Моя милая Л

— Здравствуйте, я ищу куратора триста седьмой, не подскажете, где он? — Секретарь подняла глаза, осматривая меня с ног до головы. — Если вы на пересдачу, то пока дат нет. — С недоверием сказала она, чуть хмуря брови. — Я не студент. — Коротко ответила я, смущая этим девушку. — Она отъехала. — Отвечает она, краснея. — Долго она, не знаете? — Подойдите ближе к обеду, уж на него она точно придёт. Весёлые писки и смешки улетали высоко вверх в пустой аудитории, отдаваясь эхом под потолком, пока две фигурки стояли в самом центре были единственым движущимся объектом в огромной аудитории. Высокая и тощая суетилась, порхая, поправляла бумажки туда и сюда, подготавливая методички, пока вторая — низкая и полная стояла рядом, пытаясь неуверенными руками, замирающими иногда в воздухе, поймать юркую и неугомонную девочку. — Ой, Вера Павловна-а, — Я пыталась стоять спокойно, но хотелось прыгать и бегать, поэтому я только крутила без остановки руками, пританцовывая, по-детски притопывая туда-сюда с негромкими ударами каблучков моих лучших туфель, гулко отдававшихся в огромной и светлой деревянной аудитории, скрипящей от каждого прикосновения. — Тише ты, — Улыбалась женщина, пытаясь успокоить мои руки своими, накрывая мягкими ладонями мои локти, ловя их в воздухе и придерживая на одном месте, пока я последний раз всё осматривала, проверяя, всё ли готово к занятию. Ещё когда я была бакалавром, то поверить не могла, что когда-нибудь стану преподавателем. С этим мне усиленно помогала Вера Павловна, которая была очень важным связующим звеном в моей заочке, а потом и с аспирантурой. Тогда я к ней испытывала чисто дочерние чувства, потому что она помогала справиться почти со всем, в свойственной таким женщинам заботливой манере. Эта очаровательная женщина была ветераном незнакомого мне Из.Яза. да и преподавания в целом, поэтому спокойно относилась почти ко всему на свете. Смирилась лет так пятнадцать назад, что не все студенты идеальные, не все преподаватели понимающие, поэтому терпеливо и спокойно воспринимала абсолютно любые ситуации, потому что видела таких триста штук в день, и когда они начали повторяться, успокоилась, воспринимая это теперь не как что-то внештатное, а естественный ход вещей. Вера, а так мне было можно её называть уже в аспирантуре, была уже ближе к старости, чем к юности, но выглядела достаточно хорошо, особенно улыбка, которая появлялась пока она, говоря с тобой. И вот она стоит напротив меня, негласно взялась меня курировать, потому что я была той редкой и удачливой аспиранткой которой дали вести занятия у первокурсников. Я этому была так рада, потому что, наверно, нет ничего лучше, тем в итоге получить в руки то, ради чего ты делал тысячу вещей — не спал ночь, мирился со всеми несправедливостями и сжав зубы делал задания, чтобы в один день встать перед аудиторией и представиться. — Прекрати прыгать, а от ещё передумают. — Она не смеялась, хотя я её смешила. Всегда сдержанная, она только ласково выражала своё понимание благосклонной улыбкой. — Да вы… Ох. Она не отпускает моих локтей, придерживая, а я тяну пальцы к волосам, зарываясь ими в висках. Смотрю по сторонам и не верю, что это всё моё. Мир такой сверкающий в такие моменты, такой прекрасный. Если бы я могла любить университетские стены, ещё больше, то я бы стала картиной на стене, чтобы не покидать его никогда. — Как я выгляжу? — Прямо сейчас не очень. — Не отрывая ладоней от моей кожи скользит до кистей, перехватывай руки, сжимая пальцы. — Сейчас волосы себе растреплешь, давай соберись. Иди давай к декану, она тебе всё скажет, а пока, вот тут я приготовила тебе планы на первый семестр, список группы… Улыбаюсь, глядя на неё. Всё-таки хорошо, что со мной именно она, потому что родной человек давал какую-никакую уверенность. По крайней мере в том, что я ни одна. А она мне так и заявила, позвонив, когда меня утвердили, со словами: «Я всегда помогу если что, ты поняла меня, Алён?» Вообще она иногда была резкой, но это было и понятно, чтобы твоей доброте не сели на шею, нужно покрывать её иногда иголочками, поэтому она могла иногда на меня и прикрикнуть и рукой по столу хлопнуть, если я не могла никак успокоиться, но это было всего ли сигналом к собранной работе, поэтому в ответ на это я обычно улыбалась, закрывая рот. — Математики, первый курс. — Согласно кивает. Ещё бы я не помнила группу у которой мне доверили пары английского! — Знаешь, если что, кто куратор у них? — отрицательно мычу, на что Люда очень аккуратно и мягко, как будто подсовывая мне опасную вещь, ласково говорит, — Белинская. Тоже с математического. Ну прелесть. Просто подарок. Я по очереди просматривала все листы, машинально собираюсь ответить на заданный вопрос по порядку — то есть, после того, как дочитаю. — Это куратор триста седьмой, лучше сама подойди, потому что она может забыть. — В лёгкой иронии голоса человека, который отдал университету не меньше тридцати лет и яро отстаивавшего и настаивавшего на уважении к «старшим» чувствовал я намек: «да и вообще она повыше тебя сидит, так что изволь сама». О Белинской я знала, знакома ещё не была, но примерно представляла кто это — рядовая преподавательница, в ректорате она не значилась, в деканате тоже, да и куратора и обычно были люди незамысловатые — академический планктон? Всегда так казалось. На моей памяти, сколько я училась и работала был один единственный случай, когда ректорат был «замешан» в подобных делах — Алёнина. Но она вообще личностью была уникальной, поэтому на неё полагаться вообще не стоит. Тряхнув головой, отгоняю мысли о прошлом, и милое лицо снова исчезает в дымке. Мне всегда казалось, что я помню его очень хорошо, но сейчас наверно в нём много изменилось — восемь лет прошло. — Она… — Вера не успевает договорить, когда в дверь неуверенно стучат. Женщина быстро меняет тактику, бросая последнее: «потом напишу». Она отпускает мои руки, отодвигаясь и, облокачиваясь локтем на трибуну, начинает вместе со мной встречать внимательным взглядом студентов, пришедших с ней на подготовку — вот-вот должен был грянуть сентябрь, а значит надо готовить торжественное открытие. Кивая в ответ на каждое «Здравствуйте» одновременно со мной, ждёт, пока все зайдут. — Я если что… — Указываю пальцем на задние парты и иду к ним, присаживаясь с нетерпением. Будто это мой первый учебный год. Киваю, подтверждая, что всё хорошо. Время обед. Тихо стучу в дверь, слыша за ней шум и гам весёлых разговоров. Судя по всему математический факультет — это отличная компания, потому что то и дело слышался то скрипучий смех какого-то явно курящего мужчины, то женский мелодичный, просящий остановиться, то ещё что-то, мешаясь со звоном кружек и гудением микроволновки. Выглядывает секретарь. — Здравствуйте, я хотела бы… — Да, я помню… — Кивнула она. — Её нет тут, сказала, что хочет в столовой. Можете или дойти, или подождать тут, можем предложить… — Нет, я тогда тоже пообедаю. — Уклоняюсь от ответа, решив, что однозначной двинусь в столовую, потому что в эту приятную пятницу я бы хотела уйти, как можно раньше. В столовой стоял шум, типичный для столовых — гремела посуда, откуда-то играла тихая музыка и пахло супом. Только оказавшись там я поняла, что вообще-то понятия не имею, кто и как выглядит куратор, которого я собственно ищу. Пора набрать Вере. — Да? — раздалось на том конце, когда я уже шла, оглядываясь по сторонам в коридоре. — Это я. Хотела спросить про куратора. Не могу найти. — А, Белинская. Да, её днём с огнём не сыщешь. На кафедре была? — гукаю, говоря про столовую. — А ты где сейчас? — Около деканата. Их деканата. — Сейчас я ей позвоню, попрошу подойти. Если что она такая невысокая, полненькая, волосы каштановые. — Вер, — вопросительно мыкает. — Ты ей только тоже не говори, как меня зовут, пусть помучается. — На том конце слышится смех, судя по всему Вера там хохочет во всю. — Я тут всё равно одна, найдёмся быстро, но хоть для приличия. — Ладно… ты в чём? — В синем… а тебе зачем? — Скажу ей это… хоть для приличия. — Передразнивает, сбрасывая звонок. Понимая, что сегодня мне ничего не светит похоже, устало опускаюсь на пуф в углу коридора, открывая контакты. Интересно, почему имя Алёниной у меня всегда в голове? Да и многое, связанное с ней, так часто меня просто преследует? Вести у математического факультета — далеко ли это от информатики и программирования? Не слишком. Университеты? Может я и пошла преподавать только из-за неё — только из-за флёра приятных воспоминаний. Наверно поэтому я не удалила ни одной переписки с Леной, даже когда память почти закончилась. Поэтому старательно настаивала на полном копировании диалогов и данных при покупке нового телефона, поэтому не удаляла фотографии, изредка как-то машинально открывая галерею, где между фотографиями документов и домашек, счётчиков и выпивки с подружками таилась пара фоток сделанных ещё Тогда. А ведь я могла бы ей просто позвонить. Я почему-то была уверена, что она не отключила старый телефон, просто завела новый, второй. Я могла просто поискать в интернете её, пробить по ФИО, и узнать, где же сейчас работает Алёнина Елена Николаевна, и рвануть туда, мне ведь уже… двадцать семь? Но я этого не делала, и не сделаю, потому что обещала не искать нарочно, да и как её найти, она уже растворилась в людях, как молоко в чае — всё-всё на свете, кажется, имеет её отблеск — цифры на витрине — зародыши математики, а значит родные чем-то ей, любая женщина, любая ласковая и нежная душа — Лена, только когда поворачивается и видит мой взгляд, то боится, то извиняется, что это не она, видя, что, видимо, я кого-то «узнала» в ровной спине, то злиться за настойчивость. Много всякого пронеслось, но почему-то именно Ленкин образ то и дело возникал, как неумолимый буёк, выныривая из-под толщи вод времени. И я каждый раз думала, может просто утешала себя, не знаю, но откуда-то от чего-то и зачем-то я верила, если это не исчезает, не забывается и не отпускается, значит дело ещё не кончилось, значит есть ещё там что-то, что надо сделать. Может психотерапия? Усмехнувшись, поднимаюсь, расправляя складки на брюках, и ухожу, покачивая головой. Может и психотерапия. Ей-богу, она сейчас нужна очень многим.