Демиурги

Маски сброшены, карты разложены. Получаем, кому что положено, Господа! Перестаньте скрывать напряжение, Эта партия до поражения, Господа! Осторожнее, стены окрашены, Вам достался соперник безбашенный. Молитвами вашими… Земфира, «Господа»

Я отпускаю контроль, удерживающий меня в здесь — Изнанка подползает сама. Под ногой трескается плитка, выпуская на волю крошево плешивой дороги. Плевать. Я перестаю рассосредотачивать внимание на тысячу и одну деталь своей внешности, тысячу и одну мелочь вокруг, тысячу и один классный повод пошутить, тысячу и одну — единственную — девушку… Я позволяю себе сосредоточиться на себе. Кажется, это называется эгоцентризмом. Я, определенно, эгоцентрик, и это не лечится. Но можно выпячивать свои татуировки и цвет волос, а можно свою душу. Я сдергиваю очки мгновенно, их словно срывает порывом изнаночного ветра, а руку опускаю медленно, как заправский злодей. Мне очень жаль, но это уже не остановить. Я расстроен, устал и готов устроить скандал прямо здесь и сейчас. Мне не нравится, что я ничего не решаю, даже чертов Закон, который я хотел для себя, сыграл на руку Слепому. К черту шахматы, господа, я сыграю в преферанс и на мизере! Моя изнаночная сущность находит меня вместе с Изнанкой, разбрызгивающейся вокруг, расцветающей кляксами повсюду. Посреди стола четвертой проступает разбитый фонарь. Он прорастает мощным стволом и светит, мигая больным желтоватым светом, все время грозясь померкнуть. Мои волосы стремительно отрастают, пылают алым, завиваются, обдавая всех жаром, достают до плеч, падают на лицо, но глаз не скрывают. Я смотрю только на Слепого. И я выиграл. Случилось то, чего Слепой не ожидал, ведь я не планировал. Я не звал Изнанку, не искал Смерть. Он всегда приходит сам. И ему очки гораздо нужнее, чем мне. Это же его взгляд предвещает смерть. И хоть я — изнаночный — ненавижу себя, но зато я знаю как… Я смотрю только на Слепого. И пока он просто человек, он не видит. Но стоит ему войти на Изнанку, как он станет Зрячим, а я стану для него смертельным. Очень трудно не посмотреть мне в глаза. «Много я видела в жизни сволочей, но таких…» — я помню голос Крысы, и мне стыдно… Перед ней, но не перед Слепым. Нечестно ведь, если во время нашего поединка он будет на Изнанке, а я — нет? Дом подарил нам всего лишь паритет. Странный такой, на манер Дома. По-честному, ни один из нас не может выиграть у другого, но всегда можно повести себя подло. Кажется, Дом снова ошибся. Все равно, несмотря на все связи, будет бой. Ко мне бежит Рыжая, но я не хочу — ей нельзя. И прямо перед ней возникает стена, потом еще и еще — Рыжая уже в незнакомой комнате. Лорд тревожится и идет ее искать. Напряжение вокруг можно пить. И я пьян им. Стыдно драться со Слепым? В моем случае да. И пусть за себя я к нему никогда бы ни пришел. Но Крысу я не отдам. Это что судьба моя такая, что моих девушек уводит Слепой? Такой исход мне не нравится, и тут я готов с судьбой поспорить. Пусть не мне, но не ему же! Не тому, чьих мыслей касается любовь лишь при воспоминании о Лосе или Сфинксе, не тому, кто не может увидеть, какие мои девчонки на самом деле, не может их полюбить. — Рыжий, не смей! — Крыса находит меня не в столовой, а на отшибе, далеко за бензоколонкой, посреди битого асфальта, где горит единственный тускло-желтый фонарь, а рядом возвышается помойка. Ее пальцы вжимаются в мое плечо — и мне бы не обернуться, не посмотреть. Я накрываю ее руку своей. И бросаю в лицо Слепому: — Я люблю ее. Эти слова — ужасно внезапные и единственно верные — рождаются из еще неведомой мне глубины, из самой души, рвут меня, Изнанку и реальность. Я говорю… правду. Просто не ту, что собирался. Из ниоткуда возникает еще и Сфинкс. Его никакие преграды не могут сдержать, он их даже не замечает. От него искрит воздух. Вдох, и он рядом со Слепым, отвлекая и обескураживая его. Спасая… Каждого из нас. Я губами шепчу Сфинксу: «Спасибо.» Хотя и не ясно кого он защищает. Я пойму, если не меня. Мысли Сфинкса я тоже чувствую. И он думает о том, как я сейчас похож на Волка. Это поразительно. Сфинкс думает отчаянно: «Я знаю, чем это кончится. Я не хочу терять еще!» Сфинкс вымученно улыбается, выступая вперед, вставая между мной и Слепым. В этом весь он: если выбрать между невозможно, то всегда есть возможность принести себя в жертву. В этом разница между всеми нами — демиургами — и Избранным. Выбранным каждым, готовым умереть за любого. Я чувствую Сфинкса, открытого сейчас как на ладони… Его любовь! Бесконечную, глупую, безнадежную, давно похороненную и сейчас взрывающую его изнутри. Любовь без права на счастье, давно отложенную в самый дальний угол, запертую на все замки, но живую. Она проступает синеющими венками на его белой, выстуженной коже, памятью и страстью — к Волку, братством и теплом — ко мне, нерушимой стеной, невозможной верой «в» и страхом потери к… Слепому. И — поразительно, невозможно — абсолютное чувство Слепого горит в ответ. Без идеи, без логики, беззащитное и простое, не жадное, почти детское… Мои глаза расширяются, становясь еще больше.