Af Cassiel

Люди, одержимые любовью, становятся слепы и глухи ко всему на свете, кроме своей любви. Уильям Сомерсет Моэм. «Луна и грош»

      Нетрудно догадаться, что, в конце концов, тотальное игнорирование меня Заком привело к тому, что мой интерес загорелся так сильно, приведя к серьезным последствиям. Сейчас, по прошествии времени, я не могу винить его в чем-либо. Тут целиком и полностью мое деструктивное поведение, которое я с болью осознаю.       Обсессия людьми когда-нибудь должна была меня погубить, но на момент истории с Закарией я чувствовал только власть и неудержимое желание постоянно быть частью его жизни. Это эгоистично и мерзко, понимаю, более того, я негативно повлиял на него, едва не доведя до клиники, но, прошу, постарайтесь меня понять – есть вещи, противиться которым человек просто не в силах.       Ксански – не первый, кто на себе познал, что такое быть моим наваждением. Чем дольше он не отвечал на сообщения, чем чаще резко прерывал, отправляя вон из своего офиса, тем больше мой мир сужался до точки, фиксируясь на его лице. Со временем я перестал есть, спать, качественно выполнять работу, и лишь бесконечно тревожился насчет того, что не могу быть с ним рядом. Каждый его друг, каждый человек, появлявшийся в радиусе пары метров, воспринимался мною как угроза, ведь эти люди могли говорить с ним с улыбкой, а он принимал их, но меня – нет. В своей одержимости я даже не мог осознать, что поступаю в корне неверно, а оттого не могу сблизиться с альбиносом хотя бы дружески. Но мозг мой, безусловно, желал большего.       Я мечтал одарить его всем вниманием, которое только смог бы уделять другому человеку, оставляя жалкие крохи на себя самого. Отдавая все свое время, я написывал ему сообщения днями и ночами и надеялся, что он в любой момент может отписать ответ. Зацикленность лишь росла, вынуждая меня прибегать все к новым и новым извращениям. Выслеживать его после работы стало моим хобби. Я часами просиживал в кофейне недалеко, постоянно удерживая в поле зрения выход из департамента. Каждый раз, видя его фигуру, на меня находила такая бесконечная эйфория, что я срывался с места сразу же, иногда забывая заплатить и влипая в перепалки с официантами. Вполне логичное поведение работников кафе просто приводило меня в бешенство – я должен был следовать за моей любовью, а они стояли на моем пути. Я вел себя как придурок и думаю, что многие люди ненавидят меня сейчас. Мне так жаль.       Несколько раз Зак пытался скрыться от моей слежки, но у него не было шансов, я уже знал слишком много данных. Перемещения, номера телефонов – я пеленговал его каждый божий день, составляя карты движения и вывешивая их на стену, одна на другую. Наблюдательная доска давно скрылась под слоями бумаги, расстилающимися от потолка до пола, пока я в каком-то отупении созерцал это бессмысленное нагромождение листов, поедая мармелад. В мозгу рассыпались песчаными дюнами мысли только о нем одном, погребая под собой все остальное. В конце концов, падая на колени в моем личном святилище, за время сталкерства пополнившемся еще и фотографиями скрытой съемки, я впал в отчаяние. Мне было жизненно необходимо добраться до него, но Ксански был так недосягаем, что сравнился с каким-то фантомным образом бога, на которого я готов был молиться каждую секунду. Я хотел дышать им, запахом его одежды, ощущать тепло касаний. Разум, пораженный всепожирающей ненавистью ко всему, что могло смотреть на него без стеснения, включая солнце и голубей на улице, наконец, решился на финальную фазу наступления.       Я подумал, что, возможно, смогу купить его внимание. Началась волна всевозможных подарков, которые я высылал на его адрес и имя. Я был уверен, что теперь-то точно все будет прекрасно, но мне начали приходить возвраты с почты с пометкой «не востребовано». Будучи готовым рвать волосы на голове, раскидывая вещи по комнате, я впадал в безумие. Как я еще мог заслужить его любовь? В этот момент началась фаза обсессии, которую я переживал с огромным трудом: я начал осуждать его. «Я стараюсь, разве я недостаточно показываю тебе преданность? Почему тебе так тяжело вознаградить мои труды? Разве я не заслуживаю хоть бы твоего самого завалящего взгляда? Заметь меня! Увидь меня, наконец! Я могу дать тебе все, чего ты захочешь, озолотить тебя! Посмотри на меня! По»-       «смотри на меня!» - кричал я, смахивая со стола все, что на нем стояло и разражаясь рыданиями. Для меня не существовало ничего, кроме пульсирующей боли вынужденного одиночества. Я устал вновь и вновь налетать грудью на стену, возвышавшуюся между нами. Но не мог сдаться. Слишком далеко, я зашел слишком далеко для отступления. Поэтому решил нанимать курьеров, приносящих все ему под расписку.       Дело пошло лучше, вещи дошли до адресата. Но я ни разу так и не увидел на нем ничего из подаренного: ни зажима для галстука, ни броши - ничего знакомого, того, что с такой теплотой выбирал я, теряясь в чувствах. Нехорошее предчувствие закралось в голову, и я с едким подозрением полез на сайты продажи. Естественно, найти Зака среди продавцов не составляло труда – он активно избавлялся от всего. Бессильно откинувшись на диван, я скрипел зубами, не желая признавать очевидное. Жить в реальности, где он вне моего существования, просто не хотелось. Если бы существовал способ гарантированно влюбить его в себя хотя бы одним способом – я бы это сделал. Любыми средствами.       Как слепой безумец, я просто отказывался видеть, как меняется под моим гнетом Ксански. Не хотел даже задумываться, откуда у него такие черные круги под глазами и заострившиеся скулы, лишь отмечая, как чувственно подчеркивают они его черты. Но, наконец, события сложились так, как и следовало. Курьеры, один за другим начали говорить мне о том, что получатель не открывает двери, а в квартире стоит зловещая тишина. И тогда я по-настоящему испугался.       Садясь в машину и лихорадочно пристегиваясь, я боялся, во что могло вылиться мое преследование. Больше всего душила возможность, что Закария не может открыть дверь по причинам, которые навсегда отняли его у меня. Я как сумасшедший летел в центр, даже не представляя, что могу увидеть. Рядом валялась универсальная карта, позволяющая открывать любой простой карточный замок, которую я предусмотрительно захватил на выходе. Да, вламываться в чужое жилище было ужасно, особенно таким незаконным способом, но ситуация только сильнее заставляла меня гнать автомобиль.       Уже в здании, перебегая фойе и маскировочно поглядывая на часы, я миновал консьержа и запрыгнул в закрывающийся лифт. Пришлось потесниться с еще тремя пассажирами, которые явно неодобрительно поглядывали на взмыленного попутчика. Из-за проклятых остановок по пути, коробка тащилась целых пять минут, только усугубляя мой нервоз. Наконец, преодолев последние метры, я оказался возле белой двери, выделявшейся на фоне стены только ручкой и коробкой замка. Ручка была подернута слоем пыли, что еще больше испугало меня, но замок, с небольшой задержкой, все же считал фальшивую карту и впустил внутрь.       Первое, чем встретила меня квартира – мертвой тишиной. Естественной для отсутствия любых признаков жизни. Галопом проносясь по помещениям, где я еще ни разу в жизни не бывал, я даже не думал о том, что я хожу в святой святых – важно было только то, чтобы я не нашел Зака. Видимо, хотя бы один раз я заслужил получить то, чего хотел, поскольку хозяина не было дома. Успокаиваясь, я остановился посреди гостиной и выдохнул, улыбнувшись от облегчения. Но все равно оставалось какое-то глубокое неспокойствие. Будто голова отчаянно пыталась подсунуть мне очевидную истину, которую я пока в упор не хотел замечать.       Короткий взгляд на журнальный столик открыл мне толстый слой пыли. Разведение грязи вообще не было характерно для альбиноса, и я нахмурился. В помещении стояли холод и затхлость, естественные для давно не обрабатываемого кондиционерами места. Пока я волчком крутился по углам, картинка сложилась сама собой. Я буквально выжил его из дома. И продолжал выживать и из жизни.       «Черт… Что я наделал», - шепнул я себе под нос, пятясь к двери, как сбегающий оттуда, где ему никогда не полагалось быть.       Никогда в жизни еще я не видел того, что делал, глазами других людей. Откровение с покинутой квартирой было словно удар промеж глаз, да еще и такой силы, что звезды посыпались. Осознание того, скольким людям я причинял страдание, идя на поводу у своих желаний, сверлило голову, пытаясь добраться до мозга. Необходимо было все исправить. Хотя бы на этот раз.       Я выбрал последний подарок. В сопроводительной записке попросил лишь об одном - чтобы на этот раз он его никуда не дел. Хотя, наверно я вообще больше не имел прав ничего от него требовать, но я надеялся, что он хотя бы не станет меня ненавидеть еще больше, чем есть сейчас. После этого я лишь один раз вернулся в его дом – оставить свое извинение.       На этом я и закончил все. Одномоментно. И письма, и звонки, и слежку, и подарки. Я не жалел ни о центе потраченных денег на него, но стыдился каждой секунды, что заставил его оглядываться по углам. Теперь я жаждал лишь одного – прощения. Самого минимального.       Вскоре мне снова пришлось заехать к ним в отдел, теперь уже правда по работе. Зак прошел недалеко, но я увидел его лишь мельком, боясь сильно поднять глаза. Но самое главное я заметил: черно-золотые часы блеснули на белой руке. Благодарно закрыв глаза, я молча принял папку у Салазара и покинул департамент.