Черная меланхолия

      Альберу смотрит на человека перед собой немигающим взглядом. Алые полосы стекают по ее рукам, разрывая пространство, размазывая по камням кровавые отблески уничтоженных тел. Огненные глаза полыхают тусклыми, едва догорающими искрами, высеченными из глубин бездонных зрачков.       -Что за психа ты мне подсунул?       Розалин недовольно поджимает губы и поправляет выбившийся из прически локон.       -Принцессе следует следить за своим языком.       -Я больше не принцесса,- на тонких пальцах множество колец издают металлический скрежет, напоминающий смех,- не уходи от темы.       Альберу вглядывается в туннель, заваленный трупами. Затхлый запах забивается под ткань, лезет в кожу, приедается бесчувственной невыносимой вонью. Под ногами Его Величества чье-то выпотрошенное тело. Он узнает в жутких ранах тьму, которую ему подарили, — смерть, выцелованную над гнилью из ломкой плоти.       -Так что тебя не устраивает?       Розалин пересохшие губы облизывает языком, оставляя мокрый и яркий след, алые глаза сходятся полумесяцем.       -Почему мы работаем вместе? Это бессмысленно.       Альберу в кривом прищуре видит только лаву, жжет о нее ресницы. Под землей жарко, от мага веет теплом — маной, испаряющей существование, и Его Величество неторопливо оттягивает воротник.       -Ты же знаешь, что я понятия не имею.       Розалин делает шаг ближе, голову склоняет в неестественном жесте, опаляя покрывшуюся испариной шею дыханием.       -До сих пор не научился понимать его? Ты вообще его любишь?       Изящная рука ложится на широкое плечо, сжимает едва заметно. Альберу хмурится и делает шаг назад, отодвигая девушку от себя.       -Не лезь в мою жизнь. Это тебя не касается.       -Хм,- маг задумчиво чертит линии в воздухе, заставляя мертвые тела сгорать, обращаясь блеклым пеплом в неясных лужах,- а он тебя от кончиков пальцев до ранок на щеках выучил. Ваше Величество, вам хоть стыдно?       Альберу щелкает языком тихо и раздраженно и делает шаг вглубь нескончаемого туннеля. Розалин ступает за ним неосторожно, громкий стук рассыпая по дырам из плит и камней. Огонь клубится над головой, освещая путь.       Он не понимал. Пытался и не мог. Каждый раз не до конца, неправильно, не точно. Словно все это было несмешной шуткой или пьяным бредом. Кейл, кажется, своего делирия сутками не покидает, упирается взглядом в его губы и хрипло и страстно шепчет: с севера на восток, Клопе поможет, и снова — в окно, будто там есть карта поля сражений, а не серое небо и черные ветки провалившихся в анабиоз деревьев.       Это неправильно.       Кейл тянет тонкие ручки-палочки к очередной бутылке раскрывая губы-лепестки и разнимая веки-корни, чтобы через мгновение заснуть, исчезнуть среди сотен смотрящих на него осенних стволов. В любых стенах он больше напоминает гребанный бонсай, чем живого еще дышащего человека.       Замороженная статуэтка, и Альберу касается, касается скул, щек, лба, тянет на себя, вызывая улыбку. Кейл еще может цвести, а потом вянуть и гаснуть, как только Его Величество делает от него шаг в сторону письменного стола. Клише, избитое до основания.       Он правда хотел бы знать.       Ощущать.       Не разделяться.       И голос Кейла померкшим ветром болот разносится между костьми его черепа:       -Иди, ты там нужен.       -А ты?       -Нет.       Альберу поднимается по лестнице. Розалин не спеша насвистывает мелодию ему совсем незнакомую. Атмосферу не чувствует или соответствовать ей не пытается. Храм Бога Солнца напоминает уродливый кукольный домик для сумасшедших детей: кровавые ковры, переломанные фигурки, разбитые купола и люстры. Играть не захочешь — спрячешься.       Но Кейл говорит, переставляет тела заведомо мертвые и улыбается криво и косо, развлекаясь по-своему и без правил.       Его Величество видит силуэт, у распахнутой двери замерший, и губы сжимает. В голове всплывает не образ — грубый широкий шрам на хрупком и бледном теле.       Хватит разглядывать. Ты вообще трахаться со мной собираешься?       Кончики чуть подергиваются и тонкую линию рушат вплоть до момента, когда взгляды, искусственный и настоящий, поперек не пересекаются. Чхве Хан выглядит так, словно перед ним очередной враг, жаждущий потрошения, разъединения позвонков грубого и неторопливого. Пальцы в перчатках сжимают рукоять меча, вытирают лезвие о край плаща. Но Чхве Хан вопросов не задает — слишком умный — и пропускает вперед, вставая рядом с Розалин, которая треплет его по плечу и сочувствующе улыбается.       Психа подсунул, да? Альберу не может понять, как Кейл складывает в голове таких личностей.       Зал наполнен цветами и верой в бога, подвалы — людьми на привязи, ржавыми цепями и беззвучными криками, застрявшими в сухих глотках. То, что надо для черной маны, то, что не нужно Богу.       Не смешно.       -Где?       Чхве Хан на вопрос Его Величества выражения лица не меняет, кивает куда-то в сторону. Розалин всем своим видом с мечником соглашается.       -За дальними дверьми.       Альберу в очередной раз выдыхает, делает десяток шагов в дальний конец зала и мрачно толкает позолоченные створки. Сотни огней бьют по глазам, создавая чистое безумие из дрожащего пламени на дне чернильных зрачков.       Кейл говорит, что эта черта — истина, для всех людей одинаковая, и смотрит в дребезжащее истеричное отражение в никогда не фальшивой тьме.       -Святой, Жрица, я могу отвлечь вас?       К нему поворачиваются глаза, истлевшие к своей жизни.       Альберу вспоминает, что Кейл сутками бессмысленно топит свечи, когда его нет рядом.

***

      Фитиль не догорает — плавится, уничтоженный и забытый, когда осколки от удара летят во все стороны, задевая белую кожу. Боль лезет наружу, плачет красными слезами, пытаясь дышать, пытаясь коснуться мира, в котором нет ничего. Ее будущее — только дрожь и темные пятна, нерожденная тишина.       -Заткнись. Заткнись. Заткнись.       -Человек!       Раон не шевелится, не знает, что делать, смотрит перед собой на фигуру изогнутую и злую, кричащую сумасшествием в стены.       Что-то ломит внутри, что-то стонет, трескаясь на куски потерянного существования. Уже не дышит, по ожиданиям хлипким вымершее.       Почти не грустно — ненавистно до слез застывших.       -Что тебе, тварь, от меня еще нужно? Если скучно, пойди поебись с другими богами, у вас у всех вкусы одинаково омерзительные, хотя нет, лучше просто сдохни.       У Кейла на губах изогнутая усмешка, струны гнева надрываются, скребутся о внутренности разорванными концами. Ему не хватает опоры, не хватает собственных ощущений, и мир издевательски движется по изнанке, вызывая крошево звезд и угольные полосы перед глазами. Он цепляется за волосы и за стены, пытаясь вернуть контроль здравомыслию и перекричать безостановочные голоса. Но самого себя для подобной борьбы болезненно недостаточно, и Кейл вступает в осколки ногами, пуская иную боль снизу-вверх адским благословением.       Воедино не собранный. Покинутый.       Обделенный.       Раон неприязненно жмурится, неуверенно хлопает крыльями и на чужом плече повисает. Кейл тут же вздрагивает, инородный вес ощущая, и недоверчиво замирает. Звон исчез, исчезли гулкие радостные голоса. Все тише и тише, исчезая мгновениями, замершими в самоубийственном жесте, чтобы ничего после себя не оставить.       Кейл оборачивается, смотрит на дракона немигающим взглядом. Его онемевшие губы едва шевелятся:       -Ты настолько великий и могучий?       -Да,- Раон вообще в этом не сомневается,- я понял, что тебя опять достают эти ублюдки, и перекрыл им доступ. Временно.       Кейл тяжело выдыхает, смотрит на осколки, впившиеся ему в ступни, и к зеркалу медленно оборачивается. На шее застыл его олицетворением плачущий легкий разрез. Кейл шипит недовольно и пытается прикоснуться пальцами, но вместо этого ощущает мокрый язык, проходящийся по царапине и вызывающий легкую дрожь.       -Что ты...       -Заживление. Заживление,- Раон капитулирует в воздух, лапки вверх поднимая, и Кейл смеется, не сдерживаясь.       -Ты же не кошка.       Дракон неловко в ответ улыбается. Он чувствует беспокойство, тревогу и нарастающий страх, но ничего изменить не может. Это не временная победа — это лишь жалкий проигрыш с преждевременным окончанием.       Люди друг с другом сражаются, сражаются зверолюди, демоны, эльфы. Раон знает, что драконы такие же. А еще он знает, что они смотрят друг другу в глаза. Кейл же смотрит в бездонную пустоту и от пустоты получает раны.       Пустота сводит его с ума. Это ее планы.       Блядские планы, не сверенные ни с одним по-настоящему живым существом. Собранные в кругу всеглядящих чудовищ, которые не вмешаться, не изменить ничего не могут, только тянуть свои руки к изломанным сущностям.       Кейл называет их сукиными детьми, но ему так говорить отчего-то не разрешает. Поэтому Раон про себя думает, что у этих тварей есть сила, возведенная в абсолют, никакими стараниями не заработанная, полученная одним лишь своим рождением. Их песочница сыпется прахом сквозь их же пальцы — эфемерные, ничего, кроме самих себя не ощущающие.       Они не добрые и не злые. Никакие, как дети, ни добра, ни зла не познавшие. Они делают то, что считают нужным: песок в свою песочницу возвращают.       Кейл устало стонет и, раскрыв руки, падает на кровать. Огарки свечей пульсируют на издыхании, создавая мрачные блики на темных стенках, отражающиеся раздавленными светлячками через зеркальное полотно.       -Может ты объяснишь им все? Король же понял.       Дракон листвой опадающей в изголовье кровати ложится, тянет на себя кончик развороченного одеяла.       -Моя семья терпит меня и даже каким-то образом беспокоится, что самим собой удивительно, но это не значит, что они могут понять и принять действительность. Лучше уж пускай считают меня истеричкой.       Графство Хэнитьюз делит между собой не искреннюю любовь, а любовь к умирающему, безнадежно больному — свихнувшемуся, винить которого нельзя, как нельзя изменить случившийся факт. Правило для их семьи едино абсурдное, словно военный нейтралитет, — к друг другу не прикасаться.       Раон находит это печальным и недовольно хмурится. Его человек не сумасшедший, он тоже немного великий и могучий, но почти никто, кроме него этого не замечает. Сейчас в голове Кейла пусто, пусто в груди, в каждой конечности. Он становится пустым, когда исчезает шепот, и дракон ждет первых слов, рождаемых тишиной. Он всегда их ждет.       -Король тогда был очень зол и хватался за что попало. Наверное, поэтому поверил в подобную чушь.       -А я?       -А ты просто очень крутой дракон.       -Правда?       -Безусловно.       Раон улыбается, голову кладет на чужой лоб — чуть горячий. Магия стелется пеленой прохлады по бледной коже и вспоротым ступням. Кейл смотрит в потолок, в потоки перемешанных веток, смазанных дрожащим пламенем. Воспоминания в голове всплывают мертвыми телами среди темных вод, заставляя усмехаться горько и тускло.       Меланхолия проникает в вены раскуроченным разочарованием, ностальгией истерзанной до дыр. Глаза слезятся и застывают, покрывая зрение соленым куполом.       Кронпринц, вы сегодня особенно сияете.       Уйди с дороги, если не хочешь сдохнуть.       Альберу не был похож на принца, не был похож на человека в метре от престола, на человека с короной в руках. Его ладони, покрытые мозолями от пера и меча, никого не касались, его искусанные губы почти не произносили слов. Альберу ненавидел мир, ненавидел небо над собственной головой.       -Человек, все же хорошо, правда?       Альберу впервые улыбнулся после их третьей встречи.       -Конечно, давай отправимся в путешествие?       Дракон заинтересованно взмахивает крыльями, заставляя тонущие в собственной крови свечи гаснуть. Потолок чернотой исчерчен. Кривые линии падают поперек шеи мерцающими тенями. Сильный ветер пугает стекла, сдувает документы и бесчисленные листы, скомканные на подоконнике, на пол, к осколкам и пролитому вину.       В груди ломаются голоса, дробятся болью, пытаясь дозваться до разума, и Кейл не спеша отсчитывает с единицы до трех.       Он смотрит перед собой и видит мрак.       Ваше Величество, вы случайно не знаете, как можно убить богов?