Моя милая Л

Я долго не знала, как обозначить наши отношения. С одной стороны — это точно — я Лену очень любила. Любила самой нежной любовью, какая только может быть внутри, потому что одного взгляда невзначай было достаточно, чтобы ещё раз вспомнить, почему я её люблю. За прямоту, которая появляется в совершенно диких местах, и за робость, которая возникала неожиданно, как первые подснежники в самых странных моментах, за честность, за логичность, за столько вещей на свете, которые, кажется, не могут существовать вместе в одном человеке. Не бывает, что всё и сразу, а она была тем самым человеком, в котором сошлись все те самые моменты, буквально секунды внимания, которые нечаянно падали на неё, но железно отпечатывались в памяти с пометкой «особо важно», за которые можно было бы до безобразия наивно и нежно любить. Когда Лена показалась во всей красе — во всей своей нереальности, неосязаемости и непонятности, стало понятно, вот кого я могла бы любить. Я чувствую, что Алёнина меня любит, причём может быть даже сильнее, чем я её. Нет, сильнее даже не то слово, я ей нужнее, чем она мне. Я была какой-то странной необходимостью, чтобы она улыбалась, смеялась, чтобы чувствовала себя спокойно. Если я любила её просто потому что любится, потому что она кажется тот самый недостающий гормон счастья у меня в голове, то я для неё была прямо-таки необходимостью — недостающим геном в ДНК, без которого сложно ходить, видеть, дышать. Встречались ли мы всё это время? Как будто да, но точно утверждать я не готова, для того чтобы назвать друг друга парой, нужно чувствовать себя так, а мы так… двое людей, которые любят друг друга, недолюбовники-передрузья? Нет, мы уже очень-очень далеко от термина «друзья». Друзья не смотрят друг на друга такими глазами, не дарят друг другу столько тепла, такого горячего, что в нём можно было бы раствориться, превращаясь в его часть. Но как можно назвать друг друга любовниками? Мы общались хорошо, даже очень, если бы я не чувствовала какое-то странное волнение при ней, жизни металл где-то в ногах и гуках, что-то такое странное дурманящее голову, то могла бы сказать, что между нами настоящая материнская любовь. Забота, нежность, ласка, только вот внутри что-то ёкает, когда я думаю, как было бы хорошо прямо любить друг друга. Откровенно, честно — это кажется какой-то нереальной фантазией больного, бредом сумасшедшего, но счастливого человека. Но сказать Лене такое прямо я не могу, кажется настолько придуманным и глупым, будто в нашем мире нельзя быть счастливым, а вот такие вот отношения — против правил игры. — Привет. — Привет, — она отзывается всегда мгновенно, даже не глядя на меняю копается в сумке, быстро вскочив в лифт, делает вид, что занята, что торопиться, но никогда не молчит, если я что-то говорю, даже сквозь непробивной образ препода отзываясь обычной нежностью с внимательностью. — Много пар? — Пять, потом собрание на кафедре, какую-то фигню опять придумали… мы ещё со старыми отчётами не разобрались, они уже новых накидали, а предоставить требуют когда? Конечно, вчера… Как всегда. — Ворчит, хмурясь в сумке, пока я смотрю на неё. Лена никогда не просит ничего подержать, не просит подставить руки, копается, чуть ли не с головой ныряя в сумку, ещё и эти волосы, которые она кое-как научилась укладывать лезут вечно в глаза, нос, щекочут щёки. Меня это умиляет, а в моменты, как сейчас, она бесится. — Устала? — Поднимает на меня глаза, и недолго посмотрев холодными, как байкальский лёд, стёклышками, чуть нахмурившись качает головой. Ответ, очевидно «да», но она не любит в таким признаваться, поэтому чаще всего звучит «не важно». — Может тебя проводить? — Да где же… — не отвлекается от поисков в недрах сумки, — … а? — Снова смотрит, поднимая глаза и, сдув с лица волосы устало прикрывает глаза, — Я допоздна сегодня, котёнок, иди домой. — Кивает. — Блин… — Ключи? — Угукает в нос, приподнимая сумку до глаз и заглядывая в неё. — Посмотри в кошельке, ты в тот раз там потеряла. — Ну не могла же я… — послушав меня лезет в проверять, и чудесным образом извлекает оттуда ключик от кафедры, закатывая глаза. — Дурочка. — Фыркает она на себя, убирая в карман юбки. Легонько толкнув её локтем в бок, глядя смущённо и возмущённо в пол, вызываю лёгкое умиление, и улыбку у Алёниной, которая успокоившись и встав прямо лезет в карман, доставая оттуда гигиеническую помаду. Последние несколько дней, несмотря на очень тёплую погоду, у неё очень обветренные губы, вернее даже сказать, накусанные. Ни капли не сомневаюсь в том, что это нервное, связано то ли с аттестацией, документацией, то ли бог знает с чем. Эта женщина ни в чём не признаётся и на все вопросы отмахивается рукой, хмурясь, отвечая уже стандартное «не важно». Даже на вопрос «как себя чувствуешь?» юлит, хотя вид у неё и правда уставший. Партизанка. — Ты до скольки сегодня? — снова спрашиваю, видя, что мы уже подъезжаем к нужному этажу. Она вздыхает, закатывая глаза, и, чмокнув губами только что мягко смазанными помадой с ароматом персика, отвечает: — Я тебе напишу, когда буду дома… На обед зайдёшь? — Отрицательно мычу. — Лядин назначил отработки в перерыв в третьем корпусе. Поеду. — Денег на такси кинуть? — Ну уж нет, Елена Николаевна, — улыбаюсь, вызывая у неё тоже усталую улыбку, смешанную с наивным непониманием и прикидыванием глупой, хотя она всё-всё знает и понимает. Несмотря на все дела, которые давят её своей огромной массой, она всегда мне улыбается, её улыбки, даже уставшие — это особый вид нежности. Трудолюбивой, внимательной и искренней. — Мы с вами уже подъезжали на этой неделе, пока хватит, поеду на автобусе… оставь себе на вечер. — Добавляю тише. — Хорошо… — с улыбкой после последней фразы опустив лицо, начиная что-то снова делать в сумке, прикидывается преподавателем, потому что вот-вот откроются двери, и мы выйдем во внешний мир не Леной и Алёной, а преподавателем информатики и прочих дисциплин этой области Еленой Николаевной Алёниной и студенткой второго курса Алёной Зиминой. — Хорошо. — уже шёпотом отвечаю я, хотя мой голос заглушает скрип открывающихся дверей и к нам заходит ещё один человек. Нас снова перебили. Лена, как ни в чём не бывало, делает шаг в сторону от меня, освобождая ему место, уверенно ставя ножки в каблучках друг рядом с другом и опускает глаза в телефон, начиная что-то читать, будто мы до этого не говорили так мило и приятно, будто не ехали вместе, будто она просто препод, которого потревожили от поисков чего-то вроде телефона в сумке, заставили сдвинуться, и она, небрежно и равнодушно сделала это, будто не улыбалась мне нежно секунду назад, да и вообще что думают присутствующие, ей всё равно. Знает, что мне выходить на седьмом и, как только лифт замедлился, что означало приближение нашего расставания, сквозь толпу и спины, качающиеся, как деревья в ветреный день в лесу, медленно и устало, она только быстро глянула на меня, подняв взгляд, прикрыв согласно глаза, мол «до встречи» и почти сразу же отводя глаза снова куда-то в пустоту и задумчивость смешалась с толпой, оставаясь ехать дальше. Шпионка и партизанка.