Af Cassiel

Если человек предпочитает не болтать о чем-то, то это его дело и никого больше не касается. Стивен Кинг. «Бессонница»

      По понятным причинам, картина жизни Ксански уже после блестящего выпуска из академии более ясна. Мне не стоило большого труда выудить его личное дело, даже не пришлось особо копаться, у агентов итак всегда есть доступ к архивам полиции.       Закарию сразу же утвердили в офицерском составе полиции Нью-Йорка, и, в теории, он должен был мгновенно приступить к службе, но выпускник сделал неожиданный для всех шаг – попросил на время откомандировать его в Шарлотт. Я все глаза высмотрел и посадил свое и без этого неидеальное зрение, ночами просиживая перед мигающими экранами в надежде, что смогу найти хоть какую-то ниточку, связь между ним и мегаполисом в Северной Каролине. Но ничего.       Я не фанат этого штата. Мне вообще не нравится юго-восток Америки. Там все… иначе. Это еще мягко выражаясь. Все друг на друга волком смотрят, постоянно подозревают в чем-то, но при этом на людях улыбаются во все тридцать два и знают по именам всех соседей по улице. Все эти Виргинии, Мэрилэнд, Делавер – ты можешь быть там коренным жителем, рожденным в чистом поле прямо на горячую землю, но если тебя по какой-то причине не приняла община – ты никто. Это места, где человек существует только в обществе, подпертый плечами других, как килька в банке. Стоит один раз потерять эту опору, и ты навсегда выпадаешь, заметаемый песком забвения и презрения. Ума не приложу, что Ксански там забыл.       Более того, он в очередной раз меня взбесил. Добравшись до Шарлотт, судя по записям авиакомпаний, на самолете, он усадил свою, без преувеличения, восхитительную задницу не в полицейскую машину, снабженную маячком GPS, для сплошного удобства ФБР, а взял в аренду какую-то идиотскую тачку в местном автопарке. Я пытался выудить у них информацию о том, куда он поехал, но в Шарлотт все настолько безнадежно с документацией, что потный грузный владелец бизнеса проката так и не смог разобраться в корявых записях своих наемных рабочих.       Моя склонность к предположениям, конечно, разгулялась в случае с Ксански, но об этом куске его биографии мыслей не так уж и много, поскольку, где бы он там ни был, это заняло всего сутки. Утром следующего дня Зак сдал машину толстяку, а через четыре часа его самолет уже сел на Манхэттене. И никому так ни разу и не обмолвился о том, что там делал. Как будто вообще ничего не было. Одного дня слишком мало, чтобы ради этого ехать черт знает куда, но и слишком много, чтобы потратить его в такой глуши без подозрений. Он мог заниматься чем угодно: забирать вещи, навещать родных, сжигать дом, закапывать труп. Я не знаю. А хотел бы. Чертовски хотел. К несчастью, мне остается только строить теории, как сумасшедшему конспирологу.       Если освещать его рабочие будни, то в должности офицера полиции он провел четыре года. Я видел архивные фотографии взвода, и его ровная фигура в синей форме и высоко гордо поднятый подбородок действительно являются таким визуальным наслаждением, каким кажутся на слух. Он был рожден, чтобы носить форму. Неважно какую, копа, военного, пилота, машиниста метро, просто сам факт наличия на одежде угловатых элементов и погон подходил его ауре до такой степени, что я бы никогда не подумал, что однажды увижу его в офисе в лимонной рубашке-поло. Никто не носил протокольную одежду так, как он.       Ксански работал вдумчиво, методично. Он быстро и точно выполнял поручения, не ошибаясь ни в чем. Единственные дисциплинарные взыскания в его деле касались только редких грубых задержаний, с применением превосходящей силы. Но и то, те, кто работал с ним в те моменты, говорили, что «тот парень был с пушкой и пытался отстреляться, но против Зака у него не было шансов».       Уже тогда сформировался четкий перевес интереса белого в сторону полевой работы. Он настолько любил полазать с пистолетом по подвалам, насколько ненавидел сидеть с бумагами в офисе. Возможно, объяснением этому было то, что он просто отвратительно вел документацию. Мне довелось увидеть пару-тройку его протоколов, и, если бы я был его начальником, то на его глазах спустил этот ужас в шредер и заставил бы переписывать все заново. По словам одного из его коллег в офицерстве, когда у Зака появлялась возможность сбагрить канцелярские мучения на кого-то другого, он ею незамедлительно пользовался. Я предположил, что из-за этого его взаимоотношения с соотрядниками, наверно, складывались не лучшим образом, но меня разубедили.       «Нет, сэр, вы не понимаете. Ну да, бывало много раз, когда мы прикрывали его, готовя бумажки, но он же не просто так это делал. Он отплачивал. Я не знаю, у нас, наверно, никто не брал столько ночных дежурств, сколько Закария. Я лично несколько ночей счастливо проспал дома, пока он сидел на моем месте в дежурке. Иногда он мог так четверо суток подряд: и день, и ночь. Один раз мы с ребятами даже делали ставки, не повесился ли он там на телефонном проводе в отделении, на пятый-то день работы. Не думаю, что ему нравился такой режим, просто он не любил быть в долгу».       Так что, судя по всему все, начиная от сослуживцев и заканчивая сержантами звена, были абсолютно довольны тем уровнем работы, который выдавал мой белоснежный друг. Не знаю уж, думал ли он сам так же, но для остальных Ксански стал тем самым примером идеального копа, которым желал быть. Тем не менее, на мое предположение о дружбе с ним, о его личной жизни тот полицейский, который согласился побеседовать со мной, лишь усмехнулся: «Дружба? С Закарией? Нет, мистер Райс, у него не было друзей среди нас. Только коллеги, только приятельство. Наш максимальный уровень взаимодействия – пропустить по баночке пива в баре, и то большой компанией, после смены. Я вообще не уверен, что у него были близкие знакомые и за пределами участка. Он просто, хм, как бы это сказать… Ксански мало думал о том, чтобы общаться. Не особо доверял людям. Не боялся, а именно не верил. А если так, то какие могут быть связи? Он всего себя направлял на работу. А насчет личной жизни… Да то же самое, в принципе. Обидно даже, он хороший мужик: статный, сильный, красивый вообще-то, несмотря на лицо. Но как-то не выходило, причем не у него с кем-то, а у остальных с ним. Была у нас деваха одна, офицер Ниган, не женщина, а мечта, и за словом в карман не лезла. Не побоялась и говорит: «Так и так, Зак, вот давай сходим куда», а он мягко, но отказался. Потом кто-то еще пытался, и Майерс тот же, да ничего не выходило из этих затей. Он просто на корню все варианты рубил, даже шанса не давал. Так что, сэр, никакой ни личной тебе, ни общественной жизни. Одиночка».       Если со временем ситуация с дружбой изменилась, то с сердечными делами абсолютно точно нет. Как бы Ксански этого не хотелось, но я знал его достаточно близко и подробно, чтобы уверенно говорить – этот человек ни разу в жизни ни с кем не встречался. И эта его невзаимность сыграла не в его ворота, потому что холодность ко мне и моим знакам внимания – одно из немногих качеств, которые лишь распаляют мой интерес к персоне.       Но это ладно. Позже.       После окончания службы в офицерстве он мог бы стать сержантом, но предпочел податься в детективы. Его заявление о переводе в отдел расследований преступлений на сексуальной почве было рассмотрено в срок и одобрено. Так Зак начал новую ветку своей истории.       Но что он, черт побери, делал в Каролине?