Черная меланхолия

      -Почему мы в столице? Разве ты не сказал, что мы отправимся в путешествие?       -Сначала нам нужно поговорить кое с кем.       -Этот кое-кто, что, во дворце?       -Да.       -Тогда почему Рон с нами? С моей телепортацией все вышло бы быстрее.       -Не беспокойся, это временно.       Раон недовольно мычит что-то неразборчивое, и Кейл улыбается безмятежно, натягивая кончик капюшона ниже. Серые облака телами почти прижимаются к земле, пропуская кровь из сочащихся ран на каменистую площадь, бесчисленными людьми истоптанную. Дождевые капли перебивают звук его хриплого голоса, лишь Рону одному позволяя слышать и топить себя в молчаливом непонимании.       В голове едкими отголосками кишат реплики, смех и слова, заползая по нервам в извилины, выедая сдержанность, прорезая вены-выходы из сомнительной безнадежности.       Об отбросе из графства Хэнитьюз ходит множество скверных слухов, которые никто прекратить не пытается. Кейл сам берет в свои руки масло и сует их в костер по локоть: правда, совсем не больно.       Дегтем политый образ из мерзких фраз оглядывается на дворецкого, улыбаясь самыми уголками губ в маске растресканной и крошащейся, чувствуя, ощущая, взглядом передавая идиллию меланхоличную.       Вместо крови у Кейла Хэнитьюза вино, вместо совести — виски.       Если дотронешься — сгоришь без остатка, изнутри керосином вымоченный.       Демонам сам себя продавший чокнутый аристократ.       Шепот, шепот молодого господина, замолкающий, льющийся снова, без конца тормозящий и не останавливающийся. Кейл лицо кривит недовольно и просит не мешать ему с пустотой, излучающей давление, насквозь, до костей, по иллюзорно выломанному позвоночнику выдохом перегара проскальзывающей, разговаривать.       Каждый третий — дьявол, прячет сущность свою в рукавах широких, в оправах очков металлических и бесконечных через подол кружевах. Каждый второй без дьявольских глаз и смотрит также немилосердно и оправданно для себя несправедливо. Кейл каждый день — адская изморозь, и понять, что в ней холодно, а что горячо невозможно.       Его щенок сам постановочный демон. Рон вглядывается в алкающие пьянством глаза и не видит, где в них игра кончается.       Дождь иглами сечет кожу, распарывая пространство и забытое почти ощущение не-беспокойства. От всего и всегда страшно, шпили дворца режут небесное брюхо, режут мысленно тела человеческие, вызывая томную тошноту.       Молодой господин останавливается, трет пальцами царапину на шее спекшуюся, недовольно осматривая горизонт, плоскость, смещенную в его разуме под углом бессмысленно преклоненным.       -Рон.       Дворецкий делает шаг вперед. Его щенок смотрит лживо, кривит губы лживо и не оборачивается.       -Ты все знаешь.       И Рон послушно закрывает глаза, чтобы через секунду никого перед собой не увидеть.

***

      Два шага прямо, поворот направо.       Альберу не разнимает век, движется одними только импульсами, измаравшими осточертевший путь, даже окидывать взглядом который больше не хочется.       Дальше по коридору, тридцать шагов.       Он не носит короны, не носит ни меча, ни копья. На нем выжжено слово, заставляющее других склонять головы, голоса — дрожать и ластиться в страхе, ожиданиях и неразборчивом высокомерии.       Ваше Высочество. Ваше Величество.       Ваше Сиятельство.       Чье?       Альберу устал задаваться вопросом, почему люди, которым принадлежит вся его сущность, никогда не считают его своим. Он всегда чей-то, но всегда только свой собственный, одиночеством в самого себя отраженный.       Чужие шаги за спиной кажутся нелепыми отголосками — эхом, сотворенной выдумкой его жалкого скисшего разума.       Лестничный пролет, тридцать две ступени.       Альберу скучает, скучает по тонким запястьям, грубому смеху и ядовитому языку, по проломленному льду в корке темнеющих глаз. Ему не хватает его касаний, звука его голоса, самого его существования, исчезающего на периферии призрачной дымкой.       На вид хрупкий, коснись — обрежешься, словишь инстинктами просьбу остановиться. Дикий на грани паники с оскалом поперек лица бледного. С настроением переменчивым на сколах падающих песчинок в часах бегущих:       что-то между злостью и завистью,       между горем и радостью,       скукой и безразличием, —       решаемое одним выдохом, годом вина выпитого, расстегнутыми пуговицами на рубашке.       Его Кейл хаотичен. Ему нравится светить вместе с солнцем, а потом солнце за свет ненавидеть, нравится вместе с дождем стекать болью по старой раме и бить стекла в приступе раздражения за вечную темноту. Альберу никогда не знает, чего он хочет. И Розалин, неспешно идущая позади, права — Альберу Кейла не понимает.       Слишком сложный.       Пять шагов влево.       Его Величество разворачивается, растягивая по губам усмешку, и открывает дверь.       В кабинете полумрак, стянутый разводами теней на полу и стенах. Стопки бесчисленных бумаг, скошенные в колонны, упираются в шкафы, испещренные книгами вместо внутренностей. Потерянные перья выброшенными косточками бьются друг о друга, клацая острыми наконечниками из-за порывов хладного ветра.       Альберу медленно взгляд переводит, переставая вспоминать на мгновение о возможности дышать и заставляя сердце истерично внутри колотиться. Фигура, с ногами взобравшаяся на подоконник, улыбается странным чувством.       Это не одиночество.       -Мой Король,- молодой господин из графства Хэнитьюз притворно склоняет голову.       Это зависимая полноценность, которую Кейл отчего-то зовет любовью.       Альберу слышит праздное «мой» и откровенно теряется, потому что нельзя оставаться спокойным, когда «твое» рядом. В унисон дышать хочется, хочется влиться в единое целое, делиться телом, на больное раздробленное не теряться, и Кейл понимающе щурит глаза-полумесяцы.       Целуй сквозь пространство нежно, не умирай.       Не задыхайся.       Его Высочество делает шаг в сторону, сохраняя смолью под маской застывшее чувство секундного счастья, глиной мокрой выжидающее на деснах. Отложенное время скулит в груди, ожидая мгновений, невыколотых чужими образами, шорохом поступи инородной.       -Молодой мастер Кейл, давно не виделись~       Розалин не идет — танцует, ведьминским взглядом воздух в комнате парализуя. Красный, красный, красный, словно желая быть порождением зла за свои ошибки, бывшая принцесса Брек покрывает себя искусственной кровью. Кейл слышит ее крики каждую ночь, когда остается рядом. Розалин разрывает, она носит тело, переполненное воспоминаниями.       Он уверен, когда швы разойдутся, ее кровь хлынет к его ногам.       -Мисс Розалин, как всегда лезете обниматься?       Она трескается, ломается от одних только слов, и Кейл недовольно цокает языком, грубо дергая ставшее вмиг безмолвным красное полотно на себя и уверенно к груди прижимая.       -Впрочем, я успел замерзнуть пока вы все неторопливо ползли сюда.       Розалин смеется, ладошками лопаток касаясь и пряча лицо, пытаясь различить запах, хоть какой-нибудь аромат, дождем не покарябанный, и ощущает воск, легкий спирт и сладкий тягуче-приторный вкус боли, оседающий вяжущим чувством на языке. Маг выдыхает, отстраняется, поправляет скомканный воротник, к царапине пальцами прикасаясь.       -Ты и правда холодный.       Альберу недовольно в кулак кашляет, и Розалин смеется, возвращая на губы улыбку хитрую.       -Потом поговорим, твое сокровище не любит подобных сцен.       Кейл только кивает, ленивым взглядом чертит линию, лица в голове перечеркивая. Чхве Хан отчего-то смотрит слегка удивленно, но потом шаг в сторону бывшей принцессы делает, бросая усмешку язвой, пульсацией шрама и шумным выдохом.       Кейл в Лесу Тьмы не нашел его, не нашел на краю разума, истиной не поделился — одной лишь злостью, прах боломуча и пепел от тел истлевших. Чхве Хан плохим не был, справедливостью переполненный, нестабильно эмоциональный.       У него под черепом идет счет, смехом радостным сопровождаемый. Кейл по секундам помнит каждое исчезнувшее дыхание и каждый обглоданный труп. В месте, где никогда его не было, были разбитые зеркала, костяшки сбитых изящных рук и алкоголь, обжигающий горло, ногтями выскобленное.       Чхве Хан на него больше не смотрит, и он этому бесконечно рад.       -Вы молодой мастер Кейл? Мне тоже хотелось как-нибудь с вами пересечься. Говорят, вы ценитель хорошей выпивки?       -Приятно познакомиться с вами, меня зовут Джек.       Силуэты мелькают, мелькают движения рук и выражения лиц. Кейл смеется неуверенно, губы в кривую линию превращая. Ему нужны эти люди, повязанные на богах своим горьким опротивевшем существованием.       Жрица, возлюбленного потерявшая.       Святой, оставшийся без сестры.       Демонический взгляд переполнен чернильными искрами. В этой комнате не было человека, который никого бы не успел потерять.       Кейл смотрит на Альберу сквозь застывшие монументы и искаженное сердцебиение.       Альберу смотрит на Кейла, сопротивляясь карабкающейся черноте и звону голосов монотонных.       -Что ж, давайте поговорим.       Он правда не уверен, кто из них первым окажется потерянным друг для друга.