***
Кейл был из тех, кого принято называть неприкасаемыми, и, хоть Басен знал, что эти люди из тех, кто не смеет подвергаться критике, ему думалось, что все это из-за того, что брат не позволял к себе приближаться. Семья Хэнитьюз была испорчена, разбита, расколота на осколки, царапающие души еще живых, тех оставшихся, которым пришлось выворачиваться, чтобы острые края не распороли их окончательно. Басен не понимал, как его мать могла полюбить человека, призрака собой напоминающего и использующего своего растресканного сына, как последнюю опору. Он никогда не видел этого своими глазами, видел лишь тень Виолан, выводящую Кейла из комнаты графа. Но и этого было достаточно. Кейл поджимал губы и сжимал в руках пустую бутылку. Взгляд ребенка болезненно едко изгибался в усмешке сардонической, и он взмахивал руками в приглашающем жесте: если вам так хочется быть его женой. Виолан на это лишь склоняла голову и исчезала в помещении, преисполненном слезами и мраком. И Кейл, оставшийся один, бросал взгляд на стекло, изнутри измаранное алкоголем, сжатое за горлышко его маленькими ладонями. Он стоял беззвучно, чтобы затем оставить бутылку на подоконнике и бесшумно скрыться. Басену этого было достаточно. Его мать всегда хвалила его за проницательность и удивительные способности к анализированию ситуации. В какой-то момент он даже хотел стать детективом. До того, как познакомился со своим сводным братом. Кейл был один, словно маг с выставленным щитом, воин, вырывший для себя окоп, замок, за рвом глубоким спрятанный. Кейл был холоден, ни к кому не приближался, ни с кем не разговаривал, всех обходил стороной и ни у кого не просил о помощи. О чем он вообще мог попросить? Единственный, кто, кажется, находился к нему ближе всего, не мог пойти против своего господина и не мог ни во что вмешаться. Рон почему-то Басена напрягал, и он никуда от этого чувства почти инстинктивного страха не пытался деться, пока не привык к фигуре мрачной, ежеминутно цепляющейся за нож, спрятанный в рукаве. Так он ощущал, что хоть кому-то в этой семье Кейл еще нужен. Виолан же, к полному непониманию Басена, смотрела на брата странным нечитаемым взглядом, чтобы затем взять в свои руки роль, которую он успешно выполнял до нее целый год — мишень плаксивую для чужой боли и разочарования. Кейл очевидно был переполнен, утоплен в вечных утешениях, за бесконечные дни ставших для него самого пустыми. Басен видел в руках Рона рубашки, перепачканные пятнами вина на груди и слезами отцовскими на плечах и воротнике. В Кейла вливался бесперерывно поток эмоций ужасных, разбивающихся о его собственные. А потом этот шквал у него забрали. И Басен увидел улыбку, которую не хотел бы сейчас увидеть, — человека, не знающего, куда деть все то, что на него обрушили, и то, что он сам в себе оставил. -Кейл. Старший брат смотрит туманными глазами сквозь плоть его разума, и Басен делает неуверенный шаг назад. Ему страшно. -Позволь мне... -Я ничего не хочу от тебя слышать. Слова режут по запястьям лезвием тупым и ржавым, причиняющим боль, но следов так и не оставляющим. Кейл знает, как заставить человека его ненавидеть. Кейл знает, что в этом мире никогда не найдет себе больше места.***
Он видит в знакомых карих с распыленной серостью радужках осознанность впервые за долгое время, но ему совсем не хочется смеяться или радоваться. Потому что незнакомая женщина справилась с тем, с чем он, его родной сын, не смог. Зачем он тогда вообще был нужен? В висках скребется что-то противное, шумно клацая зубами, давление жмется широким обручем поперек глаз, превращая звон в ушах и шорох в затылке в кашу. Он готов поклясться, что его голова треснет, если он ничего с этим не сделает. Кейл провожает взглядом беспрерывно шевелящиеся губы своего отца и выходит из-за стола, не дожидаясь окончания, обрывая звуки и слова, уже ничего для него не значащие. Его никто не останавливает, и Кейл видит в этих поблажках от Виолан и Дерута чувство вины. Так наивно. Вы извиняетесь за то, что любите и любили? Или за то, что сделали ребенка безразличным взрослым? Кейл бы хотел, хотел, чтобы кто-нибудь просто поддержал его. Он хотел, чтобы ему сказали всего несколько слов, хотел, чтобы это сделал самый близкий для него тогда человек. На одно мгновение, одним касанием, одной улыбкой. Кейл, каждый раз в лицо пьяное всматриваясь, безнадежно искал их и ничего не видел. Все будет в порядке. Все хорошо. Я рядом. И он разевал, словно сшитый, склеенный рот, разрывая на части куски бывшего целого, прижимая к груди пустой чужую голову, чтобы произнести эти слова графу. Он хотел, хотел сам услышать их от него. Но Кейла любила тишина. И Кейл, благодарный за то, что звон в голове слишком громкий, благодарный за то, что мерзкое «прости», ему совсем не нужное, тонет в этом непрерывном шуме, открывает из ненавистного кабинета дверь. Виолан смотрит на него понимающе и осуждающе, от чего ему хочется рассмеяться. Ты тоже ничего мне так и не сказала. -Я не хочу слышать тебя, папа.***
Басен всегда появлялся в моменты, когда ему меньше всего хотелось кого-либо видеть. Голова трещит по швам, мозги разорванные стекают по стенкам черепа, и он сжимает его ладонями, пытаясь выдавить из себя это невыносимое чувство. В углу комнаты ворочается чей-то шепот неразличимый. Басен хватает Кейла за запястья, не давая ногтям подобраться к глазам. Он ощущает на губах что-то липкое, яблочно-металлическое: носом пошла кровь. -Смотри на меня. Кейл думает сквозь боль нитевидную, скользящую теперь от головы к сердцу, что Басен чрезвычайно хладнокровен, несмотря на трясущиеся пальцы, и что наверняка это у него от Виолан. Лицемерное не беспокойство. Он младше него, но сильнее. И подходит на роль наследника больше. Мысль сладкая замыкается на судорожном вдохе, когда невыносимые ощущения прорывают легкие. Его трясет, и, если бы не Басен, он давно бы разодрал веки собственные. Перед глазами пелена красная — его лопнувшие капилляры. Его младший братишка что-то кричит, но ни одна горничная, посланная Кейлом куда подальше, в двери не появляется. Их просто нет. Рона, отправившегося в столицу, тоже. Здесь только он, с ума почти сошедший, и Басен, не знающий, что ему делать. Как глупо. На запястьях останутся синяки. В радужках останутся искры крови. В голове останутся голоса. Тело Кейла в одно мгновенье перестает дергаться лихорадочно, пуская лишь мелкую дрожь. С ним снова все нормально. Его голос сухой и хриплый: -Зачем ты пришел? Басен сжимает губы в тонкую линию, не собираясь ничего отвечать и не собираясь ничего спрашивать. Он вынимает платок белоснежный из нагрудного кармана и прикладывает его к лицу Кейла, заляпанному каплями слез и кровью. Кейл этому совсем не сопротивляется. Он знает, зачем Басен здесь, зачем снова пришел к нему, зачем смотрит так жалостливо и обреченно. Кейлу все равно, если его жалеют, если ему сострадают, если все, что они делают — молчат, вылизывая его язвы и считая это великой помощью. Жалость Басена же бесила неимоверно, потому что он что-то пытался для него сделать. Прекрати, просто остановись. Уже слишком поздно. Где ты был в тот день, когда был мне нужен? Кейл отбрасывает чужие руки, сползая с развороченной кровати, шагами неуверенными ступая по холодному полу босыми ступнями. Он наклоняется, шарит пару секунд в щели за шкафом, вытаскивая, Басен уже почти не удивлен, бутылку виски из отцовского кабинета. И Кейл прикладывается к стеклянному горлышку. Жжется, льется по легким и сердцу, по кишкам и пищеводу, по ткани нежной, ставшей болезненно воспаленной. Алкоголь отрезвляет и успокаивает. Басен закрывает глаза. Басен только два года младший брат человека, который напоминает собой труп, потому что с первого его дня здесь совсем ничего в нем не изменилось — стало только хуже. Кейл принял Басена с безразличием на лице и преданностью на обратной его стороне. Тебе не хватило меня, верно? Как ты посмел зацепиться за другую женщину, в бреду угарном продолжая шептать имя моей матери? Ничтожество. С алкоголем в мозгах все становится проще и легкомысленнее, правда? Кейл смеется. Басен смотрит на Кейла, который плачет. Его старший брат пытается раствориться, исчезнуть из этой комнаты, из кокона этой боли, из этой абсурдной несправедливости. Он чувствует обиду и горечь блеклую на языке. Басен многое не понимает, Басену всего восемь, но он знает простые вещи, знает очевидные вещи, вещи, которые не должны происходить. Он знает, что дети не должны заливать свое горе алкоголем, что дети не должны быть взрослыми для своих родителей, что братья должны помогать друг другу. Басен слезает с кровати, в этот раз делая шаг вперед, подходя вплотную и не отводя глаз. Кейл хмуро смотрит на него сверху-вниз, повторяя почти забытый им же вопрос: -Что ты забыл здесь? Басен вырывает бутылку из пальцев тонких и делает жгучий глоток торопливый, бросая уверенный, твердый взгляд. Улыбается нахально и вызывающе: -Своего брата. Кейл на это только измученно усмехается.***
Он не помнил, в какой момент это началось. Открывая глаза, он потерял способность двигаться, способность нормально дышать, способность разговаривать. Его тело, словно пустышка, в пространстве неизведанном потерялось. Шепот, неотличимый от неразъяснимого шума, накрывает предплечья, ноги, живот, шею, лицо и грудь, оставляя только тяжесть непосильную, ломающую ребра. Это длилось вечность. Это длилось всего пару минут. Кейл вскакивает с кровати, путаясь в одеяле, и бежит к окну, распахивая створки и залезая с ногами на подоконник. Холодный утренний воздух пеленой тумана сдирает с его кожи эти отвратительные ощущения. В комнате кто-то был. В комнате никого нет. Кейл прикусывает костяшки дрожащих пальцев. Он сходит с ума, либо кто-то пытается с ним разговаривать. И он правда не знает, какая из этих двух вещей страшнее. Его сознание изменялось. И это невозможно было не заметить. Виолан смотрит на него, он ощущает взгляд спокойный — беспокойный на самом дне, где никто не видит — у себя на затылке, ощущает длинные жесткие пальцы на своих плечах. Перед ним человек незнакомый, и Кейл силится вспомнить хоть что-нибудь из того, что случилось за последние минут десять. Белая роба, зеленая лента, неестественное тепло ладоней, лежащих на его коленях. Кто ты? Незнакомец мгновенно ловит этот потерянный взгляд. -Что-то не так? -Голова болит. Слишком шумно. Одна из чужих рук перемещается на лоб, рассылая волны спокойствия и ощущения безопасности, звон в ушах становится тише и медленно меркнет. Снова хочется спать, и он послушно закрывает глаза. Виолан беспокойно прижимает к себе ослабевшего, провалившегося в сон ребенка. -Что с ним, господин целитель? Лекарь прикусывает губу, но взгляд его по-прежнему ровен. -Похоже на сонный паралич, графиня. Это нельзя вылечить касанием, но я могу предоставить вам инструкции. Виолан, всегда холодная Виолан сейчас кажется беззащитной, маленькое тело в ее руках ощущается непозволительно хрупким. Она боится, боится того, что это она сотворила с ним. -Но из-за чего?- и ее голос почти незаметно дрожит. Целитель читает панику в ее глазах, и открывает рот, голосом механическим вытравливая из себя слова, потому что то, что происходило в этой семье вполне могло послужить этому причиной: -Думаю, в вашем случае хронический стресс, нарушение режима сна или депрессия. Возможно, симптом тревожного расстройства. Виолан перестает дышать. Басен, спиной привалившийся к двери, глохнет. Кейл впервые за долгое время спит спокойно.***
После того дня, когда к ним приходил тот ставший почти святым для Кейла незнакомец, у него появилось странное расписание, а Рон превратился в тень и приказов его больше не слушал и не выполнял. И Кейл бы возмутился, запротестовал и попытался бы сделать хоть что-нибудь, но у него не хватало сил. Болела голова. И кто-то надрывно шептал ему в самые уши слова, которых не разобрать. -Молодой господин. Месяцами, ночами и днями. Бесконечно. -Заткнитесь. Все вы заткнитесь. Рон поджимает губы, Кейл мычит в столешницу, пряча лицо в руках собственных, чтобы он убирался. Но Рон не шевелится, изваянием каменным остается позади. Все это мучительно и невыносимо. Кейл все еще не может пошевелиться, Кейл все еще чувствует гибель неминуемую, Кейл все еще задыхается. В его пустой комнате Басен, настоящий Басен, молчаливо сидящий рядом с кроватью и переворачивающий бесшумно страницы книги в темноте полной, освещенной лишь лучами лунными. Кейл теряется в мысли, что его младший брат портит себе зрение, что его младший брат слишком волнуется, что его младшему брату это все ни к чему, а эти мысли — теряются в ощущениях мерзких, и он почти уверен, что его бьют, выворачивают руки и ломают кости, оставляя несуществующие синяки и гематомы несуществующие. Он был бы благодарен, если бы Басен не кривился, не сливался с чем-то ужасным, не плавился, теряя по слою кожу, и не рушился песочным замком. Он был бы благодарен, если бы изуродованное лицо Басена не склонялось к его губам, острые зубы не кусали бы его ключицы, а детские тонкие руки не пытались бы сомкнуться на сонной артерии. Басен читает книгу в свете луны. Другой Басен пытается разорвать его на кусочки. Появился бы иной Басен, если бы здесь не было оригинала? Но каждый раз, снова ощущая себя собой, Кейл чувствует всепоглощающий страх, и не может произнести ни слова. Убирайся, глупый младший брат. Кейл укрывает заснувшего Басена собственным одеялом, прежде чем покинуть комнату.***
Кейлу всего двенадцать. Кейлу всего двенадцать, и он полноправный сумасшедший на территории Хэнитьюз. Кейлу всего двенадцать, когда он решает отдать свое место Басену. Кейлу всего двенадцать, а количество слов, которыми он обменялся за два года с отцом едва хватает на несколько тетрадных страниц. Кейлу всего двенадцать, и его спальное место — широкий подоконник. Кейлу всего двенадцать, а ему кажется, что он прожил уже вечность. Кейлу всего двенадцать, когда он впервые слышит вместо неясного шепота четкий голос.Прости за страдания, неблагословленная душа слишком хрупкая, пришлось немало помучаться, чтобы до тебя дозваться.
Кейлу всего двенадцать, когда он понимает, что почти вся его жизнь — чья-то блядская шутка. Голос звучит изнутри его головы.Ты должен быть мертв, знаешь? Твоя мать покинула этот мир вместо тебя.
Он знает, это голос Бога.Поэтому теперь ты мой должник, Кейл.
Кейлу всего двенадцать, когда, смотря на могилу матери, он впервые проклинает ее имя.