***
Раон всегда считал, что этот мир обречен. Он смотрел вокруг себя и ничего не видел. Мрак пещеры давил на разум, болью расплываясь по всему телу, пока глаза заливала кровь. В этом нельзя было найти что-то прекрасное. Для дракона в цепях мира вовсе не существовало, а его собственный канул в небытие из страха, ненависти и обиды. Он ждал, ждал вечность случайности и ошибки, ждал возникновения собственных сил из ниоткуда, ждал, когда сломается и просто исчезнет из этого проклятого места. Он надеялся, не зная даже существует ли за пределами темной пещеры свет. Иногда Раону хотелось умереть. Его жизнь состояла из бесконечной боли и бессмысленного угасания, пока не появилась золотая тень и не подарила ему свободу. Дракон увидел небо, почувствовал ветер, услышал пение птиц, и ему показалось, что он сходит с ума. Он смотрел на счастливых людей, смотрел на покой, падалью осенней отражающийся в их сердцах, и не видел себя рядом с ними. Что-то внутри прошептало мерзко, что в пещере ему самое место, и Раон почувствовал себя больным. Был ли хоть кто-то также несчастен, как он? Почему эти люди не спасли его? Почему единственный, кто сделал это, его оставил? Может он проклят? Или не нужен этому миру и никому в нем вовсе? Можно ли ему уничтожить все, если он так хочет? -Конечно,- Кейл обнимает одеяло так, будто ему чего-то не хватает, но дракон не осмеливается заменить эту пустоту. -Даже если я убью тебя? Кейл приоткрывает глаза, в темноте комнаты на него падает лунный свет, превращая бледную кожу в мел. Он выглядит уставшим. Часы беззвучно почти сдвигают стрелки. -Это твое решение. Человек дарит ему свободу: не то небо, не тот ветер и не тех птиц, что были для него лицемерием и безразличием, равнодушием мира, который он так стремился любить. Кейл подарил ему самого себя, руки, готовые обнимать, и жареный стейк на ужин. Он показал ему, что Раон свободен, но что у него есть дом, что он может уйти, если захочет, и, если захочет, остаться. Раон смотрит на Кейла, но обессиленный Кейл спит, утопая в черноте темной комнаты. И дракон искренне рад тому, что его слабый человек не заметит, как он заменит одеяло в его руках. Тепло. -Я сплю?- Розалин щипает себя за щеку, оттягивая ее в сторону, но тут же болезненно кривится. -Нет, я здесь, чтобы помочь тебе. Маг выглядит словно Альберу предал ее, а не сказал правду. Раон находит это весьма забавным, потому что как бы люди не любили Кейла, они никогда не заменят дракона. Раон не был высокомерным, он просто знал, чувствовал сам, что действительно важен. -Уважаемый дракон, вы... -Слабому человеку нужна наша помощь. Полагаю, это все, что нас должно волновать сейчас. Розалин потеряна, она сжимает губы, опускает веки и смотрит в никуда, прежде чем выражение ее лица становится полностью нечитаемым. -А,- она устало закрывает глаза рукой,- молодой мастер Кейл... Ее обреченный голос произносит это имя так, будто оно будет способно объяснить даже конец света. Раон считает, что для него это все также верно. -Да, слабому человеку нужно немного магии. Розалин выдыхает со смешком, вытаскивая из волшебного мешочка магические кристаллы. Ее губы, превращенные в тонкую линию, расплываются в дерзкой улыбке, и она кивает, выглядя полностью самоуверенно. В ее глазах отражается свет, пробивающийся из-за шпилей огромного замка. -Хорошо,- ей некогда сейчас тратить время на собственное удивление, с недоумением и абсурдностью перемешанное, выведенное образом дракона на чистый лист белоснежных далеких стен,- давайте сдвинем эту махину вместе, уважаемый дракон. Раон улыбается, обнажая ряд острых зубов, готовых разрывать магические структуры до основания. Он не может не признать, что может совсем немного, но ему уже нравится эта девушка.***
Кейл плачет непроизвольно, потому что ему больно. Его пальцы сломаны, сломано запястье, и он смеет предположить, что пара ребер, но ему все еще приходится стоять на ногах. Потому что Белой Звезде это нравится. Кейлу это не нравится от слова совсем. Магический круг полыхает белым, ярким и чистым светом, и его тянет блевать от мысли, что тысячи душ будут притянуты святой невинностью в мертвое небытие просто, чтобы какой-то ублюдок стал Богом. Он слышит тихий плач в воздухе, и что-то натянутой струной стонет, вибрацией отдаваясь в костях и сводя мышцы судорогой. Кейл надрывно хрипит, стараясь хотя бы дышать. Тонкие холодные пальцы чертят линию ногтями искусанными по его скулам и болезненно-нежно цепляются за подбородок. Его хотят разбить, полотном разорвать на части не собранного и не потерянного, лаская томлением жадным глаза темные, полные злобы, ненависти и обиды. Кейл думает, что отражение чужих грехов не сделает его грешником, или, вернее, не сделает его Белой Звездой. -Я просто убью тебя позже. Они смотрят друг другу в глаза. Ему интересно, что в них видит тот, что давно ослеп. -Когда станешь Богом? Рот Белой Звезды похож на дыру во Вселенной, и он кривится дугой черной, разжевывая галактики. Кейл рад тому, что он человек, и может думать об этом вместо шипящей боли, скребущейся лапками цепкими внутрь его костей. -Когда ты станешь никем. Кто-то что-то бормочет терпким глубоким голосом, остатки книги ароматом пепла оседают на полках легких, пылью неубранной со страниц, слеза расчерчивает ссадину на щеке от грубой чужой руки. Он чувствует мир непоследовательно, обостренный чужой жестокостью и разжеванный божьей блажью, каждую деталь, вылезшую на поверхность в этой затхлой комнате. Кейл хочет сказать, что он всегда был никем, что ему нравится быть наглой сволочью и играть в героя, нравится выглядеть чем-то значимым для важных ему людей, и он совсем не думает, что это плохо. Слабый человек для Раона. Сумасшедший ублюдок для Альберу. Кейл их цельная часть от слова «люблю», и этого более чем достаточно, хотя бы для них двоих и самого себя. Для Белой Звезды он предпочтет оставаться никем. Наглые пальцы на подбородке сжимаются все сильнее, оставляя следы полумесяцев красных на бледном холсте, фаланги фарфором холодным оттягивают губу разбитую, размазывая топкую кровь. Белой Звезде нравится быть хоть чем-то рядом с абсолютным ничем. -Время кончилось, Кейл. Кейл знает и прикрывает глаза, когда вспышка от магии заливает режущим светом комнату. Он слышит плачущий заунывный звук Бесконечного Королевства. Белая Звезда непростительно близко, он хочет оттолкнуть его запястьем сломанным, но почти оскорбленно не может. Дым клубящийся валит сквозь рамы внутрь, от его яркости режет склеру, пока будущий Бог рассматривает дорожки слез и придирчиво растирает их по холодным щекам. -Красиво, не правда ли? Его фигура создает тень, падающую на его тело, исчерпывающую ослепительный зной, медленно выжигающий его зрение. Почти благородно. -Извращенец. Смех сквозь звон пространства кажется Кейлу излишне громким, и он желает непроизвольно оказаться где-нибудь далеко и свернуться калачиком под одеялом. И спать бесконечно долго, пока миру не настанет конец. Души скользят по его коже, они эфемерно теплые, горячим воздухом оплетают руки, пытаясь соединить ладони и не умирать, и Кейл ощущает их хаотичные болезненно-нежные прикосновения. Но в комнате одни лишь Бог Смерти, Бог Отчаяния и нечто сравнимое с ними могут спасти их, и это именно те, кому совершенно плевать. -Я действительно думал, что у тебя есть план,- оторванные от тел кружат над магическим кругом, желая искренне жить и бессмысленно умирая.- Тебе правда все равно, что ты сдохнешь? -Нет,- Кейл все еще щурит глаза, смаргивая с ресниц не прекращающую капать соль,- терять жизнь страшно, больно и печально. Я не хочу умирать. Белая Звезда недоуменно склоняет голову, Кейл видит раздражение в полуразрушенной небрежности своего врага. -Ты издеваешься? Его враг ищет превосходство, и каждый раз не может его найти. -Нужно иметь слишком много сил, чтобы умереть, у меня их нет.- Он дергает головой, чтобы сбросить надоедливую руку со своего лица, и та слушается, следуя задумчивости своего хозяина.- У тебя тоже. Свет в комнате отчего-то тускнеет, но Белая Звезда смотрит лишь в чернь ядовитых зрачков. За ними бледнеет очарование мертвых тел, за ними не видно его лица, за ними ничего нет. Нет, неправильно. Ничего нет у Белой Звезды. -Как и у них. Он разворачивается, чтобы взглянуть на потухший круг и на исчезнувшие вмиг души. Ритуал прерван. Белой Звезде хочется знать, какого черта.***
Ему было скучно. Можно сказать, скука вгоняла его в отчаяние и парадоксально неправильно приводила в восторг тем, что ему приходилось страдать. Бог Отчаяния жаждал боли, ее невозмутимого спектра из красок кровавых и серых тонов бесконечной печали, ярости, страха и одиночества. Богу Отчаяния нравилось, что он был в отчаянии, но скоро он привык к этому чувству. Ему нравилось то, что он мог приводить к нему тысячи одним лишь своим присутствием, однако это быстро превратилось в скуку, это приелось однообразием и напоминало растворимый кофе, заваренный за день в десятый раз. Это не гнев, это не беспомощность, это не предательство — это всего лишь аура. Не интересно, недостаточно, не хватает. Его запечатанному разуму хотелось большего, более иного и более прекрасного, чем собственное саморазрушение, — сцены боли в трагичных тактах вязких надежд и почти исполненных ожиданий. Он получил то, что хотел: место в первом ряду на сокрушительное поражение. -Ты... Рука Белой Звезды сжимается на хрупкой шее. -Забыл?- Кейл улыбается ядовито кривой улыбкой, из нее сочится болотная тина слов, тянущих к илу самого дна из потерь не говорящих рыб и провалов их хрупких трупов.- Ты не можешь убить меня. -Я все еще могу заставить тебя говорить. В карих глазах сквозит отблеск легкого разочарования, и Белую Звезду передергивает. -Ты думаешь, у тебя есть на это время? Он спускает взгляд с лица, которое хочется изуродовать, и отталкивает Кейла на пол, беспокойно направляясь к растресканным окнам. Белая Звезда надеется найти хоть что-нибудь неестественное вроде тысяч порталов и опустошенных домов, в которых больше нет его жертв, его подданных, его сокровищ, но находит лишь деревья темные черных пологов. Это не Бесконечное Королевство. Кровь в его жилах медленно замерзает. -Как тебе территории моей семьи? Клево, не правда ли? Кейл сплевывает кровь на пол, он думает, что не протянет в сознании и получаса. Его тело безбожно болит и стонет в костях разломанных бесполезным криком о помощи. Сердце колотится неправильно безобразно, пытаясь не спасти его, а убить. Он почти забыл, что ему нужно делать. Считай от единицы до трех. Они в Темном Лесу — замок Белой Звезды теперь в Темном Лесу, и это совсем не то, что можно легко исправить или обернуть вспять. Розалин и Раон устроили временный сдвиг в пространстве, позволив душам остаться в своем Королевстве — эфемерные, ищущие свои тела, но свободные от кандалов жестокого жертвоприношения. Он не видит лица своего врага, но ему и не хочется представлять. Кейл беспечно рад тому, что ему до сих пор не попытались вырвать язык. Зато теперь его просто убьют. Какая прелесть. -Я тут подумал,- голос Белой Звезды совершенно спокоен, он смотрит в зеркало,- ты же можешь дать сдачи Смерти? Один. Бог Отчаяния по-птичьи склоняет голову. Дыры в отражении чужого тела истекают кровью, гноясь в мерзких жилах вен, и меньше всего это напоминает что-то святое. -Конечно. Его глаза чешутся, его пальцы скоблят ключицы, выковыривая мышцы и добираясь до паутины из проводов оголенных нервов. Белые нити рвутся, оставляя ошметки ненужной ткани, бесцветные, они напоминают крылья высохших между стеклянными рамами насекомых. Дурная привычка, сдержать которую слишком сложно. Но Белая Звезда все еще может выиграть, ему достаточно лишь немного помочь. В конце концов, все, что они потеряли, — это лишь немного времени. Им ничего не стоит собрать эту сцену заново, потому что у них уже есть все, у Белой Звезды теперь есть все, чтобы стать Богом. Как забавно. -Но я не буду. Их взгляды мгновенно пересекаются, порождая искру восторженного удовольствия в раскуроченной грудной клетке. Исковерканное Богом Отчаяния тело Белой Звезды в отражении Белой Звезды. Его веки больше не зудят, глаза не жгутся, ему нравится то, что он видит. -Что? Непонимание. -Кейл для тебя не угроза, ты и сам справишься. Ты же почти Бог, верно? Неверие. -Ты смеешься? Прямо сейчас ты решил мне это припомнить? Гнев. -Ты удивлен? Единственная моя работа — обеспечить тебе вознесение. Меня не интересуют разборки со Смертью. Страх. -Ты предаешь меня? Кейл смеется хрипловато в своем углу, и этот звук, как удары по сердцу, пульсом проходится сквозь все его тело. Такое уродливое в этом запыленном зеркале. -Можешь считать это чем угодно,- Бог чувствует гниль сладкую на языке, и она патокой скользит вниз по горлу,- но почему ты так боишься? Разве для реинкарнатора Смерть вообще имеет значение?- Он улавливает едва заметное дрожание кончиков пальцев и зрачков внутри темных радужек.- Просто умри еще пару раз, прежде чем найдешь способ одолеть ее. Он слышит прерванный вздох. Бог видит Отчаяние. -Заткни свою пасть. Ошибка Белой Звезды, его единственная ошибка заключалась в том, что он посмел надеяться: надеяться, что это последний раз, что ему больше не придется умирать, что все это не зря и что это конец. Белая Звезда посмела надеяться перед лицом Отчаяния. -Блять. Кейл же всего лишь следовал своему плану, его целью было не умереть, но если бы в итоге он проиграл, он бы принял это. Он хотел лишь мира для Раона и Альберу, но его провал ничего для них не значил, значила только жизнь, и поэтому пришлось не лгать, но недоговаривать, оставляя план для них полупустым и разукрашенным десятком пробелов. От того, кто любит страдания, следовало ожидать боли, но Белая Звезда, кажется, забыл, что не один носит подобную роль. Кейлу не хватает крови и сил, чтобы посмеяться подольше. -И что ты будешь делать? Белая Звезда косит мертвый унылый взгляд в его сторону. Кейлу хочется застонать от наслаждения, а не от боли при виде пустого, но наполненного печалью, гневом и ненавистью выражения чужого лица, но тогда ему просто размозжат голову. Страдания врагов лучше любого алкоголя приводят в восторг. Как жаль, что ему еще слишком рано пьянеть. -Мне нужно избавиться от тебя. -Но ты не можешь. Голос Кейла вздрагивает на полуслове, переставая звучать убедительно, когда Белая Звезда делает уверенный шаг к его разломанной в полумраке фигуре. Отчаяние корявит людей. -Эта сволочь права. Я был излишне самоуверен. Раз уж мне все равно придется умереть, чтобы обыграть Смерть, то может я сразу и от тебя избавлюсь? Мало ли что ты успеешь натворить в будущем, если останешься жив. Белая Звезда сейчас больше похож на то, что торчит в зеркале, такое же трупное, гнилое и готовое развалиться на все свои части, как растоптанная мозайка с раздробленными деталями и пазл почти собранный, вздернутый за края. Два. Кейл непроизвольно вжимается спиной в стену. Он думает, что его собственный план — конченное дерьмо.***
-Мы правда в Темном Лесу?- Витира выглядит пораженной и удивления не скрывает, оглядываясь на треснувшие панорамные окна, за ними одна только темнота, перекликающаяся с бесчисленными толпами кривых деревьев. -Да, Розалин и еще кое-кто постарались. Альберу поджимает губы, потому что ему здесь не место, и это именно то, чего Кейл пытался избежать, искрення веря ему, когда он согласился не вмешиваться. Но Альберу не мог оставить его, не сегодня. Король оттягивает воротник с хладнокровным выражением на лице. -Джек, помоги Кейдж, пожалуйста. Жрица Смерти выглядит так, будто ей самой недалеко до объятий своего Бога, и она благодарно улыбается, ощущая стекающий на нее свет. С Кейдж явно не все нормально и никакая усталость здесь ни причем. Альберу смеет предположить, что это из-за присутствия высших существ всего этажом выше. -Я все еще не понимаю, почему это должно сработать. Обычная сказка,- Королева Китов пальцами проводит по глубоким трещинам в толстых стеклах, она видит отраженное на черном фоне неестественно-яркое золотое пятно странного Короля. Его Величество Королевства Роан был странным в такой же дикой степени, как и его возлюбленный. Его не волновало то, что он может здесь умереть, и страна лишится всего в такой важный для них момент. Его не волновало то, что Кейл сам послал его подальше перед всем своим безрассудством и велел не лезть и не приближаться. Альберу наплевал на все, и, судя по темному блеску в его глазах, до сих пор считает это правильным. -Если брать за основу то, что у Белой Звезды для Возвышения есть сила, последователи, жертва и согласный с кандидатурой Бог, то у нас нет и половины,- Джек безразлично смотрит на свои ладони, светящиеся изнутри небесной блажью, и Витира не сдерживает себя, чтобы растрепать его покрытые дорожной пылью волосы. -Но нам не нужно Возвышение до Бога, чтобы просто повлиять на него. Кейдж переводит свой взгляд на Альберу, ее пальцы аккуратно переворачивают страницы, написанной ею истории. Она переживала ее тысячи раз в своей голове и всего один раз наяву, но ее чувства не стали черстветь со временем, а текли сквозь засохшую кровь холодными каплями, заставляя неприязненно содрогаться. -Его Величество прав. Нам просто нужно пройти испытание. -Ты же почувствуешь, когда он появится? -Конечно. Бесшумный лес мраком овевает комнату, оставляя лишь невзрачную полосу света на белых листах. Альберу смотрит на чернильные буквы, когда Кейдж открывает рот, чтобы прочитать первое предложение. -Меня всегда обманывали. Она знает, что ее услышат. Альберу задается вопросом, почему они решили, что мать Кейла умерла вместо него?***
Кейл рад тому, что хоть что-то в его плане работает так, как нужно, когда очередной удар не достигает цели, а Белая Звезда выглядит, словно вместе с метеоритом телом пропахал Землю. Его враг приблизиться и коснуться его не может, и Кейл задается вопросом, где это обычное пожелание Бога Смерти не причинять ему вреда было раньше. Но Бог особенно молчалив, и Кейл улыбается тонко: верно, нельзя непочтительно отнестись к сокровенному от собственного жреца. Он должен слушать, он обязан услышать то, что собираются ему сказать. Однако Кейла это никак не касается. -Может ты сдашься уже и сдохнешь? Смерть всегда была концом Отчаяния, поэтому Отчаяние никогда не смогло бы победить Смерть. Самая первая просьба Бога Смерти заключалась в том, чтобы победить Белую Звезду. Проклятие, которое он создал, чтобы наказать другого, вывело из-под контроля все, что находилось в его руках. Со временем все больше и больше. Люди умирали неправильно. Все, кто связывался с Белой Звездой, касался его плеча, подсказывал путь, становился на нем или являлся хорошим средством для достижения цели, все они лишались судьбы и пачкали искажением проклятия свои души. Бог Смерти всего лишь попросил помочь исправить свою ошибку. Ошибка. Кейлу хотелось смеяться, для какого-то смертного, обычного и посредственного человека, это было истинной катастрофой, сравнимой разве что с концом света. Для Белой Звезды не существовало определений и рангов, он был тем, кого люди, даже еще не будучи таковым, действительно сочли бы Богом. Но так или иначе, у Смерти своя работа — забрать несчастье и стереть его след из каждой души, до которой оно смогло дотронуться. И все, что нужно сделать Кейлу — это убить. Он шарит ладонями по полу в поисках чего-нибудь острого и находит осколок, краями обломанными проезжающийся по его тонким пальцам. Мутный фрагмент того самого зеркала, из которого на него с мерзким удовлетворением взирает грань сумасшествия. Отчаяние улыбается оскалом тающим, разрывающимся в уголках, и от одного этого вида ему нестерпимо хочется всю свою желчь выблевать. Его мутит от сияющих глаз, порванного горла и растянутых счастливо губ. Кейл понимает, почему Таша приняла его за чудовище. Потому что оно было таким. Бог Смерти не дает Белой Звезде до него дотянуться, и Кейл был бы хоть немного благодарен, если бы не знал, что именно он от него хочет. Запястье опухло, превратившись в сплошной синяк, крыльями гематомы скрутившийся на костях и обхвативший челюстями ноющие мышцы. Исчезла грызущая боль, оставившая гудение отдаленное, пульсирующее жаром ледяным в затылке и слезами еще не пролитыми в глазах. Места лучше ему сейчас не найти, его карта абсолютна испорчена, безупречно выведена на вмятинах и скомканных полюсах. Кейл не собирался умирать. Ему нужно было считать. Три. Секунды песочными часами застыли в его голове, перевернувшись набок, когда глубокий холод на мгновенье обжег отголосок существования азалий красных, склонившихся на ветру в почти заброшенном цветнике. Лепестки падают вниз, кровавыми каплями расплываясь на грязном кафеле. Смерти позволено касаться живых только руками мертвого.***
Белая Звезда делает шаг назад. Он застрял между безумием чистым, преследующим его разум с каждой могилы, в которую он был закопан, и паникой настоящей снова попасть в нее. Он не станет Богом, не будет жить, не продолжит дышать. Он снова потерял все. Белая пустота пеленой пыли ложится на его веки, плывет в сознании, оставляя горькие следы на сколах скрипучей памяти о том времени, когда он жил. Но сердцебиение обрело бессмысленность, оставшееся одним неразборчивым стуком вместе с боем часов на стене, в каждом доме, где он когда-либо останавливался. Дыхание стало привычкой и кололо горло, разрывая кожу стянутую безобразной безличной маской. Ему хочется плакать, рыдать так позорно, по-детски от бездушной потери собственного сопротивления, несправедливости всего мира, которую он возвел собственными руками. Его жизнь была штилем, впивавшимся в обрыв зубами и разрывающим о него плоть. Он потерял покой, оставил его в толпе, распустив сомкнутые ладони. -Бэрроу,- голос Кейла хрипл и тускл, его фигура шатающаяся и потерянная делает к нему шаг, оставляя кровавый след на белоснежном пути к недоступной награде. Белой Звезде не нужно сопротивляться. Незачем. Отчаяние плачет от радости, когда он растирает слезы по лицу руками — холодные и жгущие болезненно не спрятанное маской лицо. Он хочет жить. Кейл скользит разбитыми костяшками по его щекам, оставляя яркие росчерки смерти. Он бесчувственный и неправильный, абсолютно разломанный, но теплый, живой на издыхании, и от этого почти немного легче. Он хочет сопротивляться. -Прощай. Бэрроу выдыхает болезненно, отдавая Кейлу всю пустоту того, что он так и не сумел приобрести. Несчастье тоской клубится в его груди. Бог Смерти смотрит на него чужими глазами, глазами демона черными с вкраплениями красными потухших искр адских. Он знает, что демон слышит. Это последняя молитва того, кто так и не сумел стать Богом. Бэрроу улыбается едко в последний раз, и ему почти весело. -Пошел нахуй.***
Она всегда верила без причины, она верила, потому что ее этому научили, потому что так правильно. И она верила всем своим сердцем. Оно колотилось в глотке, проглатывая слова. Ей ответили, ей дали знать, что все это не ложь, не глупые истории наивных людей, цепляющихся за несбыточных существ ради собственного блага. Ей ничего не было нужно, она следовала всему, что ей говорили, делала все, что ее просили. Была ли ее вина в том, что она устала? Все, что они хотели, не было нужно тому, кто ответил ей. Бог был благосклонным. Богу был нужен лишь тот, кто станет его глазами, руками и ртом. Она была для него послушной, даже если это дарило ей непонимание и одиночество. Она приняла это. Кейдж смотрит в глаза Богу, который ее предал. Единственный раз, когда ей захотелось любви, единственный раз, когда она молила о помощи, единственный раз, когда она в нем нуждалась, он ничего не ответил. Потому что вера это не то, что может спасти, это лишь то, что приводит к спасению — вечной ноющей боли в сердце. Кейдж чувствует себя беспомощной. Она ненавидит Бога. Кейдж смотрит в глаза Кейлу. Альберу смотрит на Кейла, и ему хочется убивать, потому что все, что он видит перед собой — это израненный труп, но он не может сделать и шага из-за отстойного плана одного конченного придурка. Смерть сотрет его в пыль, если ей так захочется. Замок трещит по швам, готовый вот-вот сдвинуться с места, вернуться в Бесконечное Королевство с неразломанным магическим кругом, который необходимо сломать, пока не стало поздно, пока жертвы не вернулись на путь бессмыленного теперь уничтожения. Но Альберу никогда не выберет их, если на другой чаше весов Кейл. Живой, дышащий Кейл, которому нужна помощь. Он уверен, что не прошло и минуты, прежде чем Кейл сдался Смерти, и хоть Кейдж прочитала от силы треть — эта та самая платформа желаний, превратившихся в кульминацию ее кошмаров. Это сказка, обращенная к богу жрицей. Бог не может игнорировать слова того, кто несет в них его же волю. Кейдж больше не читает, она зла и расстроена струнами растянутыми от бессилия. Она пыталась, она всегда хотела прямо сказать ему, что крутилось помутнением перед глазами картинками прошлого и вызывало горечь металлическую на языке, заливаемую алкоголем. Ей хочется плакать, и Кейдж плачет. Ее голос рвется, ломается и крошится. -Мне так долго,- слезы текут по ее щекам,- хотелось просто любить Тебя. Не вспоминая того, что ты не сделал, и не думая о причинах. Потому что ты был единственным, кто всегда делил мое одиночество. Кончики чужих пальцев едва заметно дергаются, но Альберу знает, что в Кейле нет Бога. Он всегда был демоном, дьяволом, чудовищем и монстром, вылезшим из Преисподней, и Его Величество рад тому, что в нем нет ничего святого. Бог, что паразит в этом теле, от которого ему нужно избавиться, держится на секундах, подаренных ему Кейдж. Кейл всегда считает до трех. -Я ненавидела тебя за то, что после всего этого, ты посмел остаться со мной,- она смеется, ее чувства захлебываются в ее горле,- но я была рада тому, что ты единственный не оставил меня. Это сводило с ума. Кейдж хотела, чтобы Смерть умерла, умерла тогда вместе с Тейлором, она хотела бы, чтобы у нее не было причин ненавидеть ее, но Смерть снова пришла, пришла так, будто ничего не случилось. И ласково потянула за поводок жрицы, который она на себя надела. Жестоко и несправедливо, но даже так она была этому рада. -Поэтому не смей играть еще на чьих-то чувствах, блядский ублюдок. Альберу хочет дотянуться до Кейла, нестерпимо желает коснуться его руки и аккуратно прижать к себе, накрыть его одеялом и остаться нерасцепленными на вечность. Но сейчас между ними дыра, в которую он не может ступить, этот проклятый «долг» — он знает, ощущает, что на самом деле его не существует — и этот проклятый Бог, всегда просящий что-то взамен, что-то излишне ценное. -Я хотела бы... Она швыряет книгу под ноги Смерти, и Витира непроизвольно сжимает плечо Альберу немного сильнее, ей тоже страшно, ей тоже не по себе, ее накрывает волной инстинктов диких, приказывающих ей бежать или пасть на колени. Присутствие Бога отпечатывается на ее сетчатке. Кейдж отдает ему что-то равное чужой жизни, Кейдж отдает Богу себя. -Поэтому я стану Святой. Ее шепот затуханием свечи проходит через содрогающиеся руки Джека, и он позволяет себе обнять ее со спины в оберегающем жесте, потому что он знает, что это, знает, каково быть рядом с тем, кому не безразличен ты сам, но безразлично то, что ты хотел бы чувствовать. И Кейл поднимает на нее свой взгляд, с той книги, что была брошена к его ногам. В нем нет ничего, лишь мрачная пустота, но они видят ад, медленно пробивающийся на поверхность. Сухие губы раскрываются движением рваным: -Сволочь, я говорил тебе не приходить,- Кейл смотрит на Альберу, и рушится поломанной куклой на пол. Верно, и никакой благодарности.