Уже поздно. Тебе стоит просто умереть. Ты сделал достаточно, закрой глаза. Я обращу в ничто все тяжесть, холод и боль.
Витира понять уже ничего не пытается, кидает лишь взгляд подозрительный, наблюдая за тем, как Джек осторожно выводит слова в пустой книге — строчка за строчкой, по границе бездонной пропасти за пределом разумного. Она вчитывается в слова болезненные, выжженные чернилами на полотне: Существо было слепым, и, даже умерев, оно никогда не познало бы солнце. Потому что нельзя познать любовь, которой для тебя не существует. Королева улыбается хлипко, и подушку возлюбленному сосредоточенному кладет за спину.Жизнь невыносима. Тебя хочет убить каждый из тех, кому ты сумел причинить вред. Вокруг тебя небезопасно. Не думаешь о себе, подумай о тех, кого ты ценишь.
Кейл прикрывает глаза. Колени Чхве Хана жесткие, но не костлявые, и это радует. Дарит спокойствие потустороннее и тепло. Напоминает касания легкие и знакомые, посмертные тени больного разума. Эрубахен так и не позвал его, не призвал голос дракона древнего через богов в его дверь — не постучи и войди — душу. Человек, у меня не получается их прогнать! Они больше меня не слушают! -А что ты делал раньше?- Кейл задает вопрос вслух, чтобы Раон его услышал. Витира в сторону Чхве Хана смотрит, а Чхве Хан изучает черты лица острые слегка, временем забытые в глади век, точеных зигзагах скул и изгибе губ легком. Я угрожал им, что разрушу мир, когда вырасту! И Кейл смеется, позволяя мечнику на секунды застыть, замереть в пространстве хрупком. Кейл не стеклянный, он не разбит, не сломан, никем не брошен, но Чхве Хан не может позволить себе отделаться от ощущения, что сожми он сильнее — и Кейл рассыпется, мелкой крошкой расцарапывая его пальцы. Это из-за того, что Белая Звезда вырос быстрее меня? Это нечестно! -Полагаю, что так. Лучше разрушь мир, если мое свидание с Белой Звездой окажется неудачным. Будет выполнено! Раон где-то на крыше кареты вертится, избегая лучей солнечных. Он уже давно прошел первую фазу роста, но все еще на Белую Звезду не равняется. Мир кривится перед его глазами, становится тихим непривычно и ломким: птицы молчат, не дуют ветра, кадр застыл прозрачный пред топким провалом зрачков и синих колец радужек. Раон знает, что это такое. Когда Боги говорят, мир вынужден молчать. И Дракон Великий лапой прикрывает глаза, потому что его не слышат. Потому что человек слабый засыпает под их тихий вой, как под чертову колыбельную. -Господин Кейл, с кем вы разговариваете?- в руках Джека дрожит перо, и Кейл закрывает глаза, улыбаясь криво. Чхве Хан, привыкший к пустым разговорам, откидывается назад. Сумасшедший на его коленях легкий безобразно, безобразно костлявый и безобразно уставший. Кейл в принципе существо до крайности безобразное, и это ни капли не весело. Но Чхве Хан в груди ощущает подавленное едкое чувство, будто готов терпеть вечность ради макушки рыжей, валяющейся спокойно на штанах потертых с неотстиранными каплями крови. -С кое-кем для меня важным. Джек склоняет голову недоуменно, но ничего не говорит. Витира лишь хмыкает неопределенно, в окно всматриваясь. Им нужно добраться до последнего места связи между Белой Звездой и его подчиненным — до песков, волнами застилающих края Королевства Каро. Кто-то столь необходимый и столь далекий, повязанный с их врагом, был закопан среди этой прожорливой пустоши. Остался ли там еще кто-нибудь? В игрушечном городке, среди поломанных плит? Нет. Каждый, кто мог сбежать оттуда, сбежал, оставляя позади миазмы черные мертвой маны, ураганами бушующие, впивающие свои клыки во все живое и во все, что посмело позволить этому живому существовать. Кейл знает, что ответ нельзя найти на поверхности, он смотрит глубже, глубже — под корку земли отвратительной, иллюзии пелены туманной, выжигающей здравомыслие. Он признает удивительными темных эльфов. Их умение прятаться под толщей песчаных вод, их умение подражать телам, сожранным мертвой маной, их способность жить под адом в созданной ими же благословенной земле. Кейл думает, что рай не может быть достигнут через страдания, но темные эльфы сделали именно такой мир для самих себя. И кто-то предал, предал все то, что они построили и вознесли. И он надеется, что этот некто только один, потому что...Ты же уже знаешь все? Пора заканчивать, слышишь? Здесь справятся и без тебя.
-Ты так гнал меня,- Кейл шепчет одними губами, наблюдая издалека за закатным Солнцем, Солнце плачет в отражении стекол и на его ладонях,- а теперь боишься? Солнце не сможет помочь ему под землей. Витира сопит, уткнувшись в плечо Святого, пока Джек упирается лбом в ее щеку, создавая идеальный баланс и картину идеалистическую. Книга, недописанная, покоится на его коленях, и никто не смеет ее коснуться. -Молчишь? Я исполнил обещание, которое дал Богу Солнца, и теперь до Святого тебе не дотянуться, смирись. Он убрал из Империи всю грязь и вырвал Джека из топкой гнили их неверного существования. У Солнца больше нет причин сводить Кейла с ума и нет причин соглашаться на просьбы Смерти.Ты должен умереть.
-Почему? Слова имеют значение. Любые слова, когда-либо произнесенные. Они имеют оттенки и краски, похожие на цветы, на которые Раон и Кейл ходят смотреть каждый год. Лепестки красных азалий одиноко спадают вниз, шепча слова, которые она хотела ему произнести. -Я берегу себя для моей матери. Это ее просьба.Ее жертва была временной, разве я не говорил тебе? Так или иначе, ты умрешь.
Каждое слово имеет иной смысл, каждый синоним несет в себе другое значение и каждая частица — свое желание. Жить и не умирать — не одно и тоже, как багровые и чернильные лепестки. Слова подобны цветам. И Кейл говорит все то, что считает нужным, срывая шипы со стеблей и обламывая листья: -Но я хочу жить. Слова имеют цену. Он никогда не скажет ему: я не хочу умирать. Бог Смерти жаждет Смерти из всяких уст. Бог Смерти любит цветы, засохшие и пустые. Души — гербарий безжизненный в его цветнике. Кейл предпочтет, чтобы они сгнили, чтобы снова увидеть свет.Нельзя изменить смерть.
Кейл смотрит в глаза Чхве Хана, засохшие и пустые. Кейл улыбается слабо. -Разве?