расстановки войск на восточных границах, а эрекция Антона, которую за картой прятать довольно проблематично. А тут еще Арсений-незаметный-соблазнитель-Попов, который то руку за голову закинет, то губы облизнет, то ножки в красных сапогах раздвинет. Видимо, из придворных только Станислав обречен замечать, как выдают себя эти двое. После обеда и проверки полевых госпиталей, ближе к вечеру, с другой стороны реки приходит грамота, которую на ломаном русском зачитывает узкоглазый мальчик. - Короче, их главный узнал, что прибыл царь, и зовет его к себе, - объясняет остальным уже понимающий подобный турко-русский диалект Шастун. - Еще коня обещался дать, - уверенно заключает Матвиенко, - я слышал! - Так ехать мне али нет? - склоняет голову набок Попов. - А езжай, что на месте сидеть! - Шеминов отечески берет Арсения за плечо, отводя подальше от Антона. - Отдохнешь от всех нас! - Я думал взять Антошу Андреича с собой, - невинно хлопает ресницами царь. - А кони все загнаны, кроме одного, - наигранно разводит руками Станислав, - что поделать! - Да неужели в одном седле не поместимся, Антоша? - слегка повышает голос Арсений. - Да поместимся, - с влюбленным смехом соглашается Антон и отдает приказ седлать коня. Они молчат до тех пор, пока за спинами не остается весь полевой лагерь. Далее нужно найти брод, чтобы безопасно перебраться на другой берег, к отдыхающему войску Османской империи. Арсений не торопится, ведя жеребца легкой рысью. Царь только удобно устроился сзади, опираясь подбородком на плечо Шастуна и зафиксировав запястья с поводьями на бедрах парня. Яркий диск солнца закатывается за деревья. В воздухе пахнет скошенной травой и костром. Легкий ветерок колышет кудрявую челку Антона, заставляя Арсения отвлекаться от поисков дальнейшего пути. - Что молчишь, Антоша? Али немой? - наконец осведомляется царь, сопя парню в шею. - Твой, - рассеянно отзывается Шастун, разглядывая речную гладь. - Шаст, - тихо смеется Попов; в этот момент ему кажется, что счастье бесконечно. - А? - Ты ищешь брод? - Ага. И думаю. - О чем? Поведай! - Почему я вот так полюбил тебя? Как вообще можно любить мужчин? Они же все уроды! И я ведь тоже, - Антон пытается заглянуть в глаза Арсения. - Что за чушь! - интимно понизив голос, Попов добавляет. - Najpiękniejsze na świecie. {самый красивый на свете} - До сих пор помню польский очень плохо, - стыдливо признается Антон, - не переведешь, что сказал? - Masz ładny oczy {у тебя красивые глаза}, - продолжает Арсений, закрепляя каждое слово нежным поцелуем в шею. - Это про меня? Арс, ты на что-то намекаешь? - Uwielbiam twój uszy {люблю твои ушки}, - ласковым шепотом дышит Попов в мочку. - Это государственная тайна? Что ты, сука, имеешь ввиду? - нервно улыбается Шастун, чувствуя, как по телу бегут мурашки. - I masz piękny uśmiech {и у тебя красивая улыбка}, - Арсений прижимается спиной к парню, впитывая родное тепло, но вдруг кричит, ставя под угрозу целостность барабанной перепонки Антона, - А! А! Брод! Видишь?! Парни возвращаются под утро, слегка пьяные, но с двумя жеребцами. Царя, судя по вестям посла, ждут в Москве, поэтому этим же вечером Матвиенко собирает Попова в обратную дорогу. Арсений свеж, но необыкновенно печален и как всегда задумчив. Шастун не успевает спросить о причине внезапной грусти, потому что почти уверен: она связана с расставанием. Но из колеи выбивает их короткое прощание за шатром, когда Попов, избегая зрительного контакта, крепко обхватывает торс Антона и с какой-то детской беспомощностью тыкается лбом в грудь, а потом очень долго целует в губы. Шастун не пытается прекратить последнюю ласку. Его прошибает холодный пот, когда в медовом поцелуе Антон отчетливо различает ложку дегтя.